!!Экзамен зачет 2023 год / Тузов Реституция и защита приобретателя 2007

§ 11. Реституция владения

завладевшего ею путем противозаконных действий помимо воли собственника (титульного владельца), или у лица, к которому вещь поступила вследствие последующего ее отчуждения. Когда же вещь выбыла из владения собственника (титульного владельца) по недействительной сделке, для ее возврата, по мнению авторов заключения, должен применяться иск «из недействительности сделки», независимо от того, сохранилось ли у другой стороны спорное имущество. Если вещь сохранилась в натуре, интересы собственника (титульного владельца) будут защищены на основании п. 2 ст. 167 ГК путем возврата вещи его контрагентом; если не сохранилась – путем возмещения ее стоимости. Таким образом, для отграничения реституции владения от виндикации здесь также использован критерий воли: если лицо само передало вещь по недействительной сделке (т. е. утратило ее по собственной воле), то для истребования этой вещи применяется реституция, если же оно лишилось владения вопреки своему желанию, например потеряло вещь, или последняя была похищена, имущество подлежит возврату путем виндикационного иска. И только при условии, что имущество выбыло из владения собственника или иного титульного владельца в результате недействительной сделки с пороком воли, в которой собственник (титульный владелец) является потерпевшей стороной, а затем было приобретено третьим лицом, истец, как указано в заключении, может обратиться или с иском «из недействительности сделки» к своему контрагенту, или с виндикационным иском к приобретателю вещи.

Представленное решение вопроса, хотя и отличается строгостью и внутренней непротиворечивостью, не может быть признано правильным. Общее положение о виндикации, содержащееся в ст. 301 ГК, является простым и четким: «Собственник вправе истребовать свое имущество из чужого незаконного владения». Точка. Оно не говорит о том, как должно возникнуть незаконное владение, но лишь указывает на факт его незаконности. Способ выбытия вещи из обладания собственника – будь то самоуправство, случайное нахождение вещи в чужом имуществе или ее добровольная передача по недействительной сделке – сам по себе не имеет никакого значения для виндикационного иска1. Поэтому чтобы признать правомерным предложенное

1 Он имеет значение (а) лишь при последующем отчуждении имущества неуправомоченным лицом и (б) лишь в совокупности с иными элементами сложного факти-

131

Глава II. Реституционные отношения сторон недействительной сделки

разграничение реституции владения и виндикации, основанное на волевом критерии, необходимо было бы прежде всего доказать, что владение, основанное на недействительной сделке, не является владением незаконным. Иными словами, нужно было бы доказать, что такое владение имеет какое-то правовое основание, которое исключало бы его незаконность и, как следствие, применение виндикации.

Известно, однако, что незаконное владение – это фактическое обладание вещью без какого-либо титула, правового основания. Недействительная сделка, очевидно, не может быть титулом владения, поскольку не имеет юридической силы1. Поэтому нельзя согласться с цитированным выше суждением Д. М. Генкина о том, что в данном случае «имущество перешло в силу сделки», равно как и со сделанным им на этом основании выводом о том, что реституция является «своеобразным институтом и вытекает из договорной ответственности»2. Реституция владения, так же как и виндикация, представляет собой типичную меру защиты, и никак не связана с ответственностью, тем более договорной, так как сам договор недействителен.

Невозможно согласиться с Д. М. Генкиным и в том, что «требование реституции вытекает из недействительности сделки, а не из субъективного права собственности, как это имеет место при виндикации»3. Следует подчеркнуть, что из недействительности сделки

ческого состава, предусмотренного ст. 302 ГК, при наличии которых от факта добровольного выбытия имущества из владения собственника и лица, которому оно было вверено собственником, зависит ограничение виндикации и возникновение у приобретателя права собственности, о чем более подробно см. § 14 настоящей работы. Но в этом случае, строго говоря, речь уже и не идет о незаконном владении, а следовательно, и о наличии материального виндикационного притязания, предусмотренного ст. 301 ГК. Впрочем, независимо от того, рассматривается ли добросовестный приобретатель, у которого вещь не может быть виндицирована, как собственник или нет, это не колеблет тезиса об индифферентности самого по себе способа выбытия имущества из обладания собственника для виндикационного иска.

1Г. Н. Амфитеатров, говоря о видах незаконного владения, различал «владение, правовое основание которого порочно (например, владение, установленное в результате недействительной сделки)», и владение, не имеющее вообще никакого основания (Амфитеатров Г. Н. Иски собственников о возврате принадлежащего им имущества. М.: Юриздат, 1945. С. 6). Однако эти «оттенки» незаконного владения не влияют на его квалификацию как незаконного: в обоих случаях правовое основание (титул) владения просто отсутствует.

2Генкин Д. М. Указ. соч. С. 194.

3Там же. С. 193, 202.

132

§ 11. Реституция владения

как таковой еще ничего не «вытекает». Реституционное притязание появляется лишь в тот момент, когда по сделке производится предоставление, т. е. происходит неосновательное перемещение материальных благ, которое и выступает основанием возникновения права на реституцию. Что же касается субъективного права собственности, то оно является не основанием, а объектом защиты, причем как виндикационного, так в равной мере и реституционного правопритязания.

Данное обстоятельство следует учитывать и при определении предмета доказывания по соответствующему иску. Уже отмечалось, что реституция владения, как и виндикация, предполагает – за исключением упомянутых выше случаев, когда объектом защиты выступает не право, а интерес в спокойном владении – наличие прав стороны недействительной сделки на истребуемое в ее пользу имущество. Иногда, однако, полагают, что в случае предъявления виндикационного иска не нужно решать вопрос о действительности или недействительности той сделки, на которой ответчик основывает свое владение. Поскольку виндикационный иск носит вещный характер, писал Г. Н. Амфитеатров, «истец должен доказать здесь не то, что чужое владение незаконно, а то, что он – собственник, т. е. что утраченное им владение правомерно. Входить же в оценку той сделки, в результате которой спорная вещь оказалась в чужом владении, он не обязан. Сообразно этому ответчик должен доказать здесь не то, законна ли сделка… а то, является ли он добросовестным приобретателем…»1.

Вряд ли эти выводы соответствуют истинному положению дел. В виндикационном процессе истец должен доказать свое право собственности не только в прошлом, но и в настоящем2. Поэтому если ответчик по виндикационному иску ссылается в обоснование законности своего владения на сделку, по которой это владение было им получено, виндиканту неминуемо придется доказывать недействительность такой сделки, точно так же, как и в процессе о реституции.

Сдругой стороны, если сделка, на основании которой вещь находится

1Амфитеатров Г. Н. Иски собственников о возврате принадлежащего им имущества. С. 11.

2См.: Толстой Ю. К. Содержание и гражданско-правовая защита права собственности в СССР. С. 109.

133

Глава II. Реституционные отношения сторон недействительной сделки

у ответчика, действительна, последнему, вопреки мнению Г. Н. Амфитеатрова, вовсе незачем ссылаться на свою добросовестность, ибо его владение имеет законное основание – действительную сделку.

Иск о реституции точно так же, как и виндикационный, направлен на истребование имущества из чужого незаконного владения. Особенность состоит лишь в том, что само незаконное владение возникает здесь вследствие предоставления по недействительной сделке. Иными словами, если ответчик, возражая против иска, ссылается на то, что он получил имущество от истца по сделке, недействительность последней войдет в предмет доказывания в качестве своеобразного «отрицательного» факта, обосновывающего сохранение за истцом права собственности или иного права на вещь несмотря на отчуждение ее ответчику1.

3. Итак, владение, полученное по недействительной сделке, есть лишь один из случаев незаконного (беститульного) владения, а основание иска, как по ст. 167, так и по ст. 301 ГК, состоит в возникновении этого владения у ответчика. Вместе с тем, как уже было установлено, реституционное правоотношение является правоотношением обязательственным, виндикационный же иск со времен римского права традиционно классифицируется как вещный (actio in rem), поскольку может быть направлен против всякого, у кого без законных оснований находится вещь. В этом абсолютном характере виндикации также усматривают ее коренное отличие от реституции владения2. «…Требование из реституции3, – пишет, например, К. И. Скловский, – не имеет вещного характера, оно строго личное, относительное, т. е. относится только к сторонам недействительной сделки…»4

1Разумеется, если речь идет об оспоримой сделке, то доказать ее недействительность возможно лишь при условии, что эта сделка оспорена и аннулирована судом.

2См., напр.: Халфина Р. О. Право личной собственности граждан в СССР.

С.178 сл.; Скловский К. Защита владения при признании договора недействительным.

С.38; Ровный В. В. Эвикция: проблемы конкуренции исков и права собственности // Правоведение. 2000. № 5. С. 129 сл.; Игнатенко В. Н. Реализация обязательств из неосновательного обогащения // Правоведение. 2001. № 2. С. 92.

3Так автор, очевидно, обозначает требование о реституции. Это выражение некорректно, ибо из реституции никакого требования возникнуть не может: она является предметом требования, а не его основанием. Это все равно что сказать: «требование из возмещения вреда», «требование из виндикации», «требование из исполнения договора» и т. п.

4Скловский К. И. Собственность в гражданском праве. С. 105.

134

§ 11. Реституция владения

В заблуждение здесь, видимо, вводит двусмысленность термина «вещный иск», вследствие чего многими эта категория считается несовместимой с конструкцией обязательства. Не следует, однако, смешивать объект вещной защиты (вещное абсолютное право), от которого, собственно, и получил название вещный иск, со средством такой защиты (обязательственным правом). Право на виндикацию не может рассматриваться как абсолютное, обращенное против неопределенного круга лиц. Абсолютным является само право собственности, поскольку корреспондирует пассивной обязанности всех и каждого воздерживаться от его нарушения и потенциально охраняется от посягательств со стороны любого лица. Виндикационное же правоотношение, возникая лишь в момент нарушения права, противостоит обязанности строго определенного субъекта – незаконного владельца. Это правоотношение обладает всеми признаками обязательства: оно относительно, поскольку в каждый конкретный момент истребуемая вещь может находиться только у одного обязанного лица, а не у «всех и каждого»; в его содержании на первый план выступает обязанность незаконного владельца совершить положительное действие – выдать вещь, а интерес лица управомоченного не может быть удовлетворен его собственными действиями; ему предоставлено лишь право требовать выдачи вещи1.

1См.: Крашенинников Е. А. К теории права на иск. Ярославль, 1995. С. 31; он же.

Квопросу о виндикационных обязательствах // Развитие национальной государственности союзной республики на современном этапе. Киев, 1990. С. 154 слл.; Михайлич А. М. Указ. соч. С. 8 слл. – Конечно, если вообще право на защиту рассматривать в качестве одного из элементов субъективного права, одной из его функций, или же как само нарушенное субъективное право, но в особом, динамическом, «боевом» состоянии (см., напр.: Виндшейд. Учебник пандектного права. Т. 1: Общая часть. СПб., 1874. С. 91: «Притязание не есть особый вид права, а лишь одна из функций

права»; Агарков М. М. Указ. соч. С. 25 сл.; Гурвич М. А. Право на иск. М.; Л., 1949.

С.138–145; Генкин Д. М. Право собственности в СССР. С. 192), то и виндикационное притязание следовало бы признать элементом (функцией, состоянием) самого права собственности, а значит отнести к сфере абсолютных, вещных правоотношений. Правильной, однако, представляется другая точка зрения, согласно которой право на защиту есть самостоятельное субъективное право (притязание), возникающее в момент правонарушения и реализуемое в рамках особого относительного правоотношения – охранительного обязательства (см., напр.: Трубецкой Е. Н. Энциклопедия права. СПб.: Лань, 1998. С. 191; Осокина Г. Л. Право на защиту в исковом судопроизводстве (право на иск). Томск, 1990. С. 25–44; Крашенинников Е. А. К теории права на иск.

С.19–36; Гражданское право: Учебник / Под ред. А. П. Сергеева, Ю. К. Толстого. 3-е изд., перераб. и доп. Ч. 1. М.: Проспект, 1998. С. 281 [автор главы – А. П. Сергеев]).

135

Глава II. Реституционные отношения сторон недействительной сделки

В рамках виндикационного правоотношения реализуется охранительное право требования – притязание, а любое притязание, как известно, может быть только относительным1.

Будучи обязательственным, виндикационное притязание имеет, однако, ту особенность, что всецело зависит от судьбы охраняемого им вещного права и той вещи, которая выступает объектом последнего. Поэтому, если вещь погибает, выбывает из владения ответчика или существенно видоизменяется либо истец утрачивает право на нее, виндикация становится невозможной. Однако, как уже было показано, невозможно согласиться с мнением, будто бы, в отличие от виндикационного притязания, требование о реституции не исчезает при утрате вещи, а «просто преобразуется в требование о денежной компенсации»2. Требование о компенсации (компенсационной реституции), анализ которого предстоит ниже, является иным, самостоятельным притязанием, существенно отличным от требования о возврате переданной по недействительной сделке и сохранившейся в натуре вещи.

Итак, виндикационное притязание является строго личным (в смысле относительным), как и вообще всякое право требования.

Интересно отметить, что даже авторы, отрицающие обязательственную природу виндикационного притязания, вынуждены, тем не менее, признать его сходство с обязательственным правом требования и даже предлагают применять к нему по аналогии нормы обязательственного права (см., напр.: Виндшейд. Указ. соч. С. 93 сл.; Агарков М. М. Указ. соч. С. 25 сл.; Черепахин Б. Б. Виндикационные иски в советском праве // Учен. зап. Свердловского юридического института. Т. 1. Свердловск, 1945. С. 50, 66).

1Пытаясь оспорить данное положение, К. И. Скловский упоминает о некоем абсолютном, вещном притязании (см.: Скловский К. Некоторые проблемы реституции.

С.108 (сн. 1), 117), однако введение в оборот подобной категории требует теоретического обоснования, которого автор, к сожалению, не дает. Успех такого обоснования, равно как и вообще научной дискуссии, зависит, помимо прочего, и от аккуратности в цитировании сторонников противоположной точки зрения. Так, применительно к рассматриваемому вопросу автор оспаривает не тот тезис, который был выдвинут мной в действительности, – о том, что виндикационное притязание всегда является относительным (см.: Тузов Д. О. Реституция и виндикация: проблемы соотношения // Вестник ВАС РФ. 2002. № 3. С. 123 сл.), – а собственную весьма вольную его интерпретацию: «Вещно-правовой характер виндикационного иска, – пишет Скловский, – не исчезает, конечно, оттого, что он направляется против известного лица – владельца, как это представляется Д. Тузову, который настаивает на том, что виндикационное притязание становится из абсолютного относительным…» (курсив мой. – Д. Т.) (там же. С. 108, сн. 1).

2Скловский К. И. Собственность в гражданском праве. С. 105.

136

§ 11. Реституция владения

Другое дело, что оно как бы «следует» за вещью, т. е. пассивно легитимирует любого ее незаконного владельца: Ubi rem meam invenio, ibi vindico («Где мою вещь нахожу, там (ее) виндицирую»). Но требование о реституции именно потому и обращено к другой стороне сделки, что истребуемая вещь в данный момент находится у нее. Если же вещь выбывает из ее незаконного владения и переходит к другому лицу, вещный иск направляется уже против нового владельца1. Таким образом, реституция владения не имеет специфики, достаточной для ее отграничения от виндикации. Выделяясь лишь особым субъектным составом (субъектами реституционного правоотношения являются стороны недействительной сделки), она по своей природе представляет не что иное, как частный случай применения виндикации, обусловленный нахождением вещи у другой стороны.

Вывод о виндикационной природе обратного истребования переданной по недействительной сделке и сохранившейся в натуре вещи не является абсолютно новым. Это положение выдвигалось и ранее такими, например, цивилистами, как Е. А. Флейшиц2, Ю. К. Толстой3, Н. В. Рабинович4 и не так давно было воспроизведено также в учебнике гражданского права МГУ5. Однако в связи со

1При обозначении такого иска в российском праве не принято использовать термин «реституция», в отличие, например, от римского права (см., напр.: Ulp. 16 ad ed., D. 6, 1, 9: restituere rem).

2См.: Флейшиц Е. А. Указ. соч. С. 219 сл.

3См.: Толстой Ю. К. Содержание и гражданско-правовая защита права собственности в СССР. С. 114 сл.

4См.: Рабинович Н. В. Указ. соч. С. 114–117, 120, 128, 134, 152.

5См.: Гражданское право: Учебник / Отв. ред. Е. А. Суханов. 2-е изд. Т. II. Полутом 2. М., 2000. С. 459 (автор главы – В. С. Ем): «…Возможны варианты, при которых одной стороне в качестве неосновательно приобретенного по недействительной сделке должны быть возвращены вещи, определяемые родовыми признаками, деньги, имущественные права, а другой стороне – индивидуально-определенные вещи. В подобных случаях истребование индивидуально-определенной вещи подчиняется нормам о виндикации» (курсив мой. – Д. Т.). Однако в другом томе нового издания этого же учебника тот же автор утверждает прямо противоположное: «При осуществлении права требования возврата индивидуально-определенной вещи и исполнении одноименной обязанности субъекты недействительной сделки должны руководствоваться непосредственно нормой п. 2 ст. 167 ГК» (Гражданское право / Отв. ред. Е. А. Суханов. 3-е изд. Т. I. М., 2004. С. 510). Критикуя, далее, отстаиваемую мной позицию о виндикационном характере реституции владения, В. С. Ем добавляет: «В результате этого необоснованно смешиваются сферы действия вещных и обязательственных исков и появляется возможность “конкуренции исков”, несвойственная российскому

137

Глава II. Реституционные отношения сторон недействительной сделки

все большей вульгаризацией представлений о реституции в советской и особенно постсоветской цивилистической доктрине, один из представителей которой, не приведя против данного взгляда ни одного веского аргумента, охарактеризовал его как «наиболее примитивные и отсталые юридические представления»1, потребовалось вновь вернуться к этому вопросу и еще раз, возможно слишком подробно, обосновать изложенную выше концепцию реституции владения.

§ 12. КОМПЕНСАЦИОННАЯ РЕСТИТУЦИЯ

Выяснив природу реституционного обязательства, направленного на истребование индивидуально-определенной вещи (реституция владения), обратимся ко второй разновидности реституции – компенсационной, состоящей в возмещении стоимости полученного по недействительной сделке в деньгах.

Такое обязательство, денежное по своему предмету, возникает прежде всего тогда, когда переданная по недействительной сделке вещь не сохранилась у получателя либо предоставление выразилось не в передаче вещи, а в выполнении работ или оказании услуг. Заметим, что в п. 2 ст. 167 ГК обязанность по возмещению стоимости полученного в деньгах при невозможности его возврата в натуре внешне сформулирована как безусловная, не зависящая от вины стороны недействительной сделки или каких-либо иных обстоятельств. Это также зачастую служит основанием для объявления рес-

и в целом континентальному праву» (там же, сн. 1). Подобный вывод не согласуется со всем сказанным выше, а также с изложенным мной в другой работе, на которую ссылается автор (Тузов Д. О. Реституция и реституционные правоотношения в гражданском праве России. С. 232–245), о природе виндикационного притязания и о соотношении между виндикацией и реституцией владения. Ибо если между ними констатируется тождество, то о какой конкуренции исков может идти речь? Вспомним также о том, как решается вопрос о возврате сохранившихся в натуре вещей, переданных по недействительным сделкам, в зарубежном, в том числе континентальном, праве (см. выше, § 7), которому, как справедливо указывает В. С. Ем, конкуренция исков «не свойственна», но которому так же чуждо представление о реституции как каком-то особом средстве для возврата сторонам недействительной сделки сделанных ими предоставлений.

1 Скловский К. Некоторые проблемы реституции. С. 110.

138

§ 12. Компенсационная реституция

титуции самостоятельным охранительным средством, стоящим вне системы классических гражданско-правовых способов защиты. На практике такое толкование может приводить к применению компенсационной реституции без учета фундаментальных цивилистических принципов, определяющих бремя несения риска случайной гибели или повреждения имущества, устанавливающих основания и условия гражданско-правовой ответственности и др.1 Но является ли обязанность компенсировать стоимость полученного в деньгах действительно безусловной?

Думается, что нет. Наличие этой обязанности не вызывает сомнений в тех случаях, когда невозможность натуральной реституции сопряжена с возникновением на стороне получателя имущественной выгоды, состоящей либо в неосновательном получении имущества (если, например, вещь, подлежащая возврату, возмездно отчуждена третьему лицу), либо в его неосновательном сбережении (например, если вещь потреблена самим получателем). В этой части реституционное правоотношение принимает форму обязательства из неосновательного обогащения, и объем реституции должен определяться размером обогащения получателя2. Такой вывод следует из того, что в рас-

1Ср.: Тузов Д. О. Реституция в гражданском праве: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Томск, 1999. С. 16: «Если исходить из буквального смысла п. 2 ст. 167 ГК, устанавливающего, что при невозможности возврата полученного по недействительной сделке в натуре возмещению подлежит его стоимость в деньгах, компенсационная реституция предстает как безусловная обязанность получателя возместить другой стороне недействительной сделки реальный ущерб, вызванный невозможностью возврата полученного, независимо от того, в результате чьих действий и по чьей вине наступила эта невозможность. Но такое понимание реституции противоречит основным началам гражданского права, игнорирует правила о бремени несения риска случайной гибели вещи (ст. 211 ГК) и об ответственности за невозможность исполнения обязательства (п. 1 ст. 416 ГК), а потому, конечно же, неприемлемо. Совершенно ясно, что

п.2 ст. 167 ГК не может применяться изолированно, вне связи с другими нормами». Этот фрагмент практически дословно, но без какой-либо ссылки на источник заимствования воспроизводит в своей докторской диссертации Ю. П. Егоров (см.: Егоров Ю. П. Указ. автореф. С. 43; он же. Правовой режим сделок как средств индивидуального регулирования. Новосибирск: Наука, 2004. С. 311 сл.). Подобные факты, все чаще встречающиеся в нашей цивилистической литературе, не могут не тревожить.

2См. также: Флейшиц Е. А. Указ. соч. С. 220, 223, 225; Толстой Ю. К. Содержание

и гражданско-правовая защита права собственности в СССР. С. 114 сл; Рабинович Н. В. Указ. соч. С. 114 сл., 117, 129 сл., 152. То, что отношения сторон ничтожной сделки «регулируются правилами о неосновательном обогащении», отмечает также А. П. Сергеев (Сергеев А. П. Указ. соч. С. 18). Остается, однако, непонятным: почему

139

Глава II. Реституционные отношения сторон недействительной сделки

сматриваемой ситуации невозможно обнаружить каких-либо отличий реституционного обязательства от кондикционного.

Не столь однозначно решение вопроса о денежной компенсации, если получатель никак не обогатился (например, вещь погибла или похищена) либо размер его обогащения оказался ниже стоимости полученного. При буквальном толковании п. 2 ст. 167 ГК получается, что и в этом случае он обязан произвести компенсацию своему контрагенту в полном объеме, независимо от того, по какой причине наступила невозможность возврата полученного и есть ли в этом его вина. Но если такое положение, по-видимому, справедливо в отношении лица, сознательно заключившего сделку с несовершеннолетним или недееспособным либо использовавшего при заключении сделки насилие, угрозы, обман и т. п.1, то этого же нельзя сказать применительно к иным ситуациям, особенно если речь идет об утрате вещи самим несовершеннолетним или недееспособным. Безусловное возложение на получателя обязанности возместить стоимость полученного противоречило бы цели соответствующих норм, призванных ограждать интересы более слабой стороны в сделке, а при равном положении сторон было бы не всегда обоснованным с точки зрения баланса их интересов. Очевидно, здесь необходим строго дифференцированный подход, учитывающий все значимые для установления подобной обязанности обстоятельства. Какими же должны быть критерии такого подхода? Каково значение причин, в силу которых наступает невозможность возврата полученного в натуре?

При ответе на эти вопросы исходить следует из того, что практически любое денежное возмещение, если оно не составляет регулятивной обязанности (например, обязанности страховщика по договору страхования) или не направлено на возврат неосновательного обогащения, является мерой ответственности и должно иметь те или иные субъективные основания2. В противном случае обосновать

только ничтожной (но не оспоримой) сделки и почему только о неосновательном обогащении (но не о виндикации)?

1Помимо компенсации стоимости вещи такой контрагент обязан также возместить потерпевшему всякий иной реальный ущерб, возникший у него в связи с совершением сделки, ее исполнением или подготовкой к исполнению (его принятию) либо реституцией (ст. 171, 172, 175–177, 179 ГК).

2Не является исключением и возмещение вреда независимо от вины причинителя (см., напр., ст. 1079 ГК). Хотя в доктрине оно не всегда признается ответственно-

140