Глава 14 Так старо

Никогда не думал, что ты будешь нарко-шей, потому что героин так немоден.

Денди Уорхолз

Человек любит притворяться — он наибо­лее искренен, когда играет роль.

Уильям Хэзлит

Макафи был старым беззубым жокеем со множеством пе­реломов, режущим ухо ольстерским акцентом и симпатией к юным девушкам. Во время Второй мировой войны он однаж­ды договорился встретиться в пустынной роще с молоденькой девочкой Каролиной Блэкзуд. Он к ней вышел из лавровых кустов в лучшем своем котелке, выпучив от предвкушения глаза и что-то нашептывая. Макафи хотел, чтобы она попробовала белые маленькие таблетки, которые он захватил с собой, но когда девушка испугалась и умчалась прочь на велосипеде, он был в отчаянии и все время повторял: «Каролина, Каролина, что я такого сделал?» В романе Набокова «Лолита» (1955) Гум-берт Гумберт, решив жениться на Шарлотте Гейз, чтобы похи­тить ее дочь Долорес, достает у своего врача сорок лиловато-синих капсул. «Передо мной другие образы любострастия вы­ходили на сцену, покачиваясь и улыбаясь. Я видел себя даю­щим сильное снотворное средство и матери и дочери одновременно, для того чтобы ласкать вторую всю ночь безвозбранно»*. В западной культуре широко распространены мифы о преступниках, которое подсыпают своим жертвам нар­котики, чтобы затем воспользоваться ими в сексуальных це­лях.

С момента инаугурации Рейгана в 1981 году подобные опа­сения часто появляются в средствах массовой информации и политических шумихах по поводу новых лекарственных ве­ществ. Подобные опасения послужили причиной боязни того, что наркотик может нанести вред городской молодежи, по­добно тому как крэк разрушал жизни молодых чернокожих и латиноамериканцев. В некоторых случаях использовалось впол­не понятное отвращение к современным макафи и гумбертам, использовавшим наркотики, чтобы подчинить себе сексуаль­ную добычу. В других случаях новые вещества предавались анафеме, потому что их не признавали «кальвинисты от фар­макологии», которые не доверяют любому препарату, прино­сящему эмоциональное и чувственное удовольствие (не гово­ря уж об удовольствии сексуальном) и не требующему воздая­ния. Позерские страхи американских властей были завезены в Европу, хотя нередко — как Э случае с крэком — они оказыва­лись преувеличенными. В середине 1970-х годов, например, американцы тревожились по поводу того, что молодежь нюха­ла клей. Общее увлечение прошло, но не исчезло полностью в некоторых юго-западных штатах, в особенности среди моло­дых и неимущих выходцев из стран Латинской Америки. Вла­сти США ответили законодательными мерами. Типичным был закон штата Техас, предусматривавший принудительное за­ключение под стражу лиц, имеющих зависимость от ингаля­ционных веществ, включая распыляемые краски, растворите­ли и клей. В Британии Закон об одурманивающих веществах 1985 года пытался ограничить розничные поставки наркосо­держащих ингалятов, однако обвиняемых по этому закону по­чти не было.

В данной главе приводится обзор веществ, подпадающих под описание «наркотики специального назначения». Всегда существовал спрос на вещества, усиливающие возбуждение от танца, — это был преимущественно алкоголь, - поэтому «наркотиками специального назначения» часто являлись «танце­вальные наркотики». Некоторые из этих веществ производи­лись в подпольных лабораториях, но самое важное из них (эк­стази) оказало стабилизирующее действие на общую картину с наркотиками. Молодежь, употреблявшая экстази, не считала, что бросает вызов политической системе, обществу или роди­тельской власти. Им важно было хорошо провести вечер, и это означало громадную перемену. Популярность экстази в клу­бах привела к экспериментальному употреблению других нар­котиков в качестве «танцевальных». Одни имели долгую исто­рию (амфетамины, амилнитрит), другие были новыми (кета-мин, ГОМК — гаммаоксимасляная кислота). Такие вещества использовались главным образом для получения удовольствия, и это отличало их от наркотиков, из-за которых в США в 1980-х и 1990-х годах возникла совершенно излишняя паника — на­пример, метамфетамин для курения и меткатионин, или КАТ. Вещество ФЦП (РСР) (фенилциклогексилпипериднн фен-циклидин) было впервые синтезировано в 1926 году. Когда в 1957 году американская фармацевтическая компания «Парк, Дэвис» провела его испытания в качестве обезболивающего средства, обнаружилось, что ФЦП вызывает галлюцинации, делирий, дезориентацию и приступы безумия. Тем не менее в 1959 году он был выпущен в продажу под торговой маркой «Сернил» для медицинского применения. В 1967 году после одного из фестивалей в Сан-Франциско препарат был внесен в список галлюциногенов и быстро стал популярным в США. Обычно ФЦП курили, но иногда нюхали, глотали или зака­пывали в глаза. В результате того, что препарат использовался как наркотик, «Парк, Дэвис» отозвала ФЦП с рынка лекар­ственных средств, хотя он продолжал применяться в качестве анестетика в ветеринарной практике. В небольших дозах ФЦП вызывает приподнятое настроение или беззаботную задумчи­вость, но увеличение дозировки может привести к кататонии, делирию, конвульсиям, коме и смерти. После того как Закон о контролируемых веществах 1970 года ограничил в США доступ­ность барбитуратов, некоторые американцы перешли на ФЦП. Наркотик легко и с минимальными затратами можно было про­изводить в подпольных лабораториях (особенно много таких лабораторий было в Лос-Анджелесе), преступным организациям он приносил высокие прибыли, Его использовали для разме­шивания некоторых наркотиков, но продавали и в чистом виде. На улицах его называли «ангельская пыль», «дьявольская пыль», «болванчик», «амеба» и «зомби». В 1977—1978 годах ФЦП стал объектом пристального внимания политиков и средств массо­вой информации. Директор Национального института по зло­употреблению наркотиками говорил в 1977 году, что это не лекарство, а настоящий ужас. Все, что говорили о марихуане, справедливо в отношении «дьявольской пыли». К 1991 году ФЦП пробовали хотя бы один раз семь миллионов американ­цев, но за пределами США наркотик не получил широкого распространения. ФЦП преобладал в основном в Вашингто­не, Детройте и Лос-Анджелесе, однако после 1985 года его популярность стала падать.

Значение ФЦП как «танцевального наркотика» заключа­ется в том, что таким же действием обладает его производное кетамин (кетамина гидрохлорид). Кетамин был впервые син­тезирован в 1962 году и выпущен на рынок той же компанией «Парк-Дэвис» как ветеринарный анестетик (в бедных странах он иногда применяется в медицинской практике). В начале 1970-х годов он стал модным галлюциногеном в танцевальных клубах для гомосексуалистов. Кетамин в ощущениях наркома­нов разрывает связь между разумом и телом, делает сексуаль­ные контакты необычными и захватывающими — особенно с незнакомцами. В конце 1980-х годов в некоторых британских клубах прошло повальное увлечение эти- наркотиком. В XXI веке кетамин остается популярным г .паратом и в Британии, и в США. Он может вызывать сильную рвоту, потерю коорди­нации и другие неприятные ощущения. Большие дозы, как и в случае с амфетамином, могут привести к психозам, напомина­ющим шизофрению. В 1999 году кетамин был помещен в Спи­сок III Закона о контролируемых веществах.

Еще одним «танцевальным наркотиком» этого периода, первоначально получившим широкое признание в клубах го­мосексуалистов, было снотворное средство «Кваалюд» (выпус­кавшееся в Европе под торговой маркой «Мандракс»). По мере того как назначение барбитуратов резко падало, врачи стали заменять его кваалюдом. В начале 1970-х годов в Соединен­ных Штатах врачи ежегодно выписывали четыре миллиона рецептов этого лекарства. После того как увеличилось число зависимых от кваалюда пациентов, власти США в 1973 году поместили препарат в Список II. Именно в том году поп-звез­да Дэвид Боуи (род. 1947) пел о «таблетках кваалюда и крас­ном вине», поскольку препарат вызывал сексуальные ассоци­ации. Американский писатель Эдмунд Уайт (род. 1940) писал в 1977 году: «Его эффектом является сумеречная сонливость, повышение болевого порога и торможение защитных реакций и комплексов. По этой причине некоторые принимают кваа-люд перед активными сеансами садомазохизма, но даже ред­кий прием может вызвать привыкание». После 1977 года «ко­ролем кваалюда» считался Стив Рубелл (1944—1989), который выдавал толстые белые таблетки посетителям и служащим сво­его знаменитого нью-йоркского клуба «Студия 54». Этот пре­парат прекрасно подходил для любителей потанцевать. Точ­ная дозировка кваалюда, кокаина и алкоголя приводила к воз­никновению ощущения нереальности, идеального для клуб­ной атмосферы. В 1984 году по Закону о контролируемых веществах препарат был помещен в Список I, то есть полно­стью запрещен. В клубе «Студия 54» над танцплощадкой была подвешена гигантская серебряная ложка с воображаемым ко­каином, который вдыхал нос луны. Смесь кокаина с кваалю­дом была очень популярной комбинацией наркотиков.

Немецкий продюсер Рейнер Вернер Фассбиндер (1946— 1982), погубивший себя кокаином, приобрел зависимость от кваалюда, который выпускался под европейской торговой мар­кой «Мандракс». Смесь кокаина и снотворного разрушала его дни и ночи. Ведущий актер Фассбиндера Курт Рааб (1941 — 1988) писал, что ему оставалось только лгать и придумывать оправдания:

«Я должен смотреть за вами, как за ребенком, чтобы с вами ничего не случилось. Всю ночь вы нюхали кокаин. Сейчас четыре часа утра и вы пошли спать. Но вы слишком возбужде­ны, поэтому, чтобы успокоиться, вынуждены принять три таб­летка мандракса. Потом вы вспоминаете, что должны позво­нить Ингрид в Париж и поспорить с ней, поэтому вдыхаете еще две полоски кокаина, и сот теперь вы бодрый как никог­да. Еще мандракса. Вдруг телефонная трубка выскальзывает у вас из рук, и вы валитесь на пол. "Боже, — думаю я, — все кончено"».

После того как в 1982 году в Германии запретили манд­ракс, Фассбиндеру прописали более мощное средство, веспе-рокс, по полтаблетки на ночь. Жившая у него актриса обнару­жила, что вместо положенной дозы он принимает три таблет­ки, «Я была взбешена, — вспоминала она, — и без конца пла­кала. «Не волнуйся, — сказал он очень спокойно, — я знаю, что делаю. Не нужно бояться, когда я что-нибудь принимаю в определенное время. Я знаю, что с чем сочетается, и знаю, чего мне достаточно, а чего не хватает». Он говорил так уве­ренно. Не знаю почему, но я поверила ему. Я представляла его автогонщиком или парашютистом, который выполняет затяж­ной прыжок». Через несколько месяцев Фассбиндера нашли мертвым в постели. Рядом осталась наполовину использован­ная полоска кокаина и сгоревшая сигарета в руке.

В дополнение к «колесам» кваалюда существовало еще одно вещество, которое возбуждало и приводило в восторг как «го­лубых», так и любителей танцев. Амилнитрит использовался как ингаляционный наркотик с середины XIX века, но только в 1960-х годах приобрел все более возрастающую популярность среди калифорнийских гомосексуалистов. До 1969 года амил­нитрит свободно продавался в американских аптеках. После ограничения его поставок функции наркотика стали выпол­нять бутилнитрит, изобутилнитрит и октилнитрит — эти сосу­дорасширяющие средства продавались в качестве курений или освежителей воздуха. Двумя самыми популярными марками в США были «Раш» и «Локер рум». Другие торговые марки вклю­чали «Траст» и «Лайтнинг болт». По самым скромным оцен­кам, с 1973 по 1979 год было продано двенадцать миллионов флаконов — из них 60 процентов «Раш». Эти ингаляты расши­ряли кровеносные сосуды и усиливали сердцебиение. У упот­реблявших их наркоманов не случалось преждевременной эяку­ляции, увеличивалось количество спермы, расширялось ощу­щение оргазма, расслаблялся анальный сфинктер, личность сексуального партнера для них мало значила или казалась при­влекательной. Такие вещества вызывали бездумную радость, импульсивность и искаженное восприятие реальности, вслед­ствие чего наркоманы испытывали повышенное наслаждение танцами. Побочным эффектом этих ингаляционных наркоти­ков была пульсирующая головная боль. К концу 1970-х годов эта группа наркотиков вызвала панику у пуритан. В качестве типичного примера извращенного подхода можно привести статью в нью-йоркской газете «Дейли ньюс» от 16 мая 1977 года, озаглавленную «Наркотические впечатления. Бутилнит-рит — легально и смертельно». В начале 1980-х годов не пре­кращались попытки приписать распространение СПИДа упот­реблению ингалятов. Их репутация как орудия убийства усу­гублялась абсурдными эпизодами наподобие сцены убийства в телесериале «Куинси», когда некоего адмирала убивают, под-ливая амилнитрит в бутылку шампанского. Ингаляты тесно ассоциировались с гомосексуальностью. «Я не мог бы в боль­шей степени чувствовать себя мужчиной, когда побрил наголо голову, прижал к лицу тряпку, смоченную бутил нитритом, и влился в оргию содомии», — писал Уилл Селф. Однако инга­ляционные наркотики были популярны не только в среде го­мосексуалистов, а их хранение не было запрещено в большин­стве европейских стран. Довольно неприятный английский политик Алан Кларк (1928—1999) описывал, как развлекался с коллегой по консервативной партии Николасом Сомсом (род. 1948) в 1990 году. Соме порадовал Кларка историей о том, что он обнаружил новый, исключительно мощный возбуждающий препарат. «Мне понравилось то, что сказал Соме. После слу­шаний в палате общин я отвез его домой, и он принес «фиал», который нужно было держать в холодильнике».

Однако таблетки кваалюда и ингаляты были не самыми модными наркотиками 1980-х и 1990-х годов — тем более для наркоторговцев. Химики получили новые вещества, которые не затронули законодательные меры. Поскольку они изготав­ливались на заказ в специальных лабораториях с помощью дешевых и легкодоступных химических реактивов, к ним не относились обычные запретительные меры — таможенный досмотр, международные оперативные мероприятия и борьба против загрязнения окружающей среды. Нередко лаборатории выполняли разовый заказ, а затем демонтировались. В 1985 году сенатор Лотон Чайлс (род. 1930) из Флориды выступил инициатором энергичной кампании — включавшей слушания в конгрессе — против изготовляемых на заказ наркотиков. До его выступления такие наркотики имели небольшое значение в общей картине наркомании в США. Были захвачены только четыре лаборатории — две в Голливуде, одна в Сан-Диего и одна в Техасе, а это было надежным доказательством доста­точно слабого увлечения «наркотиками специального назна­чения». Но Чайлс рассматривал эти цифры как свидетельство неспособности правоохранительных органов оценить всю глу­бину надвигающегося кризиса. Он авторитетно (но ошибоч­но) заявил, что ФЦП, прежде чем распространиться по всей стране, появился в Лос-Анджелесе, а некоторые другие вспом­нили, что в 1960-х годах именно с Калифорнии началось ше­ствие ЛСД по другим штатам. На слушаниях, инициирован­ных Чайлсом, звучали насквозь фальшивые утверждения. В результате этого сенат Соединенных Штатов без дебатов, пу­тем устного голосования принял Антинаркотический закон 1986 года, включавший Закон о борьбе с аналогами контролируе­мых веществ, известный как «закон о наркотиках на заказ». Он вводил широкомасштабное и жесткое запрещение на по­добные «наркотики специального назначения». Шумиха в аме­риканских средствах массовой информации вызвала в Европе тревогу по поводу новой волны нелегальных синтетических наркотиков. Королевский психиатрический колледж, напри­мер, в докладе 1987 года, озаглавленном «Положение с нарко­тиками», выразил сильную озабоченность по поводу возмож­ного распространения так называемых наркотиков на заказ из Северной Америки.

Особое значение среди «наркотиков специального назна­чения» имел метилендиоксиметамфетамин (MDMA), более известный под названием экстази. MDMA впервые синтези­ровали в фармацевтических лабораториях немецкой компании «Мерк» в 1912 году. «Мерк» получил патент на это вещество, но оно стало известным только в начале 1940-х годов, когда по распоряжению ЦРУ его испытывали в качестве «сыворотки правды». О MDMA снова забыли, пока в начале 1960-х годов его не попробовал на себе американский биохимик Александр Шульгин (род. 1922), увлекавшийся галлюциногенными пре­паратами. MDMA освобождает из нервных окончаний биоло­гически активное вещество серотонин, вызывая тем самым чувство острой удовлетворенности. Шульгин начал реклами­ровать медицинские свойства MDMA, а с 1976 года он стал использоваться в лечебной практике как средство, помогаю­щее супругам, а также в психотерапии. Научные исследования Шульгина продолжались до тех пор, пока Администрация по контролю за применением законов о наркотиках (DEA) не аннулировала лицензию после налета на его дом. В раннем периоде MDMA называли «Адам», предположительно потому, что он способствовал катарсису и рождению «внутреннего дитя из райского сада», что служило целью лечебных сеансов. По­добно Хаббарду, Хаксли и Лэингу в ранний период распрост­ранения ЛСД, первые приверженцы MDMA надеялись, что он будет применяться строго в клинических целях на контроли­руемых сеансах и тем самым будет узаконен как лечебное сред­ство.

Однако MDMA, приносящий легкомысленное, приподня­тое настроение, получил широкое распространение, он стал модным средством, которое называли «X» или «Х-Т-С» в от­крывшемся в 1984 году в Далласе клубе Старка — месте, где собирались гомосексуалисты и наиболее терпимо настроен­ные обычные техасцы. Из клуба Старка увлечение распрост­ранилось на другие злачные места Далласа и Остина. В то вре­мя MDMA не был запрещен в США и открыто продавался в клубах. В Британии MDMA запретили уже в 1977 году и при­равняли вместе с амфетаминами к веществам класса А наряду с героином и кокаином. «Это же были годы Рейгана, поэтому это был чистейшей воды гедонизм», — вспоминал Уэйд Хемп-тон III, богатый далласский подросток, который делал покуп­ки по кредитным карточкам родителей. Скоро «X» распрост­ранился из среды гомосексуалистов в мир студентов и спорт­сменов. «Входишь в туалет и видишь, как игрок университет­ской футбольной команды смывает тушь с ресниц. Вот так далласские мужики начали разрушать свой тестостерон». Но «эти богатенькие нормальные парни» плевать на все хотели, говорил Хемптон, который уехал из Техаса и стал одним из лидеров в мире рейва. «Можно было видеть, как тот или дру­гой из них вбегал к Старку и принимал по пять, семь или десять таблеток за раз, а ведь это наверняка влекло за собой вмешательство полиции и газет. Их опьянение было очевид­ным, их доставляли в больницы в смешном состоянии — по­луслепыми от дрожания век... Они были детьми политиков. Все их предки были друзьями Джорджа Буша. Это был похо­ронный звон по легальному экстази».

В июле 1984 года продажа MDMA была запрещена, хотя хранение экстази оставалось легальным до июня 1985 года. Несмотря на судебную рекомендацию включить MDMA в Пе­речень лекарственных средств III, DEA настояла на его внесе­нии в Перечень I (самые опасные препараты) вместе с герои­ном. В 1988 году Апелляционный суд подтвердил это реше­ние. Сразу после запрещения в 1985 году любители танцев в Соединенных Штатах вынуждены были уйти в подполье, иены на MDMA взлетели, а качество ухудшилось. По словам Уэйда Хемптона, «запрещение хоть и снизило качество наркотика, но имело и положительную сторону — оно создало контркуль­туру. Я впервые услышал, как эти маменькины сынки говорят «к черту такую систему» совершенно серьезно». Запрещение экстази в 1984—1985 годах «обеспечило определение рейва как оппозиционного движения. Люди начали думать: «Я делаю правильно, у меня на это есть собственные причины, и я буду продолжать это любыми способами», вспоминал Хемтон. Клубы в Соединенных Штатах обычно играли гораздо менее важную роль в молодежной культуре и истории наркотиков, чем в Бри­тании. Американские подростки из среднего класса были ав­томобилистами и по вечерам уезжали кататься на машинах. У многих в спальне стоял телефон, поэтому они, пользуясь де­шевыми или бесплатными местными телефонными станция­ми, бесконечно и бесконтрольно разговаривали со сверстни­ками. Британские же подростки почти не имели ни машин, ни телефонов, поэтому они искали личного общения и уедине­ния от родительской опеки в клубах. MDMA сузил эти разли­чия. После 1985 года в крупных американских городах дискжокеи начали устраивать массовые вечеринки. В 1991—1992 годах субкультура экстази и рейва быстро распространялась в Калифорнии, чему отчасти способствовали эмигранты из Ан­глии и Ирландии. Сочетание музыки, высоких технологий и химических препаратов создало новую «экономику ночных раз­влечений». К 1993 году наркодилеры, действуя все более аг­рессивно, стали постепенно захватывать рынок. Устроители массовых вечеринок выдавали друг друга полиции, процвета­ли взятки и жестокая борьба за «крышевание». Наркоманы, употреблявшие MDMA, переходили на амфетамины, пока не­которые вечеринки с рейвом не стали напоминать крэковые притоны.

Журналист и самозваный «белый британец и эстет рейва» Саймон Рейнольде (род. 1963) описывал три стадии, следую­щие за приемом экстази: «В зависимости от пустоты желудка требуется приблизительно один час, чтобы почувствовать «кайф» — чувства обостряются, начинаешь испытывать стре­мительность, а через короткое время ощущения начинают пе­реполнять тебя. Затем наступает ровный период, который длит­ся приблизительно четыре часа, а за ним наступает долгий, постепенный спад и фаза приятных воспоминаний, которая может длиться и на следующий день». С любовницей, психо­терапевтом или близким другом наркоман теряет эмоциональ­ный контроль и становится откровенным, доверчивым и мяг­ким. На рейв-вечеринке эти откровенность и мягкость — то, что рейверы называют «любвеобилием», — расширяются до полиморфного общения. Рейнольде пишет, что «любому, кто участвовал в рейв-вечеринке, известно то острое возбуждение, когда встречаешься взглядом с незнакомцем и между вами происходит контакт через общий восторг понимания того, что вы оба «торчите* от совместного наслаждения одним и тем же наркотиком и музыкой. Отчасти рейв-вечеринки обязаны сво­ей притягательностью таким поверхностным, но трогательным ритуалам, как поделиться водой из своей бутылки, пожать руку и слегка подшутить над кем-либо, как будто вы с ним лучшие друзья».

Грохот музыки и вспыхивающие огни усиливают ощуще­ния рейвера, потому что, по словам Рейнольдса, «экстази де­лает цвета, звуки, запахи, вкус и осязание более яркими (вер­ный признак, что ты «словил кайф» — это когда жевательная резинка становится горькой)». Последствия приема MDMA включают сухость во рту, нервное напряжение, легкое под-ташнивание и прежде всего напряжение челюстных мышц, которое ведет к скрежетанию зубами (бруксизму) или непро­извольным гримасам в случае повышенной дозы. Чтобы умень­шить неприятные ощущения, рейверы жуют резинки или со­сут леденцы. Последствия приема MDMA выражаются в уста­лости, раздражительности и изменчивости настроения. Нар­команы со стажем могут чувствовать тревогу, беспокойство и ощущение преследования. При чрезмерном употреблении эк­стази приводит к повреждению серотониновых рецепторов нервных клеток, а ослабление действия серотонина вызывает депрессию.

Английский певец Марк Элмонд (род. 1957) начал упот­реблять экстази в начале 1980-х годов, он подсчитал, что ис­тратил на наркотик 250 тысяч фунтов стерлингов. «Ты знако­мишься с кем-то, принимаешь экстази, влюбляешься — по крайней мере на время, — и чувство это такое сильное, что веришь, будто это происходит на самом деле, — говорил он. Однако эти чувства были мимолетными и сохранялись только под воздействием таблеток. Я создал вокруг себя воображае­мый мир и поддерживал его наркотиками». После дезинток­сикации и реабилитационного периода Элмонд испытывал подавленность. «Сколько ложных друзей, сколько болезнен­ных приступов мне суждено вынести — разрушенная печень, потеря памяти, изменение настроения, сумасшествие? Я не способен общаться, любить и даже просто жить без экстази». Его проблемы не ограничивались незаконными наркотиками: «На Харли-стрит я скоро открыл для себя большой выбор ле­гальных, общедоступных средств, следствием чего стало дол­госрочное привыкание к бензодиазепину (снотворным таблет­кам), рабом которого я был более двенадцати лет».

Разумеется, если принимать экстази каждый день, благо­словенная острота восприятия исчезает. Некоторые привыкшие к MDMA люди увеличивают дозу и, как Элмонд, перехо­дят от активности уик-эндов к депрессии, от которой пытают­ся избавиться с помощью других наркотиков, например амфе­таминов. Несколько наркоманов умерли от аллергической ре­акции после приема одной таблетки, но смертельные случаи, относящиеся к экстази, были обычно связаны с неумеренным употреблением, «грязными» таблетками или приемом несколь­ких наркотиков. От заболеваний, связанных с курением, в Британии ежегодно умирают сто тысяч человек, сорок тысяч — от несчастных случаев и болезней, связанных с алкоголем, от употребления парацетамола — пятьсот человек. От злоупот­ребления героином и ингалятами погибают в среднем 150 че­ловек в год, а от амфетаминов — 25. В первые десять лет бри­танского рейва, в период его пика, когда экстази еженедельно принимали 500 тысяч человек, количество смертельных слу­чаев достигло шестидесяти, то есть в среднем шесть человек в год. Некоторые случаи не были связаны с наркотиком — люди умирали от перегрева во время танца или от того, что пили слишком много воды, когда им не было жарко. Согласно дан­ным Управления государственной статистики, в период между 1993 и 1996 годами от приема экстази в Британии умирал в среднем один человек каждые три недели, то есть семнадцать человек в год. Каждую неделю употреблялся один миллион таблеток экстази. В тот же период в дорожно-транспортных происшествиях, связанных с водителями моложе двадцати од­ного года, каждый год погибала примерно одна тысяча чело­век, а шестьсот человек убивали водители в нетрезвом состоя­нии. В США в 1998 году произошло девять смертельных слу­чаев, связанных с MDMA, и только три из них непосредствен­но от экстази.

В Британии первая газетная статья о MDMA, озаглавлен­ная «Каким образом порок экстази выходит на улицы», была опубликована в «Дейли экспресс» 25 апреля 1985 года. «Дейли телеграф» 1 мая 1985 года продолжила тему статьей «Экстази. Новейшая наркотическая угроза», в которой утверждалось, что британскую полицию и таможню по этому вопросу консуль­тирует американская DEA. С этих пор британские газеты были переполнены паническим вздором. В 1988 году медицинский обозреватель «Сан» предупреждал читателей о «пороке экста­зи»: «Если вы достаточно молоды, то существует большая воз­можность, что, находясь под воздействием наркотика, вы под­вергнетесь сексуальным нападкам». Он утверждал, что, если экстази вызовет воспоминания об этом, жертва способна по­кончить с собой. На самом деле в отличие от некоторых дру­гих «танцевальных наркотиков» экстази хотя и делает людей сексуально восприимчивыми, но не усиливает стремления к половому акту. Американские журналисты знали с 1880-х го­дов, а британские — с 1918-го, что сенсационные статьи о наркотиках увеличивают тиражи газет, особенно если в них выражается возмущение. Взаимовыгодные (а иногда коррум­пированные) отношения уголовных репортеров и полиции привели к потоку извращенных и лживых сообщений об эк­стази и других «наркотиках специального назначения».

В конце 1980-х годов на развитие танцевально-наркоти­ческой картины в Британии повлияло слияние двух субкуль­тур. В середине 1980-х годов стала популярной электронная музыка с резким металлическим звуком, отражавшая жизнен­ный опыт городской негритянской молодежи. Ее называли «складской» или «гаражной» музыкой по названиям клубов «Склад» в Чикаго и «Райский гараж» в Нью-Йорке. В 1987 году диск-жокеи на острове Ибица — средиземноморском ку­рорте хиппи — разработали собственную версию «складской» и «гаражной» музыки, которая отличалась неослабевающим пульсирующим ритмом. Экстази расширял восприятие такой музыки и, появившись в танцевальных клубах Ибицы в 1987 году, на следующий год получил там широкое распростране­ние. Возвращавшиеся с Ибицы люди завезли в Британию вкус к новой музыке и экстази. С 1987 года этот наркотик стал неотъемлемой частью (главным образом нелегальной) домаш­них вечеринок. В 1990—1992 годах экстази становится попу­лярной, распространенной в национальном масштабе осно­вой субкультуры рейва. С 1993 года MDMA более чем когда-либо укрепляется в коммерческом танцевальном мире.

В Британии имелась давняя молодежная традиция «жить ради выходных» — в особенности это касалось учеников бух­галтеров-«модов», — но в последние тяжелые годы правления кабинета Тэтчер (1988—1990) толпы молодых людей готови­лись к выходным, чтобы провести их в клубах с наркотиками и танцами. Не исключено, что вначале экстази был особенно привлекательным для рабочей молодежи из-за того, что она чувствовала себя отвергнутой, обесцененной и забытой в силу господствующей доктрины консерваторов. Но имелись и де­сятки тысяч гедонистов — и количество их постоянно возрас­тало, — которые просто наслаждались жизнью и преследовали эту цель с ненасытным аппетитом потребительства, характер­ным для эпохи Тэтчер и Мейджора. Танцевальную культуру 1990-х. годов хорошо описывает фраза английского художника Дейва Хики, произнесенная в Лас-Вегасе: «Я хочу развлекать­ся, и я хочу выиграть». Популярный лозунг «Если красть, то миллион» передает жадный материализм этой культуры.

Мемуары Тэтчер начинаются со слов «Мое первое отчет­ливое воспоминание — это транспорт», а наиболее представи­тельным символом ее пребывания на посту премьер-министра является М-25 — кольцевая автодорога вокруг Лондона, кото­рую она открыла в 1986 году. Молодые предприниматели на­чали устраивать грандиозные рейв-вечеринки под открытым небом на небольшом расстоянии от М-25, зная, что на них теперь легко попасть из любого района Южной Англии. Влас­ти поняли, что к этому феномену нельзя подходить с точки зрения запрещения наркотиков — невозможно арестовать каж­дого продавца или покупателя экстази, поэтому они решили рассматривать эту проблему как нарушение общественного по­рядка. В полиции был создан отдел платных вечеринок, чтобы бороться с этим явлением. К ноябрю 1989 года полицейские еженедельно контролировали тридцать вечеринок. Законода­тели (памятуя о правительстве Дугласа-Хьюма, которое чет­верть века назад выступило против амфетамина) быстро раз­работали Закон о развлечениях (ужесточении наказаний), ко­торый вступил в силу в июле 1990 года. Согласно этому зако­ну, суды получили право налагать штрафы до двадцати тысяч фунтов стерлингов и наказывать тюремным заключением до шести месяцев каждого, кто организовал вечеринку, не имея на то лицензии. Однако к этому времени количество вечери­нок под открытым небом пошло на убыль, В феврале 1990 года полиция доложила только о десяти подобных событиях, и такое уменьшение не было заслугой полиции: в проведение вечеринок стали вмешиваться преступные группировки, тре­бовавшие от устроителей поделиться прибылями. В мюле 1990 года, через месяц после того, как Закон о развлечениях (уже­сточении наказаний) вступил в силу, полиция арестовала 836 человек на домашней вечеринке недалеко от Лидса, графство Йоркшир. Это был самый массовый арест в Британии после 1819 года. Хотя после бесплатного фестиваля в Кэслмортоне, графство Уорсестершир, в мае 1992 года были арестованы двад­цать три человека, им не было предъявлено никаких обвине­ний, а два года юридических процедур стоили налогоплатель­щикам, по самым приблизительным оценкам, четыре милли­она фунтов стерлингов.

В других отношениях положение с экстази в 1992 году ухуд­шилось. Торговцы поднимали свои прибыли, размешивая пре­парат с другими, более дешевыми веществами, такими как ам­фетамины, ЛСД и транквилизаторы. Продавали также грубую смесь стимуляторов и галлюциногенов. Поскольку этот нар­котик был объявлен вне закона, наркоманы не знали, что имен­но они покупают, и иногда получали вместо экстази кетамин. Из Латвии поставлялся MDA — галлюциногенная версия MDMA. Марк Элмонд писал об эпохе после 1992 года, что благодаря слишком большому спросу наркотик так сильно размешивали, что целое поколение говорило об экстази, по-настоящему не зная, что это такое. После того как он перестал выходить в клубы, Злмонд устраивал «тихие вечеринки» у себя в лондонской квартире: «Часто я не знал никого, кто прихо­дил — вокруг лежали чужие люди, были рассыпаны полоски кокаина, слышалась бессмыслица, вздор, бессвязная болтов­ня. Таблетки откусывали и передавали другим. Химия. Бред. Все несут чепуху. Треплются. Хвалятся с глазами в кучку».

Вероятно, вследствие кратковременного разочарования в экстази примерно в 1992 году возникает новое увлечение — ГОМК (гамма-оксимасляная кислота, оксибутират натрия) — солоноватой, безвкусной, прозрачной жидкостью, которую пили из небольших бутылочек (или иногда порошок ГОМК растворяли в напитках). Этот концентрированный изомер ами нокислоты, существующей в человеческом мозге, был синте­зирован в 1960-х годах. Вначале ГОМК использовали для ле­чения бессонницы, алкоголизма, а также при родах. В 1990 году Управление по контролю за продуктами и лекарствами (FDA) переклассифицировало его из пищевого продукта в нар­котическое вещество. Известие о том, что назначение ГОМК запрещено без лицензии FDA и может быть опасно, возбуди­ло интерес к этому наркотику в танцевальных клубах, в том числе и в Британии. Индивидуальная реакция на ГОМК зна­чительно различается. Некоторые считают, что она придает остроту сексуальному контакту — или по крайней мере усили­вает возбуждение от ласк, — другие не испытывают эротиче­ского заряда. Этот факт соответствует значительной разнице в индивидуальных дозировках. Одного человека может привес­ти в опасное коматозное состояние та же доза, от которой другой почувствует лишь приятное расслабление. В смеси с алкоголем или некоторыми другими веществами ГОМК мо­жет вызвать паралич дыхательных путей или кому. Во Флори­де возникли трудности с обучением приему ГОМК. «Если бы мы раздали листовки, посвященные безопасному приему нар­котиков, клуб закрыли бы через минуту. Вот так нам здесь живется», — сказал владелец клуба «Файрстоун» в Орландо. Местные политики и общественные лидеры Флориды учреди­ли Специальную комиссию по рейву, в результате чего клубы закрыли, а для подростков ввели комендантский час, но увле­чение ГОМК не пошло на убыль. По словам одного рейвера из Орландо, «наркотиков осталось столько же, единственная разница в том, что люди принимают их там, где их не видят». Когда голливудский киноактер Ривер Финикс (1970—1993) умер на тротуаре напротив входа в клуб «Зал Гадюки» в Лос-Анджелесе, его смерть ошибочно приписали употреблению ГОМК. С этих пор этот наркотик получал в прессе только отрицательную оценку, чему способствовала также смерть в 1996 году техасской девушки Хиллори Фариас. Согласно кон­фиденциальной, но недоказанной информации, она тоже умер­ла от ГОМК. Широкое освещение этих случаев в прессе сде­лало наркотик еще более популярным, а его названия «жид­кий икс», «домашний мальчик из Джорджии», «жижа», «гамма» и «тяжкие телесные повреждения» стали широко употреб­ляться журналистами. В Джорджии и нескольких других шта­тах ГОМК внесли в Список I, его продажа или хранение влек­ли за собой тридцать лет тюрьмы — наказание гораздо более суровое, чем то, которое предусматривалось за умышленное убийство в большинстве европейских стран. В 1998 году в по­пулярном телевизионном «Шоу Опры Уинфри» ГОМК полу­чил истерическую и совершенно неверную оценку, что приве­ло к общенациональной панике по поводу его свойств как «наркотика для изнасилования». В это время истории про ГОМК начали распространить европейские журналисты. Не­сколько лет маленькими бутылочками наркотика в ограничен­ных количествах пользовались гомосексуалисты, но теперь его начали употреблять более раскованные «танцевальные нарко­маны» Британии. В то же время компания «Пфайзер» («Pfizer») выпустила на рынок свой препарат «Виагра» для мужчин, у которых существовали проблемы с потенцией. Те же рейверы, которые употребляли ГОМК, стали примерно в тот же период использовать виагру. В 2000 году в США этот наркотик ввели в Список I Закона о контролируемых веществах. Президент Клинтон подписал закон, по которому виновные в хранении, производстве или распространении ГОМК в случае первого осуждения подлежали тюремному заключению сроком до двад­цати лет и штрафу до одного миллиона долларов либо, по тер­минологии DEA, не менее чем пожизненному заключению в случае смерти жертвы или нанесения серьезного вреда. Это наказание до смешного несоразмерно вине. В Британии меди­цинский обозреватель «Тайме» в статье, озаглавленной «Убе­дитесь в том, что именно вы пьете», назвал «этот неприятный наркотик» «потенциально очень опасным».

Еще один «наркотик специального назначения» — «Рогип-нол» (флюнитразепам) является мощным бензодиазепином, который выпускает компания «Хоффман — Ла Рош». Перво­начально этот препарат использовали культуристы, но в 1990 году Управление по контролю за продуктами и лекарствами США запретило его. Примерно в то же время культуристы начали продавать рогипнол в рейверских клубах Орландо, штат Флорида, рекламируя его как возбуждающее средство. Неболь шая бутылочка или флакон может сделать некоторых людей более восприимчивыми к тактильным ощущениям, а у неко­торых повышать сексуальные желания. В смеси с алкоголем, особенно у людей с низким весом, этот препарат может выз­вать потерю сознания или памяти, угнетение дыхания и даже кому. Примерно в 1996 году рогипнол получил известность как «наркотик для изнасилования». Как вспоминал некий диск-жокей из Флориды, «один парень получил двадцать лет, пото­му что подкидывал «сонники» девочкам в выпивку, потом от­возил их домой и снимал на видео, как он их спящих трахает», За хранение рогипнола во Флориде и некоторых других шта­тах предусматривалось тридцать лет тюрьмы. Сторонники зап­рета наркотиков воспользовались тем, что ГОМК и рогипнол называли «наркотиками для изнасилования». Они могли бы выступить даже против аргумента правозащитников, что упот­ребление наркотиков для получения удовольствия является об­щеизвестным преступлением, не имеющим жертв. Бездоказа­тельные сенсационные обвинения местных политиков, жур­налистов и Опры Уинфри (род. 1954) создавали впечатление, что изнасилования происходят в основном с помощью ГОМК и рогипнола. Подразумевалось — и совершенно несправедли­во, — что любой мужчина, принимающий эти наркотики, был настроен на изнасилование. Редко приходилось слышать об исторически наиболее распространенном «средстве для изна­силования» — алкоголе.

Паника в отношении рогипнола достигла Британии в де­кабре 1997 года. В этом месяце был учрежден Фонд «сонни­ков», который предоставлял горячую телефонную линию, юри­дическую помощь и надежное укрытие для «жертв» рогипно­ла. Директор фонда сказал, что в Америке женщинам совету­ют отказываться от выпивки, предложенной незнакомыми мужчинами: «Нам же приходится разъяснять женщинам, что они являются потенциальными жертвами, если оставляют ста­кан с напитком без присмотра в пабе или клубе или даже вы­пивают чашку чая в частном кафе». Комментируя эту сказку, -одна воскресная газета сообщала: «Каждый год сотни женщин в Британии подвергаются насилию, находясь под влиянием «наркотика для изнасилования», который можно свободно приобрести. Насильники подбрасывают в выпивку крохотные ярко-красные таблетки, которые вызывают длительную потерю па­мяти и приводят жертву в заторможенное, подобное трансу состояние, в котором она не способна сопротивляться сексу­альным домогательствам». Утверждение, что было изнасило­вано несколько сот женщин, ничем не доказано и так же со­мнительно, как заявление о том, что рогипнол можно было свободно приобрести. Этот препарат назначался врачами и не выписывался в Государственной системе здравоохранения. Спустя некоторое время несколько девушек в Шотландии со­общили, что их изнасиловали. Полиция предположила (воз­можно, не без оснований), что применялся рогипнол. «То, что мы видим, лишь верхушка айсберга», — рассуждал Скотланд-Ярд. Директор Фонда «сонников» заявил, что рогипнол в не­которых случаях увеличивает сексуальное влечение женщин, поэтому иногда они могут оказаться добровольными участни­цами полового акта, а это затрудняет в суде доказательство факта изнасилования. Вряд ли существовал хоть один судеб­ный процесс об изнасиловании, на котором был бы поднят вопрос о добровольном приеме рогипнола — в 1997 году су­дебно-медицинская служба проверила на этот препарат восем­надцать жертв в Англии и Уэльсе, и в каждом случае результа­ты оказались отрицательными. Тем не менее с мая 1998 года на рогипнол были наложены официальные ограничения. Не­санкционированное хранение препарата (без назначения вра­ча) стало уголовным преступлением, которое каралось двумя годами тюремного заключения, неограниченным штрафом или обоими наказаниями одновременно.

Вслед за неудачным, но дорогостоящим судебным пресле­дованием рейверов в Кэслмортоне британский Закон об уго­ловном судопроизводстве и общественном порядке 1994 года ввел новые ограничения для широкого спектра маргинальных субъектов — скваттеров, путешественников, противников охоты на лис и активистов охрани окружающей среды. Под конт­роль законодательства была также поставлена молодежь, при­нимающая участие в рейв-вечеринках и бесплатных фестива­лях. Закон определял рейв-вечеринку как группу людей, про­игрывающих через усилители музыку, «которая характеризуется последовательностью повторяющихся тактов». Он наде­лял полномочиями роспуска вечеринки любого полицейского офицера, считавшего «с достаточной долей вероятности», что собравшиеся являются рейверами. Отказ выполнить приказа­ние карался тремя месяцами тюрьмы или штрафом в 2500 фун­тов стерлингов. Полиция также получила право останавливать любого, кто приближался к зарождающейся вечеринке на рас­стояние одной мили. Хотя закон запрещал крупномасштаб­ные шумные сборища под открытым небом, особенно в сель­ской местности, в заброшенных городских районах неболь­шие вечеринки продолжались.

Наиболее очевидным примером реакционного законода­тельства, призванного потворствовать предвзятому обществен­ному мнению, является Закон об общественных развлечениях (злоупотреблении лекарственными препаратами) 1997 года. Этот жалкий образчик рекламного законотворчества наделял правами лицензионные бюро отзывать по рекомендации мест­ной полиции лицензии у клубов и других развлекательных за­ведений, которым не удалось помешать употреблению нарко­тиков в своих помещениях. Кроме того, что этот закон увели­чивал возможность вымогательства со стороны полиции, он также подвергался резкой критике за то, что теперь многие владельцы клубов перестанут давать советы по безопасному приему наркотиков из-за страха вызвать подозрения полиции. Закон пошел по неправильному пути, поскольку завсегдатаи клубов с интересом относились к вопросам сохранения здоро­вья и снижения вреда от наркотиков. Что касается запреще­ния обучения приему ГОМК во флоридских клубах, то эта стратегия, судя по всему, была направлена на нанесение вреда любящим танцы наркоманам, с тем чтобы случайные смер­тельные случаи можно было представить причиной полного запрещения наркотиков.

Можно привести один пример 1997 года. Мальчик из Шот­ландии тринадцати лет, гуляя в лесу, принял три таблетки эк­стази. Ощущения ему не понравились, и мальчик, зная, что вода нейтрализует воздействие препарата, выпил огромное ее количество. Поскольку усиленное потребление воды рекомен­дуется для предотвращения обезвоживания организма во время танцев под воздействием наркотиков (включая амфетами­ны), ребенок умер от отравления водой. Его убитую горем мать использовал в политических целях Дэвид Маколи, директор по пропаганде общества «Шотландия против наркотиков» (SAD). Его целью было поддержать противников обучения снижению вреда от наркотиков. Общество SAD было учреж­дено в 1996 году с частичным правительственным финансиро­ванием. Из общего бюджета 1,5 миллиона фунтов стерлингов оно потратило 27 тысяч фунтов на снижение вреда и 900 ты­сяч на красочную пропагандистскую кампанию в средствах мас­совой информации, направленную на «танцевальные нарко­тики». Единственный наркотик, упомянутый в этой кампании дезинформации общественности, был экстази, которому при­писали свойства других веществ. SAD заявляло, что экстази разводят крысиным ядом, хотя известные примеры такого рода касались героина. Утверждалось, что женщины, находящиеся под воздействием «танцевальных наркотиков», являются лег­кой жертвой сексуальных домогательств (что было неправдой в отношении экстази, но верным для алкоголя), а также что у женщин развивается амнезия и они оказываются в постели с незнакомыми мужчинами (единичные случаи с рогипнолом). В пропагандистской кампании даже говорилось, что экстази наносит вред легким, как табак. Пропагандисты заявляли, что в предыдущий год от наркотиков умерли сотни шотландцев. Действительной цифрой на 1995 год было 251 смертельный случай, в том числе 155 передозировок опиатов и 96 само­убийств с использованием таких анальгетиков, как парацета­мол. Можно сравнить это с 20 тысячами шотландцев, которые умерли от болезней, связанных с табаком, и 40 тысячами умер­ших от заболеваний, связанных с алкоголем. Сенсационная и неряшливая пропаганда общества «Шотландия против нарко­тиков» не удивляет, если принять во внимание ее отрицание менее эмоционального, но более информированного подхода к наркотикам. В 1997 году Маколи осудил академический от­чет по социально интегрированным, нормально функциони­рующим героиновым наркоманам как «крайне безответствен­ный». Консультант SAD по средствам массовой информации назвал социальных работников, оказывавших помошь в снижении вреда, сторонниками наркотиков и «беспечными по-едателями мюсли из среднего класса». Другой руководитель SAD заявил: «Если таким людям дать волю, то вместе с ручка­ми и карандашами они подарят набор шприцев своим детям, когда те пойдут в первый класс».

В антинаркотической пропаганде запугивание неуместно. В 1997 году Бенедикт Кинг (род. 1970) объяснял читателям «Дейли телеграф»:

«Никто не собирается слушать предупреждения о том, что наркотики опасны. То же самое относится к езде на мотоцик­ле, верховой охоте с гончими или работе военного корреспон­дента. В юности не думают о смерти, молодым людям нравит­ся говорить о том, что жизнь и смерть не имеют для них зна­чения. Задача состоит не в том, чтобы убедить народ, что нар­котики опасны, а в том, чтобы доказать, что употреблять их не «круто». Но этого нельзя сделать, пока наркотики вне закона».

Стоит подчеркнуть, что для многих подростков обоего пола риск является важнейшей частью взросления. Точка зрения Кинга полна здравого смысла. «Больше всего подростки боят­ся смущения и неловкости, — писал он. — Если бы обращали внимание, что экстази вряд ли способен убить, но наверняка заставит неприятно скрежетать зубами и нести сентименталь­ную чепуху людям, которые вам не нравятся; если бы обраща­ли внимание, что он делает тебя страшным занудой и что ут­ром воспоминания обо всех этих глупостях вместе с адским похмельем заставят тебя пожалеть, что ты не умер, вот тогда антинаркотическая кампания возымела бы действие. Во вся­ком случае, она была бы правдивой». Вместо этого распрост­ранялась официальная ложь об экстази. Подобный метод бес­полезен в обществе, где огромное число взрослых граждан принимали наркотики и вели нормальный образ жизни. Ис­следование 1996 года показало, что 85 процентов жителей, которые назвали себя завсегдатаями клубов, употребляли эк­стази. С таким уровнем потребления экстази можно утверж­дать, что нелегальные наркотики стали образом жизни, но это было бы преувеличением. Использование «танцевальных нар­котиков» является стандартным способом проведения досуга у молодежи, но еще не стало достоянием большинства. Опрос Образовательного центра в области здравоохранению (НЕА) в 1999 году обнаружил, что 39 процентов молодых людей в воз­расте от шестнадцати до девятнадцати лет и 33 процента от двадцати до двадцати четырех лет в течение предыдущего года употребляли незаконные наркотики. Он также показал, что среди первой возрастной группы 54 процента никогда не упот­ребляли запрещенные наркотики. Вряд ли кто-то мог предпо­ложить (учитывая то значение, которое в 1990-х годах прида­валось экстази), что на самом деле, согласно опросу НЕА, в возрастной группе от десяти до двадцати четырех лет употреб­ление амфетамина в качестве «танцевального наркотика» было в два раза выше, чем экстази. Уровень потребления амфетами­на составлял около шестнадцати процентов по сравнению с семью процентами у экстази.

В Британии уличная цена на этот наркотик упала с 25—50 фунтов за таблетку в середине 1980-х годов до менее десяти фунтов в 2000 году (упаковка кокаина стоила около десяти фунтов в 1999-м и тридцать фунтов в 1996 году, упаковка со­рокапроцентного героина стоила примерно столько же). Ос­новополагающее исследование картины «танцевальных нар­котиков» в Британии 1990-х годов выявило, что здесь преоб­ладали постоянные посетители клубов, которые использовали наркотики по выходным дням. В раннем подростковом возра­сте они были более активны и меньше боялись риска. Боль­шинство курило табак, употребляло алкоголь и каннабис, на­чав делать это в более раннем возрасте, чем в среднем по стра­не. Хотя в этом отношении завсегдатаи клубов напоминали проблемных наркоманов и несмотря на то, что британские власти упорно относили экстази к веществам класса А, они не подходили под классификацию опиатных наркоманов. Посто­янные посетители клубов избегали употребления героина и кокаинового крэка и приберегали большинство наркотиков класса А для выходных. Подавляющее большинство имело за­конную и даже высокооплачиваемую работу, получило хоро­шее образование. Они представляли все социальные слои (но преобладали те, кто имел профессию). Несмотря на еженедель­ные нарушения Закона о злоупотреблении наркотиками, они, как правило, не имели преступных наклонностей. Подобные «наркоманы выходного дня» представляют около десяти про­центов взрослой молодежи Британии, а их контролируемое, функциональное употребление запрещенных веществ не обя­зательно преследуется антинаркотическими правоохранитель­ными органами, чьи усилия направлены на борьбу с проблем­ными опиатными наркоманами.

Противникам такого образа жизни необходимо было до­казать, что гедонизм — это отклонение от нормы. Многие из них собрались на продолжительную оргию позерства, которая состоялась в январе 1997 года в палате общин на дебатах по Закону об общественных развлечениях (злоупотреблении ле­карственными препаратами). Об уровне дебатов можно судить по речи сэра Майкла Ньюберта (род. 1933). Вначале он осудил Пола Флинна (род. 1935), парламентария из Уэльса, который, несмотря на то что это вредило его карьере, решительно кри­тиковал провалы войн с наркотиками. «Хотя он может ругать бульварные газеты и так называемых бульварных политиков, великое достоинство бульварной прессы заключается в ясном и простом взгляде на вещи, который может понять каждый», — сказал Ньюберт. Он не видел никакой опасности в том, что этот взгляд может быть упрощенным или неправильным, «Де­лая упор на подробностях, которые могут бросить сомнение на пагубную природу злоупотребления наркотиками, мы выс­тупаем против высших интересов британского народа». Нью­берт утверждал, что его избирательный округ Ромфорд был центром ночной жизни Южной Англии, что, как он полагал, давало ему право выступать со своими суждениями (подоб­ным центром в США является Ньюарк, штат Нью-Джерси). Ньюберт посетил один из клубов Ромфорда, где наблюдал, как работают вышибалы. На него произвела впечатление полити­ка допуска клиентов в клуб. Он говорил, что туда не пускали любого человека в грязных джинсах. Можно подумать, что наркомана можно распознать по грязной одежде. Ньюберт считал таких людей отчужденными социальными девиантами, скорее всего не имевшими работы. Он не имел представления, что наркоманы, которые употребляли «танцевальные нарко­тики», были нормальными, работающими гражданами. Ньюберт не мог понять, что «танцевальные наркотики» стали ак­сессуаром отдыха, помогающим характеризовать стиль жизни. Решение человека употреблять наркотики не зависело от их доступности — это был вопрос потребительского выбора на энергичном, многообразном — пусть и нелегальном — рынке. Ньюберт не видел разницы между героином и экстази. «Те из нас, кто ведет обычную трудовую жизнь, не могут представить наркомана, который живет одним днем или одним часом, гра­бя и крадя, чтобы достать денег на укол», — проповедовал он. Его необразованность можно сравнить с невежеством другого человека, Пола Беттса, полицейского из Эссекса, чья дочь умерла в 1995 году после того, как приняла экстази и выпила много воды. Беттс однажды сказал: «Поскольку я полицей­ский, мне приходится подбирать их с улиц и отвозить в реани­мацию или морг. Для меня все люди, принимающие наркоти­ки, — это неудачники. Либо вульгарные толстосумы*.

Речь Ньюберта о Законе об общественных развлечениях 1997 года не была самой глупой. Некий политик, наживший состояние на приватизации коллекции разного хлама, пола­гал, что стратегии Энслинджера и Рейгана были обречены на успех. Он требовал «непримиримой борьбы с наркомана­ми» и обязательного тюремного заключения для любого, у кого будут обнаружены наркотики. Несмотря на протест вице-спикера, законопроект после второго чтения был пе­редан в соответствующий комитет, очень быстро вернулся в палату общин и был принят без поправок после третьего чтения. И подобная процедура, и закон доказывают, что по­литическое законодательство по наркотикам является про­должением точки зрения исполнительной власти и выраже­нием человеческой незрелости.

Отчасти трудность заключается в том, что политики зара­батывают репутацию практиков, энергично поддерживая то, что уже произошло. Их мировоззрение в отношении наркоти­ков намеренно и неуклонно сужало рамки реально осуществи­мого. В своих речах они использовали моральные абстракции, которые путают или рассеивают мысли и не учитывают инди­видуальный опыт. Результатом явилась серия уловок, но не вызывающая уважение политика. В 1987 году в Британии были осуждены или получили предупреждения о наркотических правонарушениях 26 278 человек. В 1991 году эта цифра соста­вила 46 616 человек, а в 1995-м — 93 631. С 1994 по 1998 год количество арестов за хранение марихуаны увеличилось на сорок процентов, в то время как количество арестов за торгов­лю ею осталось на прежнем уровне. Теперь у британской мо­лодежи имеется самый обширный опыт в сфере наркотиков по сравнению с другими странами Европы. В пропорциональ­ном отношении в Британии столько же молодых наркоманов, как и в США. Согласно одной авторитетной оценке 2001 года, «к началу возмужания, принимая во внимание региональные различия, от 50 до 60 процентов населения пробует незакон­ные наркотики, а до 25 процентов принимает наркотики от случая к случаю или постоянно». Несмотря на то что прави­тельство Блэра (избранное в 1997 году) заявило, что в своей антинаркотической политике будет делать упор на героине и кокаине, число арестованных за хранение марихуаны состав­ляет 85 процентов от общего количества арестованных за на­рушение антинаркотических законов.

Взрослым гражданам за пределами мусульманского мира разрешено покупать, хранить и употреблять алкогольные на­питки. По традиции они имеют право находиться в состоянии опьянения в частных владениях. Те, кому не нравится опьяне­ние других, не имеют возможности вмешиваться в дела других граждан, если они пьют в частном порядке или в соответству­ющих заведениях, например в клубах. Кажется нелогичным, что эти же правила не применяются к экстази. Общепризнан­но, что его чрезмерное употребление приводит к депрессии, но то же самое относится и к другому — слишком ранние роды, слишком много детей, вынужденная изоляция дома — тому, что правительство не думает запрещать. У закоренелых наркоманов с долгим сроком употребления экстази может вызвать необратимое поражение головного мозга, но то же самое делает алкоголь, а разрешенные в США лекарственные средства ежегодно убивают около ста тысяч американцев. Филипп Дженкинс (род. 1952) считает, что в корне запрети­тельных мер лежит пуританизм; «Ни одно из регулирующих учреждений не признает, что наркотик должен поднимать на­строение, давать удовольствие, усиливать сексуальные ощу­щения и усовершенствовать восприятие — по крайней мере у нормальных людей (в отличие от больных с депрессией). В этом заключается его основная цель. Если ни одна из этих характеристик не принимается как желательная или даже тер­пимая, то малейшее свидетельство вреда автоматически пере­вешивает (предположительно несуществующую) выгоду дан­ного вещества, и оно подпадает под запрещение, настолько же строгое, как если бы оно налагалось религией».

Война с наркотиками, начатая Никсоном в 1969 году, пре­вратилась в Тридцатилетнюю войну. Пока ее целью остается безусловная капитуляция противника, ее нельзя выиграть. Наркотики остаются опасными, но они могут быть также по­лезными для поставщиков и наркоманов, а следовательно, их невозможно уничтожить. Вместо того чтобы сужать рамки ре­ально осуществимого, политикам следует принимать во вни­мание другие антинаркотические меры, кроме запрещения. Одной из альтернатив могло бы стать снятие контроля над производством и распространением наркотиков, исключая их поставку детям. Другой может быть официальное снабжение наркотиками под строгим государственным контролем их ко­личества и качества. Третьей — государственная регламента­ция производства и продажи наркотиков вместе с программа­ми снижения вреда и лечением наркоманов, а также настоя­щее антинаркотическое обучение детей. Примером этому мо­жет служить Голландия. Первая кофейня, получившая лицензию на продажу каннабиса по правилам, установленным правительством, открылась в Амстердаме в 1978 году. В насто­ящее время в Нидерландах имеется полторы тысячи таких за­ведений. С 1978 года в Голландии не зарегистрировано прак­тически ни одного случая злоупотребления ингаляционными наркотиками, а с тех пор как марихуана исчезла с черного рынка, ее употребление фактически упало — хотя и наблю­дался небольшой рост в середине 1980-х годов вследствие рас­пространения рейва. В результате разделения поставщиков ге­роина и марихуаны уровень употребления героина в Нидер­ландах ниже, чем в Британии или во Франции, средний возраст голландских героиновых наркоманов растет, так как но­вых потребителей почти нет. Систему лицензированных кафе можно было бы расширить и включить в нее другие наркоти­ки, например экстази.

Противоположностью такого подхода может служить Шот­ландия конца XX столетия. В 1996 году, за год до всеобщих выборов, после которых количество шотландских членов пар­ламента, представлявших консервативную партию, упало до нуля, Майкл Форсайт (род. 1954), государственный секретарь по делам Шотландии, попытался сплотить партию под лозун­гом, который, как он полагал, станет выразителем обществен­ного мнения. Он организовал кампанию «Шотландия против наркотиков», произнеся такую впечатляющую фразу: «Снова наш образ жизни под угрозой, на этот раз от внутреннего вра­га. Эпидемия наркотиков — такое же бедствие, как и средне­вековая чума. Давайте всем народом загадаем новогоднее же­лание, чтобы 1996-й стал годом, когда мы повернем вспять волну наркомании, которая затопляет нашу молодежь и угро­жает нашей цивилизации. Нашей целью является избавление Шотландии от наркотической культуры и освобождение мо­лодого поколения». Никакого упоминания о том, что нарко­тики могут приносить удовольствие. Никакого понимания, что привлекательность наркотиков увеличивается именно такими напыщенными и в то же время банальными лозунгами. Ника­кого признания, что незаконный оборот наркотиков поддер­живается экономической системой, которая может существо­вать лишь при запретительных мерах. В заблуждениях лорда Форсайта есть все: паранойя, чрезмерная горячность, миссия спасителя человечества, политический оппортунизм, гигант­ские и нереальные политические цели, подразумевающие, что программы снижения вреда аморальны.

У европейских держав есть выбор между Амстердамом и Эдинбургом, между упорядочиванием и запретами. Решение должно быть принято в атмосфере прагматического скепти­цизма. В зависимости от этого выбора перед европейскими странами возникнет либо небольшая хроническая проблема, либо непобедимый и разрушительный враг.