Предисловие

        21 февраля 2002 года исполнилось 100 лет со дня рождения Николая Адольфовича Солнцева – ученого-географа, которому ландшафтоведение обязано новым, наиболее плодотворным этапом своего развития, начавшимся в конце сороковых – начале пятидесятых годов ХХ в.
        Н.А. Солнцев (21.02.1902 – 6.11.1991) родился на ст. Евье (ныне г. Вевис, Литва) в семье железнодорожного служащего. В 1909 г. семья переезжает в Москву, где в 1918г. Николай Адольфович окончил реальное училище. Затем он работает конторщиком на железной дороге, преподавателем физкультуры в школе (1920), был инициатором создания одного из первых пионерских отрядов при заводе «Дукс» (1922), первого пионерского журнала «Барабан» (1923) и журнала «Юный натуралист», заведовал редакцией журнала «Знание-сила». В 1930 г. поступил на географическое отделение биологического факультета МГУ (окончил в 1935 г.). Начал преподавательскую деятельность в Московском областном педагогическом институте (1934), затем во Всесоюзном институте журналистики (1935-1936), МГПИ им. В.П. Потемкина (1938-1941), МГУ (1936-1938). В этот период работает в Крыму, Мещере, Абхазии, Н.Заволжье, особенно много – в Арктике (острова Нов.Земли, Колгуев, Вайгач, Белое и Карское моря). Его именем на Новой Земле названа бухта к северу от мыса Пять Пальцев. В 1940 г. он защитил кандидатскую диссертацию – «Снежники как геоморфологический фактор». Постоянно работает в МГУ с 1942 г. В 1950-1955 гг. был заведующим кафедрой физической географии СССР. В 1964 г. по совокупности работ защитил докторскую диссертацию, в 1965г. избран профессором, с 1970 г. – почетный член Русского географического общества. На географическом факультете МГУ читал следующие курсы: «Основы учения о географическом ландшафте», «Физическая география СССР», «Общее землеведение», «Общая гидрология», «Физическая география Австралии», «Физическая география полярных стран», «Проблемы физической географии». Много работал в экспедициях (Средняя Азия, Молдавия, Украина, центр Русской равнины).
        Н.А. Солнцев обратился к ландшафтоведению в период, когда еще был жив творец первого учения о ландшафте – Л.С. Берг, пользовавшийся среди географов огромным авторитетом, и когда мало кто из географов занимался ландшафтоведением. Николай Адольфович сумел не только увидеть и оценить все значения понятия ландшафт для развития науки и использования в народном хозяйстве, но и четко сформулировать недостатки существующей ландшафтной теории и предложить пути их преодоления. С докладом на эту тему Н.А. Солнцев выступил на II Всесоюзном географическом съезде в 1947 г. В этом докладе было дано новое определение понятия ландшафт, сформулированы его диагностические признаки, решены основные вопросы морфологии ландшафтов, намечены многие проблемы современного ландшафтоведения. В этом докладе ярко проявился стихийный системный подход к изучению природы.
        Идеи Н.А. Солнцева не были сразу приняты географами. Их понимание рождалось в острых дискуссиях. Главную же роль сыграли организованные Н.А. Солнцевым в 1946-1963 гг. экспедиции (Красновидовская, Приокско-Террасная, Центрально-Черноземная, особенно Зарайская, Сапожковская, Михайловская, Касимовская), во время которых было выполнено крупномасштабное картографирование многих ландшафтов. Эти исследования показали возможность и необходимость использования представлений о ландшафте в прикладных целях – сельском и лесном хозяйстве, архитектуре, при изучении поверхностного стока, в медицинской географии и т.д.
        Н.А. Солнцев - один из основоположников ландшафтоведения, глава регионально-генетической ландшафтной школы. Основная его заслуга – создание теории современного отечественного ландшафтоведения, представления об иерархической структуре организации географической оболочки, о неполных и полных природных территориальных и природных аквальных комплексах или системах. Ландшафт рассматривается им как основная географическая единица, генетически однородная, возникающая вследствие взаимосвязи и взаимодействия природных компонентов и состоящая из закономерно повторяющихся морфологических единиц (фаций, звеньев, подурочищ, урочищ, местностей). Были разработаны диагностические признаки для всех таксономических единиц, методы полевых ландшафтных исследований и картографирования. В области динамики ландшафта был сформулирован принцип неравнозначности взаимодействующих факторов, которые по степени воздействия их друг на друга в относительно короткие промежутки времени располагаются в следующий ряд: земная кора, воздух, вода, растительность и животный мир (ряд Солнцева). Было показано, что развитие ландшафтов имеет ритмический и циклический характер, а изменения, накопленные в течение цикла, необратимы. Среди амплитуд ритма выделены нормальные, опасные, катастрофические. Обоснован генетический принцип физико-географического районирования, дана схема районирования Европейской части СССР.
        Все эти идеи не утратили своего значения до настоящего времени и, более того, получают все большее признание как в различных отраслях науки, так и в прикладных исследованиях, особенно в работах экологической и природопользовательской тематики. Поэтому интерес к трудам Н.А. Солнцева не ослабевает и у опытных ландшафтоведов и, особенно, у тех, кто только начинает работать в ландшафтоведении. Однако Николай Адольфович не успел обобщить свои исследования в виде отдельной книги, а его многочисленные статьи ныне далеко не всегда доступны широкому читателю. Учитывая это, Ученый совет географического факультета МГУ принял решение об издании избранных трудов Н.А. Солнцева, которые и предлагаются вниманию географов и специалистов смежных профессий. Сюда вошли основополагающие работы, относящиеся к учению о ландшафте, к теоретическим вопросам физической географии, а также некоторые региональные и прикладные работы. Надеемся, что эта книга послужит новым толчком к развитию современного ландшафтоведения.

Статья №1.

ПРИРОДНЫЙ ГЕОГРАФИЧЕСКИЙ ЛАНДШАФТ И НЕКОТОРЫЕ ОБЩИЕ ЕГО ЗАКОНОМЕРНОСТИ

Понятие «географический ландшафт»

        Географическим ландшафтом, в согласии с акад. Л. С. Бергом, я называю основную таксономическую территориальную единицу. В этом смысле к ней приложим неоднократно применявшийся эпитет «географический индивид». Этим самым авторы, придерживающиеся такого понимания ландшафта, хотели подчеркнуть, с одной стороны, его внутреннюю цельность, законченность, единство, а с другой — невозможность дальнейшего разделения на оригинальные части. Само собою разумеется, что подобная цельность территории определяется генетическим единством, а также морфологическим и динамическим однообразием. Все эти три условия теснейшим образом связаны друг с другом, а из этого следует, что изменение одного (и тем более всех трех условий) знаменует переход в другой географический ландшафт.
       

Определение понятия ландшафт давалось многими авторами,— одни из определений более, другие менее удачны. Здесь я не могу заниматься разбором и критикой весьма большого числа таких определений. Отмечу только, что все они составлены в слишком общих выражениях. Мне же думается, что определение понятия географический ландшафт должно быть таким, чтобы, пользуясь им, исследователь мог в поле отличить один ландшафт от другого. Поэтому со своей стороны я предлагаю следующее определение, близкое к тому, которое дает акад. Л. С. Берг.
       

Географическим ландшафтом следует называть такую генетически однородную территорию, на которой наблюдается закономерное и типическое повторение одних и тех же взаимосвязанных сочетаний: геологического строения, форм рельефа, поверхностных и подземных вод, микроклиматов, почвенных разностей, фито- и зооценозов. К этому следует добавить, что во многих случаях такие естественные сочетания могут быть в той или иной степени перестроены вмешательством человека в результате его хозяйственной деятельности. Однако в таких случаях интенсивной перестройке обычно подвергаются не все компоненты ландшафта, а лишь некоторые из них и чаще всего растительный покров и почвы. Коренная перестройка всего ландшафта, со всеми его компонентами, — явление довольно редкое, даже в густонаселенных культурных странах; одним из примеров таких в корне перестроенных ландшафтов может служить ландшафт большого города с его многомиллионным населением.
       

Как видно, приведенное выше определение, не претендуя на большую оригинальность, претендует зато на большую конкретность. В прежних определениях ландшафта обычно указывалось на взаимосвязанные сочетания вообще элементов ландшафта — рельефа, климата, почвенного покрова, растительности и т. д. В предлагаемом определении указывается на сочетание одних и тех же закономерно повторяющихся форм рельефа, микроклиматов, а не климата вообще, почв и почвенных разностей, а не почвенного покрова вообще, фитоценозов, а не растительности вообще и т. д. Таким образом, до тех пор, пока географ видит вокруг себя сочетания одних и тех же форм рельефа, одних и тех же биоценозов, одних и тех же водоемов, почв и почвенных разностей, — он может быть уверен, что все еще находится в одном и том же ландшафте. Но как только начнут появляться новые формы рельефа, которые ранее не встречались, или он увидит другие почвы и другие фитоценозы — это будет значить, что исследователь вступил в пределы нового географического ландшафта.
       

В качестве примера я укажу на некоторые простые ландшафты Советского Союза. Простейшие озерные холмисто-моренные ландшафты в северо-западной части Калининской области представляют собою сочетание моренных холмов и заключенных между ними котловин или понижений. Одни из этих депрессий заняты озерами, другие — болотами, третьи — дренированы ручьями или речками. В зависимости от положения на элементах рельефа, здесь будут встречаться одни и те же закономерно повторяющиеся сочетания микроклиматов, почвенных разностей, биоценозов и т. д.
В южной части Курской области простейший ландшафт образован сочетанием плоских или несколько наклоненных водораздельных пространств со степными блюдцами и врезавшихся в водораздельные пространства балок, оврагов и речных долин. Вместе с этими формами рельефа закономерно повторяется и распределение всех остальных элементов ландшафта.
       

В северо-западной части песков Приаральских Каракумов, по данным А.Г. Гаеля, закономерно повторяются: 1) древние русловые понижения, занятые сорами и окруженные солончаками, а еще далее — мятликово-белополынными степями; 2) террасовидные слабоволнистые повышения с еркеково-белополынной или зеленополынной степью и 3) возвышенные междолинные гряды, представленные разбитыми бугристыми песками с редкой растительностью.
Из приведенных выше примеров можно усмотреть, что географический ландшафт состоит из нескольких (или многих) более простых частей. Это как будто на первый взгляд противоречит тезису о том, что ландшафты — основная географическая единица. На самом деле никакого противоречия здесь нет, ибо каждая из этих частей не является оригинальной, — подобных частей в ландшафте всегда будет несколько или много, и все они находятся во взаимосвязанных и повторяющихся сочетаниях. Именно это обстоятельство быстро обнаружится, как только мы приступим к дроблению единого целого (т. е. географического ландшафта) на части.

Статья №2.

Урочища как части ландшафтов

        То обстоятельство, что ландшафт состоит из нескольких частей, были замечено уже давно многими географами. Л. С. Берг называл такие части «ландшафтами второго порядка». Пассарге называл их просто «части ландшафта» (Landschaftsteilen), А. Пономарев—«элементарный ландшафт», Э. Маркус—«природный комплекс». Совсем недавно Л. С. Берг предложил части ландшафта называть «фациями».
       

Термин фация, заимствованный у геологов, в приложении к крупным частям ландшафта является неудачным. Фация у геологов чаще всего характеризуется однообразием условий седиментации, выраженным литологическим однообразием пласта и заключающихся в нем остатков ископаемой флоры и фауны. В пределах одной и той же крупной части географического ландшафта, наоборот, все еще наблюдаются весьма разнообразные природные условия. Так, совершенно очевидно, что, например, верхние части склонов моренных холмов и днища заключенных между ними котловин различаются, как по материнскому субстрату, по характеру увлажнения, по почвенным разностям, так и по растительным ассоциациям и по связанным с ними зооценозам. Поэтому было бы гораздо более целесообразно крупным частям ландшафта придать другое специальное название и лучше русское.
       

Акад. Л. С. Берг однажды предложил, вместо термина «ландшафт», термин «урочище». Мне кажется, что это слово следовало бы использовать в нашей науке, но не в приложении к ландшафту (от чего уже отказался и сам Л. С. Берг), а в приложении к тем крупным частям, из которых состоит каждый ландшафт. В таком приложении слово «урочище» чрезвычайно близко, а во многих случаях и точно совпадает с тем значением, которое придает ему народ. Котловину, с лежащим в ней озером, заболоченную низину, песчаный массив, используемый для выпаса скота, или небольшую горную долинку наш народ называет урочищами. Любопытно отметить, что термин урочище нередко применялся и в нашей географической литературе,—так, в только что вышедшем за 1946 г. вып. 4 «Известий Всесоюзного Географического Общества» мы встречаем его сразу у двух авторов — в статье С. В. Зонна о долине Загедана и в статье К. И. Рубцова о пустыне Бетпак-дала.
       

Но и слово фация, предлагаемое акад. Л. С. Бергом, целесообразно сохранить в учении о географическом ландшафте, прилагая его к отдельным частям географических урочищ. Тогда очень удобно будет говорить о фации днищ оврагов, фации склонов оврагов, фации береговых валов, фации конусов выноса и т. д.
        Из всего сказанного вытекает, что географический ландшафт представляет собою закономерно повторяющиеся и взаимосвязанные друг с другом сочетания нескольких или многих географических урочищ. Географические урочища построены из закономерно расположенных и постепенно переходящих друг в друга географических фаций.
       

Таким образом, ландшафт имеет четко выраженный конструктивный план. Это обстоятельство сильно облегчает его изучение. Географу придется детально изучить лишь по одному из каждых типичных для данного ландшафта различных урочищ и, выяснив связи и взаимообусловленности между ними, распространить свои выводы о существующих закономерностях на весь ландшафт в целом.

Статья №3.

Возраст ландшафта

        Для того, чтобы легче было понять географический ландшафт можно в качестве чисто методического приема представить себе, что есть «материал» и есть «резец». В каждом географическом ландшафте «материалом» является то материальное наследство, которое досталось ландшафту от предыдущих этапов его развития с иной, часто резко отличной, структурой физико-географического процесса. «Резцом» же является современный географический процесс, воздействующий на этот «материал». Однако в действительности географический ландшафт и процесс не существуют изолированно, независимо друг от друга, наоборот, они слиты и все время оказывают влияние друг на друга.
       

Как резец токарного станка лишь постепенно обрабатывает материал, подставленный под него, и понемногу придает материалу соответствующую резцу форму, так и географический процесс лишь постепенно перерабатывает свой материал — географическое наследство, стремясь привести его в соответствие со своей структурой.
       

Однако последнее никогда недостижимо. Полной гармонии между морфологией ландшафта и структурой физико-географического процесса, на него воздействующего, быть не может, потому что, во-первых, важнейший компонент физико-географического процесса — климат — в той или иной степени изменчив во времени; во-вторых, потому, что внутри самого ландшафта непрерывно происходят эндодинамические изменения (саморазвитие ландшафта), и, в-третьих, потому, что все изменения, протекающие в ландшафте, сами влияют на структуру процесса и приводят к его перестройке.
       

Ландшафт нельзя правильно понять, если мы не будем достаточно хорошо знать «материал», над которым работает географический процесс, если не изучим досконально его структуру и то, какие они оказывают влияния друг на друга.
       

Приведу пример, поясняющий высказанную мысль. В северо-западной части Калининской области географ встретит свежие озерно-холмистые моренные ландшафты, созданные при совершенно иной структуре географического процесса, а именно ледниковой. Современный географический процесс, с его важнейшим компонентом — гумидным климатом, стремится превратить эти ландшафты в типичные эрозионные. Но, вследствие молодости этих ландшафтов, мы здесь встретим еще неоформленные речные долины, едва намечающуюся овражно-балочную сеть, неосвоенные гидрографической сетью водораздельные пространства, множество крупных и мелких озер, заполняющих котловины моренного рельефа и потому имеющих неправильную форму дна и сильно расчлененную береговую линию.
       

Но как только мы перешагнем границу последнего оледенения, то заметим, что ландшафты резко изменились. Именно это обстоятельство было точно установлено Калининской экспедицией НИИ географии МГУ. Почему ландшафты изменились? Потому что современному географическому процессу здесь досталось уже другое географическое наследство: более древний, т. е. значительно переработанный моренный ландшафт. Поэтому здесь мы найдем более развитую гидрографическую сеть, сравнительно хорошо разработанные речные долины (с полным долинным комплексом форм), меньшее количество озер, причем маленькие озера уже исчезли совсем, будучи заполнены осадками и заторфованы, а большие озера обычно приобрели новые морфологические черты — довольно простую береговую линию, простой рельеф дна, окружены обширными заболоченными пространствами.
       

В этих двух примерах я остановился лишь на разнице в рельефе как следствии разницы возраста ландшафтов. Но вполне естественно и закономерно, что эти различия влекут за собой изменения и перестройку всех остальных компонентов ландшафтов: поверхностных вод, микроклиматов, почвенных разностей, фито- и зооценозов.
       

В качестве общей закономерности можно отметить, что, чем больше в ландшафте несоответствие между структурой современного географического процесса и географическим наследием, тем интенсивнее идет его перестройка и тем динамичнее такой ландшафт.
       

Таким образом, современный ландшафт является сложным образованием, состоящим из древнего ландшафтного наследства, на которое успели в большей или меньшей степени наложить свои черты современные процессы. Поэтому в каждом ландшафте можно различать черты старого, отживающего, уходящего (в широком смысле слова различные реликты) и черты нового, только что нарождающегося и развивающегося — продукт структуры современного географического процесса. В молодых ландшафтах будут еще многочисленны и резко выражены различного рода реликты, в старых ландшафтах они, наоборот, будут стерты, завуалированы, единичны или выражены в различного рода реликтовых фрагментах. Вот почему обилие или, наоборот, бедность разнообразных реликтовых черт — надежный критерий для определения относительного возраста ландшафта. Для того, чтобы быть правильно понятым, я еще раз подчеркиваю здесь, что речь идет не о сохранившихся реликтах какого-либо одного из элементов ландшафта, например, о реликтах флоры, а именно о совместном нахождении разнообразных реликтов: геоморфологических, почвенных, ботанических, зоологических и т. д.
       

Если говорить о возрасте ландшафта, то, естественно, сейчас же возникает вопрос о том, какой же момент нужно принять за время его рождения? Я полагаю, что таким моментом нужно считать время появления на данной территории всех его компонентов, которые перечислены в определении ландшафта и которых до этого здесь не было. Этот момент обычно, но не всегда, сопровождается коренной перестройкой географического процесса. Причины того и другого всегда связаны либо с проявлением эндогенных сил, либо с причинами космического порядка. Так, освобождение участка литосферы из-под уровня морских вод есть рождение новых ландшафтов. Освобождение земной поверхности из-под ледникового покрова тоже будет временем рождения целого ряда ландшафтов. Образование нового лавового покрова после извержения вулкана — третий пример рождения новых ландшафтов. Последний пример я привел для того, чтобы показать случай, когда происходит резкое изменение всех компонентов ландшафта без последующей коренной перестройки географического процесса.
       

В течение всей последующей жизни ландшафта могут происходить неоднократные изменения в структуре географического процесса, вызывающие изменения ландшафта, но всякое такое изменение будет знаменовать не «день рождения ландшафта», а лишь новый этап в его жизни и явится важной вехой в истории его развития.

Статья №4.

Тип географического ландшафта и его устойчивость

        Из всех компонентов физико-географического процесса, если не считать тектоники, самым важным, и я бы сказал — определяющим, является соотношение тепла и влаги. Огромную роль этого компонента в структуре физико-географического процесса отдельных поясов Земли прекрасно показал в своих работах акад. А. А. Григорьев. Поэтому мне нет нужды показывать, как изменяется соотношение тепла и влаги в различных географических зонах. Здесь я хочу остановиться на других вопросах.
        Соотношение тепла и влаги в самой большой степени определяет тип географического процесса — и в ландшафтах гор и в ландшафтах равнин, хотя там и здесь они относятся к совершенно разным классам структур, на чем я здесь, к сожалению, не имею возможности останавливаться. Лучшим, наглядным индикатором сходства типов географического процесса служит тип растительности: тундровая, лесная, степная, пустынная и т. д. Именно поэтому в основу подразделения суши на географические зоны акад. Л. С. Берг положил геоботанические признаки. Этим же индикатором еще раньше пользовались климатологи, выделяя свои климатические пояса и даже провинции. Но это не значит, что географические зоны есть только геоботанические зоны, ибо каждой из них соответствует и свой тип климата, и свой тип геоморфологических процессов, и свой тип почвообразующих процессов, биохимических и т. д. Однако каждый из этих частных процессов, в основном, всегда определяется тем или иным соотношением тепла и влаги.
       

Исходя из этого, мы вправе говорить о том, что каждой географической зоне или вертикальному поясу в горах соответствует свой тип ландшафта. Таким образом, понятие тип ландшафта весьма широкое, но и весьма удобное. Мне кажется, что при таком понимании этого термина географы будут говорить почти на одном и том же языке с климатологами, геоботаниками, почвоведами и т. д., ибо такое географическое понятие не идет в разрез и не звучит диссонансом с терминологией, применяемой смежными с нами специалистами.
       

Всякое локальное отклонение от соотношения тепла и влаги, характерного для данной зоны, тотчас же приводит к местному изменению типа географического ландшафта. Наиболее ярким примером высказанного положения является наличие оазисов и тугаев среди пустынь.
       

Понимание этой географической закономерности имеет огромное практическое значение. Создавая в пустыне оазисы, человек искусственно, по своей воле, изменяет соотношение тепла и влаги на ограниченном пространстве зоны и тем самым образует нужный для него и чуждый для этой зоны тип ландшафта.
       

Послеледниковые изменения климата также, главным образом, сводились к изменениям в соотношении тепла и влаги. Так, атлантическое время характеризуется «климатическим оптимумом», приведшим к распространению широколиственных лесов на больших пространствах далеко на север, за границу их современного распространения. Бореальное время, предшествовавшее атлантическому, резко отличалось от него именно по соотношению тепла и влаги; в том же свете нужно рассматривать и другие климатические послеледниковые эпохи.
        Естественно, что каждый раз с изменением климата шла перестройка и структуры физико-географического процесса, что запечатлелось в тех или иных чертах ландшафта или сохранилось в виде тех или иных реликтов.
        Последняя перестройка ландшафтов на Русской равнине произошла, по данным одних авторов, около 2 500-3 000 лет назад, когда суббореальный климат сменился субатлантическим. По данным других авторов — значительно раньше. Суть дела не в этом, а в том, что с тех пор в пределах географических зон Русской равнины климат мало изменился, и мы условно можем считать его стабильным. А это дает нам возможность говорить о том, что огромное число ландшафтов уже в течение весьма длительного времени живут и развиваются под знаком одного и того же типа структуры географического процесса. Смены типов природных ландшафтов наблюдаются сейчас лишь в приграничных районах современных зон, ибо, как известно, ныне происходит медленное смещение всех зон к югу.
       

Таким образом, если придерживаться того понимания термина «тип ландшафта», который мною предлагается, то станет ясно, что в послеледниковое время ландшафты Русской равнины неоднократно изменялись и перестраивались, но не всегда и не везде изменялся их тип. Смена одних типов ландшафтов на другие происходила лишь на большем или меньшем удалении от границ географических зон. Так, во время господства бореального климата степные типы ландшафтов проникали значительно дальше на север, чем теперь. А в атлантическое время на месте современного тундрового типа ландшафтов господствовали лесные типы ландшафтов и т. д.
       

На основе сказанного можно вывести ту закономерность, что при относительной стабильности климата и тектонической жизни земной коры тип географического процесса на большей части данной зоны будет константным, а это неизбежно приведет к устойчивости типа ее географических ландшафтов.
       

Таким образом, следует отчетливо представлять себе, что в то время как каждый географический ландшафт непрерывно изменяется и никогда не повторяет однажды пройденный этап своего развития, — тип географического ландшафта гораздо более устойчив. Мы можем считать, что за историческое время он остался почти неизменным и протекавшая эволюция громадного большинства ландшафтов оставалась в пределах одного и того же типа.
        Уяснение этой закономерности также чрезвычайно важно для человека. Это значит, что изменение природного ландшафта человеком не может в корне изменить его тип: если ландшафт снова предоставить самому себе, то через большее или меньшее время он восстановит все черты, присущие этому типу.
       

Мощность физико-географического процесса столь велика, что человеку приходится постоянно затрачивать дополнительную энергию, выраженную в виде его труда, для того, чтобы поддерживать ландшафт в желательном состоянии. Так, в лесных зонах, и особенно в зоне влажных тропических лесов, заброшенные пашни и дороги быстро вновь покрываются лесами.
       

Г. И. Танфильев писал: «Степь, распаханная для посева пшеницы, потом пущенная в залежь, по прошествии известного числа лет снова восстанавливает свою первоначальную растительность» («Очерк географии и истории главнейших культурных растений», стр. 5).
       

Хорошо известно, что в заброшенных оазисах Средней Азии почвенный покров довольно быстро восстанавливает свой прежний тип, свойственный окружающим пустынным пространствам.
       

Эта устойчивость типа ландшафтов, при умелом ее использовании, может стать могучим орудием в руках человека. Здесь любопытно отметить, что в «Плане развития сельского хозяйства на 1943 год», утвержденном ЦК партии и Совнаркомом, прямо рекомендуется в качестве одной из эффективных мер борьбы с сорняками на наиболее засоренных полях оставление полей под паром и даже под залежь, т.е., иными словами, предлагается воспользоваться устойчивостью типа ландшафта и предоставить естественной растительности, свойственной этому типу, вытеснять нежелательных пришельцев — сорняки.

Статья №5.

Понятие о природном потенциале

        Теперь перейду к вопросу о так называемом природном потенциале ландшафта.
       

Каждый географический ландшафт обладает определенными внутренними, присущими ему, потенциальными природными возможностями. Они определяются, с одной стороны, географическим наследством, оставшимся часто от очень далеких времен, а с другой — теми возможностями, которые открывает перед ним современная структура географического процесса. Эта структура строго лимитирует природный потенциал ландшафта.
       

Человек, и особенно советский, не может холодно и бесстрастно изучать ландшафт. Мы изучаем ландшафты для того, чтобы иметь возможность, на основе своих знаний, активно вмешиваться в естественный ход его развития, переделывать ландшафты по-своему, заставлять все их потенциальные, возможности служить человеку социалистической родины. Вот почему определение природного потенциала каждого ландшафта — важнейшая задача каждого советского географа. При таком подходе к ландшафту география будет способствовать успешному разрешению практических задач, стоящих перед нашим народным хозяйством, и тем самым будет активно участвовать в великом социалистическом строительстве.
       

Конечно, следует разделять две совершенно различные стороны вопроса, а именно «природный потенциал» и, так сказать, «культурно-технический потенциал». Природный потенциал—это те внутренние возможности, которые уготованы в ландшафте самой природой и которые мы, географы, обязаны верно определить и оценить. Культурно-технический потенциал непрерывно и быстро возрастает, благодаря чему возможности использования человеком природного ландшафта также возрастают. То, что еще вчера было невозможным или бесполезным, — сегодня оказывается вполне возможным, ценным и необходимым. Так, интродукция в сельском хозяйстве есть использование природного потенциала, а селекция — культурно-технического. Благодаря последней необычайно раздвигаются границы возможного земледелия, возможности внедрения таких сельскохозяйственных культур в ландшафты, которые прежде здесь были невозможны.
       

Положение о константности типа структуры физико-географического процесса и устойчивости типа географического ландшафта, справедливое для огромных пространств географических зон, в сильной степени облегчает определение природного потенциала ландшафтов. Но оно дает указания для решения этой проблемы лишь в общих чертах. В пределах каждой географической зоны находится много модификаций общего зонального типа, т.е. конкретных географических ландшафтов. Каждому из них свойственна своя индивидуальная структура физико-географического процесса. Поэтому правильно решить проблему природного потенциала для каждого ландшафта можно только тогда, когда ландшафт будет достаточно подробно и всесторонне изучен, т.е. будет выяснен его генезис, современная морфология, присущая ему структура физико-географического процесса и, на основе всего этого, его современная динамика и дальнейший путь развития.
       

Каждый географический ландшафт таит в себе целый ряд потенциальных возможностей: геоботанических, почвенных, геоморфологических и т. д., т. е. природный потенциал ландшафта состоит из целого ряда частных потенциалов, которые тесно связаны и оказывают влияние друг на друга. Но поскольку ландшафт вечно живет и изменяется, постольку и природный потенциал, как взаимообусловленная совокупность частных потенциалов, не остается постоянным, а изменяется вместе с самим ландшафтом Вот почему очень важно учитывать динамику ландшафта и правильно определить дальнейший путь его развития.
       

Приведу пример. Почвенные условия, а также сочетание тепла и влаги на юге Среднерусской возвышенности чрезвычайно благоприятны для зерновых и пропашных культур. Человек давно это обнаружил и стал широко использовать открывшиеся природные потенциальные возможности этого района. Но распашка степей приводит к усилению эрозии почв и быстрому росту овражной сети. Для того, чтобы предотвратить эти вредные последствия, которые и раньше были потенциально заложены в данных ландшафтах, приходится прибегать, с одной стороны, к целому ряду агротехнических мероприятий, а с другой — использовать для борьбы с вредными явлениями природный (главным образом, геоботанический) потенциал. Геоботанический потенциал выражается в стремлении древесной, кустарниковой и травянистой растительности обосноваться на склонах и вершинах балок и оврагов, чем и приостанавливается дальнейший рост овражно-балочной сети. Человеку выгодно на этих бросовых землях заменить дикую растительность плодовыми или ягодными деревьями и кустарниками, что местами уже осуществлено.
       

Как мы видим уже из этого примера, частные потенциалы, с точки зрения человека, далеко не однозначны. Поэтому я их условно разделяю на три группы: 1) положительный, 2) отрицательный и 3) нейтральный.
       

Примерами использования человеком положительных потенциалов могут служить: обогащение подмосковной фауны ондатрой, перевезенной из Северной Америки, и уссурийской енотовидной собакой; заселение водоемов в малярийных районах Закавказья и Средней Азии рыбкой гамбузией; интродукция австралийских эвкалиптов на болотах Рионской низменности и австралийской Acacia dealbata на бросовых землях (крутых склонах) южной части нашего Черноморского побережья и т. д.
       

Примерами отрицательных потенциалов, которые всегда надо иметь в виду и с проявлением которых ведется упорная борьба, являются: засоление почв в засушливых районах при искусственном орошении; просадка лёссовидных суглинков при искусственном орошении в некоторых районах Предкавказья и Средней Азии; заболачивание водоразделов при вырубке лесов в северной половине Русской равнины; катастрофическое распространение завезенных в Австралию кролика и опунции и т. д.
       

Примером проявления нейтрального потенциала может служить быстрое распространение в наших водоемах элодеи, привезенной в Европу из-за океана.
       

Из этих примеров ясно, какое большое место в изучении ландшафтов должно быть отведено определению природного потенциала. Многие частные потенциалы человек нащупал уже давно, а в последнее время этим начали заниматься даже целые учреждения (как, например, Бюро интродукции растений), но определением природного потенциала ландшафта в целом не занимался еще никто, и здесь открывается широкое поле для исследовательской деятельности географа.
       

Я позволю себе закончить доклад прекрасными словами Энгельса, которые прямо относятся ко всему мною сказанному. Энгельс писал: «И мы в самом деле с каждым днем научаемся правильно понимать ее (природы. Н. С.) законы и постигать как наиболее близкие, так и наиболее отдаленные последствия нашего активного вмешательства в ее естественный ход... мы станем все более и более способными предвидеть, а благодаря этому и регулировать наиболее отдаленные последствия по крайней мере наших наиболее обычных производительных процессов». («Диалектика природы», 6 изд., стр. 57).

Статья №7.

ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ РАЗВИТИЯ ЛАНДШАФТОВЕДЕНИЯ В НАШЕЙ СТРАНЕ1

        В настоящее время в географической науке прочно утвердилось представление о мозаичном строении земной поверхности. Однако признание этой простой истины, разделившей судьбу многих других важных научных представлений, позже делающихся «очевидными истинами», потребовало немало времени. Установление такого взгляда является важнейшим событием в истории нашей науки, ибо он знаменует крутой поворот на пути ее развития. Вместе с утверждением в нашем сознании этого представления заканчиваются длительные и мучительные поиски основного предмета изучения нашей науки — поиски, вызванные начавшимся еще в прошлом столетии бурным процессом зарождения в недрах географии ее дочерних дисциплин, их отпочковыванием и выходом на самостоятельный путь развития. Начавшийся в XIX столетии «распад» географии захватил и часть нынешнего столетия. Временами казалось, что он навсегда лишил географию ее собственного предмета исследования. Многие ученые стали считать, что «география изжила себя» и что географу вне частных дисциплин, по существу, нечего делать. Но вот теперь этот особый предмет исследования географии возник перед взором географов сам собою: это те природные территориальные единства, из которых и образуется сложный мозаичный узор земной поверхности.
       

Изучение и описание современного состояния таких природных территориальных единиц, познание их свойств и присущих им естественных ресурсов, особенностей их строения и динамики, их типология и классификация, их картографирование, познание общих закономерностей, которым подчинено их развитие и, что особенно важно с практической точки зрения, проблема их наилучшего хозяйственного использования — вот основные задачи, неотвратимо вставшие перед современной природной (физической) географией. Никто, кроме географов, этими сложными вопросами не занимается, хотя их огромное значение для науки и практики трудно переоценить.
       

Познанием природных свойств отдельных участков земной поверхности человек занимался всегда, так как без этих знаний он не мог бы получать от природы то, что ему нужно для существования. Но эти свойства в прошлом познавались «ощупью», горьким опытом, который затем, под названием «народного опыта», передавался последующим поколениям. В наш век науки, и особенно в нашем плановом социалистическом хозяйстве, «горькие опыты» недопустимы, им не должно быть места. И коль скоро народное хозяйство нуждается в такого рода знаниях, необходима и наука, которая специально будет ими заниматься, наука, которая с полной ответственностью может дать точные ответы на различные практические вопросы.
       

Особые природные свойства, присущие отдельным участкам земной поверхности, представляют интерес для самых разнообразных отраслей народного хозяйства. Не только тех, которые непосредственно связаны с использованием производительных возможностей земли, как сельское хозяйство, лесоводство, охотничье хозяйство и т.д., но и целого ряда других, — таких, как гидростроительство, градостроительство, промышленное строительство, транспорт и пр.
       

Теперь уже не приходится сомневаться в том, что недалеко время, когда планирование всех народнохозяйственных мероприятию будет опираться прежде всего на подробные карты, отображающие пеструю мозаику больших и мелких природных территориальных единиц, а также на подробные характеристики природных свойств каждой изображенной на карте единицы.
       

Таким образом, сама жизнь подсказывает природной (физической) географии путь, следуя по которому она превратится в действенную науку, призванную повседневно обслуживать бесконечно разнообразные запросы нашего социалистического народного хозяйства. Другого, более важного, интересного и плодотворного пути у нее нет. Только на этом пути советские географы смогут с наибольшей пользой участвовать в великой всенародной задаче построения коммунистического общества, столь ярко и конкретно начертанной в новой программе Коммунистической партии Советского Союза.
       

Мне кажется не лишним попутно отметить, что охарактеризованное выше представление об основном предмете изучения природной географии, а также целях и задачах его изучения возникло и завоевывает признание лишь у нас в Советском Союзе, среди советских географов. В зарубежной, и особенно в буржуазной географии, изучение природных территориальных единиц все еще не привлекает к «себе внимания географов. Там основное внимание по-прежнему уделяется лишь изучению отдельных компонентов, т. е. ведутся преимущественно отраслевые исследования — геоморфологические, гидрологические, климатологические и т. д. В этом отношении чрезвычайно показателен и последний Международный географический конгресс в Стокгольме, где работали лишь отраслевые географические секции и не было ни одного доклада, посвященного проблемам изучения природных территориальных комплексов.
       

На земной поверхности имеется огромное число природных территориальных единиц разного масштаба, разного генезиса, разной сложности внутреннего устройства и природных свойств. Кавказ, Русская равнина, Западносибирская низменность, Карпаты и т.д. — представляют наиболее крупные природные территориальные единицы Они состоят из более мелких. Например, на Русской равнине это будут Прикаспийская низменность, Донецкий кряж. Полесская низменность, Тиман и др. В каждой из них опять-таки можно обнаружить еще более мелкие единицы. Самой простой природной территориальной единицей является географическая фация.
       

Задача природной географии—изучение единиц любого размера и сложности устройства. Однако в каждом конкретном случае в зависимости от задач исследования, обширности изучаемой территории, отведенного для этой цели времени и числа исследователей изучаться могут либо только крупные природные территориальные единицы, либо одновременно и более мелкие. Практические задачи обычно ограничивают масштаб исследований, и при этом устанавливается та нижняя ступень в длинном ряду единиц, ниже которой исследователь не опускается.
       

Вполне естественно, что для удобства изучения разных категорий природных территориальных единиц необходимо уметь их различать, а для этого нужны специальные научные термины. Исходя из этой потребности, советские географы за последние годы предложили ряд новых терминов такого рода. Ближайшей задачей советской географии является отбор наиболее удачных из них и последующая их унификация.
       

Какое же место в советской географии занимает ландшафтоведение? В этом вопросе бесспорно лишь одно: поскольку ландшафтоведение занимается изучением природных территориальных единиц, постольку оно входит в состав природной географии и является ее неотъемлемой частью. Однако, к великому сожалению, среди советских географов до сих пор нет единого мнения о том, что следует называть географическим ландшафтом? А раз не решен этот вопрос, — значит, остаются неясными и специальные задачи ландшафтоведения, его отличие от обычной региональной природной географии и те рамки, в которых оно должно существовать в ее недрах.
       

Это, конечно, очень печальный факт. Но обойти его молчанием нельзя. Мы не можем, подобно страусу, всегда прятать голову, когда этот факт встает перед нами, делать вид, что все в порядке и что можно продолжать нормальную работу, откладывая его окончательное решение. Хотим мы этого или не хотим, но эти вопросы стихийно возникают на любом, самом малом собрании ландшафтоведов и вокруг них всегда начинаются жаркие и, к сожалению, пока бесплодные споры. Это мешает нашей успешной работе. Вот почему в докладе, освещающем основные проблемы ландшафтоведения, я считаю необходимым начать с рассмотрения именно этой проблемы, давно и вполне законно волнующей географов. Это тем более важно, что от того или иного решения этого вопроса зависит очень многое, в том числе и решение о том главном направлении, в каком должно развиваться советское ландшафтоведение.
       

Как известно, среди советских географов имеются два понимания термина «ландшафт». Одни понимают под ним любую природную территориальную единицу, начиная с очень больших («ландшафт Русской равнины», «ландшафт Кавказа», «ландшафт Туранской низменности», «ландшафт лесостепной зоны» и т. д.) и кончая более мелкими («ландшафт Мещеры», «ландшафт долины Москвы-реки», «ландшафт Клязьминской поймы» и т. д.). Употребляя этот термин применительно к самым разнообразным категориям природных территориальных единиц, эта группа географов стремится к тому, чтобы термин «ландшафт» был принят в качестве общего понятия, такого как «почва», «климат» и т. п.
       

Другая большая группа советских географов употребляет термин «ландшафт» в более узком смысле, применительно лишь к одной из категорий природных территориальных единиц среди большого их множества. Оба указанных понимания этого термина в настоящее время широко распространены. Но именно это и создает большие неудобства. Так, приступая к чтению какой-либо научной работы, где, говорится о «ландшафтах», приходится прежде всего выяснить, в каком смысле данный автор употребляет это слово. Если предварительно этого не сделать, то не всегда можно понять, о чем в работе говорится, и что автор стремится доказать.
       

И все же, несмотря на очевидную необходимость остановиться на каком-либо одном употреблении этого термина, советские географы никак не могут прийти к соглашению.
       

Некоторым товарищам может показаться, что это просто терминологический спор, не затрагивающий самого существа дела, а потому и не заслуживающий того внимания и времени, которые ему уделяются. Поэтому уже не раз высказывалось мнение, что этот опор можно решить простым голосованием. Однако, если внимательно присмотреться к тому, над чем и ради чего спорят обе указанные группы географов, то очень скоро станет понятным, что здесь речь идет не столько о том, как лучше употреблять слово «ландшафт», сколько о том, что следует понимать под ландшафтоведением. Таким образом, из терминологического спора он превратился в спор о самом существе дела, о понимании того, чем занимается ландшафтовед, что входит в его компетенцию и как он должен решать стоящие перед ним задачи.
       

Попутно замечу, что вопрос о научных терминах во всех случаях должен решаться вовсе не голосованием, а тщательным обсуждением того, насколько для науки выгодно при данном уровне ее развития применение того или иного термина. С этой точки зрения я и попытаюсь рассмотреть, в каком смысле для советской географии более выгодно употреблять термин «ландшафт».
       

В процессе истории развития географии в ней искони наметились два раздела: общая география и региональная география. Предметом региональной географии всегда было изучение отдельных территорий. Региональная природная география изучает естественно обособившиеся страны, области, края и т.д., т.е. природные территориальные единицы разного масштаба. Для представителей первого толкования спорного термина все эти единицы являются «ландшафтами». Следовательно, стремление добиться признания за термином «ландшафт» понятия общего, в сущности говоря, есть стремление ввести в нашу науку лишний синоним для понятия «природная территориальная единица». Какая в этом необходимость и что хорошего получит советская география, если она примет еще один параллельный термин,—понять очень трудно.
       

Но если допустить, что эта группа географов все же сумеет настоять на своем, в результате чего будет узаконено предлагаемое ими понимание термина «ландшафт», то это приведет к следующему. Тотчас же исчезнет необходимость в особом направлении географии, именуемом «ландшафтоведение», ибо последнее будет не чем иным, как давно всем знакомой «региональной физической географией». Таким образом, замену старого названия новым надо рассматривать в лучшем случае как самообман, позволяющий некоторым наивным географам полагать, будто от этого они становятся участниками какого-то нового направления в нашей науке. Менее же наивные люди прекрасно понимают, что от одного переименования ровно ничего не изменится ни в содержании этой старой отрасли географии, ни в ее целях и задачах, ни в методах исследования. Замену одного названия другим они рассматривают лишь как игру в модный термин. Пройдет мода — и замена окажется больше не нужной.
       

Хорошим доказательством того, что многие сторонники «широкого понимания» термина «ландшафт» именно так, как я описал, относятся к ландшафтоведению, могут служить их заявки на доклады, поступившие в Оргкомитет нашего совещания. Авторы этих заявок проделали весьма нехитрую операцию — они повсюду заменили слова «район», «область», «провинция» и т. д. модным, по их мнению, словом «ландшафт» и сочли, что этого вполне достаточно, чтобы получить право выступить на трибуне нашего совещания. О новом содержании докладов они очень мало заботились, считая эту сторону дела совсем не существенной. От сторонников «широкого понимания» термина «ландшафт» в Оргкомитет поступил также ряд заявок на доклады по физико-географическому районированию различных территорий нашей страны. В простоте душевной эти авторы тоже считали, что они вполне могут сойти за ландшафтоведов, и некоторые из них были даже обижены тем, что их заявки не были приняты Оргкомитетом. Пришлось таким авторам объяснять глубокую разницу, которая существует между подлинным ландшафтоведением и «ландшафтоведением» в понимании представителей широкого толкования этого термина.
       

Мне хочется напомнить присутствующим о том, что организация любого всесоюзного совещания, в том числе, конечно, и ландшафтного совещания, связана с затратой больших материальных средств. Средства на организацию ландшафтных совещаний (а наше нынешнее совещание уже пятое по счету) отпускаются только потому, что мы развиваем новое направление в советской географии, направление, цель которого приблизить географию к практике, вовлечь массы советских географов в активное обслуживание повседневных запросов народного хозяйства. Вполне возможно, что если бы речь шла об обычных работах по региональной физической географии, то эти средства не были бы отпущены.
       

Приведенные факты и соображения вскрывают лишь внешнюю сторону проблемы, но есть и другая, внутренняя сторона дела, еще более веская, чем внешняя. Как вы, по-видимому, уже поняли, я являюсь противником широкого и неопределенного употребления термина «ландшафт» в географической науке. Я принадлежу к той обширной группе советских географов, которые вслед за Л.С. Бергом считают необходимым выделить среди множества категорий природных территориальных единиц такую, которую можно было бы принять в качестве основной единицы нашей науки. Он предложил считать такой единицей географический ландшафт и писал, что в этом смысле ландшафт можно уподобить виду в биологии.
       

Условность выделения среди многочисленных категорий природных территориальных единиц «основной единицы» — совершенно очевидна. Тем не менее, она необходима. Это — один из общепринятых приемов, применяемых при построении таксономических систем в любой науке. Без этого обойтись невозможно. «Вид» в биологии тоже в значительной степени условен. Ведь кроме вида имеются еще подвиды, расы, экотипы и т. д. До сих пор в биологии еще ведутся споры о понятии «вид» и его содержании, и тем не менее это понятие прочно вошло в научный обиход. Почему это так? Да потому, что оно полезно для науки! Я уже имел случай приводить слова Ф. Энгельса, высказанные им по этому вопросу. Он говорил, что «... без понятия вида вся наука превращается в ничто. Все ее отрасли нуждались в понятии вида в качестве основы...». Эта глубокая мысль величайшего философа-материалиста была высказана не случайно — она плод тщательного изучения вопроса и долгих размышлений. Для нас она любопытна еще и потому, что была высказана человеком, который отлично понимал условность понятия «вид», человеком, который сам учил, что всякая классификация —лишь необходимая условность, помогающая ученому разобраться в многообразных явлениях природы.
       

Конечно, далеко не всякие произвольно выбранные предметы или явления можно положить в основу классификационной системы. Для этого они должны обладать заметными отличительными свойствами. Это законное требование должно быть предъявлено и к основной единице в таксономической системе природных территориальных единиц. Та единица, которую мы называем ландшафтом, обладает такими свойствами. Она состоит из набора многократно и закономерно повторяющихся в ее пределах генетически и физиономически однородных составных частей — морфологических единиц. Само понятие «морфологическая структура ландшафта» было разработано применительно именно к этой единице, а не к другим географическим единицам более высокого ранга. Морфологическая структура ландшафта служит надежным диагностическим признаком для его опознавания среди всех остальных категорий природных территориальных единиц. Никакая другая, более крупная, чем ландшафт, единица такими свойствами не обладает.
       

Единство морфологической структуры ландшафта объясняется тем, что ландшафт распространяется лишь на ту площадь, на которой сохраняется однородность геолого-геоморфологической основы — этого самого мощного фактора обособления природных территориальных единиц. Отсюда — повторяемость ее более мелких составных частей. Там, где изменяется эта основа, — всегда изменяется и морфологическая структура ландшафта и, следовательно, начинается другой ландшафт.
       

Вот это важное отличительное свойство ландшафта и дает географам право выделить его среди других природных территориальных единиц и принять его в качестве основной единицы в системе таксономических единиц нашей науки.
       

Геолого-геоморфологическая основа природных территориальных единиц более высокого ранга этой однородностью не обладает и всегда представляет комплекс или систему различных морфологических структур.
       

Таково наше понимание ландшафта. Если исходить из него, то место ландшафтоведения в природной географии будет совершенно ясным: общее ландшафтоведение — это учение об общих свойствах основной единицы региональной природной географии. Оно подобно учению о виде у биологов. Частное ландшафтоведение — наука о конкретных ландшафтах какой-либо территории, их типах и присущих им специфических природных свойствах.
       

Таким образом, ландшафтоведение занимается изучением природных свойств и законов, управляющих развитием не любых природных территориальных единиц, а только тех, которые относятся к рангу «ландшафта» и составляющих его частей. Такие единицы невелики по размерам, но их изучение имеет огромное практическое значение потому, что в процессе хозяйственной деятельности человек имеет дело прежде всего с ними, использует их природные свойства и богатства, преобразует и изменяет их так, чтобы они наилучшим образом отвечали его повседневным нуждам и потребностям. И разве не важно знать законы, которым эти единицы подчиняются в своем развитии?
       

Для того чтобы лучше уяснить взаимоотношение между ландшафтоведением и региональной природной географией, позвольте мне провести следующую параллель: подобно тому как в климатологии особое место занимает учение о местном климате и микроклимате, так и в региональной природной географии особое место занимает учение о географическом ландшафте.
       

Высказанные выше соображения дают право считать, что для советской географии более выгодно закрепить термин «ландшафт» только за основной единицей нашей науки и не применять его как понятие общее, в равной мере приложимое к любой природной территориальной единице. Последнее — давно уже пройденный этап в истории нашей науки и возвращаться к нему не следует.
       

Чтобы покончить с этим вопросом необходимо отметить, что для основной единицы можно было бы, конечно, придумать и какой-либо другой, совершенно новый термин, но тогда и все учение об этой единице должно будет называться не ландшафтоведением, а как-то совсем по-другому. Пусть участники нашего совещания сами решат — стоит ли это делать?
       

Перехожу теперь к вопросу о том, в каком виде в настоящее время представляется структура учения о географическом ландшафте. В том курсе, который я читаю на Географическом факультете МГУ с 1947 г., ясно наметились следующие главные отделы ландшафтоведения: 1) История возникновения и развития ландшафтоведения, 2) Морфология географического ландшафта, 3) Динамика географического ландшафта, 4) Типология и классификация ландшафтов, 5) Прикладное ландшафтоведение, 6) Методика исследования и картографирования ландшафтов.
       

Из перечисленных главных отделов ландшафтоведения далеко не все разработаны одинаково хорошо. В настоящее время довольно хорошо прослежена история зарождения идеи о природных территориальных комплексах как единствах, обособившихся в процессе развития земной поверхности. Особенно подробно изучена история зарождения этих идей в России, а затем в Советском Союзе. Оказалось, что многие важные положения ландшафтоведения были высказаны русскими учеными уже давно (В.В. Докучаев, Г.Н. Высоцкий, Г.Ф. Морозов, А.А. Борзов, Л.С. Берг, Р.И. Аболин, В.Н. Сукачев, Б.Б. Полынов и др.). Однако все интересные идеи, высказанные ими, касались лишь отдельных частных вопросов нашей науки. Впервые контур учения о географическом ландшафте как особой научной дисциплины, разрабатывающей взаимосвязанный круг вопросов, был схематически набросан Л.С. Бергом в его «Введении» к монографии «Ландшафтно-географические зоны СССР». Эта книга вышла из печати в 1931 г. Именно этот год и следует считать временем рождения советского ландшафтоведения, после чего оно начало все быстрее и быстрее развиваться. К числу пионеров советского ландшафтоведения, кроме Л.С. Берга, следует отнести А.А. Борзова, Б.Б. Полынова, С.С. Неуструева, М.А. Первухина, И.М. Крашенинникова, В.Н. Сукачева, С.В. Калесника, Л.Г. Раменского и некоторых других советских ученых.
       

Период бурного развития советского ландшафтоведения начался после окончания Великой Отечественной войны. Этот последний этап всем присутствующим хорошо известен и потому, за недостатком времени, я останавливаться на нем не стану. Отмечу лишь, что хорошим показателем быстрого развития советского ландшафтоведения могут служить многочисленные статьи по различным проблемам ландшафтоведения, которые все чаще появляются в нашей географической печати. За развитием советского ландшафтоведения пристально следят и зарубежные географы.
       

Большой, весьма интересной и важной проблемой нашей науки является морфология географического ландшафта. Этот отдел ландшафтоведения в настоящее время разработан лучше других. Опираясь на морфологическую структуру ландшафта, легко распознавать ландшафты в природе, отличать их друг от друга. Кроме того, морфологическое расчленение ландшафта имеет и огромное практическое значение, так как в сложно устроенных ландшафтах его отдельные морфологические части могут резко различаться по природным свойствам и, следовательно, должны по разному использоваться в местном хозяйстве.
       

Сейчас определились следующие морфологические единицы ландшафта: фации, звенья, подурочища, урочища и местности. В последнее время среди фаций было предложено различать коренные фации и производные фации, а среди урочищ — простые урочища и сложные урочища. Кроме того, было сделано полезное предложение выделять в ландшафте так называемые урочища-доминанты, благодаря которым ландшафт приобретает определенную физиономичность.

Каждому ландшафту присущи вполне определенные сочетания его морфологических частей. Вместе взятые, они и придают ему специфическую морфологическую структуру. Исходя из этого, я считаю, что при определении ландшафта надо исходить не из сочетания компонентов, как поступали раньше все географы (в том числе и я), а из сочетания входящих в его состав морфологических единиц, образующих определенную структуру. Пользуясь этим признаком для опознавания ландшафтов в природе, географы разных частей СССР (Москва, Ленинград, Минск, Рига, Львов, Киев и др.) приходят, как показал опыт, в общем к одинаковым результатам.
       

К сожалению, морфология ландшафта сравнительно хорошо разработана только для равнинных территорий. Морфология ландшафтов горных стран изучена пока еще очень плохо. Между тем там много своих специфических особенностей, выяснить которые давно уже настало время. Надо надеяться, что этим вопросом в ближайшее время займутся многие географы и в первую очередь кавказские и среднеазиатские ландшафтоведы. Я уверен, что принцип морфологической структуры ландшафта окажется также плодотворен в горных условиях, как и на равнинах.
       

В процессе дальнейшей работы по изучению морфологии многочисленных и разнообразных ландшафтов Советского Союза, и особенно ландшафтов горных стран, вероятно, будет открыт еще ряд пока неизвестных морфологических частей. Для их обозначения понадобятся и специальные научные термины. В связи с этим надо позаботиться, чтобы они были удачно выбраны, были меткими и точными. Для этой цели полезно использовать в качестве богатого источника народные русские географические термины.
       

Я не могу согласиться с Н.А. Гвоздецким, который считает, что в нашем ландшафтоведении уже слишком много специальных научных терминов и что введение новых терминов совсем не нужно. Такое же мнение было высказано одним геологом, который на конференции в Уфе недавно признал, что ландшафтоведение — полезное дело, но сетовал на трудность овладения ландшафтоведческой терминологией. В устах геологов такое заявление по меньшей мере удивительно, если учесть, что сами геологи пользуются многими тысячами специальных терминов, и что недавно им пришлось издать даже двухтомный «Геологический словарь», разъясняющий 12000 геологических терминов.
       

Пока что советские ландшафтоведы имеют в своем распоряжении не более двух десятков общеупотребительных специальных терминов, но не приходится сомневаться в том, что их число по мере развития ландшафтоведения будет возрастать. Бояться этого нечего. Любая новая отрасль знания нуждается в обозначении тех разнообразных явлений, с которыми ей приходится иметь дело. В этом отношении молодая ландшафтоведческая наука не может представлять исключение. Экономное и постепенное введение новых терминов для нее не только неизбежно, но и вполне закономерно.
Перехожу к вопросу о динамике географического ландшафта. Это — наиболее трудный и сложный отдел ландшафтоведения, а потому еще очень слабо разработанный. Между тем, и это вполне понятно, он чрезвычайно важен, ибо занимается изучением тех законов, которым подчинены процессы, совершающиеся в ландшафте и непрерывно изменяющие его. Познание этих законов позволит советским ландшафтоведам активно и уверенно вмешиваться в развитие ландшафта и направлять его в желаемую для нас сторону. Управлять развитием ландшафта невозможно без знания таких законов.
       

Недруги ландшафтоведения, о которых мельком здесь упомянул в своем выступлении С.В. Калесник, любят нас упрекать в том, что мы занимаемся лишь описанием ландшафтов, но не изучаем совершающихся в них процессов. Отсюда они делают неправильный вывод о том, что ландшафтоведение обречено навсегда оставаться в рамках чисто описательной науки. Последнее неверно. Все дело в том, что у каждой науки есть известный этап, когда она должна начинать с простого ознакомления с интересующими ее природными явлениями. Перескочить через этот этап невозможно. Но, накопив знания об изучаемом предмете, описав его и узнав, что он из себя представляет, ученый переходит ко второму этапу, когда изучаются процессы, изменяющие этот предмет. Такова история любой науки. Поскольку советское ландшафтоведение еще слишком молодо и не успело выйти из первого этапа своего развития, вполне естественно, что главное внимание оно пока уделяло лишь описанию своих объектов исследования—ландшафтов. Но сейчас оно уже вступает во второй этап своего развития и постепенно все больше и больше начинает заниматься изучением динамики ландшафтов. Придет время, когда этой проблемой будет заниматься большое число советских ландшафтоведов.
       

Есть и еще одна важная причина, задерживающая развитие раздела динамики географического ландшафта. До сих пор подавляющее число географов имеет возможность изучать ландшафты лишь в течение сравнительно краткого периода летних экспедиционных работ. В это время изучаются и процессы, изменяющие ландшафт. Но мы плохо знаем (за исключением самых общих представлений) о том» что происходит в ландшафтах в течение остального времени года. Между тем процессы, изменяющие ландшафт, в каждом сезоне года различны и имеют свои специфические особенности. Для того, чтобы их изучить, необходимы круглогодичные наблюдения на стационарах. Такого рода работы—одна из ближайших задач ландшафтоведения в недалеком будущем. Принципиально круглогодичные наблюдения над процессами, совершающимися в ландшафте, следует вести не только в разных зонах, но и в каждом отдельном типе ландшафта внутри зоны.
       

Не зная законов развития ландшафтов, географ не может делать точных прогнозов того, что случится с ландшафтом в будущем. Поэтому скорейшее выяснение этих законов представляет важнейшую, если не самую главную, задачу всего советского ландшафтоведения.
       

К сожалению, не только ландшафтоведение, но и вся географическая наука в целом не может похвастаться знанием географических законов Пока у нее не было своего особого предмета исследования, она и не могла этим заниматься Но поскольку теперь положение изменилось и у географии появился свой собственный предмет изучения, — нет сомнения в том, что советскими географами гораздо раньше, чем за рубежом, будут открыты особые географические законы
       

Какие же проблемы в динамике географического ландшафта являются главными и очередными? Первый вопрос, без которого нельзя двинуться вперед ни на шаг, — это вопрос о так называемом взаимоотношении «живой» и «мертвой» природы. Этот вопрос был поставлен перед наукой еще В.В. Докучаевым, но он умер, не успев его разрешить до конца. Как влияют друг на друга «живая» и «мертвая» природа? Мы знаем, что они находятся в постоянном взаимодействии. Но кто из них оказывается сильнее и занимает ведущее положение? Четкого ответа на этот вопрос до сих пор не было. Мало того, широчайшим образом в нашей науке распространено ошибочное мнение, будто ведущая роль принадлежит живым компонентам природы. На самом деле не так уж трудно увидеть (если пренебречь ходячими представлениями и попытаться выбраться из их пут), что командующее положение принадлежит «мертвой» природе. И это легко объяснимо, ибо мертвая природа возникла раньше живой, и последняя должна была приспосабливаться к первой. Вся внутренняя организация живого целиком предназначена для наилучшего приспособления к мертвой основе. А вся последующая история живой природы есть история непрерывного, все более и более совершенного приспособления к мертвой природе. Если бы организмы не обладали этой способностью, они давно бы исчезли с лица Земли. Изменчивость живых организмов, их естественный отбор и непрерывное совершенствование — все это происходит в первую очередь под мощным влиянием окружающей мертвой природы и направлено к единственной цели — наилучшим образом к ней приспособиться. Из всех организмов только один человек не только научился приспособляться к природе, но и сумел научиться приспособлять ее к своим потребностям.
       

В основе причин, вызывавших расселение организмов по всему лику Земли, кроются не только конкурентные взаимоотношения между организмами, но также и стремление найти наиболее благоприятные местообитания в тех районах земного шара, куда эти организмы попали. Другими словами, и здесь опять видим то же самое стремление наилучшим образом приспособиться к мертвой основе. Это — первопричина формирования биоценозов, а внутренние биоценотические взаимоотношения — явление уже второго порядка. Доказательством этого утверждения является тот факт, что всякая решительная перестройка «мертвой основы» тотчас же приводит к коренной перестройке всех биоценозов.
       

Такая постановка вопроса вовсе не отрицает обратного воздействия организмов на неживую природу Они тоже влияют на нее и приводят к ее изменениям, но в каждый отдельный небольшой промежуток времени эти преобразования ничтожно малы. И только на протяжении громадных отрезков времени, измеряемых многими сотнями миллионов лет, результаты таких малых изменений, складываясь, дают заметный эффект Жизнь существует на Земле по меньшей мере два миллиарда лет, и все мы хорошо знаем, что за это время она в сильнейшей степени преобразовала земную кору, ее водную и газовую оболочки. Но все это произошло лишь по прошествии бесконечно большого промежутка времени В этом мы можем видеть блестящий пример, доказывающий справедливость законов материалистической диалектики, согласно которым мелкие количественные изменения, накапливаясь, создают новое качество. Таким образом, роль живых организмов в истории развития Земли чрезвычайно велика, но надо уметь правильно оценивать эту роль и не приписывать организмам того, что они не способны сделать. В частности, надо понимать, что в каждый конкретный краткий промежуток времени ведущая роль всегда остается за мертвой природой и что последняя в этом отношении занимает командное положение.
       

Вторая важная проблема динамики ландшафта заключается в сопоставлении относительной силы воздействия отдельных компонентов друг на друга. Если их оценить с этой точки зрения, то окажется, что все их можно расположить в определенный ряд, начиная с самых «сильных» и кончая самыми «слабыми». В этом ряду верхнее место займет земная кора, за ней атмосфера, потом воды, почвы, растительность и животный мир. Знание положения каждого компонента в определенном месте ряда является надежным ключом для понимания того, какие произойдут изменения в ландшафте, если изменится какой-либо компонент ряда. Так, например, изменение характера земной поверхности повлечет за собой глубокие изменения среди всех остальных компонентов ландшафта. Изменение климата повлечет глубокие изменения лишь среди компонентов, расположенных в этом ряду ниже его, и более слабо — среди выше расположенных. Замена одного типа растительности другим резко отразится на всем животном мире и сравнительно слабо на водах, климате, рельефе и т. д. Можно было бы привести много и других примеров, иллюстрирующих практическое и научное значение установленного ряда при решении многих вопросов динамики ландшафта. Однако, вследствие недостатка времени, я ограничусь приведенными примерами.
       

Расположение всех компонентов ландшафта в определенный ряд позволяет сделать вывод о неравнозначности взаимодействующих факторов. Вопреки существующему мнению о том, что все они равнозначны, оказывается, что в любой произвольно выбранной паре компонентов всегда один окажется ведущим («сильным»), а другой — ведомым («слабым»). Так как самым сильным компонентом ландшафта является литогенная основа, то ее обособление всегда служит и причиной обособления на земной поверхности всего ландшафта. Отсюда очевидна ошибка тех советских географов, которые пытаются при определении ландшафта исходить из характера растительного покрова — одного из самых «слабых», легко и быстро изменяющихся компонентов природы.
       

Изучая связи и зависимости между компонентами ландшафта, в большинстве случаев обращают внимание лишь на прямые связи и зависимости, которые легко подметить, а иногда они даже сами бросаются в глаза. Между тем для правильного понимания процессов, совершающихся в природе, необходимо учитывать и уметь анализировать косвенные связи, связи скрытые, передающиеся при посредстве ряда промежуточных звеньев, но, тем не менее, оказывающиеся определяющими направление и характер связей прямых. Для того чтобы пояснить свою мысль, воспользуюсь наиболее простым примером. Рельеф влияет на формирование растительного покрова, но это влияние не прямое, а косвенное, осуществляемое при посредстве тепла и влаги, которые перераспределяются рельефом. Установление косвенных связей и зависимостей между компонентами ландшафта имеет огромное значение потому, что при этом легко объясняются многие непонятные явления. Привычка отыскивать в природе только прямые взаимоотношения ограничивает кругозор исследователя, мешает ему правильно понимать совершающиеся в ландшафте процессы и часто приводит к неверным выводам.
       

Одной из наиболее общих и важных закономерностей в динамике ландшафта является цикличность и ритмичность экзогенных ландшафтообразующих процессов. На нее указывает в своем «Общем землеведении» С.В. Калесник. Этой закономерности подчинены все без исключения компоненты ландшафта. Однако, пользуясь приведенным выше рядом, нетрудно сделать априорное заключение о том, что наиболее ярко цикличность и ритмичность должна проявляться среди тех компонентов, которые расположены в нашем ряду ниже климата. Так, например, цикличности и ритмичности подчинены и геоморфологические процессы, и процессы формирования новейших четвертичных отложений, но все же она особенно бросается в глаза, когда мы будем изучать процессы, протекающие в живой природе. Именно это обстоятельство уже давно привлекло к себе внимание ученых и любителей. Наблюдениями за ритмичными явлениями природы занимается специальная наука — фенология. К сожалению, до сих пор она уделяла внимание преимущественно ритмичным явлениям живой природы. Среди компонентов мертвой природы наблюдения велись лишь над некоторыми метеорологическими и гидрологическими явлениями, а ритмические процессы, совершающиеся в литогенной основе, полностью игнорировались. С.В. Калесник несколько лет тому назад высказал совершенно правильное мнение о том, что фенология — географическая наука. Теперь ее положение еще более уточняется: фенологию следует рассматривать как один из разделов ландшафтоведения, который занимается частной проблемой динамики географического ландшафта.
       

Изучение характера ритма, присущего каждому ландшафту, вооружает географа возможностью не только предвидеть наступление тех или иных природных явлений, но и ожидать их в определенные календарные сроки. Сколь важно такое предвидение для народного хозяйства — говорить не приходится.
       

Таковы наиболее важные проблемы динамики географического ландшафта, которыми начали заниматься советские ландшафтоведы.
       

Последняя проблема, которой я хочу здесь кратко коснуться, — это вопросы типологии и классификации ландшафтов. В настоящее время они все больше и больше привлекают внимание ландшафтоведов. Свидетельством этому служит ряд недавно опубликованных работ, где на примере отдельных территорий авторы пытаются решить вопросы классификации ландшафтов. Ознакомление с этими работами показывает, что, к сожалению, принципы и исходные положения у разных авторов разные. Среди них имеются и такие, где в основу классификации кладутся биогенные компоненты, главным образом растительный покров. Последнее неправильно потому, что биогенные компоненты не только не автономны, но более того — они относятся к числу самых «зависимых» компонентов всего ряда.
       

Мы уже видели, что главным фактором обособления ландшафтов является всегда геолого-геоморфологическая основа, поэтому генетическая система классификации ландшафтов должна опираться именно на нее. Эта система не будет только геолого-геоморфологической, чего боятся некоторые географы, а будет системой классификации именно ландшафтов, ибо генезис литогенной основы и последующая ее эволюция всегда будут определять развитие остальных компонентов ландшафта — гидро-климатогенных и биогенных.
       

Но поскольку геолого-геоморфологическая основа определенного генезиса может оказаться в различных зональных условиях, постольку в каждой зоне она получит свое зональное оснащение в виде местных вариантов климата, типов водоемов, зональных типов почв и растительности, а также соответствующего животного мира. Поэтому во вторую очередь в классификационной системе должно указываться зональное положение ландшафта. Приведу примеры, поясняющие предлагаемый принцип классификации.
       

Выберем какой-либо тип ландшафта, который может встретиться в любой зоне. Для этой цели выгодно взять дельтовый тип ландшафтов. Все они по способу происхождения литогенной основы совершенно одинаковы. Однако дельта Печоры находится в тундровой зоне, дельта Северной Двины — в лесной зоне, дельта Дона — в степной зоне, дельта Волги — в полупустынной зоне, дельта Аму-Дарьи — в пустынной, дельта Ганга — в зоне тропических лесов. В зависимости от зонального положения каждой из перечисленных дельт будет присущ свой климат, гидрологический режим, набор почв и биоценозов. Таким образом, генетически все дельты войдут в одну общую группу, но в дальнейшем должны подразделяться на зональные подгруппы.
        Т

очно также может быть выделена группа ландшафтов аллювиальных равнин (с зональными подгруппами: «яреев» — в тундровой зоне, «полесий» — в лесной зоне и т. д.), группа ландшафтов лёссовых плато (со своими зональными вариантами), группа ландшафтов карстовых плато, группа холмисто-моренных ландшафтов и т. д.
       

Поскольку мы еще не знаем всех генетических групп, какие встречаются в СССР, постольку сейчас можно говорить лишь об общих принципах классификации, но преждевременно пытаться разработать типологию и классификацию ландшафтов всего Советского Союза.
       

К сожалению, мое время истекает, и я не смогу осветить современное состояние проблемы прикладного ландшафтоведения и методики ландшафтных исследований. Однако на нашем совещании как раз обе эти проблемы будут освещены в многочисленных докладах и во время экскурсии в Мещеру и на Касимовское плато…

Примечания

1. Обработанная стенограмма доклада на V Всесоюзном совещании по ландшафтоведению в Москве 25 августа 1961г.

Статья №8.

О МОРФОЛОГИИ ПРИРОДНОГО ГЕОГРАФИЧЕСКОГО ЛАНДШАФТА

УСЛОВИЯ, НЕОБХОДИМЫЕ ДЛЯ ОБРАЗОВАНИЯ ГЕОГРАФИЧЕСКОГО ЛАНДШАФТА

        Если большинство советских географов согласилось с мнением Л. С. Берга о том, что основной территориальной единицей географии следует считать географический ландшафт, понимая под ним исторически сложившийся территориальный индивид, то долгое время не было ясности, какая же все-таки это территория — большая или малая, как можно ее опознать на местности, по каким признакам можно отличать от других географических ландшафтов?
       

Определения географического ландшафта, предлагаемые разными авторами, в этом отношении были неудовлетворительны, так как все они носили слишком общий характер, стремились лишь подчеркнуть ту тесную взаимосвязь, взаимозависимость и взаимообусловленность, которая существует между всеми компонентами ландшафта — геологическим строением, рельефом, климатом, почвами, растительностью и т. д. В дальнейшем эти определения стали дополняться указаниями на диалектический характер развития ландшафтов. Но все эти стороны дела, при всей их справедливости не являются исключительной особенностью ландшафта. Они в одинаковой мере присущи любой таксономической единице нашей науки— и географической зоне в целом, и отдельной физико-географической области, и району и т. д. С другой стороны, они в той же мере присущи и очень маленьким территориальным природным комплексам, являющимся составными частями географических ландшафтов.
       

Логическим следствием этого обстоятельства являлся разнобой в понимании того, какой же из природных территориальных комплексов следует считать ландшафтом. Некоторые исследователи, основываясь на таких определениях, пытались рассматривать в качестве особых ландшафтов («микроландшафтов») даже отдельную кочку или мелкую западину рельефа. На правильную точку зрения в этом вопросе стал C.B. Калесник, который в 1940 г. подчеркнул, что географический ландшафт, как правило, должен занимать более или менее значительное пространство. Эту мысль он подробнее развил в «Основах общего землеведения» (1947). Здесь мы находим следующие высказывания: «надо ограничить себя положением, что ландшафт — это относительно крупный участок земной поверхности и избегать искушения считать ландшафтом болотную кочку, степное блюдце, лужу, холм, склон холма и т. д. только на том основании, что мелкие объекты тоже, как и крупный ландшафт, являются природными комплексами». Если пойти по этому пути, то ни земном шаре «придется выделить миллионы и десятки миллионов географических индивидуумов» (стр. 477).
       

Однако попытка Калесника дать основные признаки географического ландшафта, по которым можно было бы отличать их друг от друга, страдают теми же недостатками: они настолько общи, что могут быть приложимы к любому природному территориальному комплексу, как к очень большому, так и к очень малому. Эти признаки следующие: «Прежде всего, — пишет С. В. Калесник, — географический ландшафт — внешне это участок географической оболочки. Во-вторых, ландшафт — это участок, обладающий индивидуальными чертами в своей структуре, некоторой качественной определенностью, которая и позволяет его отличить от другого ландшафта. В-третьих, структура ландшафта, несмотря на черты индивидуальности, неразрывно связана со структурой всей географической оболочки в целом и ею обусловлена. Эти три признака могут быть положены в основу некоторого общего определения понятия «ландшафт». Следовательно, географический ландшафт — это участок географической оболочки, обладающий известной индивидуальной структурой, которая типически выражена на значительном пространстве, неразрывно связана со структурой географической оболочки в целом и ею обусловлена» (1947, стр. 472).
       

Как мы видим, пользуясь признаками ландшафта, указываемыми С.В. Калесником, географ все же не сможет различить среди множества природных территориальных комплексов разного масштаба тот, который является основной единицей географии — географическим ландшафтом. Учитывая это обстоятельство, нам казалось необходимым конкретизировать определение ландшафта, внести в него такие признаки, которые помогли бы исследователю в поле отличить географический ландшафт от других природных территориальных единиц. Не касаясь в этой статье вопроса о динамике географического ландшафта и о внутренних движущих силах его непрерывного развития, мы попытаемся рассмотреть те важнейшие условия, которые необходимы для того, чтобы сформировался и выкристаллизовался тот территориальный индивид, который и будет основной таксономической единицей географии.
       

Для этого, прежде всего, необходимо, чтобы территория, на которой образовался ландшафт, имела всюду одинаковые черты геологического строения; иными словами, его фундамент, сложенный из коренных пород, должен быть построен одинаково.
       

Какое большое значение имеет это условие, показывает следующий небольшой пример. Ландшафт долины Москва реки, ниже впадения в нее р. Рузы, представляет из себя генетически повторяющиеся сочетания отрезков долины то с крутыми берегами, где в обнажениях выходят известняки карбона, то с пологими берегами, закрытыми старыми и молодыми оползнями. Такое чередование участков различного строения долины прослеживается на протяжении нескольких километров. На оползневых участках всюду обильны выходы грунтовых вод, склоны заболочены или покрыты «пьяным» лесом, представленным мелколиственными породами. На участках с крутыми берегами сухо, всюду валяются обломки известняка, на обрывах растут широколиственные породы, представленные дубом, липой, кленом и т. д.

Разгадка такого строения долинного ландшафта объясняется очень просто. Весь этот район сложен известняками карбона, на котором лишь местами, в депрессиях неровной . поверхности известняков, сохранились пятна юры, представленной черными, сильно слюдистыми пластичными глинами. Коренные породы сверху перекрыты предледниковыми песками и мореной. Там, где долина прорезает фундамент, сложенный только известняками, — берег крут; там, где он прорезает лежащие на карбоне юрские глины,— появляются оползни. Очень часто в местах появления оползней долины расширяются. Как мы видим, здесь геологические особенности отдельных участков долины отражаются не только на формах рельефа, но и на всех остальных компонентах. Весь ландшафт образован закономерным чередованием таких участков.
       

Второе условие состоит в том, чтобы после образования геологического «фундамента» дальнейшая история развития ландшафта на всем его пространстве протекала одинаково. Поэтому невозможно включить в ландшафт два участка суши, из которых один покрывался ледником, а другой нет, или один испытал морскую трансгрессию, а другой оставался вне ее. В обоих случаях дальнейшие пути развития таких участков неизбежно окажутся совершенно разными. В результате этого на них сформируются различные ландшафты, отличающиеся друг от друга и по морфологической структуре, и по возрасту, и по особенностям своей внутренней динамики.
       

Третье условие состоит в том, чтобы на протяжении всего периода существования ландшафта, при любых сменах климатических условий, климат на всем его пространстве был одинаковый.
        Т

ак как рельеф в сильнейшей степени влияет на перераспределение в ландшафте солнечного тепла и осадков, то в разных формах рельефа общий климат ландшафта претерпит рад видоизменений, но в сходных формах рельефа, при прочих равных условиях, сформируются сходные микроклиматы. Они будут лишь вариантами общего климата данного ландшафта.
       

Пережитая история развития ландшафта запечатлевается прежде всего в формах его рельефа. Одинаковость геологического строения ландшафта, при одинаковом воздействии на него экзогенных факторов, неизбежно создает на его пространстве строго ограниченный «набор» форм рельефа, которые и будут закономерно, и типически повторяться. Эти формы рельефа непрерывно изменяются, а с течением времени могут появляться и новые формы, которых раньше не было. 
Исследуя формы рельефа ландшафта и связанные с ним поверхностные отложения, географ может установить очень многие важные этапы истории развития ландшафта.
       

Исходя из того, что на всем пространстве ландшафта климат один и тот же, мы можем считать, что процесс почвообразования хотя и изменяется по элементам рельефа, но протекает только в известных рамках. В результате этого в современном ландшафте набор почв и почвенных разностей также всегда строго ограничен, а размещение видов почв закономерно повторяется.
       

То же самое можно сказать и относительно флоры и фауны. На каждый данный момент ландшафту свойственен вполне определенный набор видов растений и животных (флора и фауна ландшафта). В зависимости от условий среды в отдельных частях ландшафта сформируются определенные биоценозы. В сходных частях ландшафта они типически будут повторяться.
       

Мы рассмотрели по отдельности важнейшие условия, необходимые для того, чтобы в процессе длительного развития оформился тот территориальный индивид, который может быть принят в качестве основной единицы нашей науки. К сказанному необходимо добавить, что к числу важнейших условий, в некоторых районах придется причислить и другие. Так, в районах со сложной тектоникой необходимо учитывать последнюю; в ландшафтах морских побережий необходимо учитывать абразионную и аккумулятивную деятельность моря, и т. д. Все эти условия не действуют порознь, они тесно переплетены и взаимосвязаны, что нетрудно усмотреть уже из приведенного выше анализа. Таким образом, для образования географического ландшафта необходим взаимосвязанный комплекс условий.
       

При указанных условиях в ландшафте не может быть случайных компонентов. Их возникновение закономерно, ибо оно обусловлено всей предшествующей историей развития ландшафта. В процессе этого развития могли возникнуть только определенные, a не любые формы рельефа, водоемы, варианты климата (макроклиматы), почвы и их разности, фитоценозы и зооценозы. Таким образом, для любого ландшафта характерен определенный и строго ограниченный «набор» как элементов ландшафта, так и компонентов его1. Их размещение также не случайно – они всегда будут приурочены к определенным участкам ландшафта, образуя взаимосвязанные комплексы. Поэтому в каждом ландшафте исследователь обнаружит закономерное сочетание компонентов ландшафта, которое и будет несколько или много раз типически повторяться на его пространстве.
       

Исходя из указанных условий, необходимых для формирования ландшафта как единого природного целого, мы можем установить несколько важнейших и характерных для него признаков и, основываясь на них, дать следующее определение географического ландшафта: природным географическим ландшафтом следует называть такую генетически однородную территорию, на которой наблюдается закономерное и типическое повторение одних и тех же взаимосвязанных и взаимообусловленных сочетаний: геологического строения, форм рельефа, поверхностных и подземных вод, микроклиматов, почв и почвенных разностей, фито- и зооценозов. При этом, само собой разумеется, что географический ландшафт, как и всякое природное образование в своем развитии подчиняется законам диалектики, т. е. раз возникнув он нeпpepывнo рaзвивaeтcя и изменяется, причем основными движущими силами этого развития являются возникающие в нем внутренние противоречия.
       

Пользуясь этим определением, географ может выделить конкретный ландшафт среди других ландшафтов и найти его границы на местности. В самом деле, до тех пор, пока исследователь видит на той или иной территории одни и те же сочетания определенных форм рельефа, водоемов, почв и биоценозов, он может быть уверен в том, что находится в пределах одного и того же географического ландшафта, но как только появятся какие-либо, новые элементы или компоненты ландшафта, а вместе с этим новые их сочетания, это будет надежным признаком того, что географ вступил в пределы другого ландшафта.
       

К сказанному следует добавить, что в местностях, обжитых человеком и подвергшихся хозяйственному воздействию человеческого общества, естественные природные сочетания в той или иной степени нарушены, В первую очередь хозяйственная деятельность человеческого общества отражается на растительном покрове ландшафта Человек нарушает естественные фитоценозы и создает новые. Вместе с этим меняются и зооценозы Затем, хотя и в несколько меньшей степени, человек изменяет почвы, распахивая их, внося удобрения и т. д. Наконец, изменяются естественные условия увлажнения путем мелиоративных мероприятий (осушка, орошение). В гораздо меньшей степени, как правило, хозяйственная деятельность человеческого общества отражается на формах рельефа и остальных компонентах ландшафта.
       

Формы рельефа и растительность — наиболее яркие, легко различимые компоненты ландшафта — имеют особо важное значение, и поэтому географ всегда в первую очередь обращает на них внимание. Естественные фитоценозы, чутко реагирующие на всякие изменения условий среды, образуют в ландшафте пеструю мозаику. Они всегда являются важнейшими географическими индикаторами. Поэтому там, где естественные фитоценозы не нарушены сознательным или бессознательным воздействием человека, — там сравнительно легко установить всякие естественные границы, в том числе и ландшафта. Там, где издавна пpoизвoдятcя pyбки, кoсьбa, выпасы скота и, тем более, распашка под сельскохозяйственные культуры, там проследить естественные границы природных территориальных комплексов гораздо сложнее. Однако и культурные фитоценозы в неменьшей степени отражают на себе смену условий увлажнения, почв, почвообразующих пород, микроклиматов и т. д., а потому опытный глаз, пользуясь ими как индикатором, сможет установить те или иные природные границы, отделяющие разные территориальные единицы. Последние будут также связаны с рельефом, с четвертичными отложениями, с уровнем залегания грунтовых вод и пр.

Статья №9.

О НЕОБХОДИМОСТИ РАЗЛИЧАТЬ МОРФОЛОГИЧЕСКИЕ ЧАСТИ (ЕДИНИЦЫ) ЛАНДШАФТА

        Выше мы говорили, что на пространстве, занимаемом ландшафтом, различные его компоненты, сочетаясь друг с другом, образуют сложные природные комплексы, располагающиеся в определенных частях ландшафта. Для того чтобы их отличать от других природных комплексов (фитоценозов, зооценозов, озер, рек и пр.), являющихся предметом исследования других дисциплин, мы условно называем их природными территориальными комплексами. Последние являются предметом изучения ландшафтоведения.
       

Природные территориальные комплексы, входящие в состав ландшафта, также могут быть весьма различного масштаба и различной сложности. Примерами таких комплексов являются: речной пляж, оползневой участок берега, конус выноса, заболоченная котловина, пойма реки, овраг, речная долинка, плоский водораздел, степное блюдце, моренный холм, участок, занятый бугристыми песками, и т. д. Все такие части ландшафта географом будут рассматриваться не как геоморфологический, геоботанический или какой-либо иной объект исследования, а как сложное природное целое, как часть географического ландшафта.
       

Каждый географический ландшафт слагается из целого ряда таких взаимосвязанных взаимообусловленных друг другом природных территориальных комплексов. С этой точки зрения географический ландшафт есть закономерно построенная система более мелких природных территориальных комплексов. Чтобы понять ландшафт, разобраться в его структуре и динамике, очертить его границы, — нужно прежде всего разобраться в этой, подчас достаточно сложной, системе. До тех пор, пока это не сделано, ландшафт будет казаться аморфным природным образованием. Только выяснив его морфологическую структуру, нам удастся различать ландшафты, отделять их друг от друга. В то же время общая динамика ландшафта не может быть достаточно глубоко познана до тех пор, пока не будет изучена динамика отдельных его морфологических частей.
       

Попытка дать более или менее углубленное представление о ландшафте, игнорируя необходимое знакомство с его морфологическими единицами, заранее обречена на неудачу. Тем более это справедливо для тех случаев, когда географу приходится давать те или иные указания в отношении возможности общего хозяйственного использования ландшафта или хотя бы в отношении каких-либо отдельных хозяйственных мероприятий (орошение, осушка, выбор трасс для полезащитных полос, выбор мест для новых пахотных угодий, для строительства поселков, санаториев, парков, площадок для строительства промышленных предприятий и т. д.). На все эти задачи можно удачно ответить только в том случае, если географ хорошо знает, как морфологически построен ландшафт, и что представляют собой отдельные морфологические единицы, которые должны стать объектом интенсивного хозяйственного воздействия. Насколько важно уметь выбрать в каждом конкретном ландшафте участки, которые наиболее отвечали бы выдвигаемой хозяйственной задаче, — об этом говорить не приходится.
       

Следует указать и на то, что обязательной задачей географа-ландшафтоведа всегда является необходимость. дать надежный прогноз дальнейшего пути развития ландшафта,— безразлично - наступила ли очередь для его интенсивного хозяйственного использования или еще нет. Но особенно ответственен будет прогноз в первом случае, когда должна начаться сознательная переделка природы ландшафта. Поставить правильный прогноз можно только в том случае, если ясно, как устроены отдельные части ландшафта, какова их динамика, взаимосвязь друг с другом и какова общая морфологическая структура всего ландшафта в целом.
       

Наконец, надо иметь в виду и то обстоятельство, что рано или поздно встанет вопрос о классификации ландшафтов, а этот вопрос не может быть разрешен без хорошего знакомства с морфологическими особенностями отдельных ландшафтов. Знание генезиса и морфологической структуры ландшафтов позволит сравнивать их между собой, и это послужит основой для систематизации и классификации ландшафтов.
       

У читателя может возникнуть вопрос, посильна ли для географа задача изучать морфологические единицы ландшафта? А если учесть, что в каждом ландшафте их сотни, то доберется ли он когда-нибудь до самого ландшафта? Не уводит ли поставленная задача в сторону от основной задачи географа — изучение ландшафтов?

Постольку, поскольку каждый географический ландшафт состоит из повторяющихся сочетаний сходных природных территориальных комплексов, это сильно облегчит задачу его изучения.
       

Географу вовсе нет надобности изучать все имеющиеся в ландшафте конкретные природные территориальные комплексы. Такая работа была бы посильна только для большого коллектива географов и требовала бы весьма продолжительного времени. Но самое главное то, что она и не нужна. Для этого вполне достаточно выбрать по одному из каждого встречающегося в ландшафте типа природных комплексов и, изучив их достаточно подробно, .распространить свои выводы на все остальные единицы этого типа. Учитывая перечисленные в начале статьи главные условия, при которых только и может сформироваться географический ландшафт, такие выборочные морфологические единицы («ключи») будут вполне отвечать данному типу.
      

  Из сказанного ясно также, что ландшафтные исследования должны сопровождаться ландшафтным картированием. Имея перед собой ландшафтную карту, на которой показаны все морфологические единицы ландшафта, географ увидит, где и как они расположены, в каких сочетаниях находятся, какую площадь занимают. В этом отношении ландшафтная карта и достаточно подробное описание ландшафтов представляют громадную практическую ценность.
       

Необходимость различать природные территориальные комплексы разного масштаба ощущалась советскими географами давно. Свидетельством этому служит появление на протяжении последних двадцати лет таких терминов как «микроландшафт», «мезоландшафт», «элементарный ландшафт», «ландшафт 1-го порядка», «ландшафт 2-го порядка» и др. Все эти термины достаточно неопределенные и являются как бы суррогатами, пытающимися восполнить пробелы в специальной ландшафтной терминологии.
       

Нам прежде всего необходимо различать территориальные единицы, начиная с географического ландшафта и выше (район, область, провинция, зона и т. д.), которые мы называем таксономическими единицами географии, и все более мелкие природные территориальные комплексы, входящие в состав ландшафта, которые мы называем морфологическими частями (единицами) ландшафта.
       

Разработкой вопроса о морфологическом строении отдельных ландшафтов, выявлением имеющихся в природе типов морфологических частей ландшафтов, выяснением характерных для них признаков и т.д. должен заниматься особый отдел учения о географическом ландшафте, который и может быть назван морфологией географических ландшафтов. К сожалению, этот отдел пока еще совсем не разработан, хотя кое-какие шаги в этом направлении советскими географами уже сделаны Так, В.Н Сукачев в 1942 г. предложил различать простейшие территориальные комплексы: которые им были названы «геоценоз». «Впоследствии, — пишет он, — чтобы подчеркнуть большую роль биоценоза в жизни этого целого комплекса, я предложил называть его биогеоценозом» (Сукачев В.Н, 1948). В 1945 г. Л.С. Берг предложил различать в ландшафте наиболее простую и далее неделимую его часть, которую он назвал фацией. В 1947 г. на Всесоюзном географическом съезде автор этой статьи предложил выделять крупные части ландшафта, которые были им названы урочищами (Солнцев Н.А., 1948).
       

Однако, как показал опыт нашей полевой работы, этих морфологических единиц совершенно недостаточно для того, чтобы в них уложить все многообразие природных территориальных комплексов, встречающихся в ландшафтах. Несомненно, их гораздо больше, и это вполне понятно, так как географический ландшафт — крупная и обычно сложно устроенная территориальная единица. Необходимость уметь различать эти единицы влечет за собой необходимость придать им специальные названия. Ближайшей задачей советских ландшафтоведов является скорейшая разработка вопроса о важнейших типах морфологических единиц ландшафта как для ландшафтов равнин, так и для горных ландшафтов.

Статья №10.

ФАЦИЯ КАК НАИБОЛЕЕ ПРОСТАЯ ЧАСТЬ ГЕОГРАФИЧЕСКОГО ЛАНДШАФТА

        В 1945 г. Л.С. Берг предложил выделить в ландшафте самые простые его части и назвал их фациями. Это понятие и термин он заимствовал у геологов.

В своем труде «Учение о фациях» Д.В. Наливкин дает следующее определение фаций: «Современная фация — это часть земной поверхности, на всем своем протяжении обладающая одинаковыми физико-географическими условиями и одинаковой фауной и флорой. Ископаемая фация — это часть пласта, пласт или овита пластов, на всем своем протяжении обладающая одинаковым литологическим составом и заключающая в себе одинаковую фауну и флору. Фация — это единица ландшафта. На фации подразделяются все ландшафты, вся земная поверхность. В палеогеографии фация является такой же основной систематической единицей, какой в зоологии является вид. Точно так же, как весь органический мир, все животные и растения делятся на виды, вся земная поверхность, все моря и континенты делятся на фации. Совокупность животных и растений, связанных с данной фацией, называется биоценоз» (Наливкин Д.В., 1933, стр. 6).
       

Фация, как указывает Л.С. Берг, «есть далее неразложимая единица географии, биогеографии и геологии. Более мелкие совокупности, чем фация служат предметом изучения уже не географии и не геологии, а других наук - петрографии, минералогии, ботаники, зоологии и т.д. ...Фация — это чуткий барометр, отзывающийся на все особенности и на все изменения географической среды. Каждый из факторов среды,— а их много,—оказывает влияние на фацию, которая, подобно фотографической пластинке, отпечатлевает на себе все особенности окружающей обстановки» (Берг Л.С., 1945). Морские фации обычно занимают обширные пространства. Объясняется это тем, что вследствие однообразия и нерасчлененности морского дна физико-географические условия (глубины, литология, освещение, соленость воды, ее температура, характер движения воды и т.д.) меняются крайне медленно, практически оставаясь одинаковыми на громадных пространствах. Но, конечно, в тех случаях, когда морское дно неровно и глубины изменчивы, — фации также быстро сменяют друг друга.
       

Рельеф суши резко отличается от рельефа морского дна Климатические и другие факторы постоянно и дробно его расчленяют. Поэтому поверхность суши, как правило, очень неровная. Это приводит к заметному перераспределению по элементам рельефа тепла и влаги, силы ветра, переотложению поверхностных пород и т. д. Иными словами, условия географической среды на суше изменяются на коротком расстоянии, и чем расчлененное рельеф, тем больше амплитуда этих изменений. Естественно, что фации суши не могут выдерживаться на больших пространствах, они быстро сменяют друг друга. Но там, где одинаковы физико-географические условия, там одинаковы и фации, поэтому каждая фация занимает такое пространство, на котором сохраняются однообразные, физико-географические условия. Следовательно, фация должна обладать на всем своем пространстве одинаковой литологией, однообразным рельефом и получать одинаковое количество тепла и влаги (находиться в одинаковых гидротермических условиях). При таких условиях совершенно неизбежно на ее пространстве будет господствовать однообразный микроклимат, сформируется только один вид почвы и расположится только один биоценоз. Как мы видим, фация это — определенный, закономерно возникший и пространственно ограниченный природный территориальный комплекс.
       

Если мы рассмотрим какой-либо овраг, то легко заметим, что в разных его частях условия географической среды весьма различны. Так, окажется, что склоны северной и южной экспозиции получают в течение дня разное количество солнечного тепла, что отражается на их микроклиматах. Атмосферные осадки, выпадающие над оврагом, стекают по его склонам и скапливаются на днище. Вместе с этим почвы склонов успеют меньше впитать влаги, чем почва днища. Вода, скатываясь по склонам оврага, смывает отсюда мелкозем и также откладывает его внизу. Процессы почвообразования идут по-разному не только на склонах и днище оврага, но и на склонах разной экспозиции. Растения, требующие для своего существования большого количества влаги, занимают днище оврага, а те, которые могут жить при умеренном увлажнении, занимают его склоны. Наиболее сухолюбивые растения из флоры ландшафта размещаются на легко просыхающих бровках оврага. В зависимости от условий среды, растения образуют на разных элементах рельефа определенные группировки или фитоценозы; с ними теснейшим образом связаны зооценозы. Таким образом, в зависимости от условий среды, на разных элементах рельефа оврага закономерно располагаются взаимосвязанные и взаимообусловленные друг другом все его компоненты.
       

В районе географической станции МГУ «Красновидово» (Можайский район, Московской области) нами были подробно изучены фации одного из маленьких безлесных овражков, впадающих в долину р. Колочи. Так как овражек имел широтное простирание, то роль экспозиции склонов выявлялась чрезвычайно отчетливо. Изучение производилось 6 июня в момент обильного цветения многих растений. Различие склонов разной экспозиции сказывалось уже издали. В то время как склон южной экспозиции казался совершенно красным от цветущей смолки (Viscaria viscosa Aschers), склон северной экспозиции был зеленым с разбросанными по нему кое-где золотистыми цветами лютика едкого (Ranunculus acer L.). Более подробное знакомство с растительностью обоих склонов показало, что они действительно сильно отличаются друг от друга. Так, например, на склоне северной экспозиции чрезвычайно обильно была представлена манжетка (Alchemilia vulgaris L.), которой на склоне южной экспозиции было мало. Зато колокольчик раскидистый (Campanula patula L.), наоборот, был очень обилен на солнечном склоне и почти отсутствовал на теневом. Та же самая картина наблюдалась в отношении дикого тмина (Carum carvi L.), бедренца-камнеломки (Pimpinella saxifraga L.), подмаренника белого (Galium mollugo L.), земляники (Fragaria vesca L.), нивянника (Leucanthemum vulgare Lam.) и др. На склоне северной экспозиции было больше типичных лесных и влаголюбивых видов — кукушкин цвет (Coronaria flos cuculi A. Br.), Иван-да-Марья (Melampyrum nemorosum L.), душистый колосок (Anthoxanthum odoratum L.), хвощ лесной (Equisetum silvaricnm L.) и др. Днище овражка очень сильно отличалось от склонов. Здесь развивается густой травостой из влаголюбивых злаков с примесью клевера красного (Trifolium pratense L.), одуванчика (Taraxacum officinale Wigg)., черноголовки (Brunella vulgaris L..) и др.
       

Значительные различия были обнаружены и в почвах (в мощности гумусового горизонта, в степени влажности, в температурном режиме и пр.)
       

Из сказанного можно сделать заключение, что в пределах широтно расположенного оврага необходимо выделить несколько фаций и при любых условиях, по крайней мере, — 1) фацию склона северной экспозиции, 2) фацию склона южной экспозиции, 3) фацию днища оврага. Если по оврагу течет ручей, имеются пойма, надпойменные террасы, а против боковых отвершков сформировались конусы выноса, то необходимо, кроме того, еще выделить русловую фацию, фацию поймы, фации террас, фации конусов выноса и т. д. Чем сложнее устроен овраг, тем больше в нем обнаруживается фаций (рис. 1).

Рис.1. Схема морфологического строения простого урочища (небольшой овраг): 1-фация русла ручья, 2-фация днища оврага, 3-фация склона северной экспозиции, 4-фация склона южной экспозиции

Надо иметь также в виду, что фации будут изменяться не только при поперечном пересечении оврага, но и по его длине. Так, многие овраги начинаются с едва заметного лога, который постепенно углубляется. При этом его борта становятся все круче. Затем на дне появляются отдельные бочаги, рытвины и промоины, наполняющиеся водой только после дождей. Наконец, появляется постоянный ручей, а вместе с ним пойма. Еще ниже могут появиться террасы. Следовательно, на разных отрезках оврага его поперечные профили, сильно отличаются друг от друга. На каждом из подобных профилей окажется разное число фаций, и они будут сгруппированы по-разному (рис. 2). Рис. 2. Схема морфологической структуры разных частей одного и того же оврага (Московская область): I — урочище в верхней части оврага. Слагается из трех фаций: А—фация днища, Б и В —фации склонов. II — урочище в средней части оврага. Слагается из пяти фаций: А—фация русла ручья, Б— фация поймы. В—фация террасы, Г—фация делювиального склона коренного берега, Д—фация крутого склона (обрыва) коренного берега. III — урочище в нижней части оврага. Слагается из девяти фаций: А—фация русла ручья, Б—фация поймы, В фация уступов надпойменных террас, Г—фация 1-й надпойменной террасы, Д— фация 2-й надпойменной террасы (с карстовыми воронками), Е—фация заболоченного оползневого склона. Ж— фация сухого оползневого склона, 3— фация обрыва, И— фация крутого склона коренного берега. Породы: 1—морена, 2—флювиогляциальные пески, 3— делювий, 4— аллювий, 5— юрские глины, 6—известняки карбона.         Хорошее знакомство с физико-географическими особенностями фаций имеет важное практическое значение, особенно в сельском хозяйстве, в лесоводстве и т.д. Так, например, теплолюбивые культуры следует размещать на фациях склонов южных экспозиций. Садоводы в средней полосе европейской части СССР давно уже обнаружили благоприятные свойства таких фаций и широко их используют. Любопытный пример различного хозяйственного использования склонов долин в районе оз. Марка-куль приводит Н. Ф. Комаров. Он говорит, что местное население использует днища долин под ячмень, южные склоны — под пшеницу, а северные склоны вообще не распахиваются (1940, стр. 82).

Статья №11.

ГЕОГРАФИЧЕСКОЕ УРОЧИЩЕ КАК БОЛЕЕ СЛОЖНАЯ ЧАСТЬ ЛАНДШАФТА И КАК КОМПЛЕКС ФАЦИЙ

        Из приведенного выше примера ясно, что овраг со всеми своими фациями можно рассматривать, как некое более сложное единое природное целое. Все входящие в него фации тесно связаны друг с другом и влияют друг на друга. Вместе они образуют вполне закономерно построенный и пространственно ограниченный комплекс фаций. Это обстоятельство дает нам возможность рассматривать овраг как более крупную и более сложно построенную часть ландшафта. При одинаковых геологических условиях и при одинаковой истории развития мы, несомненно, встретим в ландшафте еще несколько подобных оврагов, и все они окажутся состоящими из сходных фаций, образующих одинаковые сочетания фаций (комплексы фаций).
       

В то же время на плоском водораздельном пространстве, разделяющем два соседних оврага, мы найдем уже другие фации. Вместе взятые, они также образуют новый комплекс. Этот новый комплекс фаций, занимающий определенную территорию, необходимо рассматривать как другую крупную часть ландшафта, и таких частей мы найдем в ландшафте не одну, а несколько.
       

Каждый такой закономерно построенный и чётко ограниченный в пространстве комплекс вполне определенных фаций представляет собой более крупную часть географического ландшафта, которая нами была названа географическим урочищем. Ландшафт, в свою очередь, слагается из закономерного чередования нескольких (или многих) взаимосвязанных урочищ. Площадь, на которой располагается этот комплекс урочищ, также чётко отграничена от другого ландшафта, образованного уже другим комплексом урочищ.
       

Чаще, всего урочища формируются в крупных формах рельефа. Так, в приведенном примере мы рассмотрели сравнительно просто устроенный ландшафт, где плоское водораздельное плато оказалось расчлененным овражной сетью. В нем мы обнаружили всего два типа географических урочищ — овражное и водораздельное.
       

В моренных областях, рельеф расчленен сильнее, и там встретится целый ряд других урочищ, занимающих отдельные крупные холмы, расположенных в котловинах с озерами или торфяными болотами, занимающих длинные озовые гряды и т. д. В каждой такой форме рельефа будет размещен строго определенный комплекс фаций, т.е. эта форма образует отдельное географическое урочище.
       

Но не всегда урочища образуются в крупных формах рельефа. Они могут занимать территорию, на всем пространстве которой расположено много повторяющихся одинаковых мелких форм рельефа. Так, например, в песчаных пустынях урочищами будут не только крупные песчаные гряды и разделяющие их межгрядовые понижения, обширные такыры и т.д., но и площади, занятые бугристыми песками. На пространстве такого урочища мы будем наблюдать множество мелких песчаных бугров и разделяющие их понижения. В зависимости от этих форм рельефа бесконечно будут чередоваться одни и те же фации межбугровых понижений и фации, расположенные на песчаных буграх.
       

Наконец, нередко образование самостоятельных урочищ связано не с формами рельефа, а со сменой литологии поверхностных пород. Если мы представим себе гладкую равнину, на которой чередуются участки, сложенные с поверхности мореной, и участки, покрытые флювиогляциальными песками, то каждый из таких участков будет представлять самостоятельные урочища. В самом деле, условия залегания грунтовых вод, условия просачивания с поверхности осадков вглубь породы, характер почвообразовательного процесса, образование мелких форм рельефа, формирование фито- и зооценозов — все это на песках и на морене идет по-разному. В Московской области на морене распространены преимущественно ельники или смешанные елово-мелколиственные леса, на песках господствуют сосновые боры или их дериваты. 
       

Там, где на поверхность или близко к ней подходят известняки, там все процессы идут опять-таки иначе - появляются карстовые формы, атмосферные осадки уходят вглубь через поноры и трещины в известняках, появляются карбонатные почвы, растения-кальцифилы и т. д. Все это заставляет такие участки, встречающиеся в данном ландшафте, выделить в самостоятельные урочища. 
       

Необходимо также отметить, что не всегда крупная форма рельефа занята только одним урочищем (см. рис. 2).
       

Представим себе один из оврагов в Московской области, который протягивается на несколько километров в длину. Его верхний участок может резко отличаться от среднего, а последний от нижнего. В то время как верхний отрезок заложен целиком в морене и по существу представляет широкий лог с пологими, невысокими и симметричными склонами, без постоянного водотока на днище, в среднем отрезке он уже совершенно другой. Здесь на дне оврага (появляется постоянный ручей, отчетливо выделяется пойма, выше которой расположены одна или две узкие террасы, покрытые аллювием. Поперечный профиль асимметричен — ручей подмывает то правый, то левый склоны, в результате чего местами появляются крутые и высокие обрывы
       

В нижнем отрезке овраг снова меняется. Здесь он прорезает не только всю толщу морены, но и лежащие под ней подморенные пески и плотные юрские глины. Днище оврага врезано в известняки карбона, образующие основной фундамент ландшафта. Подморенные пески являются обильным водоносным горизонтом, постоянно снабжающим ручей большим количеством воды, поэтому ручей становится полноводным и весьма деятельным. Подмывая крутые склоны, он обнажает известняки, пойма сильно расширяется — на ней рассеяно множество обломков известняка; широкие террасы отчетливо выражены, и на них нередки карстовые воронки. На многих склонах интенсивно протекают оползневые процессы, обусловленные наличием водоносного горизонта на подстилающих юрских глинах
       

По своим морфологическим особенностям каждый из трех охарактеризованных выше участков оврага резко отличается один от другого. Каждый из них имеет свой собственный взаимосвязанный набор «фаций», которые в совокупности образуют особый, отличный от другого комплекс. Это заставляет нас отнести каждую из указанных частей оврага к самостоятельным урочищам
       

Из сказанного выше ясно, что геоморфологическое понятие овраг и ландшафтное – овражное урочище не тождественны. В одних случаях они могут совпадать, в других не совпадают.

Статья №12.

ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ ФАЦИЙ В РЕЗУЛЬТАТЕ ИХ НЕПРЕРЫВНОГО РАЗВИТИЯ

        Фации — самые простые и однообразные на своем пространстве части ландшафта. Однако фации не остаются постоянными: — в процессе своего развития они непрерывно изменяются, усложняются и переходят в более сложные природные территориальные образования. Рассмотрим этот процесс развития на примере участка земной поверхности, только что освободившегося от морских вод и ставшим сушей.
       

Однообразные морские фации, как было уже отмечено, занимают весьма большие площади. Поэтому только что образовавшаяся суша сначала слагается из небольшого числа фаций, но зато каждая из них занимает большие пространства. Геоморфологические агенты тотчас же начинают преобразовывать новую сушу, создавая на бывшей поверхности морского дна разнообразные формы рельефа. Если мы допустим, что на какой-либо территории ведущим геоморфологическим процессом является эрозионный, то преобразование первоначальной фации пойдет следующим образом.
       

Освободившаяся от морских вод фация сначала может иметь совершенно ровную поверхность. По прошествии известного промежутка времени на ней сформируется однообразный растительный покров и начнет образовываться один вид почвы. Выпадающие атмосферные осадки будут равномерно увлажнять всю поверхность фации и стекать согласно общему уклону ее поверхности. При этом струйки воды тотчас же начнут свою эрозионную работу и постепенно создадут на ее поверхности систему едва заметных ложбинок. Вместе с появлением этих ложбинок начинается процесс дифференциации географической среды на пространстве исходной фации.
       

Каждые ложбинки находятся в лучших условиях увлажнения, чем разделяющие их ровные поверхности. Поэтому процессы почвообразования в ложбинках пойдут несколько иначе, чем на ровных пространствах. Растения, нуждающиеся в большом количестве влаги, найдут здесь для себя более подходящие условия. Это приведет к перераспределению и локализации целого ряда видов растений к таким ложбинкам. Таким образом, внутри прежде однообразной фации появятся новые фации, которых прежде не было. 
       

Из первоначально большого числа понижений некоторые из них, в силу каких-либо причин, окажутся более благоприятными для стока, и потому через тих будет протекать больше воды. Это преимущество окажется в большей интенсивности эрозионной работы в таких ложбинах, и они будут подвергаться дальнейшему углублению и расширению, приобретая вид небольших, но типичных эрозионных форм. В таких формах уже можно выделить днище и склоны. Вместе с этим начнется перераспределение внутри такой оформляющей эрозионной ложбины тепла и влаги — склоны и днище окажутся в равных гидротермических условиях. Это приведет к новому перераспределению почв и биоценозов — одни из них расположатся на склонах, другие на днище. Таким образом, здесь мы наблюдаем дальнейший процесс усложнения простой первоначально фации и зарождение будущего урочища. Такой вновь появившийся более сложный комплекс, как бы прообраз будущего урочища, мы называем географическим звеном. 
       

Из целого ряда сформировавшихся на нашей ровной поверхности звеньев снова некоторые окажутся в преимущественном положении и начнут быстрее развиваться, постепенно превращаясь в урочище. Развитие других может пойти по разному пути и разными темпами, но оно никогда не приостановится. Развивающаяся гидрографическая сеть постепенно расчленит всю поверхность первоначальной фации. На ее пространстве возникнут и новые фации, и звенья, и урочища. Тот участок земной поверхности, который прежде представлял собой одну фацию, теперь, в результате более или менее длительного пути развития, настолько изменился и усложнился, что стал представлять собой целый ландшафт.
       

Из этого примера, между прочим, видно, что не размер площади определяет принадлежность того или иного территориального комплекса к какой-либо морфологической или таксономической единице. Определяющей является ее морфологическая структура. Если данная территориальная единица слагается только из фаций и звеньев, то она должна быть отнесена к урочищам. Если в ней можно выделить, помимо фаций и звеньев, несколько урочищ, то она должна быть отнесена к категории ландшафтов.
       

Таким образом, главным критерием при отнесении географического территориального комплекса к той или иной категории должна служить степень сложности его морфологической структуры. Совершенно очевидно, что при усложнении морфологии соответственно будет усложняться и динамика такого комплекса.
       

Из приведенного выше примера также видно, что на одной морской фации, ставшей сушей, может сформироваться только один географический ландшафт.

Статья №13.

ПРИМЕРЫ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ ЗВЕНЬЕВ

        Как мы видим, географическое звено представляет маленький территориальный природный комплекс, возникающий внутри фации. Он является связующим «звеном» между фацией и урочищем. Из географического звена, в результате дальнейшего пути развития, может возникнуть новое географическое урочище. Поэтому в звеньях кроются важные указания на тенденцию дальнейшего пути развития данной фации. Из этого ясно, что звенья должны привлекать к себе пристальное внимание географа-ландшафтоведа, желающего понять направление, в котором идет изменение всего ландшафта.
       

Звенья распространены повсеместно. Здесь мы приведем несколько примеров различных видов географических звеньев.
       

Для многих степных водораздельных пространств Русской равнины весьма характерны так называемые «степные блюдца». Это небольшие замкнутые углубления, имеющие в плане круглую или овальную форму с диаметром чаще всего от 15 до 45 м. В.В. Докучаев, по наблюдениям в Полтавской экспедиции, говорит, что они рассеяны крайне неравномерно, «местами их совсем не видно, а рядом — множество; вообще они чаще встречаются, глубже и резче очерчены на целинных или малопаханных степях, чем на старопашне. Одни из них совершенно изолированы и не имеют никакого, по крайней мере на глаз, прямого отношения к соседним балкам; другие, наоборот, видимо приурочены к чрезвычайно пологим, широким вершинам различного рода долов» (Докучаев В. В. 1936). Он говорит, что на водоразделе Ворскла-Псёл «местами они пестрили здесь степь (в общем совершенно ровную), как оспа — лицо». По наблюдениям В. В. Докучаева, почвы степных блюдец резко отличались от окружающих их черноземных почв, а растительность носила гидрофильный характер. В результате просадок лёссовидных суглинков степные блюдца продолжают образовываться и сейчас. Так в Курской области нередко можно видеть свежие блюдца, возникшие на дорогах. В них еще сохранились следы старой колеи, в то время как современная дорога эти блюдца обходит кругом, Таким образом, степные блюдца — яркий пример географических звеньев, зарождающихся на фации плакорной разнотравно-ковыльной степи.
       

В Воронежской области Т. И. Попов (1914) изучил так называемые «осиновые кусты». Это неглубокие западины на поверхности разнотравно-луговой степи от 15 до 275 м в поперечнике. Их глубина не превышает 80-110 см. Обычно они были заняты зарослями осины, откуда и получили свое название.
       

Т. И. Попов, наблюдая разные стадии развития осиновых кустов, выяснил их эволюцию. Они возникают из небольших и неглубоких западин. В то время как вокруг располагается луговая степь, в западине преобладает типчак, а число двудольных резко уменьшается. Вокруг западины почва черноземная, а на ее днище столбчатый солонец.
В дальнейшем происходит усложнение растительного покрова, образуются пояса растительности «концентрическими кругами, располагающиеся в котловине, причем периферическая растительность носит чисто солонцовый характер, а в самом центре появляется настоящий кочкарник с водою, не высыхающей все лето». Почва даже в самых низких местах носит явные следы бывшего засоления.
       

Следующая стадия эволюции состоит в том, что на дне западины появляются заросли ивы. Это приводит к большому накоплению зимой снега и к лучшему промачиванию почвы весной и летом. Солонец окончательно деградирует, под пологом ивы появляются всходы осины. Выщелоченность почвы, отсутствие дернового покрова и значительное увлажнение на дне западины оказываются чрезвычайно благоприятными для осины. По словам Т. И. Попова, на очень сырых и даже слегка засоленных местах она не знает для себя соперников. Быстро разрастаясь, осина образует рощу, которая занимает всю западину. При этом ивняки вытесняются на периферию.
       

Указанный исследователь приходит к заключению, что «осиновые кусты отнюдь нельзя рассматривать как остатки лесных массивов, а, наоборот, они являются лишь своеобразными зачатками леса, поселившись на ранее безлесных степных водоразделах» (Попов Т. И., 1914).
       

Под влиянием каких причин происходит первоначальное возникновение западин и дальнейший процесс их разрастания вширь, Т. И. Попов не выяснил. Однако он проследил на многочисленных «осиновых кустах» все последовательные стадии их эволюции — от небольшой западинки на плоской поверхности степи, до крупного «осинового куста». Маленькую начальную западинку, где уже появилось несколько различных фаций, мы относим к категории географических звеньев. Крупный «осиновый куст» рассматриваем, как урочище, возникшее из такого звена в результате его непрерывного развития. Пространство луговой степи, на которой рассеяны такие урочища «осиновых кустов», мы отнесем к одному ландшафту, а пространства, где их нет (при прочих равных условиях) к другому ландшафту.

Ярким примером географических звеньев могут служить карстовые воронки, рассеянные на какой-либо ровной поверхности. Если такая поверхность однообразна по почвенному и растительному покрову, то мы будем ее рассматривать как одну фацию. Но каждая карстовая воронка, развивающаяся на этой фации, образует совершенно особый природный комплекс со своей растительностью, условиями увлажнения, почвой, микроклиматом и т. д. В ней уже настолько дифференцированы «географические условия», что на склонах воронки формируются свои особые фации, отличающиеся от фации днища.
       

Таким образом, каждая отдельная воронка — не фация, а целый комплекс маленьких фаций, но она еще не урочище. Вот почему мы относим ее к звеньям. Но чем больше разрастается воронка, тем глубже в ней идет дифференциация на фации.
       

Разрастаясь и сливаясь вместе, группа карстовых воронок превращается в обширную карстовую котловину. Со своим рельефом, микроклиматом, почвами, растительностью и животным миром она образует особое природное целое. В ней имеется свой закономерно связанный и пространственно ограниченный комплекс фаций, т. е. здесь образовалось новое географическое урочище.
       

Молодая промоина на фации склона оврага так же является звеном, которое в будущем может превратиться в самостоятельный овраг — отвершек. Маленькие выдуи на пустынных песках представляют звено, из которого впоследствии может образоваться обширная котловина выдувания. Песчаный холмик, образованный из накопленного ветром песка у какого-либо куста, есть звено, из которого в дальнейшем может вырасти громадная дюна или бархан. Обычно звенья очень динамичны, и поэтому их изучение представляет большой интерес для географа-ландшафтоведа.
       

Итак, мы установили, что в результате непрерывного развития природные территориальные комплексы изменяются, усложняются, дифференцируются. Наиболее простым комплексом является фация. Когда образуется целый комплекс взаимосвязанных фаций, то возникает урочище. Территория, на которой образовалось несколько или много типически повторяющихся географических урочищ, представляет географический ландшафт.
       

Из сказанного выше ясно, что овраг может образовать одно урочище или целый ряд урочищ. Маленькая речная долина, пересекающая несколько ландшафтов, всегда на своем протяжении представляет систему сменяющих друг друга урочищ. Большая речная долина на своем протяжении образует ряд сменяющих друг друга ландшафтов. В пределах очень крупных речных долин, таких, как долины Волги, Оки, Камы и т. д., при ее поперечном пересечении мы встретим целую систему закономерно сменяющих друг друга ландшафтов.

Статья №14.

ЗАДАЧИ ИЗУЧЕНИЯ МОРФОЛОГИИ ЛАНДШАФТОВ

        География занимается изучением природных территориальных комплексов как больших, так и малых. Простым, и в этом смысле элементарным, комплексом является только фация. Все остальные — более сложны и состоят из комплексов более низкого ранга. Но какую бы территорию географ ни изучал, ему всегда необходимо разобраться в составляющих эту территорию комплексах. Заданный масштаб исследования определяет степень подробности, с которой будет проводиться исследование.
       

Географический ландшафт является основной территориальной единицей вовсе не потому, что он элементарен, т. е. просто устроен. Это — сложный природный комплекс, который состоит из множества более простых, связанных в определенную систему. Отсюда понятно, что тот, кто хочет изучить особенности ландшафта, понять его внутреннюю структуру и динамику, должен обязательно разобраться в слагающих его комплексах.
       

Пока что в природе удалось выделить только три категории природных территориальных комплексов, входящих в состав каждого географического ландшафта. Это: 1) фация Л.С. Берга — наиболее простой комплекс, 2) географическое урочище — более сложный комплекс, образованный из закономерного сочетания определенных фаций и 3) географическое звено —промежуточная стадия между фацией и урочищем, зарождающаяся внутри какой-либо фации. Это — более сложный, чем сама фация, комплекс, в котором уже ясно намечена дифференциация физико-географической среды (самостоятельные фации).
       

Однако в процессе наших полевых ландшафтных исследований оказалось не всегда возможным уложить все встречающиеся в ландшафте территориальные комплексы в узкую схему «фация — звено — урочище». Все эти морфологические единицы действительно имелись в любом ландшафте, но, по-видимому, есть еще и какие-то другие.
Так, например, ощущается необходимость выявления еще каких-то промежуточных единиц между фацией и урочищем. Их признаки нами пока совсем не уловлены.
       

Совсем недавно возникла необходимость строго различать среди мелких природных территориальных комплексов, прежде относимых нами к звеньям, две совершенно различные категории таких образований. К первой категории относятся «настоящие звенья», т. е. такие, которые имеют явную тенденцию в будущем превратиться в урочище (промоины на склонах оврагов, быстро растущие карстовые воронки, якутские термокарстовые западины, постелено превращающиеся в аласы и т. д.). Это те прогрессивные территориальные комплексы ландшафта, которые будут развиваться и в процессе развития усложняться. Но среди территориальных комплексов, которые раньше мы относили к звеньям, имеется и другая категория. Это «умирающие звенья», обреченные на исчезновение. К ним относятся, например, широко распространенные и весьма характерные для ландшафта окрестностей Красновидова небольшие (от 20 до 150 м в поперечнике) замкнутые западины, расположенные на ровной моренной поверхности. Они встречаются десятками и хорошо прослеживаются на аэрофотоснимках2. Одни из них до сих пор сохранили зеркало воды, другие уже превратились в мокрые сфагново-осоковые болота, третьи находятся на грани исчезновения и заняты сырыми лугами с кустами ивы, ольхи, березы и крушины. Эти «звенья» должны через некоторое время исчезнуть из ландшафта совсем. В настоящее время они являются его отживающими морфологическими единицами. Различать обе категории природных образований совершенно необходимо и чтобы было ясно, о чем идет речь—о «настоящих звеньях» или об «умирающих звеньях» — последним, очевидно, придется в дальнейшем придать какое-нибудь свое, особое, название.
       

Наконец, следует отметить, что кроме морфологических единиц, свойственных всем ландшафтам, будут несомненно найдены и такие, которые характерны только для определенных групп ландшафтов. Так, для нас представляется совершенно ясным, что морфология равнинных и горных ландшафтов существенно различна и что каждому представителю этих двух основных классов ландшафтов свойственны некоторые особые морфологические единицы. По-видимому, особенно много совершенно новых морфологических единиц будет найдено в горных ландшафтах, которые с этой точки зрения еще совсем не изучались3.

Статья №15.

О ХАРАКТЕРЕ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ ГРАНИЦ

        До самого последнего времени в географии существовало неправильное убеждение, что четких и ясных границ в природе нет, и что, наоборот, имеются лишь постепенные переходы от одного географического образования к другому. Основоположником этого ошибочного взгляда является немецкий географ Фридрих Ратцель. Аналогичные взгляды у нас в России высказывал В.П. Семенов-Тян-Шанский. В своей книге «Район и страна» он доказывает существование лишь «переходных зон» и строит целый ряд схем возможных переходов от одного территориального образования к другому.
       

Однако русские геоботаники давно уже установили, что вместе со сменой экологических условий растительные ассоциации последовательно и достаточно резко сменяют друг друга в пространстве. При этом граница между двумя соседними ассоциациями как бы приближается к линейной. Конечно, это явление не случайное и присущее не только одной растительности.
       

Географы, так же как и геоботаники, рассматривают любой фитоценоз не как нечто самодовлеющее и независимое целое, а лишь как неотъемлемую часть более сложного природного комплекса, куда входят: атмосфера, почва, подпочва, зооценоз и другие компоненты, — все они остаются на этом пространстве однородными. В этом смысле В. Н. Сукачев называет такой комплекс биогеоценозом.
       

Исходя из высказанных соображений, невозможно допустить такой случай, когда растительность изменяется, а все остальное остается неизменным. Очевидно, резкая смена фитоценозов лишь отражает происшедшую резкую смену всего природного комплекса, т. е. в данном случае растительность является лишь наиболее показательным индикатором объективно существующего в природе явления.
       

Наши исследования географических ландшафтов и их морфологических частей показали, что резкая смена фитоценозов действительно всегда сопровождается сменой и всех других компонентов географической среды. При этом оказалось, что заметные для невооруженного глаза изменения происходят на коротком расстоянии, измеряемом сантиметрами. Но если четкие и ясные, почти линейные границы имеют фации, то исследователю, хорошо изучившему слагающие какое-либо урочище фации, не представит никакого затруднения найти границу урочища. Так как географический ландшафт представляет собой территорию, на которой закономерно и типически повторяются несколько или много взаимосвязанных урочищ, то и границы ландшафта неизбежно окажутся линейными. 0днако до тех пор, пока не изучены морфологические единицы, составляющие какой-либо ландшафт, очертить его границы можно только весьма приближенно.