X. Ортега-и-Гассет Размышления о «Дон Кихоте»

Новая поэзия, основоположником которой явился Сервантес, обнаруживает гораздо более сложную вну­треннюю структуру, чем греческая иди средневековая. Сервантес взирает на мир с вершин Возрождения. Воз­рождение навязало миру более жесткий порядок, ибо явилось цельным преодолением античной чувствитель­ности. Галилей в лице своей физики дал вселенной суровую полицию <…>. Начался новый строй: всему от­ведено свое строгое место. При новом порядке вещей приключения невозможны. Чуть позднее Лейбниц при­ходит к выводу, что простая возможность абсолютно лишена полномочий, ибо возможно лишь <…> то, что находится в тесной связи с естественными законами. Таким образом, воз­можное, которое в мифе и чуде утверждает свою гор­дую независимость, упаковано в реальность, как при­ключение – в веризм Сервантеса. Другая характерная черта Возрождения – психоло­гическое, которое приобретает первичность. Античный мир представляется голой телесностью, без внутрен­него пространства, без интимных тайн. Возрождение открывает неисчерпаемое богатство интимного мира, то есть <…> сознание, субъективное.

Кульминация нового и существенного переворота, который произошел в культуре, – «Дон Кихот». В нем навсегда запечатлен эпос, с его стремлением сохранить эпический мир, который, хотя и граничит с миром материальных явлений, в корне от него отличается. При этом реальность приключения, безусловно, оказы­вается спасенной, однако такого рода спасение заклю­чает в себе самую горькую иронию. Реальность при­ключения сводится к психологии, если угодно – к со­стоянию организма. Приключение столь же реально, как выделения мозга. Таким образом, его реальность восходит, скорее, к своей противоположности – к ма­териал