из электронной библиотеки / 154096843674779.pdf

государственной власти, местного самоуправления и бюджетных учреждений в субъектах Южного федерального округа» (2006 г.) и «Проблемы обеспечения жильем молодых семей в Ростовской области» (2005 г.)

Научная новизна исследования состоит в выявлении стратегий группового эгоизма и обусловленного им влияния на структурные и институциональные изменения, а также на идентификационные модели и ценностные ориентации россиян. Она может быть выражена следующим образом:

−дана социологическая характеристика группового эгоизма как производства и воспроизводства форм социального взаимодействия, направленного на приоритеты групповых интересов над общественными и неравный доступ к социальным ресурсам;

−описан групповой эгоизм в контексте актуализации социальных диспозиций группового превосходства и групповой эксклюзии;

−охарактеризована специфика группового эгоизма в российском обществе, связанная с разрушением государствоцентрической матрицы социальных отношений и неразвитостью навыков социальной самоорганизации;

−рассмотрено воспроизводство группового эгоизма в условиях узких структурных возможностей, изменения социальностатусных позиций к социально-имущественной дифференциации;

−охарактеризовано влияние и закрепление группового эгоизма в социальной мобильности российского общества;

−раскрыто значение группового эгоизма как функциональной альтернативы дисфункциональному состоянию социальных институтов;

−отмечено влияние группового эгоизма на выбор идентификационной модели «социального недоопределения» и присоединения к успешно адаптированным группам;

−проанализирована роль группового эгоизма в деиерархизации ценностей и переходе к прагматическим установкам;

−определено влияние группового эгоизма на культурный диссонанс, совмещение традиционных и рыночных ценностей для позитивного группового самочувствия;

−рассмотрены замещающие функции группового эгоизма в условиях дефицита социального доверия, актуализма, обоснования и реализации краткосрочных групповых целей;

−предложены пути преодоления группового эгоизма, связанные с формированием каналов согласования общественных и групповых интересов и легитимацией социального порядка.

11

На защиту выносятся следующие положения:

1.Групповой эгоизм с одной стороны воспроизводится в асимметричной системе социального взаимодействия «господствующих» и «аутсайдерских социальных групп» при неравенстве доступа к экономическим, властным и символическим ресурсам, а с другой стороны это имманентное качество любой группы. Групповой эгоизм сегментируется в «коллективных представлениях» о социальном неравенстве, как коллективном групповом стремлении, и неуверенности и нежелании группы в достижении личных и групповых целей легитимными способами.

2.В диспозиционной парадигме групповой эгоизм интерпретируется как актуализация социальных и культурных диспозиций, связанных с делением на «свои» и «чужие группы», а также логикой присоединения к доминирующим группам с целью получения или сохранения собственных групповых выгод. Поведенческие стратегии реализуются с целью «группового превосходства» путем усиления групповых ресурсов игрой «не по правилам» и удлинения социальной дистанции с другими социальными группами и слоями.

3.Групповой эгоизм в российском обществе является следствием социоструктурного и институционального изломов, перехода

группового взаимодействия в состояние «неинституциональной автономности» и неструктурированности групповых интересов. В социологическом измерении

групповой эгоизм является способом презентации и реализации интересов на основе присвоения институциональных ресурсов и представления частных интересов как общесоциальных. Векторность группового эгоизма определяется доступностью группы к социальным ресурсам, развитостью социальных практик присвоения и степенью инструментализации жизненных ценностей. Поэтому наиболее адекватным представляется конструкт «трансформационного» поведения, включающий социальнодифференцирующие и социально-идентификационные индикаторы направленные на продуцирование различий, социальных фильтров и барьеров во взаимодействии с другими социальными группами.

4. Социальная дифференциация в российском обществе основывается на доминировании социально-имущественного расслоения, замещении образовательного и профессионального статусов «досоциальными» отношениями, что создает ситуацию конкуренции за социально-групповые привилегии «избыточности» социальных обязательств и оптимизации групповых стратегий путем перевода «ресурсов общества» в индивидуальную собственность, перемещения групповых

12

усилий на производство и воспроизводство социальных различий с целью формирования социальных сегментов.

5.Доминирование в российском обществе нисходящей социальной мобильности над восходящей обеспечивается социальными фильтрами со стороны высокостатусных социальных групп, которые для сохранения «преимуществ» практикуют социальную консолидацию по отношению к базисным группам населения; негативизм базисных групп к использованию социально-инновационного потенциала определяется позицией социального клиентелизма и социального исключения. Таким образом, групповой эгоизм, как ориентация на «внутригрупповую мобильность» и создание «стартовых условий» для «своей группы», усиливает социальную дезинтеграцию общества.

6.Групповой эгоизм выступает функциональной альтернативой деятельности официальных социальных институтов, так как их функционирование определяется инерционностью и расхождением с существующими неформальными практиками. Поэтому групповой эгоизм является каналом «приспособления» социальных институтов к потребностям определенных социальных групп, использующих институциональные ресурсы посредством «привлечения» или давления на другие социальные группы и государство. Функциональная альтернатива характеризуется «мутацией» социальных институтов, переводом их деятельности в режим «благоприятствования» группаммонополистам.

7.Идентификационный выбор в российском обществе определяется предпочтением символических идентичностей, гражданским недоопределением и гипертрофированностью формулы «быть как все» в социальном взаимодействии. Выбор по формуле группового эгоизма предполагает присоединение к позитивной референтной группе на условиях приверженности групповым нормам и ценностям в ущерб общенациональной и гражданской идентичностям. При диффузности общенациональной идентичности, групповой эгоизм обеспечивает осознание принадлежности к «своей группе», создавая пространство безопасности путем дистанцирования и изоляции от других групп и обращения к обществу как ресурсной базе без отождествления с определенными общенациональными или символическими общностями, предполагающими подчиненность образов «группы» коллективному «Мы».

13

8.Групповой эгоизм представляется формой перехода от общества, где декларировались тотальный коллективизм, безусловное подчинение целям государства или коллектива к обществу, где превалируют «интересы групп». В условиях существования «двойной морали» и «травмированного сознания», привычки действовать по формуле «официального комформизма» и «жить для себя» в «досоциальных» структурах, групповой эгоизм является «естественной» формой презентации и демонстрации интересов путем «досоциального» и «внесоциального» воздействия на общество. Групповой эгоизм является выражением «плюрализма ценностей» при их деиерархизации и господстве прагматизма, использующего ценности как маркер разделения на «чужих» и «своих».

9.В российском обществе господствует культурный диссонанс, так как ни одна из социальных групп не представляла образец рыночной культуры в советском обществе, и освоение достиженческих принципов и норм происходит через групповое давление, обособление от других групп. В групповом эгоизме, несмотря на декларированное одобрение традиционных ценностей, прослеживается ориентированность на достижение, что имеет позитивное значение для расставания с социальным патернализмом, но одновременно воспроизводится «социальный» актуализм, негативное отношение к цивилизованным способам достижения взаимных социальных обязательств.

10.Социальное доверие дефицитно в российском обществе по трем причинам. Во-первых, ни одна из социальных или государственных структур не может стабильно претендовать на роль референтной, скорее идентификация происходит по социально-ностальгической или негативной мотивации. Вовторых, уверенность в себе, которую испытывает большинство россиян, так же как и низкая вероятность повлиять на события» воспроизводят стремление к ограничению доверия «близким кругом» или «своей группой». В-третьих, социальное доверие ассоциируется с негативным опытом прошлого, и социальный цинизм является условием «более или менее успешной адаптации». Поэтому групповой эгоизм воспроизводит «доверие» к государству, как «нейтральному» к групповым интересам и «ответственному» за социальные обязательства, при этом блокируя установление даже минимальных формальноправовых границ социального доверия.

11.Преодоление группового эгоизма представлено совокупным эффектом изменений структурного, институционального,

14

социально-ценностного характера. Развитие сетей социального взаимодействия связано с горизонтальным социальным контролем и достижением баланса групповых и общесоциальных интересов. Независимые социальные институты, как каналы согласования интересов, не могут возникнуть из внесоциального принуждения. Наиболее вероятно использование авторитета государства и потенциала корпоративных структур, которые, несмотря на риск элитных интересов, ориентированы на модернизацию социальных отношений и реализацию возможностей социальной мобильности. Перспективен перевод групповых ценностей на индивидуальные, связанный с воспроизводством и применением правовых норм, уровнем активности, так как привыкание к правовым нормам означает делегитимацию неформальных практик и модификацию групп «негативной солидарности» в гражданские ассоциации.

Теоретическая значимость работы. Во-первых, разработка концептуальных основ группового эгоизма в российском обществе представляет вклад в развитие теории социальной транзиции. Во-вторых, автором обоснованы методологические критерии исследования группового эгоизма, что имеет значение для теоретической реконструкции сдвигов в общественном сознании и поведении россиян.

Практическая значимость исследования состоит в возможности использования содержащихся в нем положений и выводов для разработки концепции государственной политики в социальной сфере, повышения качества управления социальными процессами и реализации определенных политико-правовых и социально-институциональных изменений с целью достижения баланса государственных, общенациональных, групповых интересов в различных сферах социальной жизни, при разработке программ социологического исследования по проблемам группового эгоизма.

Апробация работы. Основные положения и выводы диссертационного исследования докладывались и обсуждались на III Российском философском конгрессе «Рационализм и культура на пороге третьего тысячелетия» (Ростов-на-Дону, 2002), II Всероссийском социологическом конгрессе «Российское общество и социология в XXI веке: социологические вызовы и альтернативы» (Москва, 2003), всероссийских конференциях «Вертикаль власти: проблемы оптимизации воздействия федерального, регионального и местного уровней власти в современной России» (Ростов-на-Дону, 2001), «Становление нового социального порядка в России» (Краснодар, 2001), «Пути формирования гражданского общества в полиэтничном Южнороссийском регионе» (Ростов-на-Дону, 2001), «Цивилизация и человек: проблемы развития»

15

(Ростов-на-Дону, 2001), «Социальный порядок и толерантность» (Краснодар, 2002), «Федеративные отношения на Юге России» (Ростов-на- Дону, 2003), на международной конференции «Роль идеологии в трансформационных процессах в России: общенациональный и региональный аспекты» (Ростов-на-Дону, 2006), на III Всероссийском социологическом конгрессе «Глобализация и социальные изменения в современной России» (Москва, 2006), на региональных конференциях и научно-практических семинарах кафедры социологии, политологии и права Института по переподготовке и повышению квалификации преподавателей гуманитарных и социальных наук при Ростовском государственном университете (1999-2006 гг.)

По теме диссертационного исследования разработан и читается спецкурс на отделении «Регионоведение» Южного федерального университета.

Всего автор имеет 37 публикаций, в том числе непосредственно по теме диссертационного исследования 18 научных работ, общим объемом 31,85 п.л.

Структура диссертации. Работа состоит из введения, четырех глав, включающих одиннадцать параграфов, заключения и списка научной литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении дается обоснование актуальности темы диссертации, раскрывается степень ее научной разработанности, ставится цель исследования и определяются его задачи, формулируются научная новизна и положения, выносимые на защиту.

Глава 1 «Теоретико-методологические подходы исследования группового эгоизма» посвящена выбору теоретико-методологического конструкта исследования на основе анализа существующих подходов к проблеме группового эгоизма в российском обществе, экспликации понятия «групповой эгоизм» в системе социологического знания, а также обоснованию применения к исследованию проблематики группового эгоизма социологического инструментария.

В параграфе 1.1 «Групповой эгоизм в воспроизводстве социальных отношений» автор подвергает анализу значение группового эгоизма в воспроизводстве социальных отношений, выявление его влияния на иерархию социальных отношений в российском обществе.

Подчеркивается, что в работах классиков социологии О. Конта, Э. Дюркгейма, Г. Тарда прослеживается стремление ускорить социальный прогресс при помощи объективного социального знания и социального проектирования. XIX в., на фоне которого возникли социологические науки, был знаком триумфа науки и веры в возможность преодоления

16

эгоистических предрассудков цивилизованным мировоззрением. Такие традиции не только давали сильные «козыри» гражданским ассоциациям, но и ставили их в затруднительное положение, поскольку социология, претендуя на социальное знание, рассматривала групповой эгоизм не как нечто субъективное, воплощенное в ментальности человека, а производное от социальной структуры, социальных отношений.

В исследовании Э. Дюркгейма групповой эгоизм определяется «нормальным» в социально дифференцированном обществе, обществе с ярко выраженными социальными и культурными различиями, и задача состоит в согласовании его крайностей и приведении в состояние «умеренности», готовности к социальному самосознанию для достижения социальной стабильности. Общество сталкивается с фактами группового эгоизма в двух формах:

−традиционных правил и норм поведения, оформленных в виде правовых и моральных норм; −включение в социальные и территориальные группы форм общественной консолидации.

Уже из того, что «группа думает, чувствует, действует, совершенно понятно, что это сделают ее члены, если бы они были разобщены»1, следует, что групповой эгоизм не является продолжением эгоизма входящих в группу индивидов, что он имеет социальный смысл.

Автор считает, что для Э. Дюркгейма групповой эгоизм относится к коллективным представлениям о месте группы в обществе и ее успехах. Достигнутая определенность отмечается в возникновении элитных правил, выраженных в стремлении группового превосходства и дистанции по отношению к «чужим». Дюркгейм признает, что человек, чтобы присоединиться к группе, не может относиться одинаково ко всем без предубеждения: собственная группа для того, чтобы индивид ощущал себя ее членом, дает осознание определенных социальных и социальнопсихологических принципов, так же как и доверие к членам своей группы должно быть выше, чем к другим, или, по крайней мере, основываться на том, что они «не хуже других». Групповой эгоизм предполагает, что другие группы также устремлены на применение группового превосходства, и ни одна группа не может выражать «общесоциальную волю» и быть инклюзивной, принятой и открытой для всех членов общества.

Групповой эгоизм проявляется по Дюркгейму:

1)стремлением к «переносу» значений коллективности, доверенности на автономные групповые представления и, следовательно, «избирательности» группового воззрения;

2)подавлением инициативы и ограничением способностей членов группы с целью ее жесткой безоговорочной консолидации;

1 Дюркгейм Э. Метод сознания. Киев, 1998. С. 91.

17

3)интерпретацией и ограничением социальных и моральных приемов и норм по отношению к «чужим»;

4)использованием преимуществ разделения труда, включенного в групповые усилия;

5)кодом внутригрупповых отношений и неизбежностью принуждения по отношению к другим группам.

В работах М. Вебера групповой эгоизм классифицируется по схеме социального поведения. На наш взгляд, Вебер отрицает его отношение к традиционному поведению. Если исходным полагать поведение индивида или группы индивидов, то групповой эгоизм является социальным поведением, так как индивиды руководствуются определенным смыслом. В групповом эгоизме содержится два признака социального поведения: а) субъективная мотивация группы; б) ориентация на других.

Консолидация индивидуальности реализует схему группового эгоизма, так как выбирает в точке отсчета «собственную выгоду или пользу», что вписывается в рациональность, но имеет противоположную традицию, как обязательству жить «интересами общества». Согласно Веберу, традиционное поведение ориентируется на трансцендентальные схемы, в то время как групповой эгоизм поддерживается префекционными целями и не содержит легитимных форм. В групповом эгоизме доминируют эгалитарные установки, т. е. все индивиды действуют эгоистически и их претензии равны. Поэтому конфликты в обществе воспроизводятся возможностью осуществления потенциала группового эгоизма. Побеждает та группа, которая престижна, выигрывает путем максимального соблюдения формальных инструкций, защищающих групповые интересы. Если обратиться к веберовскому анализу бюрократии, то нельзя не признать, что групповой эгоизм этого социальнопрофессионального слоя выражается в «стимуляции доминирования», интеграции, так как благодаря такому поведенческому коду бюрократия наибольшим способом удовлетворяет свои групповые потребности и переводит влияние на другие социальные группы.

Выявлено, что под условиями группового эгоизма Т. Парсонс понимает:

1)взаимообмен между системами, когда ослабление социетальных и культурных идентичностей приводит к их иррационализации, замещению;

2)неадекватность поведенческих кодов и символической интеграции, что порождает поиск институциональных форм стабильности;

3)нарушения в социальных системах, дисбаланс между

социальными ценностями, нормами, ролями и ожиданиями. Коллектив, которому присущи целедостиженческие функции, может

занимать позицию группового эгоизма, если ценности и нормы кажутся

18

«неудобными» или «абстрактными» для достижения конкретных целей. Тогда члены коллектива, сохраняя определенный статус, стремятся к наращиванию или сохранению адаптивного потенциала отклонением от норм, не вызывающих эффекта целедостижения. Парсонс полагает, что в современном обществе групповой эгоизм связан с неадекватностью социальных ценностей и норм в условиях по выполнению целедостиженческой функции коллектива. Если коллектив не способен «определять себя» в позиции своих членов, они обращаются к другой референтной группе или вырабатывают позицию адаптации, направленной на внедрение собственных групповых норм и отклонение существующих правил группового взаимодействия. Коллектив так и не находится под абсолютным социальным контролем, так как существует множество сфер, которые не подпадают под действие социальных и профессиональных норм.

Итак, классическая социологическая мысль определяет групповой эгоизм, как отклонение от социальной интеграции, социальной идентификации, указывает на реальное девиантное давление принципов, которые содержат групповой эгоизм. Его «естественность» выводится из состояния общественных отношений, отрицания цели успеха в легитимной институциональной форме. Ориентация общества на эгоистическую деятельность, бессилие публичного права и отношение к обществу как «гаранту социальных благ» воспроизводит групповой эгоизм как общественные отношения и тип социального поведения. В классическом подходе к групповому эгоизму прослеживается стремление изгнать, табуировать в общественных отношениях групповой эгоизм, связав преодоление с более справедливым, социально гармоничным обществом, функциональностью социальных институтов и расширением структурных возможностей. Очевидно, что групповой эгоизм привлекает внимание и его существованием, как выбором, установкой в деятельности и поведении людей, в которых структурные ограничения не являются определяющими.

В параграфе 1.2 «Субъектность группового эгоизма» содержится обоснование положения субъектности группового эгоизма как диспозиций акторов социальных отношений в процессе социального взаимодействия.

Выявлено, что групповой эгоизм в работах П. Бурдье, Э. Гидденса, У. Бека не может быть описан объектно, как результат воздействия социальных структур на поведение индивидов. Недовольный социологическим объективизмом П. Бурдье указывает на пагубное заблуждение выдавать «логичные вещи за логику вещей»2. Не менее бесполезным оказывается и социальный бихевиоризм, сводящий групповой эгоизм к игре высших инстинктов, выбору в условиях непорядка и беспорядка.

2 Бурдье П. Начала. М., 1994. С. 96.

19

В неклассической парадигме групповой эгоизм, являясь реализацией определенных социальных и культурных диспозиций, воспроизводится в интерпретации социальных структур, конструировании упорядоченных реальностей, обоснованно предпочитает существование, идентичность и безопасность групп. Групповой эгоизм выполняет роль «страховки» в неординарной ситуации, когда группа, как и ее члены, не обладает интеллектуальными и временными ресурсами, чтобы «распознать» ситуацию. Интересы группы являются «якорем» в новой незнакомой действительности. Группа, которой приходится осваивать новое поле деятельности или взаимодействовать с представителями групп, которые более успешны в данных видах деятельности, использует свой эгоизм как в целях группового самоутверждения, так и коллективной самозащиты. Чтобы ни говорилось о сотрудничестве групп, реальностью является то, что поле – это поле борьбы, соотношения между доминируемыми и доминирующими. Критикуя субстанционализм в понимании групп, Бурдье отталкивается от представления группового эгоизма, упрощающего групповое сознание, позволяющего в условиях неопределенности, неясности позиций поддерживать конкуренцию. Очевидно, что Бурдье рассматривает групповой эгоизм с обеих точек зрения, а именно – как

1)следствие усвоенного социального опыта, опоры на прошлое;

2)поиск будущего, определение перспектив достижения определенных групповых целей.

Автор считает, что в исследуемом теоретико-методологическом конструкте групповой эгоизм относится к реальности «второго порядка», символической матрицы поведения, которая связана с социальной технологией, теми позициями, которые занимают агенты в распределении социальных ресурсов. Являясь актуализацией социальных диспозиций, действием в рамках определенной социальной траектории, поведенческие стратегии основываются на выборе правил, адаптивных концепций социальной ситуации. Можно предположить, что групповой эгоизм соответствует:

1)способности агентов конструировать социальный мир через упорядоченность «Я-образа»;

2)типам социальных практик, направленных на поддержание социальной дистанции;

3)диспозиции «самополагания», которая осмысливает и

воспринимает мир с позиции удовлетворения «Я».

Как считает Э. Гидденс, «деятельность – это неуправляемый процесс, своего рода поток, в котором рефлексивный мониторинг или сознательное отслеживание деятельности своих действий и действий окружающих составляет основу контроля»3. Согласно данному определению, групповой эгоизм можно представить действием, акторами

3 Гидденс Э. Устроение общества. М., 2003. С. 49.

20