1 Цит. По: Пушкин в прижизненной критике. 1820 — 1827. Спб., 1996. С. 201.

«Протеизм» пушкинского стиля воплотился в этом цикле весьма

выразительно. Коран был известен Пушкину в переводе на русский язык

Веревкина. «Подражания Корану» привлекали внимание исследова-

телей1 Уже отмечалось, что в своих стихах Пушкин свободно варьиру-

ет прообраз, объединяя мысли, выраженные в разных сурах Корана, в

рамках одного стихотворения.

Поворот к драматургии в творчестве A.C. Пушкина ознаменовал-

ся созданием такого мощного произведения, как «Борис Годунов». Од-

новременно это было переходом от романтических фантазий на темы

национальной истории к подлинному историзму.

Шекспир, которого он внимательно читал, находясь в Михайлов-

ском, послужил той точкой опоры, от которой начинающий драматург

творчески оттолкнулся в чисто «пушкинском» направлении и с чисто

пушкинской силой и гибкостью2. Также самостоятельно поступил Пуш-

кин как мыслитель, как исторический философ и с имевшимися в его

распоряжении историческими источниками. Он не поддался влиянию

даже своего учителя Карамзина, его стиля мышления и его историчес-

ких трактовок в «Истории Государства российского». Это видно, на-

пример, по резким отличиям созданного Пушкиным образа «лукавого

царедворца» Василия Шуйского от оценки этой исторической фигуры

Карамзиным, не поскупившимся в отношении Шуйского на хвалеб-

ные эпитеты. Это же следует из характера мимолетных упоминаний в

«Борисе Годунове» личности и правления Ивана Грозного, оценивав-

шегося Карамзиным (в духе западной историографической традиции)

в основном резко отрицательно. Так, в известной сцене пушкинский

1 См.: Фомачев ca. «Подражания Корану»: Генезис, архитектоника и компо-

зиция цикла // Временник Пушкинской комиссии, 1978 /АН СССР. ОЛЯ. Пуш-

кин, комис. Л., 1981. iki» t^ v..

Исследователь отмечает уникальность данного цикла из девяти стихотворе-

ний для творчества А. С. Пушкина, хотя предполагает, что стихотворения «Из Пин-

демонти», «Отцы пустынники и жены непорочны... «Подражание италиянско-

му», «Мирская власть» Пушкин предполагал также объединить в цикл из девяти

произведений, но не реализовал этот замысел.

О циклах стихов А. С. Пушкина см.: Измайлов Н.В. «Лирические циклы в

поэзии Пушкина конца 20—30-х годов» //Измайлов Н.В. Очерки творчества Пуш-

кина. Л., 1975.

2 См.: Алексеев МЛ. Пушкин и Шекспир //Алексеев МЛ. Пушкин: Сравни-

тельно-исторические исследования/АН СССР; Ин-трус. лит.(Пушкинский Дом).

Л., 1972; Бонда СМ. Драматургия Пушкина //Бонда СМ. О Пушкине: Статьи и

исследования. М., 1978.

15—Минералов 225

герой «гордо» (так помечено в авторской ремарке) заявляет Марине

Мнишек:

Тень Грозного меня усыновила,

Димитрием из гроба нарекла,

Вокруг меня народы возмутила

И в жертву мне Бориса обрекла —

Царевич я.

Понятно, что гордиться символическим «усыновлением» можно,

лишь полагая «усыновившего» великим государем.

Сделав фактически главным героем «Бориса Годунова» народу

A.C. Пушкин проявил исключительную глубину социально-историчес-

кого мышления. Более того, он сильно опередил свое время. Судя по

всему, Пушкин понимал это последнее — не случайно он несколько

лет не отдавал уже готовую пьесу в печать — характер критики опуб-

ликованного «Бориса Годунова» сразу показал, как мало поняли его

художественную и философскую глубину многие современники (упи-

рая на название произведения, говорили, например, о схематизме, «не-

разработанности» образа Бориса).

Пушкинское восприятие народа как основного вершителя судеб

истории впоследствии оказало несомненное влияние на формирование

социально-исторических воззрений Л. Н. Толстого, который, однако,

развил соответствующий круг идей в романе «Война и мир» несколько

односторонне и даже утрированно (например, практически отрицая роль

единичной личности в истории)1 То, что спустя сорок с небольшим лет

было воспринято читателями «Войны и мира» и обществом в целом

как оригинальная и захватывающе интересная игра ума великого рус-

ского прозаика Л. Толстого (а для ряда людей выглядело просто фило-

софски убедительным), во времена Пушкина во многих вызывало раз-

драженное неприятие.

Как во внешней форме «Бориса Годунова» сочетаются написан-

ные прозой разговоры и стихотворные монологи (в основном испол-

ненные белым стихом, но иногда и рифмованные — как в вышецити-

рованном ответе Самозванца Марине Мнишек), так весьма органично

сочетаются в нем весьма разные интонации — от высоких трагических

(смерть Бориса) до откровенно комедийных (сцена в корчме на литовс-

кой границе, образы Мисаила и Варлаама).

1 См. подробно: Минералов Ю.И. История русской литературы XIX века (40—

60-е годы). М., 2003.

22fi 81

Образ Самозванца потрясает своей силой. Беглый монах Гришка

Отрепьев обманом выдал себя за якобы спасшегося от убийц царевича

Димитрия. Вначале он выглядит как вороватый монах-расстрига, у ко-

торого «на щеке бородавка, на лбу другая», и который бежал из мос-

ковского Чудова монастыря, объявив, как безумец или наглый аван-

тюрист: «Буду царем на Москве!» Однако оказывается, что в Отрепьеве

дремала незаурядная личность. Взяв на себя ответственную и сложную

социальную роль «царевича Димитрия», он затем буквально на глазах

читателя превращается в того, за кого он имел дерзость себя выдать.

Вот к нему в Краков начинают стекаться добровольные сторонники.

Среди них Гаврила Пушкин, сын опального воеводы Ивана Грозного

Курбский, «шляхтич вольный» Собаньский, «гонимые холопья» из

Москвы, донской казак Карела, некий поэт и т. д. Каждому из них Са-

мозванец говорит проникновенные, дышащие умом слова. Например,

вот сцена с поэтом:

Поэт (подает ему бумагу).

Примите благосклонно

Сей бедный плод усердного труда.

Самозванец.

Что вижу я? Латинские стихи!

Стократ священ союз меча и лиры,

Единый лавр их дружно обвивает.

Родился я под небом полунощным,

Но мне знаком латинской Музы голос,

И я люблю парнасские цветы. <и т. д.>

Затем Самозванец жалует поэту перстень. В итоге сцена приема

завершается общим возгласом сторонников, восхищенных обаянием

«царевича»:

В поход, в поход! Да здравствует Димитрий,

Да здравствует великий князь московский!

В знаменитой сцене с Мариной у фонтана сам Пушкин в драматур-

гических ремарках в определенном месте перестает ставить слово «Са-

мозванец» и именует своего героя Димитрий. Это происходит именно

на частично приведенном выше монологе «Тень Грозного меня усыно-

15* 227

вила...». Бывший беглый монах Отрепьев перевоплотился в того, за кого

он себя выдавал.

При переходе с полками русской границы Самозванец «едет тихо с

поникшей головой» и объясняет свое состояние Курбскому:

Кровь русская, о Курбский, потечет —

Вы за царя подъяли меч, вы чисты.

Я ж вас веду на братьев; я Литву

Позвал на Русь, я в красную Москву

Кажу врагам заветную дорогу!...

Но пусть мой грех падет не на меня —

А на тебя, Борис-цареубийца! —

Вперед!

Народ как коллективный герой «Бориса Годунова» по ходу разви-

тия сюжета долгое время не обнаруживает своей силы. Это характерно

и для сцены на Красной площади в начале произведения (когда Один

ищет луку, чтобы вызвать слезы, а Другой мажет глаза слюной), и для

одной из центральных в «Борисе Годунове» сцен — на площади перед

собором в Москве, когда юродивый Николка неожиданно отказывает

царю Борису в молитве за него:

«Юродивый.

Борис, Борис! Николку дети обижают.

Царь.

Подать ему милостыню. О чем он плачет?

Юродивый.

Николку маленькие дети обижают... Вели их зарезать, как

зарезал ты маленького царевича.

Бояре.

09ft

Поди прочь, дурак! схватите дурака!

Царь.

Оставьте его. Молись за меня, бедный Николка.

(Уходит)

Юродивый (ему вслед).

Нет, нет! нельзя молиться за царя Ирода — Богородица

не велит».

Народ, однако, проявляет себя как в сцене у Лобного места, так и

в красноречивой заключительной сцене произведения. Уже умер Году-

нов, Самозванец победил, и угодливые бояре организуют убийство сына

Годунова — царевича Феодора. Боярин Мосальский объявляет народу

наглую ложь об этом деянии:

«Народ! Мария Годунова и сын ее Феодор отравили себя ядом. Мы

видели их мертвые трупы. (Народ в ужасе молчит.) Что ж вы молчи-

те? кричите: да здравствует царь Димитрий Иванович!

Народ безмолвствует».

В этом зловещем молчании народа уже обозначен исторически

сбывшийся скорый финал правления Лжедимитрия, пришедшего к вла-

сти на волне народной симпатии к «спасшемуся от убийц» маленькому

царевичу, но сброшенного волной народного гнева после того, как люди,

действовавшие ему в угоду, сами обагрили руки невинной кровью1.

Интерес к отечественной истории впоследствии не оставлял A.C. Пуш-

кина. Он реализовал его как поэт, создав «Полтаву», как прозаик — на-

писав «Капитанскую дочку», как исследователь — опубликовав «Исто-

рию Пугачева» и работая над незавершенной «Историей Петра».

Поэма «Полтава» — сложно выстроенное произведение2. Если

судить чисто внешне, в центре поэмы страшная история о любовной

связи девушки Марии, дочери «богатого и славного Кочубея», с соб-

ственным крестным отцом, всевластным гетманом Мазепой. Мазепа в

конце концов казнил после долгих пыток отца Марии, попытавшегося

с ним бороться (Мария после этого сошла с ума). Затем он изменил

1 См.: Алексеев МЛ. Ремарка Пушкина «Народ безмолвствует» // Алексе-

ев МЛ. Пушкин: Сравнительно-исторические исследования /АН СССР; Ин-т рус.

лит. (Пушкинский Дом). Л., 1972.

2 См.: Измайлов Н.В. Пушкин в работе над «Полтавой» // Измайлов Н.В.

Очерки творчества Пушкина. Л.: Наука, 1975.

229

России, вступив в тайный сговор с воевавшим против нее шведским

королем Карлом XII, и во время Полтавского боя оказался в одних ря-

дах со шведами.

Но при этом структура «Полтавы» имеет некоторое сходство со

структурой «Бахчисарайского фонтана». Создается впечатление, что

автор не стремится к последовательной повествовательности и к сю-

жетному единству в обычном смысле слова, опять «фрагментируя» про-

изведение и внося в его содержание импрессионистические черты. От-

дельные фрагменты оформлены даже как драматургические диалоги.

Описание долго доминирует над повествованием. Событие с большой

буквы происходит ближе к концу поэмы — это словесно воссозданный

с могучей силой знаменитый Полтавский бой.

Сцены Полтавского боя, образ Петра I — компоненты произведе-

ния, в которых сквозь романтическую атрибутику, еще весьма богато пред-

ставленную в «Полтаве», как бы прорастает новое реалистическое пи-

сательское мировидение Пушкина. Как и в «Борисе Годунове», он

поразительно глубоко осмыслил здесь значение описываемого историчес-

кого события и роль Петра I как победителя в войне с агрессивной Шве-

цией, к моменту Полтавского боя уже захватившей ряд стран Европы.

В финале поэмы «Полтава» автор недвусмысленно заявляет:

Прошло сто лет — и что ж осталось

От сильных, гордых сих мужей,

Столь полных волею страстей?