Ричард Дейвенпорт-Хайнс

В поисках забвения

ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ НАРКОТИКОВ

1500 - 2000

Пролог

Желание принимать лекарства — вероят­но, самая характерная черта, которая отлича­ет человека от животного.

Сэр Уильям Ослер

Любой вид зависимости плох, будь то за­висимость от алкоголя, наркотиков или идеа­лизма.

Карл Густав Юнг

«Мицубиси», «агенты 007», «Калифорнийские рассветы», «М&М», «ревень с кремом», «снежки», «голубые бабочки», «макдональды», «уравнители», «трилистники», «лебеди», «лю­бящие сердечки», «решетки», «розовые слоны» — это непол­ный список разновидностей экстази — наркотика, наводнив­шего черный рынок Британии в начале XXI века. Разные по составу крохотные таблетки отличаются по цвету, размеру и выбитому на них рисунку. Это разнообразие демонстрирует мощь наркобизнеса и стремительное развитие рынка.

Согласно последним оценкам ООН, незаконный между­народный оборот наркотиков ежегодно приносит 400 милли­ардов долларов прибыли. Эта цифра составляет 8 процентов от объема мировой международной торговли. Примерно такой же доход дает туризм и нефтяная промышленность. Многие вещества, ставшие предметом незаконного бизнеса, использо­вались для снятия боли, облегчения душевных страданий и просто для получения удовольствия не одну тысячу лет. Ответ на вопрос, как лекарственные средства стали товаром в самом прибыльном нелегальном бизнесе, и пытается найти автор этой книги.

Политики часто говорят, а журналисты пишут о наркоти­ках, как о чем-то едином целом, хотя наркотические средства делятся на различные категории, и каждая воздействует на человека по-своему.

Собственно наркотики снимают боль, вызывают эйфорию и приводят к физической зависимости. Самые известные — это опиум, морфин, героин и кодеин.

Снотворные препараты вызывают сон и заторможенность. К ним относятся хлорал, сульфонал, барбитураты и бензодиа-зепины. Следствием их применения могут стать привыкание и побочные эффекты. Такое же нежелательное воздействие вы­зывают транквилизаторы, призванные снимать состояние тре­воги без снотворного эффекта.

Стимуляторы оказывают возбуждающее действие и повы­шают умственную и физическую энергию, но также вызывают привыкание и могут привести к психическому расстройству. Самыми сильнодействующими стимуляторами являются ко­каин и амфетамины. К этой же группе относятся кофеин, та­бак, бетель, чай, кофе, какао и прочие.

Опьяняющие препараты являются продуктом химического синтеза и включают алкоголь, хлороформ, эфир, бензин, ра­створители и другие летучие вещества.

Галлюциногены вызывают сложные изменения зрительно­го, слухового, обонятельного и тактильного восприятия и мо­гут стать причиной острого психического расстройства. Наи­более распространенный галлюциноген — марихуана. Осталь­ные включают ЛСД, мескалин, некоторые виды грибов, беле­ну и белладонну.

Ученые начали понимать механизм воздействия этих ве­ществ на человека лишь в течение последних трех десятиле­тий. Человеческий мозг передает импульсы электрической ак­тивности по нервным волокнам., соединяющим одну нервную клетку (нейрон) с другой. Нейроны являются источником нерв­ной активности мозга. В процессе передачи сигнала от клетки к клетке участвуют нейромедиаторы — химические вещества (посредники), которые возбуждают или подавляют импульсы нервных клеток. Эти вещества распознаются специальными рецепторами — особого рода протеинами, расположенными в мембранах клеток, на которые подается сигнал. Таким обра­зом высвобождаются крохотные порции химических агентов. Серотонин, например, вызывает чувство удовлетворения, до-памин — удовольствие. Эти вещества, вместе с норадренали-ном, являются критически важными нейромедиаторами в том, что касается действия наркотиков. Кокаин и амфетамины, например, приносят удовольствие, потому что после их при­ема выделяются норадреналин и допамин. Морфин воздей­ствует на три разных рецептора, которые называют опиатны-ми рецепторами. Они были открыты лишь в 1970-х годах. В том же десятилетии обнаружили группу нейромедиаторов с общим названием эндорфины, которые, связываясь с опиат-ными рецепторами, блокируют физическую и душевную боль. Дать оценку приведенным выше фактам легко, но гораздо труднее классифицировать ощущения, возникающие после приема наркотиков. Они варьируются от восторженного сме­ха или безразличия до глубочайшей депрессии, жажды наси­лия или смерти. К наркотикам часто прибегают уставшие, ра­зочарованные или озлобленные люди. Наркотики — один из факторов, которые влияют на настроение и формируют по­требности человека. Люди используют их, чтобы уйти от жес­токой действительности, смягчить чувство вины или тревоги, либо чтобы просто досадить окружающим. Опиаты дают воз­можность открыть в себе новое богоподобное, безжалостное существо, ими чаще злоупотребляют те, кто воспринимает жизнь как беспощадного противника. Эти вещества создают иллюзию контроля над собой и внешним миром, но в дей­ствительности разрушают личность. Наркотики в целом — сти­муляторы, галлюциногены, транквилизаторы и обезболиваю­щие средства — могут вызвать любое проявление чувств: жаж­ду любви и жажду смерти, желание созидать и желание разру­шать, приток внешней энергии и внутренний взрыв, поиски своего предназначения, несмотря на сознательное саморазру­шение и отсутствие будущего у принимающего наркотики че­ловека. Наркотики полны головокружительных несоответствий и противоречий. Они иллюстрируют изречение датского фи~ зика Нильса Бора (1885—1962) о том, что истину можно уз­нать по ее противоположности, которая также является исти­ной — в отличие от банальности, чьей противоположностью является абсурд. Любое вещество, которое приносит пользу, может оказаться вредным.

Состояние «под наркотиком» можно представить как из­вращение потребностей, низость желаний, уход от действи­тельности или поиски трансцендентных видений и мистиче­ского опыта. Наркоманы зашифровывают свою речь и приду­мывают собственную сказочную мифологию. Наркоманию можно считать поисками утопического образа жизни и неиз­бежной дорогой к этическому опустошению. Для некоторых наркоманов токсические побочные эффекты становятся иг­рой в «русскую рулетку*. Многих берут под наблюдение, они подвергаются остракизму как члены опасной социальной про­слойки. Однако другим (рок-звездам, известным моделям или поэтам) позволяют войти в элиту общества.

Эта книга посвящена истории наркомании и, следователь­но, истории эмоциональных крайностей. Она охватывает пять веков и рассказывает о людях, попавших под влияние нарко­тиков: монархах, премьер-министрах, великих писателях и композиторах, раненых солдатах, перегруженных работой вра­чах, измученных рабочих, наделенных властью бизнесменах, проститутках, поп-звездах, убогих неудачниках, подверженных стрессам подростках, жертвах городских трущоб и счастливых молодых гуляках. В ней описываются города и пригороды США, Лондона, Парижа, а также сельские области почти всей планеты, в частности Южной Америки, Восточной Европы, Северо-Западной Африки и Юго-Восточной Азии. Особое место в книге занимает анализ одной ошибочной идеи: запре­та наркотиков.

Политика запретов превратила торговлю законными, пусть и опасными, лекарственными средствами в самый прибыль­ный в мире и наиболее организованный нелегальный рынок. По своей сути запрет наркотиков был методом неофициаль­ной американской культурной колонизации. В 1875 году го­родские власти Сан-Франциско ответили запретными мерами на приток молодежи в курильни опиума, завсегдатаями кото­рых были китайские рабочие и преступные элементы. Другие города и штаты западной части США в период 1876—1890 го­дов ввели законы, запрещающие курильни опиума. Эти зако­ны не только не стремились регулировать оборот наркотиче-, ских веществ, но и впервые в истории превратили наркоманов в преступников. В 1890-х годах в американских городах неле­гальное курение опиума изгоями общества и несовершенно­летними бунтарями сменилось незаконным употреблением кокаина. Поскольку кокаин использовали преступники и пра­вонарушители-подростки, снимавшие стресс взросления, об­щество стало воспринимать наркоманию не как проявление эксцентричности, а как особый порок, присущий нарушите­лям социальных норм.

Закон о запрете опиума 1909 года в США способствовал переходу наркоманов от менее вредного курения опиума к использованию героина, который разрушал личность. Закон Гаррисона о наркотиках, принятый в 1914 году, стал основой для запрета наркотических веществ во всем западном мире. К началу 1920-х годов концепция наркозависимости стала видо­изменяться: до этого считали, что жертвы наркомании — это выходцы из среднего класса, случайно привыкшие к наркоти­кам в результате их медицинского применения. Теперь же в наркомане видели преступника с аномальным поведением, который использует наркотики (или стимуляторы) исключи­тельно ради удовольствия. Политика Федерального бюро по борьбе с наркотиками (FBN) способствовала росту криминаль­ного мира и его субкультуры. После отмены «сухого закона* преступникам дали новый товар для торговли на черном рын­ке. Невзирая на то что некоторые люди, употреблявшие нар­котики, могли контролировать свою зависимость, сохраняя семью и хорошо оплачиваемую работу, политические орто­доксы официальной Америки навязывали всем наркоманам роль деградирующих и умирающих существ. Этого требовало общественное мнение страны. Порожденные законом Гарри­сона политика и отношение к наркомании были жестокими и чрезвычайно непродуктивными.

Начиная с 1909 года Соединенные Штаты объявили себя лидером в глобальной войне с наркотиками. Их карательное законодательство послужило основой для международных со­глашений о контроле над наркотиками. Запретительная поли­тика США выросла во всемирную войну с наркотиками, кото­рую с 1969 года связывают с администрациями президентов Никсона, Рейгана и Джорджа Буша-старшего. Американский подход можно кратко охарактеризовать как требующий безус­ловной капитуляции наркодельцов, крупных и мелких торгов­цев и наркоманов. Но капитуляции не произошло. Политика Соединенных Штатов не оправдала себя вчера и не оправды­вает себя и по сей день. Несмотря на неудачу, Администрация по контролю за применением законов о наркотиках США (DEA) убедила правительства всего мира, что обладает непрев­зойденным опытом в борьбе с наркотиками. Сменяющие друг друга администрации президентов США склоняли европейс­кие государства к принятию своей тактики и навязали ее стра­нам третьего мира.

До 1914 года фармацевтические законы Британии регули­ровали, но не запрещали поставку наркотиков. Когда нача­лась кровавая бойня во Фландрии, представительницы выс­шего общества вкладывали по полграна {0,03 г) морфина в платки и книги, которые они отправляли солдатам на фронт. В прейскурантах универсальных магазинов все еще встреча­лись пастилки морфина и героина. Если не брать во внимание чрезвычайные законы военного времени, британское уголов­ное законодательство выступило против незаконного хране­ния наркотиков в 1920 году, а проблемы с модой на наркогики начались примерно с 1950 года. Самые критические моменты в британской истории наркомании относятся к периодам, когда страна в середине 1960-х и в начале 1980-х годов совершенно некстати приняла американскую карательную стратегию. Ху­лиганствующая и бунтарская молодежь, бездумно перенявшая выходки американских юнцов, в эти периоды имела второсте­пенное значение.

Ниже приводятся некоторые факты, дающие представле­ние о результатах политики запретов в 1930-е гг.

• В отчете Программы ООН по контролю за наркотиками говорится, что в 1997 году марихуану курили 141 миллион че­ловек (примерно 3 процента всего населения планеты). Тридцать миллионов употребляли амфетамины, тринадцать милли­онов — кокаин и восемь миллионов — героин.

• За период между 1985 и 1996 гг. мировое производство опиума возросло втрое, а сбор листьев коки удвоился.

• Было перехвачено 10—15 процентов контрабанды геро­ ина и 30 процентов — кокаина. Размер прибыли крупных нар­ которговцев составил 300 процентов. Чтобы нанести им ущерб, необходимо перехватывать по крайней мере 75 процентов не­ законного оборота наркотиков.

• В 2000 году килограмм героина в Пакистане стоил в сред­ нем 2720 долларов США. Тот же килограмм в Соединенных Штатах можно было продать примерно за 129 380 долларов.

• Килограмм кокаиновой пасты в Колумбии стоит в сред­ нем 950 долларов. По ценам 1997 года в США его можно было продать почти за 25 тысяч долларов, а цена у мелких торгов­ цев составляла от 20 до 90 долларов за грамм.

• В 1999 году в отчете ООН говорилось, что за прошедшее десятилетие цены на кокаин и героин в Западной Европе (с учетом инфляции) упали соответственно на 45 и 60 процентов. В США цены снизились на 50 процентов на кокаин и на 70 процентов — на героин.

• В конце XX века зреет и заключение под стражу нару­ шителей законов о наркотиках обходились США в 8,6 милли­ арда долларов в год.

• Несмотря на то что федеральные расходы на борьбу с незаконным оборотом наркотиков в Соединенных Штатах воз­ росли с 1,65 миллиарда долларов в 1982 году до 17,7 миллиар­ да в 1999 году, более половины американских подростков в средней школе пробовали тот или иной наркотик.

• В 1999 году количество наркоманов в США составляло, по официальным оценкам, 14,8 миллиона человек. Самое боль­ шое число применявших наркотики людей насчитывалось в 1979 году — 25,4 миллиона.

• В 1999 году в США 10,9 процента подростков в возрасте от 12 до 17 лет в течение месяца, предшествовавшего опросу, употребляли наркотики. Самым высоким этот процент был в 1979 году — 16,3 процента.

• В 1999 году примерно 208 тысяч американцев употреб­ ляли героин — втрое больше, чем в 1993 году. В среднем по статистике этот наркотик впервые пробовали в возрасте 21 года.

• В 1998 году в США число наркоманов, употреблявших летучие наркотические вещества (ингаляты), увеличилось при­ мерно на 991 тысячу человек и составило 154 процента по срав­ нению с 1990 годом. Из них 62 процента находились в возрас­ те от 12 до 17 лет.

• По меньшей мере 45 миллионов европейцев (18 процен­ тов из них — в возрасте от 15 до 64 лет) хотя бы однажды пробовали марихуану. Пятнадцать миллионов курили ее в пре­ дыдущие двенадцать месяцев.

• В Европейском сообществе до 5 процентов населения в возрасте от 16 до 34 лет употребляли амфетамины и/или эк­ стази, а 6 процентов хотя бы один раз пробовали кокаин. Од­ нако героин пробовали лишь менее 2 процентов европейской молодежи.

• Смертельные исходы в Европе связаны с опиатами, ко­ торые часто применялись в сочетании с алкоголем или транк­ вилизаторами. В некоторых европейских странах, согласно официальным отчетам, отмечается значительное количество смертельных исходов, связанных с вдыханием летучих веществ. Однако случаи смерти от кокаина, амфетаминов и экстази в Европе редки.

• Разные статистические данные по наркотикам в разных странах Европейского сообщества говорят об отсутствии пря­ мой связи между распространением наркотиков и политикой правительств. Во всех странах присутствует схожий, часто уме­ ренный уровень употребления наркотиков, независимо от на­ ционального законодательства — либерального или запрети­ тельного.

• В Британии наказание за хранение наркотиков намного строже, чем в других европейских государствах, и в то же вре­ мя в этой стране самый высокий уровень потребления неза­ конных наркосодержащих веществ. В молодежной среде 40 процентов курили марихуану (самый высокий процент в Ев­ ропе, не считая Дании), 16 процентов пробовали амфетамины и 8 процентов — экстази.

• В Британии 25 процентов населения в возрасте от 16 до 69 лет (или около миллиона человек) в тот или иной период пробовали незаконные наркотические средства.

• Потребление наркотиков среди британской молодежи увеличивалось до начала 1990-х годов, однако в настоящее время оно выровнялось.

Эта книга — историческое исследование, автор не ставил цель вступать с кем-то в полемику, и тем не менее в ней со­держатся свидетельства, которые противоречат политике за­претов. В книге показано, что к преступлению ведет не нарко­тик, а жажда наркотика. Не поставки наркотиков превращают наркомана в преступника, а незаконность самих поставок. Вы­нужденное воздержание от наркотиков и принудительное ле­чение, как правило, неэффективны. Наркодельцы никогда не боялись идти на риск, не боятся и сейчас, поскольку чем выше риск, тем больше потенциальная прибыль, Борьба с постав­щиками наркотиков может диктоваться благими намерениями и даже принести временный успех. Однако в конечном счете запретительные меры только стимулируют расширение нар­кобизнеса. Запреты дают возможность получать небывалые доходы, перед которыми не могут устоять люди, готовые ра­ботать в нелегальном бизнесе. Запретительная политика — это политика идеалистов, неспособных понять, что использова­ние наркотиков часто является поиском идеала: совершенства, страстного стремления к успокоению, которые предлагает за­бытье.

Глава 1 Как все начиналось

Жизнь коротка, искусство вечно, удача ско­ротечна, опыт обманчив, суждения трудны.

Гиппократ

Описание человека: зависимость, стрем­ление к независимости, нужда.

Блез Паскаль

В 70-х годах XVII века английский торговец Томас Бауэри (1649—1713) вел корабль вдоль берегов Бенгалии. Команда обратила внимание, что местные жители веселились, выпив напиток бханг — высушенные и толченые листья индийской конопли, разведенные в свежей воде. Моряки решили попро­бовать эту смесь, и восемь — десять человек за шесть пенсов купили на базаре по пинте напитка. Записки Бауэри о резуль­татах «эксперимента» — первое свидетельство очевидца-анг­личанина об использовании конопли для удовольствия. Хотя матросы обычно не слишком соблюдают правила приличия, земляки Бауэри не хотели выглядеть глупо на публике, и по­этому им пришлось соблюдать правила конспирации. В пури­танскую эпоху не было принято веселиться открыто. Моряки наняли местного факира, чтобы тот следил за ними и за ходом эксперимента. После того как англичане выпили бханг, факир вышел и запер двери и окна, чтобы никто из моряков не смогвыбежать на улицу и никто из посторонних не смог войти и застать их врасплох. Как вспоминал Бауэри, большинству его соотечественников понравились испытанные ощущения, хотя при этом пострадало их чувство собственного достоинства.

«Снадобье скоро возымело действие, и нам всем стало ве­село, кроме двоих, которые, полагаю, не будучи привыкшими к этой смеси, боялись, что она причинит им вред. Один уселся на пол и горько проплакал весь день. Другой, охваченный ужасом, спрятал голову в огромный кувшин и пробыл в этом положении часа четыре или больше. Четверо или пятеро из нас лежали на расстеленных в комнате коврах, восхваляя друг друга и представляя себя чуть ли не императорами. Один в припадке вздорного настроения дрался с деревянной колон­ной крыльца до тех пор, пока не содрал кожу на костяшках пальцев. Сам я и еще один моряк сидели и истекали потом по крайней мере на протяженки трех часов».

Тем временем их охранник, одурманившись на улице бхан-гом, называл моряков королями и бравыми парнями, вообра­жая, что находится перед воротами дворца в Агре, и распевая по этому случаю на хинди. Бауэри выяснил, что сухие листья конопли можно курить с табаком — при этом наркотик дей­ствовал гораздо быстрее — или жевать, но самым приятным было пить его с водой. По словам Бауэри, действие конопли зависело от настроения и склонностей принимавшего ее чело­века. Если в момент приема тот был весел, то продолжал весе­литься, заливаясь необычно бурным смехом по поводу и без повода. Если же человек был грустен, то продолжал горевать и очень страдал.

Рассказ Бауэри имел большее значение, чем он мог пред­положить. Английские моряки на индийском рынке олице­творяли собой начало международного признания наркотика как товара с постоянно меняющимся объемом спроса, пред­ложения и потребления. Бауэри поведал о первом случае при­ема наркотика европейцами, которым хотелось удовлетворить любопытство и испытать радостное забвение. Начиная с XIX века люди стали значительно шире использовать возможности доступных лекарственных веществ, чтобы повысить настрое­ние или снять возбуждение. Уже в 70-х годах XVII столетия пуританское самосознание превращало эксперименты с нар­котиками в нечто противоправное, а с середины XIX века, под влиянием американского пуританизма и европейской индуст­риализации, наслаждение от употребления незаконных лекар­ственных средств и враждебное отношение к наркотическому гедонизму* возрастали в геометрической пропорции. Показа­тельно также поведение компаньонов Бауэри: поведение их было радостным, бессмысленным, психотическим и разъярен­ным. Моряки, воображавшие себя императорами, и тот, кто спрятал голову в кувшин, являлись прототипами западных наркоманов, чье поведение в наркотическом бреду не меня­лось на протяжении трех веков.

Самое знаменитое психоактивное вещество, известное че­ловечеству, — это опиум, хотя надо сказать, что и конопля, которую также называют марихуаной или гашишем, весьма популярный с глубокой древности галлюциноген. Это расте­ние, входящее в семейство тутовых, делится на два основных вида, которые в 1753 году описал Карл Линней. Самый рас­пространенный — Cannabis sativa — представляет собой высо­кое, раскидистое травянистое растение, достигающее высоты шести метров. Из него получают пеньку, а из семян — коноп­ляное масло. Cannabis indica — растение высотой немного бо­лее метра, с густыми ветвями, в форме пирамиды — дает боль­ше густого одурманивающего сока. Родиной конопли, вероят­но, являются северные районы Афганистана, откуда она еще в древности распространилась по всему миру. Это растение пре­красно уживается на различных почвах, в разном климате, в обоих полушариях как в виде сорняка, так и посевной культу­ры. Ее семена находили на местах неолитических стоянок в Германии, Швейцарии, Австрии и Румынии. На земном шаре конопля известна под многими названиями: хенеп в Старой Англии, гашиш — в Аравии, Франции и некоторых районах Азии и Африки, бханг, ганджа и чарас — в Индии, грифа — в Испании и Мексике, анаша — в России, кендир — в Татарии, коноп — в Болгарии и конопе в Польше, мамея — в Тибете, канбун — в Халдее, киф — в Северной Африке, давамеск — в Алжире, лиамба или макона в Бразилии, буст или шира — в Египте, дагга, матакване или нсангу — в Южной Африке,

Широкое распространение конопли объясняется тем, что до появления синтетических волокон из стеблей мужского ра­стения изготавливали канаты и текстильное полотно. В Китае коноплю называли та-ма, что означает «крепкое волокно», хотя древняя китайская медицина признавала ее галлюциногенные свойства уже в I веке до н.э. Гиерон, правитель Сиракуз, гре­ческого города в Сицилии, около 470 года до н.э. привозил коноплю из долины Роны и использовал ее в кораблестрое­нии. Две тысячи лет спустя отец Франсуа Рабле выращивал коноплю в окрестностях Шиньона для производства канатов и веревок. В I веке до н.э. это растение было известно в Ин­дии благодаря своему седативному и галлюциногенному воз­действию. В этой стране знали три способа приготовления каннабиса, самым дешевым и наименее эффективным был бханг — напиток, который попробовали Бауэри со своими зем­ляками и который готовился из высушенных листьев, семян и стеблей растения. Действие ганджи — обработанных цветов культурных женских растений — было в два-три раза сильнее. Чарас готовили из чистого сока (на Ближнем Востоке эквива­лентом этого вещества был гашиш). Индийцы использовали каннабис для лечения дизентерии, головной боли и венери­ческих заболеваний, однако ее широко применяли й* в каче­стве наркотика. Гарсия Д'Орта (1501—1568), португальский врач в Гоа, в 1563 году опубликовал трактат, в котором дал самое раннее клиническое описание холеры, а также анализировал воздействие гашиша, дурмана и опиума. Однако в XVII веке европейцы связывали использование конопли* с наказанием за преступления. «Я испытываю непреодолимую антипатию к конопле, — заявляет один из отрицательных героев пьесы Шедвелла «Вольнодумец» (1675). — Я не выношу казни через повешение».

Химическое вещество, отвечающее за галлюциногенные и лечебные свойства каннабиса, содержится в вязком золотис­том соке цветов женских растений. Ботаники считают, что сок предохраняет растение от высыхания в жаркий период (после появления завязи он перестает выделяться), а конопля с са­мым высоким содержанием сока растет в жарких странах — на Ближнем Востоке, в Индии и Мексике. Всего растение содер­жит более 460 известных ученым компонентов, но активным галлюциногеном является только тетрагидроканнабинол (ТГК). ТГК поражает центральную нервную систему зависящим от дозы образом и вызывает изменения в настроении и познава­тельных способностях человека. К побочным действиям ТГК относятся головокружение, нарушение координации движе­ний, тяжесть в теле, неуемный аппетит (особенно на сладости и высококалорийную пищу), сердцебиение, дезориентация мышления, нарушение памяти, нарушение временного и про­странственного восприятия, тяга к общению, релаксация или эйфория. В 1990 году исследователи из Института психиче­ского здоровья госпиталя Бетезда, штат Мэриленд, обнаружи­ли в головном мозге и нервных клетках рецепторы, на кото­рые воздействует ТГК. Эти рецепторы располагаются главным образом в коре головного мозга и в гиппокампе — отделах мозга, отвечающих за высшее мышление и память. Это откры­тие породило гипотезу о том, что человеческий организм мо­жет вырабатывать похожие на ТГК вещества.

Несколькими веками ранее, в 1678 году, две англичанки, жившие^на севере индийского штата Бенгал, увидели однаж­ды, как какой-то нищий толчет одурманивающие листья ко­нопли. Привлеченные то ли ярко-зеленым цветом листьев, то ли фантазиями, которые время от времени охватывают жен­щин, они пожелали отведать наркотическую смесь. Слуга при­нес небольшие стаканчики бханга, размешанного с сахаром и корицей. Как рассказывал современник, женщин охватило сумасшедшее и забавное опьянение, которое неизбежно со­провождает прием этого снадобья. Ими завладел неудержи­мый хохот, затем они стали танцевать и рассказывать друг другу бессмысленные истории, пока действие наркотика не закон­чилось. Французский путешественник Жан Шарден (1643— 1713) считал, что курение каннабиса с табаком наносит мень­ший вред организму, чем бханг. Напиток настолько разрушал мозг, что в Индии его пили только отбросы общества. Странствующие нищие употребляли его три-четыре раза в день, по­лучая заряд бодрости и выносливости. Шарден, чьи воспоми­нания были опубликованы в Лондоне а 1705 году и в Амстер­даме в 1711 году, несколько лет жил в Персии под покрови­тельством шаха и писал, что бханг подавали в кофейнях.

«В три-четыре часа пополудни кофейни наполнялись людь­ми, которые искали в этом сводящем с ума напитке облегчение своих тревог и отдохновение от страданий. Со временем он при­водит к смерти, как и опиум, особенно в холодном климате, где обманчивые свойства напитка гораздо быстрее губят дух. Посто­янное употребление этого зелья меняет внешний вид людей и необъяснимым образом ослабляет тело и ум... Привыкание к этому напитку так же опасно, как привыкание к опиуму. Те, кто обрел зависимость от этого снадобья, не могут без него жить и привы­кают так, что умирают от желания его отведать».

Противоречивое отношение к каннабису — контраст меж­ду игривым тоном Бауэри и предостерегающим осуждением Шардена — сохранилось до сих пор.

В XVIII веке конопля получила большую известность у европейцев как наркотик, который употребляли арабы и ин­дийцы, потому что были слабы и беспомощны или нуждались в средстве, которое приносит забвение от повседневной нуж­ды и лишений. Карстен Нибур, единственный выживший уча­стник аравийской научной экспедиции 1706 года, которую финансировал датский король Фредерик V, писал:

«...низшие слои любят одурманивать себя и тем самым поднимать настроение. Поскольку у них нет алкогольных на­питков, они с этой целью курят гашиш — сухие листья одного из видов конопли. Курение делает их бесстрашными и приво­дит в состояние, в котором перед ними танцуют восхититель­ные видения. Один из наших местных слуг после порции га­шиша встретил на улице четырех солдат и напал на них. Один солдат хорошенько избил его и привел к нам. Несмотря на неудачу, слуга все еще воображал, что может победить четве­рых, — таково было действие наркотика».

Тем не менее отношение к марихуане было осторожным вплоть до начала XIX века, когда Франция оккупировала Египет и Алжир и Европа ближе познакомилась с этим наркотиком.

Галлюциногенным эффектом обладали и другие широко известные растения, среди них — мухомор (Amanita muscaria) и дурман. Были известны также стимуляторы, например «кат», производимый из ближневосточного вида бересклета. Однако эти наркотики играли второстепенную роль в мировой куль­туре и широко не использовались. После опиума и конопли самым сильным психоактивным средством были листья коки. Растение кока (Erythroxylum coca) — это морозостойкий кус­тарник с золотисто-зелеными листьями, которые содержат небольшое количество никотина, много кокаина и еще две­надцать алкалоидов (алкалоидом называется сложное веще­ство растительного происхождения, оказывающее при приме­нении физиологическое воздействие). Кустарник достигает высоты двух метров, сбор листьев можно проводить три раза в год. Хотя кока лучше всего растет на жарких и влажных участ­ках, таких как лесная поляна, более всего ценятся листья, по­лученные с кустов в холмистой и менее влажной местности. Когда листья расправляются, начинается сбор, затем их высу­шивают на солнце. Кока тысячи лет произрастала в диком виде в Андах, на территории современных Колумбии и Боливии, хотя встречалась и в других районах Латинской Америки. Ар­хеологические раскопки в Эквадоре и Чили свидетельствуют о том, что традиция жевания листьев коки существует не менее двух тысячелетий. В XIII веке н.э. инки Перу чтили коку как священное растение, ниспосланное богами, и сжигали ее в честь своих идолов. Коренное местное население закладывало листья за щеки и десны. Алкалоиды коки действуют непос­редственно на центральную нервную систему, они уменьшают чувство голода, жажды и усталости. Количество поглощаемо­го таким образом кокаина намного меньше, чем при употреб­лении чистого экстракта. В 1505 году итальянец Америго Вес-пуччи (1454—1512), участвовавший в испанских экспедициях на Карибские острова и в Южную Америку, так описывал свою встречу с индейцами, жевавшими листья коки:

«Они были дикими и внешне, и в движениях, рты их были заполнены листьями зеленого растения, которое они непрерывно разжевывали, как животные, и оттого едва мог­ли говорить. На шее каждого висели две сухие выдолбленные тыквы, одна была наполнена листьями, которые они жевали, другая — белым порошком, показавшимся нам тол­ченой известью. Время от времени индейцы вынимали изо рта жвачку и веточкой, которую они держали во рту, добав­ляли порошок. Они проделывали это очень тщательно, а нам действия индейцев показались поразительными, поскольку мы не могли разгадать их секрета».

Веспуччи пришел к заключению, что индейцы использо­вали неизвестное растение, чтобы уменьшать жажду.

С появлением в Перу испанских конкистадоров кока стала предметом потребления. Испанцы использовали ее, чтобы под­нять силы рабов, добывавших серебро в Потоси — в тяжелых условиях на высоте около 4,5 тысячи метров. Потребности Ис­панской колониальной империи в серебре сыграли ключевую роль в интеграции культурного выращивания коки в местную экономику. Плантации инков перешли в собственность государ­ства, а землевладельцам разрешили платить налоги листьями ку­старника. В 1539 году епископ города Куско обложил свою епар­хию церковной десятиной, равной одной десятой стоимости уро­жая коки. Куско являлся центром производства коки и источни­ком поставок в провинции Потоси. Католические миссионеры полагали, что приносимое кокой душевное и физическое облег­чение препятствовало обращению индейцев в христианство. В 50-х годах XVI века испанский вице-король ограничил площади, которые могли занимать плантации наркотического кустарника, и попытался внедрить выращивание пищевых культур.

Севильский врач Николас Монардес (ок. 1510—1588) опи­сал растение кока в своей работе «Медицинская история со­бытий», переведенной с испанского на латинский в 1574 году. Английский перевод этой книги был опубликован в Лондоне в 1577 году под названием «Радостные вести из Нового Света». Согласно переводчику, местные жители жевали листья коки с табаком и от этого пьянели. Автор писал, что следовало бы хорошо подумать над тем, почему индейцам так хотелось ли­шить себя разума. Иезуитский миссионер отец Хосе де Акоста (1540—1600), посланный в Перу в 1571 году, оценил ежегод­ную стоимость производимого наркотика в полмиллиона дол­ларов. Листья коки служили в то время платежным средством.

Человеческая цена, которую приходилось платить за выращи­вание наркотика, была слишком высока, поэтому появились предложения об уничтожении плантаций коки, о чем писал Акоста в своей работе «Естественная история и нравственность индейцев» (1590). Эту книгу перевели на итальянский (1596), французский (1597), голландский (1598), немецкий (1601) и английский (1604) языки. Акоста писал, что кока служила для индейцев источником силы и храбрости. Горсть листьев по­зволяла прожить им несколько дней без мяса. Собранный уро­жай укладывали в длинные узкие корзины, которые стада овец переносили из горных долин. Суровый климат и тяжелая ра­бота стоили жизни множеству рабочих на плантациях коки. Среди испанцев возникали споры о том, не будет ли целесо­образнее вырвать с корнем все кустарники, но в конце концов плантации оставили.

Коку нельзя было выращивать в Европе до тех пор, пока в 1709 году в ботаническом саду Лейденского университета не появились первые обогреваемые теплицы. Директор ботани­ческого сада Герман Бургаве (1668—1738) кое-что знал о коке, но его сведения, вероятно, были почерпнуты из книг, поскольку первые известные нам образцы были привезены в Европу фран­цузским ботаником Жозефом де Жуссье (1704—1779) лишь в 1750 году.

Европейцы ближе познакомились со свойствами коки в 1781 году во время осады восставшими индейцами боливий­ского города Ла-Пас. Когда кончились запасы провианта, гар­низон выжил благодаря коке и тем самым доказал питатель­ную и стимулирующую силу растения. В 1787 году иезуитАн-тонио Хулиан (род. 1722) предложил использовать листья коки для поддержки беднейших слоев Европы, чтобы защитить их от голода и жажды, а также для придания сил рабочим. В сво­ем трактате 1793 года Педро Николаско предложил снабжать кокой европейских матросов, чтобы придать им силы и заме­нить алкоголь. Психоактивный алкалоид кокаин был открыт лишь в 60-х годах XIX столетия.

Несмотря на повсеместное потребление каннабиса и более позднее широкое распространение кокаина, наркотиком но­мер один в любой серьезной работе следует назвать опиум. Его применение в ранний период новой истории Европы ста­ло рождением эпохи, в которой берут начало современное от­ношение к наркотикам и опыт их потребления. Опиум, веро­ятно, был первым наркотиком, который обнаружил древний человек, и появился этот наркотик раньше крепких алкоголь­ных напиткоЕ, чье производство требует определенных зна­ний. Опиум же получают из коробочек опиумного мака путем простого сбора урожая и его обработки. Опиум заслуживает более подробного рассмотрения.

В мире насчитывается двадцать восемь видов мака и го­раздо больше отдельных разновидностей, однако опиум свя­зывают прежде всего с видом Papaver somniferum. Это латин­ское название, означающее «мак снотворный», взято из бота­нической классификации, разработанной шведским ботани­ком Карлом Линнеем в 1753 году. Млечный сок, содержащий сложные химические вещества — алкалоиды, дает много ви­дов мака. Алкалоиды при употреблении людьми или живот­ными вызывают ярко выраженное физиологическое воздей­ствие, но только Papaver somniferum (не считая еще одного близкородственного вида в семействе маковых) содержит мор­фин, который придает этому виду особую силу. Свойства мака были известны за тысячи лет до того, как в 1804 году этот алкалоид выделили из опиума-сырца. Жан Шарден так опи­сывал сбор опиума в Персии XVII века:

«...хотя в других странах растет множество сортов мака, ни в одной другой местности они не дают столько крепкого сока. Это растение высотой чуть более метра с очень белыми лепе­стками, созревающее в июне, когда из него, надрезая головку, собирают сок. Персы из суеверия делают двенадцать надрезов в память о двенадцати имамах — три насечки, одна за другой, маленьким инструментом с зубьями, как у расчески. Из го­ловки выделяется вязкий, густой сок, который собирают на рассвете, перед восходом солнца. Этот сок обладает такой си­лой, что люди, его собирающие, кажутся восставшими из мо­гилы мертвецами, они мертвенно-бледны, худы и трясутся, словно их вот-вот разобьет паралич».

Хотя цветы опиумного мака, как правило, белого цвета, они могут быть пурпурными, розовыми, светло-розовыми или пестрыми. Выделяющийся из надрезанных коробочек сок по­хож на молочно-белые капли, но под воздействием воздуха густеет и становится коричневым. Опиум-сырец несколько дней высушивают на солнце, а когда водные составляющие испаря­ются, оставшееся густое темно-коричневое вещество делят на плитки или брикеты. В таком виде его можно хранить несколько месяцев. Перед использованием опиум-сырец должен пройти дальнейшую обработку. Его варят в кипящей воде, фильтру­ют, чтобы убрать примеси, снова варят и разбавляют, пока жидкость не становится прозрачной. Жидкий опиум (его на­зывают именно так) выпаривают на медленном огне до пасто­образного состояния. Эту густую коричневую пасту называют готовым или курительным опиумом. Затем полученный про­дукт высушивают на солнце до консистенции пластилина — теперь он гораздо чище, чем опиум-сырец.

О ранней истории Papaversomniferum можно только догады­ваться. С его свойствами впервые могли познакомиться в Древ­нем Египте, на Балканах или на побережье Черного моря. Расте­ние, очевидно, стало посевной культурой 8 тысяч лет назад на западе Средиземноморья, но определить все районы мира, где его выращивали, практически невозможно. В древнейшей шу­мерской письменности, появившейся в южной Месопотамии около 3100 до н.э., существовала идеограмма, обозначавшая опи­умный мак как «растение радости». Этнолог Ричард Радгли (род. 1916) предположил, что примерно в это же время с Кипра, где господствовал бронзовый век, в Египет проникла традиция при­менения опиума для медицинского использования, а также с целью изменения сознания на религиозных церемониях (не ис­ключалось применение опиума в качестве средства, возбуждаю­щего половую активность). В папирусе, датируемом 1552 годом до н.э., врачам Фив рекомендовалось использовать этот нарко­тик в 700 разных микстурах, в том числе успокоительных для беспокойных детей. Арабские купцы привозили опиум в Пер­сию, Индию, Китай, Северную Африку и Испанию. По рассказу Гомера в «Одиссее», царь Спарты Менелай (XIII—XII вв. до н.э.) во время приема Телемаха вспоминал о воинах, павших в Троян­ской войне, что заставило героев плакать. Тогда вмешалась жена Менелая, Елена:

Снадобье бросила быстро в вино им, которое пили, Тонут в нем горе и гнев, и приходит забвение бедствий. Если бы кто его выпил, с вином намешавши в кратере, Целый день напролет со щеки не сронил бы слезинки, Если бы даже с отцом или с матерью смерть приключилась, Если бы прямо пред ним или брата, иль милого сына Острою медью убили и он бы все видел глазами*.

Дающий успокоение напиток Елены был, очевидно, ра­створом опиума в вине.

Арабские, греческие и римские врачи понимали, что су­ществовала опасность отравления опиумом. Никандр Коло-фонский во II веке до н.э. описывал бессознательное состоя­ние людей, выпивших слишком много опийной смеси. Глаза у них закрыты, зрачки неподвижны, появляется обильное пото­отделение, щеки бледнеют, губы распухают. Мышцы лица рас­слаблены, дыхание затрудненное — слабое и холодное. По­бледневшие ногти и заострившийся нос нередко являются пред­вестником смерти. Никандр рекомендовал принимать неотлож­ные меры: привести человека в сознание пощечинами, криками или трясти его, пока он не придет в себя. Главное — чтобы он очнулся от смертельного сна. Подобные свойства опиума были известны и преступникам. В 55 году н.э. римский император Нерон с помощью опиатов убил своего соперника, Британни-ка, и завладел троном.

Древнеегипетские тексты свидетельствуют о применении опиума для утоления боли в ранах и нарывах, а Плиний Стар­ший (237—79 гг. н.э.) утверждал, что римляне использовали опиум для лечения слоновой болезни, карбункулов, заболева­ний печени и укусов скорпионов. В трудах Галена (130 — ок. 200 гг. н.э.), древнегреческого врача, самого выдающегося после Гиппократа, описывается употребление опиума римским им­ператором Марком Аврелием (Антониан, 121 — 180 гг. н.э.). Английский историк Гиббон восхваляет его правление как «период истории, в течение которого человечество было наи­более счастливым». Марк Аврелий был практикующим фило­софом школы стоиков, но он не просто проповедовал сдер­жанность. В своих «Рассуждениях», которые отражают неисчерпаемое внутреннее спокойствие автора, он рекомендует соблюдать умеренность и в мыслях, и в движениях. Марк Ав­релий принимал опий в соответствии со своими принципами. Ежедневная доза опиума с медом, прописанная императору придворным врачом, удовлетворяла лишь потребность во сне, но никак не влияла на его обязанности правителя Римской империи. Марк Аврелий был энергичным властителем, кото­рого можно было обвинить только в одном: чрезмерной тер­пимости к порокам других людей, но, возможно, эта черта объяснялась успокаивающим воздействием опиатов. Гален от­мечал, что император мог определить качество ингредиентов в лекарстве и, когда требовалось, уменьшить дозировку, чтобы достойно исполнять свои обязанности. Это ни в коем случае .не было похоже на неконтролируемое поведение человека, чье пристрастие к наркотикам превратилось в зависимость, кото­рая требует все большей и большей дозы.

Опиум издревле служил ингредиентом четырех стандарт­ных общеуспокоительных средств. Однако в XVI веке количе­ство медицинских средств содержанием опиума стало увели­чиваться. Врачи и фармакологи разработали множество новых опиумных микстур. Утверждают, что термин laudanum (настой­ка опиума) ввел немецкий врач Филипп Ауреол Теофраст Бом-баст фон Гогенгейм (1493—1541), известный под именем Па-рацельс. Секрет изготовления своей настойки он не разгла­шал. По слухам, она состояла из одной четвертой части опиу­ма, смешанного с беленой, толченым жемчугом, кораллами, янтарем, мускусом и более экзотическими составляющими. В их число (как заявлял он сам) входила вытяжка из рога оленя, единорога и фитобезоар — круглые камешки, образующиеся в пищеварительном тракте коров. Роберт Бертон (1577—1640) в своей «Анатомии меланхолии» (1621) заметил, что деревенские женщины с помощью нескольких простых садовых растений часто приносили больше пользы, чем напыщенные врачи со всеми своими необыкновенными, дорогими, привезенными из далеких земель лекарствами. Бертон говорил, что в погоне за заморскими диковинками мы не замечаем того, что находится рядом. Примерно в 1660 году знаменитый врач Томас Уиллис (1621 — 1675) жаловался, что в Англии появилось много шарлатанов, выдающих себя за целителей и расхваливающих на­стойку на опиуме собственного изготовления, которую они прописывают при малейшем недомогании. Разнородность ле­чебных средств у таких лекарей приносила только вред.

Термин laudanum стал означать раствор опиума в алкого­ле, подобный напитку Елены Прекрасной, о котором знал каж­дый образованный человек. Однако в течение XVI века влия­ние классической истории на отношение западного человека к наркотикам возросло под влиянием другого литературного жанра. Публикации рассказов путешественников породили интерес к немедицинскому использованию опиума мусульма­нами. Пьер Белон (1547—1564), путешествовавший по Малой Азии и Египту, писал, что нет такого турка, который не потра­тил бы на опиум последнюю монету. Турки держали наркотик при себе и в мирное, и в военное время. Во время войны они закупали опиум в таких количествах, что его почти не остава­лось на рынке. Считалось, что опиум придает в битвах сме­лость и помогает перебороть страх. С этого времени опиум стали связывать с турецкими воинами, хотя в старых англий­ских анекдотах он так же часто ассоциировался с тупостью и праздностью.

Испанский терапевт и хирург Кристобаль Акоста (ок. 1515 — ок. 1592) опубликовал в 1582 году трактат о наркотиках и ле­карственных средствах Ост-Индии*, позже переведенный на латинский и французский, Акоста свидетельствовал, что в Ост-Индии опиум используют в качестве как лекарственного сред­ства, так и пищевого продукта, как если бы это был хлеб. В Малабаре он познакомился с писцом местного правителя — ум­ным и энергичным человеком, очень способным и хитрым, — который употреблял пять драхм опия (19,4 г) ежедневно. Тем не менее Акоста сознавал опасность этого наркотика и писал, что он притупляет чувства, а если применять его бездумно, то может и убить. Акоста описывает случай, которому он был свидетелем, возвращаясь на корабле от мыса Доброй Надежды в Португалию. На борту корабля находились турецкие, пер­сидские и арабские пленники, у которых был спрятан запас опиума. Когда он закончился, один из пленных — турок по внешности — поведал Ахосте, который ухаживал за больными, что если им не дадут опиум, они умрут через два дня. Все пленники принимали наркотик с юных лет, в результате чего у них выработалась стойкая зависимость. На корабле не было опиума, и врач договорился с турком, что пленным будут да­вать вино, постоянно увеличивая дозу. В конце концов, через месяц все были живы и смогли отказаться и от вина, и от наркотика. У Акосты имелась слабость, характерная и для многих других авторов, писавших о наркотиках. Он говорил, что опиум настолько широко использовали в сексуальных це­лях, что он стал самым распространенным и известным воз­буждающим средством. Акоста, однако, предупреждал, что слишком большое количество опиума могло привести к импо­тенции. С этим утверждением соглашались не только евро­пейские врачи, но и арабские, турецкие, персидские, малай­ские, китайские и малабарские. Акоста отмечал, что мужчины с развитым воображением, которые принимали опиум для уси­ления сексуальных способностей, часто испытывали прежде­временную эякуляцию, поскольку их воображение подогрева­лось наркотиком. Хотя остальным мужчинам опиум помогал:

«Мужчина получает способность к длительному половому акту. Поскольку женщина не извергает сперму, как мужчина, она может лучше контролировать свою природу. По этой при­чине пары часто испытывают совместный оргазм, и в этом случае опиум приносит пользу. Нужно сказать, что хотя опи­ум своей холодностью замедляет и почти перекрывает каналы, по которым генитальное семя проистекает из мозга, именно охлаждающее воздействие приносит любовникам наслаждение».

В Европу опиум попадал не только через испанских и пор­тугальских купцов. Официальные отношения между Англией и Оттоманской империей начались в 80-х годах XVI века с учреждения английской торговой компании, которую в 1592 году стали называть Левантийской*. К началу XVII века анг­лийские торговые сообщества появились в городах Констан­тинополь, Измир и Алеппо. Исламская Оттоманская империя была, таким образом, первой нехристианской культурой, в которой начала укрепляться Англия, Первые поселившиеся там британцы редко испытывали культурное или экономическое превосходство над местным населением. Более того, иногда они отзывались о крестьянах сельских районов как о более утонченных, нежели английские мужланы. К мусульманству они относились менее враждебно, чем к католицизму. Начи­ная с первого десятилетия XVII века английские путешествен­ники, побывавшие в поселениях земляков, начали рассказы­вать об употреблении опиума. Английский проповедник в Алеп­по Уильям Биддальф писал, что турки собирались в кофейнях, более распространенных, чем пивные в Англии. Там они при­нимали опиум, чтобы забыть о повседневных заботах, и не­спешно строили воздушные замки, словно им являлись виде­ния или слышались откровения. Поэт Джордж Сандис {1578— 1644), вспоминая свое путешествие из Венеции в Константи­нополь в 1610 году, назвал турецкие кофейни более экзотичными, чем английские пивные: во многих для привле­чения клиентов специально держали мальчиков-гомосексуа­листов. Он писал, что турки невероятно любят опиум и носят его с собой и в мирное, и в военное время. По их словам, он изгоняет страх и делает их храбрыми, но Сандис добавляет, что наркотик скорее всего лишает их разума. В Англии такие истории распространял викарий Сэмюэл Перкас, который ча­сто встречался с прибывшими в Лондон моряками и опубли­ковал их рассказы в двух книгах, вышедших в 1613 и 1619 годах.

В других странах также появлялись подобные истории. Итальянец Пьетро Делла Балле (1586—1652) женился на сирий­ской христианке и стал одним из первых европейцев, исследо­вавших Персию. В 1622 году он писал, что большинство персов ежедневно потребляют опиум в огромных количествах — неко­торые съедали чуть ли не смертельную дозу размером в каш­тан. Персы считали, что опиум приносит пользу здоровью и освобождает дух, заставляя забывать тревоги. Балле не сомне­вался, что последнее было правдой, так как наркотик обладал большой одурманивающей силой. Французский ювелир Шар-Ден, ставший фаворитом шаха, так же авторитетно свидетель­ствует, что опиум хорошо известен в Европе как сильнодей­ствующий наркотик и самый настоящий яд. Персы же, по его свидетельству, использовали его ради удовольствия, посколь­ку опиум вызывал видения и приносил наслаждение. Его воз­действие начинается через час после приема: вначале человек веселится, потом заливается смехом и ведет себя как шут и дурак. Шарден знал, что тем, кто регулярно принимает опиум, требуется все большая доза, а когда они стремятся отказаться от своей зависимости, испытывают сильные мучения. Он пи­сал, что как только человек, привыкает к опийным таблеткам, он должен постоянно принимать их, а если откажется хотя бы на день, то слабеет и чахнет так, что на него жалко смотреть. Опиум действует гораздо хуже на тех, у кого выработалась за­висимость, поскольку если они бросают наркотик, то рискуют умереть. Персидское правительство пыталось воспрепятство­вать употреблению опиума, но безрезультатно. Шарден писал, что привычка принимать наркотик была настолько распрост­раненной, что ею обладали девять из десяти персов.

В XVII веке европейцы сделали важные открытия не толь­ко в географии, но и в медицине. Большой вклад в историю наркотиков внес английский врач Томас Сайденхем (1624— 1689), которого называли «Шекспиром от медицины», В 50-х годах XVII века он учился в Монпелье, столице французского департамента Лангедок. Врачи Монпелье специализировались на стимулирующих препаратах и критиковали своих париж­ских коллег за увлечение кровопусканием и очищением ки­шечника. Южнофранцузская школа предпочитала не герои­ческие меры, а тонизирующие средства. Своей репутацией Сайденхем отчасти был обязан экспериментам со стимулято­рами. Он готовил умеренно тонизирующие средства из гвоз­дичного сиропа, лимонного сока и других ингредиентов. Бо­лее сильные стимуляторы включали гасконский порошок, бе-зоар, гиацинт, патоку Венеры и тому подобное. Но в 60-х го­дах его стимуляторы готовились главным образом из раствора опиума в алкогольных напитках. Такие настойки он популя­ризировал под названием laudanum. He нужно путать их с чи­сто опийной настойкой, которую веком раньше Парацельс назвал так же. Лекарство Сайденхема содержало две унции опия и одну унцию шафрана, растворенных в полулитре ка-нарского вина или шерри и смешанных с драхмой (3,888 г) молотой корицы и гвоздики. Перед употреблением настойку оставляли на два-три дня в паровой ванне. Это лекарство пред­ставляло особый интерес для врачей, Как объяснял Томас Уил-лис, в отличие от опийных таблеток (которые приносили боль­ше вреда, чем пользы, и вызывали у некоторых отвращение), дозу жидкой настойки можно было легко скрыть от пациента, а если добавлять ее в другой алкогольный напиток, то она имела не снотворный, а стимулирующий эффект.

Расхваливая свою настойку, Сайденхем был очень красно­речив, В 1676 году он опубликовал в Лондоне на латинском языке трактат «Медицинские наблюдения по истории и лече­нию острых заболеваний», В ней, говоря о дизентерии, он де­лает отступление: «Не могу не остановиться, чтобы воздать хвалу Господу нашему, подарившему миру все лучшее и даро­вавшему человечеству опиум для утоления недугов. Нет ле­карства лучше опиума, как при врачевании некоторых болез­ней, так и по эффективности излечения».

И далее:

«Опиум является таким необходимым инструментом в ру­ках искусного врача, что лекарство без него будет неполным. Тот, кто хорошо понимает это средство, сделает с его помо­щью гораздо больше, чем с любым другим. Применять его ради сна, или утоления боли, или прекращения поноса означает знать его только наполовину. Опиум, как дельфийский меч, можно использовать в самых разных целях. Из тонизирующих препаратов он лучший из всех, что были обнаружены в приро­де. Я чуть было не сказал "единственный"».

Бездумное назначение опиатов, а также других, открытых позже, лекарственных средств вызывало физиологическую за­висимость. Отчасти Сайденхем признавал это, когда говорил о «необдуманном врачевании». Он предупреждал о веролом­ной природе опиатов и об опасных последствиях их примене­ния. Чрезмерное увлечение опием было глупым и бесполез­ным занятием. Поэтому, несмотря на все свои пристрастия, Сайденхем старался ограничивать применение опийных на­стоек: «Если после сильного жара силы пациента подорваны (а это часто случается с истеричными женщинами), я старался

поднять дух небольшой дозой опийной настойки. Однако я редко давал ее повторно».

Тем временем Томас Уиллис, врач, который открыл сахар­ный диабет, изобрел собственную настойку опия. Он исполь­зовал ее для лечения расстройств сознания, конвульсий, по­дагры, камней в почках, нерегулярного стула, рвоты, колик, плеврита и заболеваний дыхательной системы. Уиллис считал, что опиум побеждает часть животной силы человека в мозге и вызывает здоровый сон, который сам по себе является луч­шим лекарством. По его мнению, опиум снижал жар и одоле­вал болезни, которые во множестве присутствуют у каждого человека. Он писал, что животные силы, словно дикие лоша­ди, мчатся вперед и назад либо перепрыгивают ограды, в то время как их следует сдерживать с помощью опиума. Однако этот наркотик не следовало прописывать больным туберкуле­зом, при изъязвленных легких, параличах и апоплексии. Хотя умеренность в использовании опиума рекомендовал еще Сай-денхем, именно Уиллис впервые заговорил — открыто, упор­но и настойчиво — об опасности бесконтрольного примене­ния этого наркотика. Он говорил, что ангельское лицо опиума необычайно соблазнительно, но если взглянуть на его обрат­ную сторону, то можно увидеть дьявола. В этом всеисцеляю­щем лекарстве столько яда, что при частом или постоянном его использовании ни в коем случае нельзя чувствовать себя уверенно а безопасно. Люди, принимающие чрезмерные или неумеренные дозы, либо укорачивают себе жизнь, либо дела­ют себя несчастными, поскольку наносят вред своим главным качествам. Опасность применения опиума была для Уиллиса тем более очевидной, что в Англии эпохи Возрождения не было ни одного знахаря, ни одного врача-шарлатана, ни одного жалкого брадобрея, который не объявил бы себя сторонником опийной настойки. При легком заболевании такие лекари — если они прописывали опиаты — становились подлыми глуп­цами, ведь такое лечение вело к трагедиям. Как и Шарден, Уиллис предупреждал о стремлении пациентов увеличивать дозы наркотика. Он рассказывал студентам Оксфордского ме­дицинского колледжа, что знал женщину, которой врач про­писал принимать на ночь через день один-два грана (0,065—0 13 г) лондонской опиумной настойки. Почувствовав, что ле­карство ей помогает, она постепенно увеличивала дозу и в конце концов принимала по 12 гран. Уиллис объяснял это тем, что человек привыкает к лекарству и организм требует все боль­шего количества. Поэтому пациент не может заснуть или по­чувствовать облегчение, если принимает меньше той дозы, к которой привык.

В 1656 году Кристофер Рен (1632—1723) и Роберт Бойль (1627—1691) в экспериментальных целях делали собакам внут­ривенные вливания опиума. В 1664 году Сэмюэл Пепис при­сутствовал на опыте, при котором убивали собаку, вводя опи­ум в заднюю ногу. Немецкие ученые Иоганн Даниель Майор (1634—1693) и Иоганн Зигмунд Эльсхольц (1623—1688) также экспериментировали с инъекциями опиума на собаках, но, как и их английские коллеги, они больше интересовались спосо­бами введения наркотика, нежели фармакологией. Несмотря на все попытки, подкожные инъекции опиума удалось сделать только в 40-х годах XIX столетия. Придворный врач герцога Сакс-Готского Даниель Людвиг (1625—1680), изучавший из­менчивость состава солей, получил медицинский лекарствен­ный препарат, растворив опиум в кислоте, а затем насыщая раствор щелочью. Предполагают, что полученное Людвигом вещество, которое он назвал «правителем опия», было откры­то вновь в 1804—1806 годах и с тех пор известно под названи­ем морфин. Дальнейшие эксперименты проводили Уильям Куртан (1642—1702) в Монпелье, Иоганн Готфрид Бергер (1659-1736) в Виттенберге, Абрахам Каау Бугаве (1715-1798) в Гааге, Альбрехт фон Галлер (1708—1777) и Иоганн Адриан Теодор Шпрегель в Геттингене. Современник Сайденхема, придворный врач-фармацевт Мозес Шара (1619—1698) напи­сал книгу «Королевская фармакопея», где опубликовал несколь­ко опиумных рецептов. Автор «Универсального словаря по простым наркотикам», Никола Ламери (1645—1715), также опубликовал опиумный рецепт в своем учебнике, который в 1667 году был издан в Лондоне под названием «Курс химии». Главный аптекарь короля Людовика XIV Пьер Поме (1658— '699) описал опиум в своем руководстве, который в Англии перевели как «Полная история наркотиков» (1712). Поме писал, что опиум возбуждает дух, вызывает сон и бесчувствие, осве­жает в бдениях, успокаивает сильные боли, вызывает обиль­ный пот, помогает при многих болезнях груди и легких — каш­ле, простуде, катаре и хрипоте. По его словам, этот наркотик также предотвращает или ослабляет легочное кровотечение, рвоту и все расстройства кишечника. Его прописывают при коликах, плеврите и истерии. Судя по предостережению Ла-мери, во Франции наркотики были шире распространены, чем в Англии, а это означало, что физиологическая зависимость возникла у большего числа пациентов.

Помимо опиатов, не прекращалось применение различ­ных средств и снадобий, которые подавляли человеческие эмо­ции. В 1621 году Роберт Бертон писал, что в каждом большом и малом городе, в каждой деревушке почти у любого имелись собственные настойки, препараты и рецепты для лечения ме­ланхолии. Английская писательница-драматург Афра Бен (1640—1689) высмеивала наивность людей, надеявшихся най­ти лекарство, которое стало бы панацеей от всех человеческих переживаний.

«Узри же этот маленький флакон, на который не смогла бы собрать деньги вся вселенная, будь он продан за свою ис­тинную цену. Этот восхитительный, чудесный эликсир сделан из цветов мандрагоры, печени птицы Феникс и языков руса­лок, его возгоняли в перекрещивающихся солнечных лучах. Кроме способности излечивать все болезни тела и духа, этот эликсир обладает такой силой одушевления, что каким бы апатичным, холодным и трусливым ни было сердце человека, он становится энергичным и мужественным».

Бен понимала, что высшими желаниями человека являют­ся вечная жизнь и неутомимое сексуальное влечение (как у ост-индских поедателей опиума Кристобаля Акосты) — имен­но это означают слова «энергичный и мужественный».

Стремление усовершенствовать человеческий опыт с по­мощью лекарств возникло в период огромных перемен в мен­талитете образованных западноевропейцев. Эти перемены иг­рали главную роль в появлении того, что позже назвали нар­котической зависимостью. Некоторые представители европей­ской элиты стали более восприимчивы к соблазнам измененного сознания. Личность человека развращалась не сра­зу и не вдруг, но в XVII веке возникло новое умонастроение, которое оказывало все большее влияние на отношение к галлю­циногенам, стимуляторам, наркотикам и алкоголю. «Неисследо­ванное бытие не стоит потраченного на него времени», — заявил Сократ на рассвете западной цивилизации. Однако европейцы в XVII веке стали воспринимать самопознание Сократа как новый шаг на пути к пониманию личной индивидуальности. В 1599 году адвокат сэр Джон Дэвис (1569—1626) написал про­странную поэму о личности и душе под названием «Nosce teipsum», что означает «Познай себя». Она сыграла ключевую роль в увеличении потребления наркотиков. В начале поэмы Дэвис пишет:

For how may we ю other's, things attain's, When none of us his ownc soule understands? For which the Divill mockes our curious braine, When,'Know thy selfe' his oracle commands*.

Взгляд Дэвиса на личность соответствовал эпохе исследова­ний и открытий. Ему казалось, что нельзя делать открытия в материальном мире, оставаясь несведущим о мире внутреннем:

All things without, which round about we see, We seeke to knowe, and how therewith to doe: But what whereby we reason, live and be, Within our selves, we strangers are thereto**.

Одна строфа напоминает заявление о намерениях совре­менного человечества:

My seife am center of my circling thought Onely my selFe I studie, learne and know***.

Дэвис не испытывал жалости к себе, но многие его идеи впоследствии вызовут это чувство у поколений, выбравших путь наркотиков и самоуничтожения.

Поэтическая строка Томаса Трахерна (1637—1684), напи­санная в 1674 году, — «A secret self I had enclos'd within»* — нашла свое место в «Оксфордском словаре английского язы­ка». Здесь впервые слово «self»** используется в его современ­ном значении. В XVII веке набрал силу более гармоничный интроспективный подход к личности, который предвещал сэр Джон Дэвис. Его развитие можно проследить по развиваю­щейся лексике той эпохи. Сами даты появления новых слов в «Оксфордском словаре английского языка» говорят за себя: «самопознание» (1613), «самоотрицание» (1640), «боязнь са­мого себя» (1646), «самоанализ» (1647), «саморазрушительный» (1654), «внутреннее противоречие» (1658) и «самосознание» (16S7). Многие слова несли негативный оттенок: они означа­ли неспособность к самоконтролю и сдерживанию своих эго­истических наклонностей. В богеме европейского общества появилось осознание собственной неповторимости (часто со­провождающееся эмоциональными причудами). В 1683 году французский эссеист Синьор де Сент-Эвремон (1613—1673) посоветовал некоей герцогине, слишком занятой собой и сво­ими слабостями: «Знайте, мадам, что нет более жестокой вещи, чем мучить себя». Подобная переоценка собственной личнос­ти (наверное, более подходящим словом будет «самопоглоще­ние») достигла апогея в XX веке. Примером может служить главный герой произведения М. Агеева (В. Набокова) «Роман с кокаином» — честолюбивый, губящий самого себя студент, живущий в Москве примерно в 1917 году.

«За долгие ночи и долгие дни под кокаином... мне пришла мысль о том, что для человека важны не события в окружаю­щей его жизни, а лишь отражаемость этих событий в его со­знании».

В кокаинисте Агееве отразилась идея признания только соб­ственного «я», это кульминация тенденции к самопознанию.

«Вся жизнь человека, вся его работа, его поступки, воля, физическая и мозговая силы, все это напрягается и тратится без счета и без меры только на то, чтобы свершить во внеш­нем мире некое событие, но не ради этого события как тако­вого, а единственно для того, чтобы ощутить отражение этого события в своем сознании».

Английский философ Джон Локк (1632—1704) в своей ра­боте «О человеческом понимании» (1690) привел пример увле­чения измененным сознанием. Автор доказывал, что ум чело­века не имеет врожденных принципов, а является чистым ли­стом, который заполняется жизненным опытом. Локк гово­рил, что если ребенка вырастить в комнате, где есть только белый и черный цвет, то, став мужчиной, он не будет иметь представления о пурпурном или зеленом цвете, подобно тому, кто с детства не пробовал устриц или ананасов, просто не бу­дет знать их вкуса. Истинным образованием умных людей яв­ляется их жизненный опыт, он позволяет устанавливать соб­ственные правила и жить согласно им. Люди способны совер­шенствовать себя или находить в себе новые качества с помо­щью познания окружающего мира, а не самопознания или исследования внутреннего «я». Локк писал, что если полно­стью изолировать осознание наших поступков и ощущений, особенно удовольствия и боли, то вопрос, куда следует поме­стить собственное «я», был бы спорным. Собственная инди­видуальность определяется не личностью, в существовании которой невозможно удостовериться, а индивидуальностью сознания. Умозрительное любопытство о природе человече­ского сознания вело европейцев к экспериментам с изменяю­щими восприятие веществами вплоть до XIX века. Более того, идеи Локка обозначили начальную точку исторического пери­ода, в котором Бальзак пытался познать возможности мариху­аны, Фрейд — действие кокаина, Оден — амфетамина, а Хак­сли — мескалина. Точно так же самоанализ Дэвиса, который быстро превратился в вульгарное любование собственными слабостями, привел к вымышленной жизни, личным пристра­стиям и скрытым надеждам европейцев и американцев. Именно в XIX веке эти особенности начали широко влиять на исто­рию потребления наркотиков.

В европейской культуре в эпоху господства разума нарко­содержащие вещества продолжали сохранять свое привилеги­рованное положение. С помощью опиатов лечили болезни и одновременно ухудшали состояние пациентов. Опийные на­стойки и ослабляли рвоту, и служили ее причиной. Коротко говоря, лекарства вредили, исцеляя.