Комментарии

Александр Анатольевич Кузнецов

кандидат юридических наук, магистр юриспруденции (РШЧП)

Новая жизнь1 российского корпоративного права

и ограничения на отчуждение доли (акций)

Комментарий к определению Судебной коллегии по экономическим спорам

ВС РФ от 11.06.2020 № 306-ЭС19-24912

В статье комментируется одно из наиболее резонансных определений ВС РФ в сфере корпоративного права за последнее время. В частности, обсуждается значение этого судебного акта для определения пределов диспозитивности корпоративного законодательства, а также применимости норм о договоре товарищества к хозяйственным обществам.

Ключевые слова: корпоративное право, распоряжение долями (акциями), преимущественное право, хозяйственные общества, товарищество

1Довольно символично, что название общества«Я а Тормыш», решение общего собрания которого оспаривалось в комментируемом деле, в переводе с татарского языка (как подсказал А.И. Шайдуллин) означает «новая жизнь».

4

Комментарии

Alexander Kuznetsov

PhD in Law, Master of Jurisprudence (Russian School of Private Law)

New Life of Russian Corporate Law and Restrictions on Disposal of Shares (Stock)

Case Comment to the Judgment of the Chamber for Commercial Disputes of the SC RF No. 306-ЭС19-24912, 11 June 2020

The article comments on one of the most important recent judgments of the Russian Supreme Court in the sphere of corporate law. In particular, it discusses the significance of the Court’s opinion for determining the limits of freedom in the context of corporate legislation, as well as the applicability of the rules on partnership agreement to business companies.

Keywords: corporate law, transfer of shares, pre-emptive right, business companies, partnership

Комментируемое определение Верховного Суда РФ примечательно в отношении как спектра и фундаментальности затронутых вопросов, так и содержания предложенных ответов, учитывая довольно скромную фабулу и заявляемые

сторонами спора на всех этапах дела аргументы. На наш взгляд, это демонстрирует желание Верховного Суда РФ выполнять функции не просто еще одной ординарной инстанции, но институции, развивающей право, как это делают высшие суды в иных европейских странах.

Истец обратился в суд с требованием об обязании общества выкупить принадлежащую ему долю в уставном капитале этого общества в связи с отказом дать согласие на отчуждение доли третьим лицам и одновременно о признании недействительным положения устава об установлении цены реализации доли (при использовании преимущественного права ее приобретения) в размере ее номинальной стоимости. В обоснование своих требований истец утверждал, что новая редакция устава противоречит закону, а также была принята вопреки воле истца.

Решением суда первой инстанции, оставленным без изменения постановлениями судов апелляционной и кассационной инстанций, в удовлетворении требований было отказано. Суды при этом исходили из того, что обсуждаемая редакция устава была одобрена решением собрания, которое отдельно не оспорено, не было установлено также и процедурных нарушений при проведении этого собрания.

Относительно законности положения устава судами отмечено, что установление в качестве заранее определенной цены номинальной стоимости доли не противоречит Федеральному закону от 08.02.1998 № 14-ФЗ «Об обществах с ограниченной ответственностью» (далее — Закон об ООО). По мнению судов, поскольку истец несколько раз обращался к обществу с предложениями о продажи части доли и доли в уставном капитале по цене, не соответствующей номинальной стоимости доли истца, ни общество, ни остальные участники не обязаны были приобретать их по такой цене.

5

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

Дополнительно суды сослались на то, что законность проведения общего собрания была подтверждена решением районного суда, который прекратил в отношении общества административное дело в связи с отсутствием административного правонарушения, предусмотренного ч. 11 ст. 15.23.1 КоАП РФ (предметом административного дела были нарушения, связанные с проведением общего собрания, на котором была утверждена новая редакция устава).

Принимая во внимание вышеуказанное, суды пришли к выводу, что участники общества отказ от приобретения доли истца в уставном капитале по номинальной стоимости не выразили, соответственно, у истца не возникло право на обращение с требованием к обществу о приобретении принадлежащей ему доли в соответствии с п. 2 ст. 23 Закона об ООО.

Верховный Суд РФ все состоявшиеся судебные акты отменил, дело отправил на новое рассмотрение, основываясь на следующих тезисах:

1)устав является по существу товарищеским соглашением и сделкой, к которой применимы правила о сделках, в том числе о решениях собраний;

2)раз устав был утвержден решением собрания, то оспаривание устава предполагает оспаривание такого решения;

3)к решениям собрания применимы общие положения о сделках, в том числе такое основание ничтожности, как противоречие существу законодательного регулирования;

4)несмотря на наличие общей презумпции диспозитивности в регулировании общества с ограниченной ответственностью, в данном случае положения устава вступили в противоречие с существом законодательного регулирования, согласно которому недопустима ситуация, при которой участнику долгосрочно запрещается выход из общества без возможности возврата своих инвестиций. В связи с этим положение устава общества о закреплении заранее установленной цены покупки доли, существенно отличающейся от ее рыночной стоимости (по сути, рыночная стоимость в таком контексте, на взгляд суда, означает возврат инве-

стиций), и без ограничения срока действия такого условия разумным краткосрочным периодом является ничтожным как противоречащее существу законодательного регулирования;

5)протокол собрания участников, на основании которого было принято оспариваемое положение устава, содержал подписи только части участников и не был нотариально удостоверен;

6)ссылки судов иных инстанций на судебный акт суда общей юрисдикции несостоятельны, поскольку предметом рассмотрения дела в суде общей юрисдикции являлось административное правонарушение общества, а не законность принятия новой редакции устава юридического лица.

Строго говоря, почти каждый из приведенных выводов являлся и, предполагаем, еще долгое время будет являться предметом доктринальной полемики и мог бы

6

Комментарии

стать объектом для отдельного исследования. Однако мы постараемся кратко высказаться относительно наиболее важных суждений ВС РФ (п. 1–4).

1. Устав — товарищеское соглашение и принцип диспозитивности

Корпоративное право, будучи сферой относительно новой (по историческим меркам) и в немалой степени искусственно выделенной из традиционных разделов гражданского права (в первую очередь обязательственного права), постоянно находится в поиске точек опоры и руководящих принципов, от которых можно было бы отталкиваться как при правотворчестве, так и при правоприменении.

Это нередко приводит юристов к обращению к более привычной и понятной аналогии с договором.

Вопреки распространенному представлению, связывающему эту доктринальную позицию с веяниями с другой стороны Атлантики (во многом, кстати говоря, благодаря агрессивному неофитству сторонников экономического анализа права, некоторые из которых и правда верят, что изобрели что-то новое в праве, сказав, что фирма — это контракт2), договорная теория корпорации гораздо более старая. Она активно обсуждалась еще в XIX в. в Европе и даже нашла отражение в многих кодексах того поколения. Известный пример — ст. 1832 ГК Франции (далее — ФГК), которая через упоминание договора дает понятие товарищества общее для всех его видов, в том числе тех, которые в русском юридическом языке именуются хозяйственными обществами.

Однако даже прямое упоминание договорной концепции в текстах кодексов не уберегает от доктринальных споров. Так, во Франции эта теория долгое время находиласьподогнемразрушительнойкритики(неспособностьобъяснитькомпании одного лица, противоречие принципа большинства идее договора, необходимость вмешательства законодателя в определение структуры органов, иллюзорность участиявдоговореминоритарныхакционеровипроч.)ивконцеконцовбылазамещена институциональной теорией, исходившей из того, что юридическое лицо — это

предлагаемый законом способ организации сообщества лиц. Это особенно ярко проявилось в большой корпоративной реформе 1966 г., значительно сократившей

2Энтузиазм сторонников этой концепции и единообразных методов решения всех проблем настолько велик, что они посчитали возможным заняться сравнением качества правопорядков в сфере корпоративного права, раздавая им оценки (так называемая лексиметрика), согласно которым неизменно выходило, что англосаксонские страны в лидерах защиты прав акционеров. Впрочем, при ближайшем рассмотрении оказывается, что такие рейтинги основаны на недостаточном знании особенностей национальных правопорядков (что, в свою очередь, мы бы добавили, является следствием игнорирования англо-американскими авторами при научных исследованиях источников на иных языках, кроме английского); см. об этом, напр.: Conac P.-H., Enriques L., Gelter M. Constraining Dominant Shareholders’ Self-Dealing: The Legal Framework in France, Germany, and Italy // European Company and Financial Law Review. 2007. Vol. 4. P. 513. URL: http://ssrn.com/abstract=1532221. Возможно, по этой причине успех экономического анализа права и его сторонников, по крайней мере в сфере корпоративного права, в Европе гораздо ниже.

7

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

пространство для диспозитивных норм, которая, впрочем, также не избежала критики как идеологического, так и юридического характера, главным образом из-за того, что наложенные императивные рамки не позволяли выстраивать внутреннее регулирование компании согласно нуждам участников, а также из-за чрезвычайной образности и туманности определений этой теории3, которая не предлагала никакого определенного юридического режима для юридических лиц4. Процесс замещения договорной теории институциональной был характерен в первой половине XX в. для большинства континентальных европейских стран5.

С развитием процессов глобализации, взрывным ростом экономики и нарастающей конкуренцией правопорядков во второй половине XX в. набирает силу протест против негибкости старого нормативного регулирования и правопонимания, который в итоге приводит к эволюционированию правопорядков в сторону большей гибкости и создания новых организационно-правовых форм (например, введенное во Франции в 1994 г. упрощенное акционерное общество (société par actions simplifiée, SAS), отличающееся минимальным количеством императивных требований и основанное на принципе «что не запрещено, разрешено6») и (или) же упрощения регулирования уже имеющихся форм (например, общество

с ограниченной ответственностью в Испании (sociedad responsabilidad limitada, SRL7)).

Современный прагматичный подход в доктрине заключается в признании смешанной природы корпорации, которая в своем прямом смысле договором не является, но имеет некоторые его черты, вес и значение которых варьируются в зависимости от вида организационно-правовой формы (например, акционерное общество — это область преимущественно жестких институциональных правил)8. При этом, как правило, подчеркивается, что недопустимо сводить интересы корпорации к интересам ее участников9.

3См.: Dondero Br., Cannu P. Droit des sociétés. 8e éd. Paris, 2019. P. 209–212;Guégan El. Les nullités des décisions sociales. Paris, 2020. P. 396–397.

4См.: May J.-Cl. La société: contrat ou institution? // Contrat ou Institution: un enjeu de société / Sous la direction de Br. Basdevant-Gaudemet. Paris, 2004. P. 122, 124.

5Подробнее см.: Кузнецов А.А. Пределы автономии воли в корпоративном праве: краткий очерк. М., 2017. С. 20–23.

6См.: Dondero Br., Cannu P. Op. cit. P. 215; Germain M. La contractualisation du droit des sociétés // Regards sur l’évolution du droit des sociétés depuis la loi du 24 juillet 1966 / Sous direction de I. Urbain-Parléani et P.-H. Conac. Paris, 2018. P. 33; Nabasque H. La flexibilité contractuelle dans la SAS // La société par action simplifi ée (SAS). Bilan et perspectives / Sous direction de I. Urbain-Parléani et P.-H. Conac. Paris, 2016. P. 75–86.

7См.: Navarro Matamoros L. La libertad contractual y flexibilidad tipológica en el moderno derecho europeo de sociedades: la SAS francesa y su incidencia en el derecho español. Granada, 2009. P. 17–18, 56–60.

8См.: Le Noach G. Le statutaire et l’extrastatutaire en droit des sociétés: Contribution à l’analyse juridique de l’aménagement des rapports entre associés. Paris, 2020. P. 7; Guégan El. Op. cit. P. 396; Velasco San Pedro L.A. Institución o contrato? Reflexionando (una vez más) sobre el carácter imperativo o dispositivo que debiera tener

el derecho de sociedades de capital // Estudios de Derecho Mercantil. Libro homenaje al Prof. Dr. Dr. h. c. José Antonio Gómez Segade. Madrid, 2013. P. 335–337 .

9См.: Dondero Br., Cannu P. Op. cit. P. 217–218, 225–226, 231–233.

8

Комментарии

Сейчас общим местом в зарубежной доктрине является признание постоянных колебаний во взгляде на природу корпорации и подходе законодателя: от диспозитивности в XIX в. до императивности к середине XX в. и возврат к большей гибкости к концу XX в. — иными словами, ничто не ново под луной, в том числе и нынешние тенденции10. На мой взгляд, малополезными и даже схоластическими являются новые и новые попытки наконец открыть миру единственно верную подлинную природу корпорации, строя на этом основании выводы о диспозитивности или императивности корпоративного права, вместо того чтобы рационально искать ответы на вопросы, которые ставят новые времена. Корпоративное право требует самостоятельного поиска пределов автономии воли участников юридических лиц 11.

Именно поэтому позитивное право многих европейских стран (например, Франции), в том числе в рамках его применения судами, в отсутствие четкой картины, которую могла бы предложить та или иная концепция, в целом сохраняет прагматичный подход: периодически констатируя, что хозяйственное общество — это не договор или же что это больше, чем договор, оно предпочитает решать конкретные вопросы (в чьих интересах действуют органы юридического лица, степень диспозитивности законодательно установленной структуры органов общества, внутренних отношений и т.п.)12. Аргументы в пользу смешанной природы можно найти и на законодательном уровне: к примеру, в определении товарищества в ст. 1832 ФГК в ее последней редакции указывается, что товарищество создается двумя или более лицами, которые в соответствии с договором организуют общее предприятие, передавая ему вклады, с целью распределения прибыли, которая может от него возникнуть, а также упоминается о том, что товарищество может быть создано одним лицом13. Даже сторонники преимущественно договорного подхода признают особую природу товарищества как организационного договора, который по применимым к нему правилам и принципам отличается от иных договоров14. Похожим образом доктрина и судебная практика Испании, несмотря на признание потребности предоставления большей свободы участникам корпоративных отношений, тем не менее обсуждают законность тех или иных условий уставов через категорию принципов организационно-правовых форм, отражающих наиболее значимые правила закона (императивные) и обособляемых от общего принципа свободы договора15, 16.

10См.: Germain M. Op. cit. P. 34–35; Velasco San Pedro L.A. Op. cit. P. 323–332. Более подробно об этом также см.: Кузнецов А.А. Пределы автономии воли в корпоративном праве. С. 17–23.

11Подробнее см.: Кузнецов А.А. Пределы автономии воли в корпоративном праве. С. 11–16.

12См.: Dondero Br., Cannu P. Op. cit. P. 213–214.

13Ibid. Р. 227–228.

14См.: Germain M. Op. cit. P. 35, 37.

15См.: Sanchez Gonzalez J.C. La autonomía de la voluntad en la configuración estaturia de las sociedades de capital // Autonomía de la voluntad en el Derecho privado: Estudios en conmemaración del 150 aniversario de la Ley del Notariado. T. II. Derecho mercantil. Barcelona, 2012. P. 22 и далее. При этом призывы к расширению сферы свободы скорее обусловлены рациональным обсуждением практических проблем, а не пустыми ссылками на свободу договора (Ibid. P. 157–165).

16Более того, в Испании и вовсе в Законе о компаниях 2010 г. содержится специально посвященная принципу автономии воли ст. 28, еще раз подчеркивающая допустимость диспозитивного регулирования. В комментариях указывается, что хотя данный принцип и перекликается с принципом свободы договора,

9

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

Российскоеправонеосталосьвсторонеотобщейдискуссииоприродехозяйственных обществ. Здесь также шли дебаты о природе корпорации, которые до поры до времени носили преимущественно доктринальный характер, пока в 2000-е гг.

не получила популярность тенденция возвеличивать англосаксонское право и продвигать в действующее российское законодательство сугубо академическую концепцию экономического анализа права (не в своем позднем виде, а самой радикальной почти либертарианской изначальной концепцией17, 18), механически связывая лежащую в его основе договорную теорию с российской догматикой (раз фирма — это контракт, то, значит, к хозяйственному обществу применимы все нормы о договоре, в том числе о свободе договора19).

Указанные усилия были более или менее нивелированы в ходе реформы ГК РФ в части главы 4 ГК РФ, посвященной юридическим лицам, нейтральность регулирования была сохранена.

Как уже отмечалось в иных наших публикациях, видится глубоко ошибочным подход к рассмотрению вопроса диспозитивности корпоративного законодательства с точки зрения дихотомии «договорный — недоговорный». Выбор «диспозитивность — императивность» вовсе не равен выбору между договорным и недоговорным подходами, ибо договорное право также содержит много императивных норм.

Более того, не следует смешивать вопросы диспозитивности регулирования и договорной (недоговорной) природы хозяйственного общества. Вытекающая из диспозитивной природы гражданского права возможность участников гражданского оборота собственными волеизъявлениями регулировать свою жизнь и устанавливать правила поведения (автономия воли) имеет более фундаментальный характер

но он тем не менее имеет свои особенности, обусловленные спецификой хозяйственных обществ, в том числе защитой кредиторов, миноритарных участников и иными ограничителями (например, публичный порядок, принципы организационно-правовой формы), см.: Comentario de la Ley de Sociedades de Capital. T. I / Rojo A., Beltran E. (coords.). Cizur Menor, 2011. P. 387–396 (автор коммента-

рия — A. Vaquerizo).

17См., напр.: Easterbrook F.H., Fishel D.R. The Economic Structure of Corporate Law. Cambridge, Mass., 1991. P. 1–39.

18Надо ли говорить, что с момента появления концепции «фирма — это контракт» ее обсуждение

«корпорация — договор»). Подробнее о критике концепции ничем не ограниченной свободы договора в корпоративных отношениях см.: Кузнецов А.А. Пределы автономии воли в корпоративном праве. С. 12–13.

19Нельзя не заметить, что экономический анализ права и присущие ему выводы, на наш взгляд, вообще не могут доказывать или опровергать применимость договорного подхода, имея в виду, что понятия обязательства и договора — это строгие догматические категории, наполненные в российском праве определенным содержанием, тогда как экономический анализ права использует эти понятия гораздо более свободно.

Потому утверждения о том, что для экономического анализа права отношения внутри фирмы — это контракт, абсолютно иррелевантны для отечественного юриста и не могут доказывать или опровергать договорно-правовую природу этих отношений.

10

Комментарии

(п. 1 ст. 2 ГК РФ). Однако в корпоративном праве ограничениям автономии воли присущ иной, не всегда совпадающий с договорным правом характер 20, хотя и проводить непреодолимую границу между договорным и корпоративным правом также было бы ошибкой.

Каждое конкретное правило устава и (или) корпоративного договора, отступающее от норм закона, подлежит оценке с точки зрения множества ограничителей (так называемого существа законодательного регулирования, предопределенного потенциальной бессрочностью корпоративного образования, ограниченной рациональностью участников, необходимостью защиты третьих лиц и участников (акционеров)), которые сформулированы континентальным правом за многие десятилетия. Развитие этого наследия возможно и даже нужно, в том числе в пользу отказа от устаревших взглядов, но только с учетом кропотливого обсуждения и понимания того, почему то или иное ограничение было сформулировано. Иной подход означает искусственную деградацию дискуссии. Российское корпоративное право более не может себе позволить, как в начале 1990-х гг., слепо переписывать американские законы с произвольным отказом от континентальной европейской правовой традиции, частью которой мы являемся уже не одну сотню лет21.

Единственное, в чем можно безусловно согласиться с теми, кто критикует излишнюю императивность (или, лучше сказать, императивное понимание) российского корпоративного права, — это то, что отсутствие в законе указания на возможность отступления от предусмотренного законом правила (знаменитое «если иное не установлено уставом») не является свидетельством императивности соответствующего правила, по меньшей мере в отношении непубличных обществ. Такой подход применительно к ООО нехарактерен даже для самых консервативных правопорядков (в частности, Германии), где обсуждение степени диспозитивности регулирования АО и ООО как раз и строится на противопоставлении последней как основанной на большей свободе регулирования внутренних отношений и прав участников даже в отсутствие на это прямого дозволения закона или вопреки ему 22, хотя это и не означает полной свободы регулирования (императивность правил о наличии общего собрания участников и директора, неограниченные полномочия директора для третьих лиц, правила о представительстве рабочих в наблюдательном совете, право участников на информацию и на участие в собрании, правила о защите кредиторов)23.

21Критику слепого копирования институтов англо-американского права и неприемлемости подходов Law and Economics см.: Суханов Е.А. Сравнительное корпоративное право. М., 2014. С. 4 и далее; Он же.

О предмете корпоративного права // Актуальные проблемы частного права: сб. ст. к юбилею П.В. Крашенинникова. М., 2014.

22См.: Dauner-Lieb B. L’état du droit positif allemande // Actualité et évolutions comparées du droit allemand et français des sociétés / M. Menjucq, B. Fages (dir.). Paris, 2010. P. 36, 40–41.

23Ibid. P. 42–44.

11

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

В связи с этим можно только приветствовать, что Верховный Суд РФ высказался по такому важному вопросу и прямо указал на то, что в основе регулирования ООО

лежит презумпция диспозитивности24.

Исходя из этой позиции, устав общества может содержать положения, устанавливающие иные правила по сравнению с теми, которые предусмотрены Законом об ООО или ГК РФ, если это прямо не запрещено указанными законами или недопустимость установления таких правил не вытекает из существа законодательного регулирования. Режим внесения таких изменений, как представляется, определяется тем, чего касается соответствующее отступление от правил закона, но в большинстве случаев должен предполагать единогласие, поскольку практически все изменения так или иначе затрагивают права или обязанности участников.

В частности, как прямо сказал ВС РФ, диспозитивными являются положения о любых ограничениях на отчуждение доли в ООО, в том числе о преимущественном праве ее покупки, что косвенно отвечает на другой вопрос, до недавнего времени сильно волновавший юридическую общественность, — о законности положений уставов, исключающих применение преимущественного права покупки доли25. В данном случае, как мы уже ранее указывали в своих публикациях26, диспозитив-

ность всех правил об ограничениях на отчуждение доли (акций) вытекает из их единой природы (право участия в обществе), а имеющиеся различия режимов АО и ООО можно объяснить попыткой законодателя предугадать презумптивное волеизъявление участников (акционеров), а именно: в ООО — скорее закрытый состав, в АО — скорее открытый. Однако участники (акционеры) вправе отступать от этих правил с учетом конкретных целей и состава интересов в своем обществе.

При этом также обратим внимание, что при отсылке к природе устава ВС РФ вместо термина «договор» использовал эвфемизм — «соглашение, имеющее граждан- ско-правовую природу». Представляется, это не случайно, и, как видно из дальнейшего текста определения, упоминание товарищеской природы устава было необходимо для того, чтобы подчеркнуть генетическую связь регулирования хозяйственного общества и договора товарищества, а также обратиться к одному из правил, содержащихся в главе о товариществе (об этом см. ниже). Иными словами, квалификация устава в качестве товарищеского соглашения делала акцент на слове «товарищество», а не на слове «соглашение».

На наш взгляд, установление такой связи — это именно то, чего российскому праву не хватает: какими бы ни были доктринальные позиции или судебная практика

24Напротив, для публичных обществ оправдана презумпция императивности, с учетом наличия неквалифицированной массы акционеров, необходимости защиты рынка акций как способа инвестирования и желательности стандартизации как необходимого условия для оборота акций публичных компаний и как минимального стандарта «качества».

25В первый раз прямо о диспозитивности этого правила справедливо было сказано еще в типовых уставах № 4, 10, 16, 22, 28, 34, см.: приказ Минэкономразвития России от 01.08.2018 № 411 «Об утверждении

типовых уставов, на основании которых могут действовать общества с ограниченной ответственностью».

26Подробнее см.: Кузнецов А.А. Пределы автономии воли в корпоративном праве. С. 82 и далее.

12

Комментарии

в развитых зарубежных правопорядках, каждому юристу там — даже на уровне терминологии — очевидно происхождение хозяйственных обществ от договора товарищества, между ними нет непреодолимой стены.

Российское же право, получив корпоративное законодательство как некий предзаданный нормативный материал после длительного перерыва советского времени, было лишено этой исторической традиции «от договора товарищества к акционерному товариществу», поэтому каждому российскому юристу понятно: о юридических лицах надо смотреть в одном разделе, а в главу о товариществе заглядывать не нужно, ибо это уже раздел из договорного права.

Несколько лиц соединяют свои вклады и совместно действуют для извлечения прибыли или достижения иной не противоречащей закону цели. Именно так характеризуется договор товарищества в п. 1 ст. 1041 ГК РФ, и именно так можно было бы охарактеризовать любое хозяйственное общество (за исключением общества с одним участником). Конструкция юридического лица сама по себе не изменяет квалификацию отношений между участниками хозяйственных обществ как товарищеских27, 28.

Комментируемое определение ВС РФ данную историческую традицию восстанавливает, делая это вполне в духе романских правопорядков, для которых характерно обращение к общим нормам о товариществе как руководящим принципам и субсидиарным источникам правил для всего корпоративного права.

Вместе с тем все это не означает признания в прямом (мы бы даже сказали, вульгарном) смысле слова договорной природы хозяйственного общества с автоматической применимостью к нему всего корпуса норм о договорах и того же объема договорной свободы. Лишним доказательством этого выступает также то, что, говоря о принципе диспозитивности регулирования ООО, ВС РФ не сделал отсылку

кст. 421 ГК РФ.

2.Оспаривание устава — оспаривание решения собрания, на котором он был утвержден

В данном случае ВС РФ разрешил застарелую проблему судебной практики — квалификацию исков об оспаривании устава или его отдельных положений.

27Об этом мы писали еще в 2013 г., см.: Кузнецов А.А. Исключение участника из общества с ограниченной ответственностью. М., 2014. С. 32–33.

28В то же время разумеется, что наиболее сложные формы товарищества — хозяйственные общества уже не могут, в отличие от простого товарищества, обходиться только нормами о договоре, поскольку необходимость участия в гражданском обороте хозяйственного общества как единого субъекта, активная оборотоспособность прав участия в хозяйственных обществах, коммерческое назначение таких орга- низационно-правовых форм, бессрочность их существования, потенциальное множество участников, принцип большинства и ограниченная ответственность предопределяют наличие множества императивных норм, защищающих участников (акционеров) и третьих лиц, да и просто элементарно обеспечивающих стабильное существование хозяйственных обществ.

13

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

Часть судебной практики исходила из допустимости оспаривания устава как самостоятельного способа защиты с применением соответственно общего срока исковой давности29, другая часть судов, напротив, указывала на то, что отсутствует право заявления такого самостоятельного требования30, а также что оспаривание устава (изменений в устав, новой редакции устава) представляет собой оспаривание решения собрания, на котором он был утвержден, применяя при рассмотрении соответствующих требований правила об оспаривании решений собраний31.

ВС РФ склонился в пользу второй позиции, вместе с тем сделав, на наш взгляд, верное уточнение о необходимости квалифицировать требования об оспаривании устава как оспаривание решения собрания, где он был утвержден. Это полностью отвечает роли судьи, который и должен давать квалификацию заявленным требованиям, а не отказывать по мотиву ненадлежащего средства защиты.

Впрочем, мотив судов, склонявшихся в пользу первой позиции (допустимости оспаривания устава как самостоятельного средства защиты), также понятен. Дело в том, что оспаривание решения собраний довольно давно содержит один необъяснимый пробел, — и здесь мы плавно переходим к следующей важной позиции, высказанной ВС РФ.

3. Решение собрания — сделка

Это один из самых популярных доктринальных споров 2000-х и первой половины 2010-х гг., который до сих пор остается поводом для интеллектуальных упражнений академических юристов, хотя с 2013 г. законодатель вроде бы более или менее определенно высказался в пользу самостоятельности такого вида юридического факта, как решение собрания (глава 9.1 ГК РФ).

Как мы уже ранее писали32, сопоставление решений собраний со сделками стало в русскоязычной литературе неким общим местом. Между тем безусловное сходство этих типов юридических фактов в том, что они имеют волевую природу и представляют собой акты частной автономии, не означает полного совпадения применимых к ним правил. К числу вопросов, требующих дифференцированного подхода, относятся, в частности, вопросы недействительности.

29См., напр.: постановления АС Восточно-Сибирского округа от 27.12.2016 по делу № А19-19767/2014, от 25.08.2015 по делу № А19-19767/2014; ФАС Уральского округа от 23.01.2014 по делу № А60-16813/2013; АС Поволжского округа от 26.08.2016 по делу № А65-21373/2015.

30См.: постановление ФАС Поволжского округа от 19.11.2010 по делу № А49-11819/2009.

31См.,напр.:постановленияФАСЦентральногоокругаот27.08.2004№А48-4748/03-9;ФАСМосковского округа от 17.10.2013 по делу № А40-69873/12-34-615; ФАС Северо-Западного округа от 25.10.2010 по делу № А21-3751/2008

32См.: Кузнецов А.А. Оспаривание решений общих собраний участников (акционеров) // Корпоративное право в ожидании перемен: сб. ст. к 20-летию Закона об ООО. М., 2020. С. 202.

14

Комментарии

Недействительность такого вида сделок, как решения собраний, имеет заметные отличия, обоснованные как догматическими, так и политико-правовыми соображениями и послужившие причиной выделения соответствующих правил в отдельный блок норм, которые призваны отразить особенности регулирования недействительности решений собраний33.

В связи с этим закономерно, что недействительность решений собраний в России и в большинстве европейских правопорядков имеет самостоятельное регулирование.

Вместе с тем в силу того, что решения собраний — это всего лишь разновидность сделки, а также поскольку отечественное регулирование оспаривания решений собраний в своем нынешнем виде объективно не может претендовать на такую же разработанность, как общие положения о недействительности сделок, российский правоприменитель обречен обращаться к последним как к субсидиарному источнику правил. Так, помимо прочих недостатков, глава 9.1 ГК РФ имеет еще такой пробел, как отсутствие разделения недействительности решения собрания по процедурным нарушениям и по мотивам противоречия содержания решения императивным требованиям закона.

При этом напомним, что исходя из текущего регулирования оспаривания решений как в соответствии с корпоративными законами (п. 7 ст. 49 Федерального закона от 26.12.1995 № 208-ФЗ «Об акционерных обществах» (далее — Закон об АО), п. 1 ст. 43 Закона об ООО), так и в соответствии с ГК РФ (п. 1 ст. 181.4 ГК РФ), противоречие закону (без какого-либо разделения, в чем проявляется это противоречие) квалифицируется как основание оспаривания, а значит, после истечения срока исковой давности на оспаривание решения собрания, которым был утвержден такой устав (изменение в устав, новая редакция устава), он навсегда оставался бы действующим, даже если содержал правило, очевидно противоречащее императивному требованию закону. Абсурдность этого вывода, кажется, не требует дополнительного объяснения.

Судебная практика, более двадцати лет назад столкнувшись с этой проблемой, предпочла ее решить мудро, но без особой опоры на догматику. Так, исходя из разъяснений абз. 3 п. 5 постановления Пленума ВС РФ, Пленума ВАС РФ от 09.12.1999 № 90/14 «О некоторых вопросах применения Федерального закона «Об обществах с ограниченной ответственностью»34, если при рассмотрении дела будет установлено, что в уставе общества содержатся положения, противоречащие закону и иным федеральным законам, они не должны применяться судом при разрешении возникшего спора.

Иными словами, в тот момент высшие суды не стали мотивировать основания такого разъяснения. Однако за прошедшие десятилетия уровень требований к правовой аргументации судебных решений и разъяснений значительно повысил-

33Подробнее см.: Там же. С. 203–209.

34Также см.: п. 27 постановления Пленума ВС РФ № 6, Пленума ВАС РФ № 8 от 01.07.1996 «О некоторых вопросах, связанных с применением части первой Гражданского кодекса Российской Федерации».

15

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

ся. В связи с чем ВС РФ, по-видимому, предпочел уделить этому вопросу особое внимание35.

Заметим, что вследствие недостатков текущего регулирования решений собраний правоприменитель ранее уже обращался к общим положениям о сделках, чтобы восполнять пробелы (например, п. 110 постановления Пленума ВС РФ от 23.06.2015 № 25).

В комментируемом деле Верховный Суд вынужден был обратиться уже к ст. 168 ГК РФ в ее толковании, согласно которому основанием ничтожности может выступать противоречие существу законодательного регулирования соответствующего типа сделки (п. 74 постановления Пленума ВС РФ от 23.06.2015 № 25), в данном случае товарищеского соглашения. Отдельно следует упомянуть, что к иску о признании решения собрания ничтожным (но не к иску о применении последствий такой недействительности) по такому основанию, как противоречие существу законодательного регулирования (императивной норме), не подлежит применению исковая давность36.

Таким образом, позиция ВС РФ в комментируемом определении основана на ранее сложившейся судебной практике (как в смысле обращения к нормам о сделках, субсидиарно применимым к решениям собраний, так и ничтожности положения устава, противоречащего существу законодательного регулирования).

Однако, что важно, в отличие от ранее цитировавшихся разъяснений, речь идет о том, что ничтожностью карается не просто отклонение от нормы закона, но именно противоречие существу законодательного регулирования.

Это, во-первых, подчеркивает значимость нарушения (попытка уйти от понятия императивной нормы, которое в нашей доктрине часто сводится к примитивному обсуждению того, есть ли в норме оговорка о допустимости отступления от правила, содержащегося в ней37), во-вторых, указывает на то, что все же дело не только в противоречии какому-либо конкретному положению закона, его может и не быть, а именно в искажении законодательной модели, в комментируемом споре — товарищеского соглашения.

И тут мы переходим, пожалуй, к одному из основных мест в определении ВС РФ.

35Впрочем, можно также заметить, что ВС РФ явно пошел по более длинному пути мотивирования ничтожности в данном деле, поскольку прямое указание на ничтожность содержалось в ст. 1048 ГК РФ, которую высший суд счел применимой и ссылкой на которую он мог бы ограничиться, чтобы обосновать ничтожность спорного положения устава.

36Подробнее о том, почему иски о подтверждении того, что сделка является ничтожной, не должны задавниваться, см.: Тузов Д.О. Теория недействительности сделок: опыт российского права в контексте европейской правовой традиции. М., 2007. С. 241–250.

37Так, во Франции императивность нормы устанавливается на основании анализа (синтаксического, грамматического, стилистического) характера выражений, использованных законодателем, а в случае сомнений обращаются к цели нормы, например преследует ли она цель защиты общего интереса, см.:

Dondero Br., Cannu P. Op. cit. P. 333–334.

16

Комментарии

4. Существо законодательного регулирования — недопустимость ситуации, при которой участнику на неопределенно долгий срок запрещается выход из общества без возможности возврата своих инвестиций

Связь регулирования хозяйственных обществ с договором товарищества выражается в том числе в восприятии идеи невозможности «вечного товарищества», находившей отражение еще в Дигестах Юстиниана («Nulla societatis in aeternum coitio est» (D. 17.2.70)).

Как мы уже отмечали в своих публикация ранее38, не существует признаваемой отечественным правопорядком свободы участника (акционера) связать себя навечно отношениями с хозяйственным обществом. Эта идея проходит красной нитью через многие конкретные положения корпоративного законодательства (об ограничениях на отчуждение доли (акций), об исключении и выходе, о ликвидации).

Данная мысль получала разнообразное выражение в континентальных правопорядках на разных исторических этапах, от попыток возведения в абсолют свободы отчуждения акций в акционерных обществах как некоего нерушимого императива в XIX и начале XX в. до признания возможности введения уставом ограничений на их отчуждение, единственным пределом которых выступала недопустимость установления полной неотчуждаемости акций39. И соответственно, от признания права выхода в любой момент неотъемлемым элементом товарищества40 до признания к началу XX в. допустимости ограничения этого права временными и иными разумными рамками (например, необходимостью достижения определенной цели)41.

Вконечном счете как первоначальное стремление обеспечить свободное отчуждение долей (акций), так и право выхода из товарищества было основано на довольно прагматичной идее: нельзя запирать лицо в товариществе (обществе) навечно, создавая бессрочную правовую связанность.

Вобоснование недопустимости «вечного товарищества» можно привести несколько разноплановых аргументов:

38См., напр.: Кузнецов А.А. Пределы автономии воли в корпоративном праве. С. 26–28.

39Попутипришлосьпреодолетьипредрассудкиотом,чтоограниченияотчужденияакций—этоэлемент, чуждый акционерному обществу, свойственный скорее товариществам, подчеркивая, что речь все-таки должна идти о принципе отчуждаемости акций, но необязательно свободном, см.:Schlumberger Ed. Les contrats préparatoires à l’acquisition de droits sociaux. Paris, 2013. P. 248–253;Broseta Pont M. Restricciones estatutarias a la libre transmisibilidad de acciones. Madrid, 1963. P. 13–24.

40Так было первоначально в римском договоре товарищества, который подлежал прекращению по требованию любого товарища, см.:Zimmermann R. The Law of Obligations: Roman Foundations of the Civilian Tradition. Oxford, 1996. P. 455.

41Обзор законодательств того периода об этом см.: Гражданское Уложение. Книга пятая: Обязательства. Проект Высочайше учрежденной Редакционной Комиссии по составлению Гражданского Уложения. Том третий. Ст. 505–718. С объяснениями. СПб., 1899. С. 424–426.

17

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

1)одним из наиболее важных и убедительных доводов в пользу вмешательства законодателя выступает то, что отличает корпоративные правоотношения, — их потенциальная бессрочность, а значит, потенциальная неопределенность развития событий, которая обусловливает неспособность лиц, вступающих в эти отношения, предугадывать долгосрочные последствия принимаемых ими решений изза ограниченности когнитивной способности человека прогнозировать будущие риски, а также иных факторов, таких как рациональное желание игнорировать обдумывание малореальных событий, излишний оптимизм на начальном этапе общего дела;

2)если обращаться к иным случаям регулирования фидуциарных отношений, то заметно, что в отношении договоров, которые предполагают зависимость фидуциарного характера, законодатель никогда не допускает того, чтобы она была вечной, позволяя так или иначе прекратить эти отношения (п. 2 ст. 610, ст. 782, абз. 2 и 3

п. 1 ст. 977, п. 1 ст. 1003, п. 1 ст. 1004, абз. 2 ст. 1010, абз. 3 и 6 п. 1 ст. 1024, ст. 1052

ГК РФ). В случае с хозяйственным обществом это также отношения, предполагающие для его участников обязательства фидуциарного характера. Так, п. 4 ст. 65.2 ГК РФ предусматривает, что участник корпорации несет ряд обязанностей, которые фактически заставляют его участвовать в деятельности общества, в том числе посещать общие собрания и голосовать. Неисполнение этих обязанностей влечет, помимо прочего, и риск привлечения к ответственности, например если из-за непосещения участником собраний общество долгое время не может сформировать органы управления и, как следствие, несет убытки. Ограниченная ответственность вовсе не гарантирует, что участник корпорации не окажется вовлеченным в иные расходы, например в случае банкротства, когда контролирующее лицо будет привлечено к субсидиарной ответственности42;

3)полныйзапретотчуждатьдоли(акции)входилбывпротиворечиесневозможностью полного лишения собственника права распоряжаться своей вещью. Например, это основной аргумент во французской доктрине и судебной практике, где указывается, что оговорки в уставах и договорах, которые де-факто или де-юре ведут к неотчуж-

42Исторически отказ от права на выход из товарищества был связан с доводом об ограниченной ответственности. Так, Г.Ф. Шершеневич полагал, что в бессрочном товариществе трудно отказать товарищам в праве выйти из предприятия, которое им кажется рискованным и за которое они отвечают всем своим имуществом (см.: Шершеневич Г.Ф. Курс торгового права. Т. I: Введение. Торговые деятели. М., 2003. С. 334). Здесь стоит акцентировать внимание на основании вывода ученого, а именно на необходимости защиты интересов товарища, поскольку он отвечает всем своим имуществом, тогда как в обществе акционер рискует лишь в пределах стоимости акций, что не противоречит принципу справедливости. Однако с тех пор принцип ограниченной ответственности утратил свою незыблемость, а кроме того, непрогнозируемый риск убытков возникает и вследствие необходимости принимать участие в деятельности общества. Идея о невозможности существования «вечного товарищества» была в некотором роде общим местом в дореволюционной доктрине. Другие авторы отмечали наличие персональной связи как основание для невозможности бессрочных отношений. В частности, А. Квачевский, положительно отзываясь о праве одностороннего отказа от участия в договоре товарищества, писал, что «бессрочный договор связал бы до смерти личную свободу товарищей — самое высокое и драгоценное благо человека... Кроме того, бессрочность товарищества могла бы иметь крайне вредные последствия для самого товарищества: вместо взаимного доверия и порядка в ведении товарищеского дела могло проникнуть бы недоверие друг к другу, раздор товарищей и гибель предприятия; от этого страдали бы интересы не только самих участников, но и третьих лиц и всего общества» (Квачевский А. О товариществах вообще и акционерных обществах в особенности по началам права, русским законам и судебной практике в общедоступном изложении. Ч. 1: О товариществах вообще. СПб., 1880. С. 166).

18

Комментарии

даемости акций, так называемыеclause d’inaliénabilité, ограничиваются в контексте применения ст. 900-1 ФГК о допустимости устанавливать такие оговорки в отношении вещей только при условии их ограниченности сроком и легитимным и серьезным интересом. Впрочем, в отношении SAS (упрощенного акционерного общества) французский законодатель в целях определенности предпочел установить предельный срок в 10 лет (ст. 227-13 Коммерческого кодекса Франции)43. Этот же аргумент о недопустимости абсолютного ограничения права собственности используют и испанские авторы44;

4) это противоречит общему принципу обязательственного права о недопустимости существования неопределенно долгого обязательства45.

Как мы уже упоминали, законодатель располагает двумя возможными опциями, которые могут применяться во избежание ситуации «вечного товарищества» как отдельно, так и в сочетании: 1) дать возможность отчуждения доли (акций); 2) разрешить выход из общества (дать право потребовать выкупа доли (акций)). В частности, запрет или необходимость получения согласия на отчуждение доли (акции) должны уравновешиваться правом выхода (в случае запрета или отказа в согласии на отчуждение), и наоборот, в случае невозможности выхода из общества у лица должно быть право отчуждения доли (акций).

В то же время с точки зрения баланса интересов допустим временный запрет на отчуждение, поскольку это не создает неопределенно длительных отношений46. Именно такой подход занимают, например, Франция и Испания. Так, согласно ст. 108 Закона Испании о компаниях положения, устанавливающие бессрочный запрет на отчуждение доли, будут действительными только при условии, что устав разрешает выход участника в любой момент или срок ограничения не превышает пяти лет. Близкая модель во Франции, где либо любые ограничения на отчуждение должны быть ограничены сроком и оправдываться разумной целью, либо, как в SAS (упрощенное акционерное общество), просто установлен предельно допусти-

43См.: Dondero Br., Cannu P. Op. cit. P. 736; Schlumberger Ed. Op. cit. P. 268–269, 362–363.

44См.: Utrilla D.M. La Sindicación de Bloqueo en las Sociedades Anónimas. Valencia, 2015. P. 134.

45См. комментарии к ст. III.-1:109 DCFR (Draft Common Frame of Reference). URL: https://www.law.kuleu- ven.be/personal/mstorme/2009_02_DCFR_OutlineEdition.pdf.

46Еще одной возможной моделью является предоставление права выхода не всегда, но только при наличии так называемой уважительной причины. Этот подход используется, например, Германией, где допускаются оговорки о неотчуждении доли в ООО, но лишь только потому, что участник обладает разработанным судебной практикой правом выхода (Austritt) при наличии уважительной причины, понимаемой как обстоятельства, которые делают продолжение участия в обществе для лица, желающего выйти, неприемлемыми (например, повторяющийся отказ в согласии на отчуждение доли третьим лицам, неопределенно долгий период запрета отчуждения доли, увеличение уставного капитала, изменение вида деятельности компании, изменение корпоративной структуры группы компаний, притеснения соответствующего участника, срочная необходимость в денежных средствах, эмиграция или серьезная болезнь), см.: Vries P.P., de. Exit rights of minority shareholders in a private limited company. Deventer, 2010. P. 157–172). Представляется, что эта модель гораздо более сложна в правоприменении, учитывая крайнюю оценочность критерия, и едва ли приемлема для отечественного права, поскольку в российской доктрине и судебной практике понятие «уважительная причина» никак не разработано (хотя в российском праве имеется, например, ст. 1052 ГК РФ, которая, однако, де-факто мало применяется).

19

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

мый десятилетний срок действия таких оговорок, ограничивающих отчуждение акций (ст. 227-13 Коммерческого кодекса Франции)47.

Российское законодательство в целом придерживалось этого подхода, хотя и не вполне последовательно.

C одной стороны, мы имеем компромисс, закрепленный в п. 2 ст. 23 Закона об

ООО, согласно которому в случае, если уставом общества отчуждение доли или части доли, принадлежащих участнику общества, третьим лицам запрещено, другие участники общества отказались от их приобретения либо не получено согласие на отчуждение доли или части доли участнику общества либо третьему лицу при условии, что необходимость получить такое согласие предусмотрена уставом общества, общество обязано приобрести по требованию участника принадлежащие ему долю или часть доли.

С другой стороны, аналогичная норма отсутствует в Законе об АО применительно к непубличным акционерным обществам. В Законе указывается, что уставом непубличного общества может быть предусмотрена необходимость получения согласия акционеров на отчуждение акций третьим лицам, но данное положение устава непубличного общества действует в течение определенного срока, предусмотренного его уставом, но не более чем в течение пяти лет со дня государственной регистрации непубличного общества либо со дня государственной регистрации соответствующих изменений в устав общества (п. 5 ст. 7 Закона об АО). Поскольку необходимость получения согласия фактически выступает способом установить запрет на отчуждение, возникает вопрос: почему нельзя установить неограниченный по сроку запрет (необходимость получения согласия), но с предоставлением права выхода?

Представляется, что и в ООО, и в неПАО должны быть допустимы обе эти опции (временный запрет либо постоянный запрет, но с правом требовать выкупа доли (акции)), поскольку они представляют собой разные способы уравновешивания интересов запираемого в обществе лица и остальных участников (акционеров).

В этом смысле следует полностью поддержать ВС РФ, который впервые в российском позитивном праве признал допустимость временного ограничения отчуждения доли, но при отсутствии права выхода из ООО: «При этом с точки зрения баланса интересов допустим запрет (необходимость получать согласие) на отчуждение доли в течение разумного краткосрочного периода (например, экономически прогнозируемый срок окупаемости или срок разработки технологии) в отсутствие права на выход (права потребовать от общества приобрести долю) участника, затронутого такими ограничениями».

Тем самым действующая в России модель допустимых ограничений на отчуждение доли (а мы полагаем, что такой же подход должен быть и в отношении непубличных АО) становится идентична французской и испанской, признающих временные запреты на отчуждение без предоставления права выхода. Критерии разум-

47См.: Convert L. L’impératif et le supplétif dans le droit des sociétés. Etude de droit comparé: Angleterre — Espagne — France. Paris, 2003. P. 600.

20

Комментарии

ности и краткосрочности допустимого периода тесно взаимосвязаны и должны пониматься как необходимость мотивирования срока с точки зрения бизнес-инте- ресов, о чем говорят использованные ВС РФ примеры («экономически прогнозируемый срок окупаемости или срок разработки технологии»). При этом указание на краткосрочность не означает недопустимость установления какого-либо более или менее продолжительного срока (например, 5–10 лет или даже больше), если он оправдан, но лишь создает презумпцию краткости. Иными словами, срок должен быть максимально коротким, насколько это возможно с учетом цели его установления, и чем более срок длительный, тем более убедительно он должен быть мотивирован.

Далее поговорим о собственно законности установления заниженной цены реализации преимущественного права приобретения доли.

Как мы отмечали ранеев иных публикациях48, преимущественное право, будучи одним из видов ограничений на отчуждение доли, должно подчиняться тем же рамкам и запретам, что и иные виды ограничений: запреты и постановка под условие согласия отчуждения доли. В связи с этим мы предлагали считать недопустимыми попытки посредством заранее установленной цены покупки доли (акции) при осуществлении преимущественного права фактически полностью ограничить возможность ее отчуждения. Так, за счет установления значительно заниженной цены, по существу, участник (акционер) запирался бы в обществе, ведь при реализации преимущественного права у него бы выкупили долю (акцию) за бесценок.

Один из вариантов решения этой проблемы мы можем увидеть в п. 3 ст. 7 Закона об АО, которым установлено, что «в случае возникновения спора, связанного с осуществлением преимущественного права приобретения отчуждаемых акций по цене, которая или порядок определения которой установлены уставом непубличного общества, суд вправе не применять положения устава общества о такой цене, если на момент осуществления преимущественного права указанная цена существенно ниже рыночной стоимости акций общества, в отношении которых осуществляется преимущественное право». Эвфемизм, использованный законодателем («суд вправе не применять положение устава»), скрывает за собой указание на, по сути, ничтожность такого положения устава в конкретных обстоятельствах его применения. Здесь отличием от обычного понимания ничтожности может быть

то, что ничтожность, описанная в п. 3 ст. 7 Закона об АО, фиксируется «на момент осуществления преимущественного права», т.е. при одних фактических обстоятельствах одно и то же положение устава может не применяться, а при других (может быть, спустя, к примеру, десять лет после первых) — применяться.

Заметим, что во Франции и Испании также признаются недопустимыми положения устава, которые лишают участника, отчуждающего свою долю (акции), возможности получить их справедливую стоимость при реализации преимущественного права другими участниками по какой-либо заранее определенной цене49.

48См.: Кузнецов А.А. Пределы автономии воли в корпоративном праве. С. 90–91.

49См.: Schlumberger Ed. Op. cit. P. 83–84;Fernández del Pozo L., Herrero Moro G. El precio en las cláusulas restrictivas de la libre transmisibilidad de acciones. Madrid, 1994. P. 29–40.

21

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

Однако этот подход, с нашей точки зрения, страдает одним недостатком. Непонятно, почему нельзя установить заниженную цену на определенное время, даже если считать, что это фактически вынуждает участника оставаться в обществе, учитывая, что допустим временный запрет отчуждать доли (акции).

ВС РФ пошел по похожему пути, также провозгласив ничтожность соответствующего положения устава об установлении заниженной цены реализации преимущественного права покупки доли, но сделав важные уточнения. Так, ВС РФ использовал ссылки (1) на недопустимость запирать участника в обществе без срока и (2) на недопустимость лишения участника права на участие в прибыли от общего дела (запрет такого условия в договорах товарищества закреплен в ст. 1048 ГК РФ), ведь в результате участия в обществе и продажи по заведомо заниженной цене при осуществлении преимущественного права другими участниками отчуждающий долю участник не получил бы ничего или почти ничего. Это изменило акценты. В частности, в отличие от п. 3 ст. 7 Закона об АО, вместо указания на отступление от рыночной цены упор сделан на недопустимости запирания таким способом участника навечно.

Также отметим, что это не означает, что любое установление цены реализации преимущественного права, отличной от рыночной, противоречит закону.

Обратим внимание, что ВС РФ использовал выражение «существенно отличающемся от ее рыночной стоимости», т.е. речь должна идти о грубом отклонении, которое не может быть объяснено разницей в использованных методах оценки или обычным кратковременным колебанием цены. Также очень важно, что ВС РФ допустил установление даже существенно отличающейся цены, но лишь на время50, что корреспондирует с общим ограничителем, который Суд провозгласил для всех видов оговорок, ограничивающих отчуждение долей в ООО: разумный краткосрочный период, который должен быть обоснован определенным мотивом.

В связи с этим суды должны реагировать и вмешиваться только в тех случаях, когда участники (акционеры) установили очевидно несоразмерную рынку оценку и не смогли ее никак обосновать.

Завершаяобсуждениетемысуществазаконодательногорегулирования,ограничивающего автономию воли участников хозяйственных обществ, применительно к оговоркам об ограничении отчуждения доли (акций), хотелось бы также еще раз напомнить, что все сказанное касается не только положений уставов, но и корпоративных договоров. Как мы уже ранее указывали51, с точки зрения автономии воли участники корпоративного договора в регулировании корпоративных отношений находятся ровно в тех же рамках, что и в случае с уставным регулированием. Корпоративный договор не может служить способом обхода существа законодательного регулирования52. Иными

50Как мы и предлагали в своей работе, см.: Кузнецов А.А. Пределы автономии воли в корпоративном пра-

ве. С. 91.

51Подробнее см.: Там же. С. 115–127.

52Аналогично во французской доктрине отстаивается тезис о том, что ограничения, вытекающие из императивных норм корпоративного законодательства (l’ordre public sociétaire), действуют независимо от того, где находятся согласуемые участниками договоренности — в уставе или вне его, см.:Le Noach G.

Op. cit. P. 41, 67 и далее.

22

Комментарии

словами, невозможно установить какое-либо условие, если закон, например, запрещает это делать применительно к уставу. В частности, условия корпоративных договоров в отношении ограничений на распоряжение долей (акциями) подчиняются тем же ограничениям, что и устав: так, нельзя навечно запретить отчуждение доли (акций) илиустановитьбессрочноеправило,согласнокоторомуприотчуждениидоли(акций) лицо обязано будет претерпеть некоторые негативные последствия (например, заплатить денежную сумму, досрочно вернуть кредит)53.

Подводя итог, можно констатировать, что ВС РФ этим определением сделал несколько чрезвычайно важных вещей для позитивного права: признал товарищескую природу хозяйственных обществ, ввел презумпцию диспозитивности для непубличных обществ, а также начал формирование понятия существа законодательного регулирования хозяйственных обществ на примере ограничений на отчуждение доли.

References

Broseta Pont M. Restricciones estatutarias a la libre transmisibilidad de acciones. Madrid, Ed. Tecnos, 1963. 272 p.

Conac P.-H., Enriques L., Gelter M. Constraining Dominant Shareholders’ Self-Dealing: The Legal Framework in France, Germany, and Italy. European Company and Financial Law Review. 2007. Vol. 4. P. 491–528.

Convert L. L’impératif et le supplétif dans le droit des sociétés. Etude de droit comparé: Angleterre — Espagne — France. Paris, L.G.D.J, 2003. 704 p.

Dauner-Lieb B. L’état du droit positif allemande, in: Menjucq M., Fages B., dir. Actualité et évolutions comparées du droit allemand et français des societies. Paris, Dalloz, 2010. P. 35–51.

Dondero Br., Cannu P. Droit des sociétés. 8e éd. Paris, LGDJ, 8e édition. 2019. 1152 p.

Easterbrook F.H., Fishel D.R. The Economic Structure of Corporate Law. Cambridge, Mass., Harvard University Press, 1991. 370 p.

Fernández del Pozo L., Herrero Moro G. El precio en las cláusulas restrictivas de la libre transmisibilidad de acciones. Madrid, Civitas, 1994. 208 p.

Germain M. La contractualisation du droit des sociétés, in: Urbain-Parléani I., Conac P.-H., dir. Regards sur l’évolution du droit des sociétés depuis la loi du 24 juillet 1966. Paris, Dalloz, 2018. P. 33–69.

Guégan El. Les nullités des décisions sociales. Paris, Dalloz, 2020. 580 p.

Kuznetsov A.A. Challenging Decisions of General Meetings of Participants (Shareholders) [Osparivanie resheniy obschikh sobraniy uchastnikov (aktsionerov)]., in: Kuznetsov A.A., ed. Corporate Law in Anticipation of Changes: A Collection of Articles to the 20th Anniversary of the Law on LLC [Korporativnoe pravo v ozhidanii peremen: sb. st. k 20-letiyu Zakona ob OOO]. Moscow, M-Logos, Statut, 2020. P. 199–271.

Kuznetsov A.A. Expulsion of a Shareholder from a Limited Liability Company [Isklyuchenie uchastnika iz obschestva s ogranichennoi otvetstvennost’yu]. Moscow, Statut, 2014. 141 p.

Kuznetsov A.A. Limits of Autonomy of Will in Corporate Law: A Short Essay [Predely avtonomii voli v korporativnom prave: kratkiy ocherk]. Мoscow, Statut, 2017. 160 p.

Kvachevskiy A. On Partnerships in General and Joint-Stock Companies in Particular on the Basis of the Law, Russian Laws and Court Practice in Transparent Form. Part 1: On Partnerships in General [O tovarischestvakh voobsche i aktsionernykh obschestvakh v osobennosti po nachalam prava, russkim zakonam i sudebnoi praktike v obschedostupnom izlozhenii. Ch. 1: O tovarischestvakh voobsche]. Saint Petersburg, Tipografiya Pravitelstvuyuschego Senata, 1880. 189 p.

53Данную логику хорошо иллюстрирует следующее разъяснение ВС РФ: «Если право на односторонний отказ от исполнения обязательства или на одностороннее изменение условий обязательства установлено императивной нормой, например абзацем вторым пункта 2 статьи 610 ГК РФ, то включение в договор условия о выплате денежной суммы в случае осуществления стороной этого права не допускается (пункт 1 статьи 422 ГК РФ). Такое условие договора является ничтожным, поскольку оно противоречит существу законодательного регулирования соответствующего вида обязательства (пункт 2 статьи 168 и статья 180 ГК РФ)» (абз. 2 п. 15 постановления Пленума ВС РФ от 22.11.2016 № 54).

23

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

Le Noach G. Le statutaire et l’extrastatutaire en droit des sociétés: Contribution à l’analyse juridique de l’aménagement des rapports entre associés. Paris, Dalloz, 2020. 602 p.

May J.-Cl. La société: contrat ou institution?, in: Basdevant-Gaudemet Br., dir. Contrat ou Institution: un enjeu de société. Paris, LGDJ, 2004. 190 p.

Nabasque H. La flexibilité contractuelle dans la SAS, in: Urbain-Parléani I., Conac P.-H., dir. La société par action simplifiée (SAS). Bilan et perspectives. Paris, Dalloz, 2016. P. 75–89.

Navarro Matamoros L. La libertad contractual y flexibilidad tipológica en el moderno derecho europeo de sociedades: la SAS francesa y su incidencia en el derecho español. Granada, Comares, 2009. 305 p.

Rojo A., Beltran E., coords. Comentario de la Ley de Sociedades de Capital. T. I. Cizur Menor, Civitas-Thomson Reuters, 2011. 3421 p.

Sanchez Gonzalez J.C. La autonomía de la voluntad en la configuración estaturia de las sociedades de capital, in: Autonomía de la voluntad en el Derecho privado: Estudios en conmemaración del 150 aniversario de la Ley del Notariado. Tomo II. Derecho mercantil. Barcelona, Wolters Kluver España, 2012. P. 1–166.

Schlumberger Ed. Les contrats préparatoires à l’acquisition de droits sociaux. Paris, Dalloz, 2013. 788 p.

Shershenevich G.F.Course on Trade Law. Vol. I: Introduction. Trade Figures [Kurs torgovogo prava. T. I: Vvedenie. Torgovye deyateli]. Moscow, Statut, 2003. 480 p.

Sukhanov E.A. On a Subject of Corporate Law [O predmete korporativnogo prava], in: Actual Problems of Corporate Law: Collection of Articles to P.V. Krasheninnikov’s Anniversary [Aktualnye problemy chastnogo prava: sb. st. k yubileyu P.V. Krasheninnikova]. Moscow, Statut, 2014. P. 227–249.

Sukhanov E.A.Comparative Corporate Law [Sravnitelnoe korporativnoe pravo]. Moscow, Statut, 2014. 456 p.

Tuzov D.O. Invalidity of Transactions Theory: Experience of Russian Law in the Context of the European Legal Tradition [Teoriya nedeistvitelnosti sdelok: opyt rossiiskogo prava v kontekste evropeiskoi pravovoi traditsii]. Moscow, Statut, 2007. 602 p.

Utrilla D.M. La Sindicación de Bloqueo en las Sociedades Anónimas. Valencia, Editorial Tirant lo Blanch, 2015. 559 p.

Velasco San Pedro L.A. Institución o contrato? Reflexionando (una vez más) sobre el carácter imperativo o dispositivo que debiera tener el derecho de sociedades de capital, in: Estudios de Derecho Mercantil. Libro homenaje al Prof. Dr.

Dr. h. c. José Antonio Gómez Segade. Madrid, Marcial Pons, 2013. P. 323–338.

Vries P.P., de. Exit Rights of Minority Shareholders in a Private Limited Company. Deventer, Kluwer, 2010. 497 p.

Zimmermann R. The Law of Obligations: Roman Foundations of the Civilian Tradition. Oxford, OUP, 1996. 1241 p.

Information about the author

Alexander Kuznetsov — PhD in Law, Master of Jurisprudence (Russian School of Private Law) (e-mail: aakuznetsovlaw@ yandex.ru).

24

Комментарии

Иван Сергеевич Чупрунов

старший юрист «Линклейтерз СНГ», старший преподаватель РШЧП

Начало «новой жизни» в российском корпоративном праве

Комментарий к определению Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 11.06.2020 № 306-ЭС19-249121

В статье дается подробная оценка определения Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ по делу ООО «Яна Тормыш». По мнению автора, принятие этого определения знаменует начало «новой жизни» в российском корпоративном праве. Высшая судебная инстанция в мотивировочной части прямо подтверждает ряд идей, которые до этого отстаивались лишь на уровне доктрины, включая квалификацию устава в качестве товарищеского соглашения, распространение на решения собраний норм о сделках и признание диспозитивности законодательства об обществах с ограниченной ответственностью. В комментарии также подробно разбирается позиция, занятая ВС РФ в отношении ничтожности положений устава о заниженной заранее определенной цене реализации преимущественного права покупки, и предлагаются необходимые уточнения и корректировки данной позиции.

Ключевые слова: корпоративное право, преимущественное право, свобода договора, диспозитивные правила, устав, решения собраний

1Автор благодарит А.Г. Карапетова за ценные советы и замечания, данные в ходе подготовки текста. Позиция, отраженная автором в настоящей статье, может не совпадать с позицией юридической фирмы «Линклейтерз СНГ».

25

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

Ivan Chuprunov

Managing Associate at Linklaters CIS, Senior Lecturer at Russian School of Private Law

Beginning of a “New Life” in Russian Corporate Law

Case Comment to the Judgment of the Chamber for Commercial Disputes of the SC RF No. 306-ЭС19-24912, 11 June 2020

The article provides a detailed analysis of the judgment of the Chamber for Commercial Disputes of the SC RF in the case of LLC ‘Yana Tormysh’. The author believes that this judgment marks the beginning of a ‘new life’ in Russian corporate law. The highest court in the motives expressly confirms a number of concepts that have been previously supported only in scholarship, including the qualification of the charter as a partnership agreement, application of the rules on legal transactions

to the decisions of meetings and the recognition of the non-mandatory nature of the legislation on limited liability companies. The article also examines the position taken by the SC RF in respect of nullity of the charter provisions setting an understated pre-determined price for exercising the preemptive right to purchase, and suggests the necessary clarifications and adjustments to this position.

Keywords: corporate law, pre-emptive right, freedom of contract, non-mandatory rules, charter, decisions of meetings

1. Вводные замечания

Последние год-два ознаменованы повышенным интересом к вопросам корпоративного права со стороны ВС РФ. Подобный интерес выразился в том, что за этот период Судебная коллегия по экономическим спорам ВС РФ (далее — Коллегия, СКЭС) разрешила целый ряд весьма резонансных дел2, а Президиум ВС РФ преподнес своеобразный сюрприз на католическое Рождество 2019 г. в виде принятия Обзора судебной практики по некоторым вопросам применения законодательства о хозяйственных обществах (далее — Обзор3,) вызвавшего полярную реакцию в

юридическом сообществе. При этом как СКЭС при рассмотрении конкретных дел, так и Президиум ВС РФ в Обзоре продемонстрировали готовность порвать со складывавшейся на тот момент практикой судов и ввести в российское право конструкции, до этого отстаиваемые только на уровне теории (например, оспаривание корпоративных решений в силу притеснения меньшинства). Несмотря на спорность многих позиций, занимаемых ВС РФ, подобное развитие правоприменительной практики обеспечивает движение вперед российского корпоративного права в целом и провоцирует дискуссию в рамках как доктрины, так и более широкого юридического сообщества.

Без преувеличения колоссальным шагом в рамках этого движения стало принятие СКЭС определения от 11.06.2020 № 306-ЭС19-24912, где Коллегия прямо зафик-

2См., напр.: определения СКЭС от 17.09.2019 № 305-ЭС19-8975; от 22.10.2019 № 305-ЭС19-8916; от 12.11.2019 № 304-ЭС19-11056 и от 10.12.2019 № 305-ЭС19-20584 (отменено постановлением Президиума ВС РФ от 17.06.2020 № 381-ПЭК19).

3Обзор судебной практики по некоторым вопросам применения законодательства о хозяйственных обществах, утв. Президиумом ВС РФ 25.12.2019.

26

Комментарии

сировала целый ряд идей, которые принципиально важны для корпоративного права, но при этом долгое время не признавались судами, несмотря на широкую поддержку в доктрине. Весьма символично, что ООО, спор в отношении долей в котором был рассмотрен СКЭС, имеет фирменное наименование «Яна Тормыш», что в переводе с татарского языка означает «новая жизнь4». В некотором смысле принятие определения по делу ООО «Яна Тормыш» (далее — дело ЯТ) действительно может ознаменовать начало новой жизни для российского корпоративного права, где теперь прямо презюмируется диспозитивность регулирования ООО, а решения собраний признаются сделками.

В настоящей статье мы попробуем разобрать все ключевые идеи, высказанные Коллегией в деле ЯТ, а также дать им оценку. При этом мы, безусловно, не претендуем на всесторонность анализа, поскольку некоторые из проблем, затронутых в этом деле, являются настолько фундаментальными, что их детальный разбор

очевидно выходит за рамки выбранного формата комментария. В фокусе нашего внимания будет конструкция заранее установленной в уставе цены реализации преимущественного права (далее — заранее определенная цена), вокруг которой и разгорелись основные споры в деле ЯТ, и ее соотношение с иными ограничениями на выход из корпорации (в широком смысле слова).

2. Фабула дела

2.1. Фактические обстоятельства

В ООО «Яна Тормыш» (далее — ЯТ, ответчик) имеется 11 участников — физических лиц, каждому из которых принадлежит примерно 9,09% уставного капитала. Размер уставного капитала ЯТ составляет 14 000 руб.

06.04.2018 состоялось общее собрание участников ЯТ, на котором в том числе было принято решение об одобрении новой редакции устава, включающей п. 8.3, согласно которому участники общества пользуются преимущественным правом покупки доли или части доли другого участника по заранее установленной уставом цене, равной ее номинальной стоимости.

24.04.2018 Р.Г. Закиров (далее — истец 1)5, обладающий долей в 0,091 уставного капитала ЯТ6, направил в адрес общества «оферту о продаже» принадлежащей ему части доли размером 0,002 уставного капитала за 990 000 руб.

4Выражаем благодарность А.И. Шайдуллину, обратившему на это внимание.

5Согласно определению СКЭС по делу ЯТ истец 1 умер 29.05.2020 (уже после подачи кассационной жалобы).

6В судебных актах содержится противоречивая информация относительно размера принадлежащей истцу доли. Суды всех инстанций, включая СКЭС, в ряде случаев указывают на то, что истец владеет долей

в 0,091% в капитале ЯТ. Однако в соответствии с ЕГРЮЛ истцу принадлежит доля в 9,1% (т.е. 0,091 уставного капитала). Для целей настоящей статьи это, впрочем, не имеет существенной важности.

27

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

04.06.2018 истец 1 получил от общества ответ, гласящий, что «уставом общества не предусмотрено право продажи доли участника третьему лицу».

09.07.2018 истец 1 направил в адрес ответчика оферту о продаже всей оставшейся части своей доли размером 0,089 уставного капитала ЯТ за 20 000 000 руб.

31.08.2018 вследствие отказа других участников ЯТ от приобретения отчуждаемой доли истец 1 направил в адрес ответчика уже «требование приобрести долю» размером в 0,091 в уставном капитале ЯТ за ее действительную стоимость, составляющую 23 923 445 руб. и определенную на основании данных бухгалтерской отчетности общества за последний отчетный период, предшествующий дню требования.

06.02.2019 между Р.Г. Закировым и Э.И. Туктаровым (далее — истец 2) было заключено соглашение об уступке прав в отношении «требования участника обществаприобрестидолювуставномкапиталеобщества» 7.Вопросопредметеэтогосоглашения является не совсем однозначным. По-видимому, стороны имели в виду, что к истцу 2 перейдет денежное требование к обществу о выплате действительной стоимости доли. Это больше всего напоминает уступку будущего права требования (ст. 388.1 ГК), поскольку, как будет показано ниже, неочевидно, что рассматриваемое право требования к обществу уже возникло только по той причине, что в устав ЯТ был включен п. 8.3. Тем не менее это обстоятельство не заинтересовало суды, которые не высказали каких-либо возражений против того, что истец 2 является надлежащим истцом. По этой причине мы не будем фокусироваться на данном вопросе в ходе дальнейшего изложения и будем проводить анализ в разделе 3, как если бы оба требования заявлялись одним истцом — участником ЯТ.

06.02.2019 в АС Республики Татарстан было подан иск к ЯТ, в соответствии с которым истец 1 требовал признать недействительным п. 8.3 устава общества, а истец 2 требовал взыскать с ЯТ 23 923 445 руб. в качестве действительной стоимости доли истца 1 и процентов за пользование чужими денежными средствами в размере 318 050 руб. за период с 05.12.2018 по 05.02.2019. В обоснование иска истец 1 указывал следующее. Во-первых, п. 8.3 устава ограничивает права истца 1 (со ссылкой на ст. 10 ГК). Во-вторых, протокол собрания о принятии устава ЯТ в новой редакции сфальсифицирован, поскольку истец не голосовал за одобрение устава, что подтверждается отсутствием его подписи в протоколе.

2.2. Решения нижестоящих судов

АС Республики Татарстан вынес решение об отказе в удовлетворении обоих исковых требований8. В обоснование своего решения суд сослался на нормы Федераль-

7Вознаграждение за такую уступку составляло 2 000 000 руб. «после получения с ООО «Яна Тормыш» денежных средств». Это может служить классическим примером проблемы «мерцающей каузы», поскольку остается неопределенным, возникнет ли условие для выплаты цессионарием вознаграждения в пользу цедента. О проблематике «мерцающей каузы» см.: Сделки, представительство, исковая давность: постатейный комментарий к статьям 153–208 Гражданского кодекса Российской Федерации / отв. ред. А.Г. Карапетов. М., 2018. С. 102–121 (автор комментария к ст. 157 — А.Г. Карапетов).

8См.: решение АС Республики Татарстан от 17.05.2019 по делу № А65-3053/2019.

28

Комментарии

ного закона от 08.02.1998 № 14-ФЗ «Об обществах с ограниченной ответственностью» (далее — Закон об ООО), прямо позволяющие на основании единогласного решения участников ООО включить в устав условие о заранее определенной цене реализации преимущественного права (п. 4 ст. 21). Суд посчитал, что участники

ООО, одобряя п. 8.3 устава в новой редакции, действовали строго в рамках, установленных законом. По этой причине у других участников имелось преимущественное право приобрести долю, предлагаемую Р.Г. Закировым к отчуждению по цене, не превышающей ее номинальной стоимости, составляющей 1280 руб. Как следствие, суд пришел к следующему выводу: «Поскольку оферты Истца о продаже части доли и доли содержали продажную стоимость, не соответствующую номинальной стоимости доли Закирова Р.Г., что противоречит уставу общества, участники общества отказ от их приобретения по номинальной стоимости не выразили, соответственно, у Закирова Р.Г. не возникло право на обращение с требованием к обществу о приобретении принадлежащей ему доли, а у общества — обязанность по приобретению спорной доли Закирова Р.Г. и, соответственно, выплате действительной стоимости доли». По-видимому, интерпретировать это следует таким образом, что иные участники ЯТ не отказывали истцу 1 в даче согласия на отчуждение доли третьим лицам, а потому у того не возникло право требовать выкупа доли со стороны ЯТ.

При этом, оценивая аргументы истца 1 о том, что протокол собрания был сфальсифицирован, суд сослался на постановление мирового судьи (оставленное без изменения решением Балтасинского районного суда от 02.04.2019), которым было прекращено производство по делу об административном правонарушении по ч. 11 ст. 15.23.1 КоАП в отношении ответчика в связи с отсутствием в его действиях состава административного правонарушения. По-видимому, АС Республики Татарстан в данном случае исходил из весьма странной предпосылки, что раз при созыве общего собрания участников ЯТ не произошло административного правонарушения, то и о недействительности решения говорить не приходится. Кроме того, ходатайство о проведении экспертизы подписи Р.Г. Закирова на протоколе заявлено не было, а само решение об одобрении устава истцы не оспаривали, вследствие чего выбрали ненадлежащий способ защиты своих прав.

Одиннадцатый ААС и АС Поволжского округа поддержали выводы АС Республики Татарстан, не приведя каких-либо существенных дополнительных аргументов

впользу отказа в исковых требованиях9.

2.3.Позиция СКЭС

Коллегия не согласилась с позицией, занятой нижестоящими судами, и привела следующие доводы (которые подробно будут разобраны ниже) в пользу необходимости отмены их решений:

9См.: постановления Одиннадцатого ААС от 16.07.2019 по делу № А65-3053/2019; АС Поволжского округа от 07.10.2019 № Ф06-51308/2019.

29

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

–в основе устава лежит «товарищеское соглашение участников (учредителей), носящее в силу своей правовой природы гражданско-правовой характер»;

–«устав является сделкой, и к нему применимы нормы гражданского законодательства о сделках, в том числе о решениях собраний и об основаниях признания их недействительными»;

–«решение собрания, утвердившее устав (изменение в устав), может быть квалифицировано как ничтожное в части тех положений, которые посягают на публичные интересы либо права и охраняемые законом интересы третьих лиц. Одним из оснований ничтожности выступает то, что положение устава противоречит существу законодательного регулирования»;

–в основе регулирования общества с ограниченной ответственностью лежит презумпция диспозитивности, которая распространяется в том числе на правила, касающиеся ограничения отчуждения доли в уставном капитале третьим лицам, включая право преимущественной покупки доли;

–предусматриваемые уставом правила не могут противоречить «существу законодательного регулирования товарищеского соглашения, которое заключается в том числе в недопустимости ситуации, при которой участнику запрещается выход из общества без возможности возврата своих инвестиций»;

–преимущественное право покупки доли как функциональный эквивалент иных ограничений на отчуждение доли также «не может создавать препятствия в отчуждении участниками своих долей на неопределенно долгий срок, лишая их возможности вернуть свои инвестиции»;

–при осуществлении другими участниками преимущественного права по заниженной цене участник ООО «лишается справедливой стоимости принадлежащей ему доли в уставном капитале, что противоречит сути товарищеского соглашения, поскольку нарушает фундаментальный запрет полностью лишать участия в прибыли от общего дела (статья 1048 Гражданского кодекса)»;

–«положение устава общества о закреплении заранее установленной цены покупки доли в существенно отличающемся от ее рыночной стоимости [размере] и без ограничения срока действия такого условия разумным краткосрочным периодом является ничтожным как противоречащее существу законодательного регулирования»;

–как следствие, «участник, в отношении которого действуют бессрочные условия о запрете на отчуждение доли или о необходимости получать согласие на ее отчуждение и такое согласие не получено, либо же Уставом предусмотрена заведомо заниженная цена покупки доли по преимущественному праву на неопределенно долгий срок, вправе требовать от Общества, в силу пункта 2 статьи 23 Закона № 14-ФЗ, приобрести принадлежащую такому участнику долю (часть доли) и выплатить ее действительную стоимость»;

–наконец, СКЭС также указала на необходимость проверить, было ли решение об одобрении устава ЯТ в новой редакции удостоверено в соответствии с примени-

30

Комментарии

мыми требованиями (подп. 3 п. 3 ст. 67 ГК) и одобрено всеми участниками единогласно, поскольку протокол, имеющийся в материалах дела, подписан только девятью участниками из одиннадцати и не удостоверен нотариально.

В итоге Коллегия отменила решения нижестоящих судов и направила дело на новое рассмотрение в АС Республики Татарстан.

3. Ключевые тезисы СКЭС. Их оценка

Текст определения Коллегии по делу ЯТ представляет собой нечастый (и от этого тем более отрадный) пример последовательного и обстоятельного изложения высшей судебной инстанцией мотивов, легших в основу принятого ею решения. И пусть не везде логика была выдержана идеально (о чем пойдет речь ниже), в целом это определение устанавливает достаточно высокий стандарт для судебных актов (что даже напомнило многим представителям юридического сообщества постановления, принимавшиеся по конкретным делам Президиумом ВАС РФ).

При этом, строго говоря, некоторые из идей, отраженных в определении по делу ЯТ, не были критично важными для обоснования принимаемого решения. Более того, в принципе для направления дела на новое рассмотрение Коллегии было бы достаточно сослаться на отсутствие нотариального удостоверения решения об утверждении устава в новой редакции и на сомнения в том, что решение было принято единогласно (см. раздел 3.7). Несмотря на это, СКЭС бóльшую часть судебного акта анализирует не вопросы формы, а вопросы содержания принятого участниками решения, проверяя условия о заранее определенной цене на их соответствие букве закона и существу законодательного регулирования. На счастье, подобная «неэкономность» мотивировки, не слишком свойственная российским судам вообще и Коллегии в частности, привела к тому, что мы получили вполне «программный» судебный акт, выходящий за рамки констатации очевидных нарушений закона.

Хотя концентрация важных тезисов на страницах определения СКЭС зашкаливает, мы попробуем их логически разделить и рассмотреть один за другим, а также выскажем собственные критические замечания в отношении некоторых из них. При этом мы постараемся воспроизвести логику того, как выстраивалась мотивировка решения Коллегии, а потому расположим указанные тезисы именно в логическом порядке, а не по степени их важности для российского корпоративного права.

3.1. Устав как товарищеское соглашение

Коллегия прямо называет устав ООО «учредительным документом, в основе которого лежит товарищеское соглашение участников (учредителей), носящее в силу своей правовой природы гражданско-правовой характер». В обоснование этого

31

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

тезиса Коллегия ссылается на «смысл» п. 1 ст. 12 Закона об ООО. Ссылка выглядит немного лукавой и заведомо неточной, поскольку указанная норма лишь закрепляет, что «учредительным документом общества является устав общества», но ничего не говорит ни о каких товарищеских соглашениях.

В действительности СКЭС в рассматриваемом кратком тезисе воплощает в судебном акте идею, которая уже долгое время отстаивается некоторыми представителями отечественной доктрины корпоративного права. В основе корпорации лежит обязательство о ведении общего дела, происходящее из договора простого товарищества — иными словами, товарищеского соглашения 10. Из подобного понимания сущности корпорации часто исходят и в зарубежных правопорядках, включая кон- тинентально-правовые (Германию и Францию)11.

Прямая констатация того, что в основе корпорации лежит обязательство по ведению общего дела, может иметь весьма далеко идущие последствия для отечественного корпоративного права. Дело в том, что до настоящего времени российская судебная практика с опаской относилась к признанию между участниками корпорации общих фидуциарных обязанностей по отношению к корпорации и друг к другу, нарушение которых может служить основанием для взыскания убытков. Хотя в актах судов, включая ВС РФ, по отдельным категориям споров — преимущественно об исключении участника из корпорации12 и оспаривании решений собраний13 — прослеживается идея о том, что любой участник корпорации не должен действовать во вред интересам корпорации, эта идея до последнего времени толковалась ограничительно.

Суды зачастую не признавалиобщий характер данного принципа и его применимость за рамками названных выше категорий споров. В большинстве случаев суды отказывают в удовлетворении исков, по которым корпорация или ее участник, действующий от своего имени, пытаются взыскать убытки с другого участника14.

В качестве обоснования чаще всего дается ссылка на то, что участники не являются

10См., напр.: Бойко Т.С. Защита прав и интересов миноритарных участников непубличного общества в праве России, США и Великобритании: дис. … канд. юрид. наук. М., 2017. С. 13; Кузнецов А.А. Исключение участника из общества с ограниченной ответственностью. М., 2014. С. 32–33.

11См., напр.: Cahn A. The Shareholders’ Fiduciary Duty in German Company Law // Shareholders’ Duties / ed. by H.S. Birkmose. Alphen aan den Rij n, 2017. P. 347–351.

12См.: информационное письмо Президиума ВАС РФ от 24.05.2012 № 151 «Обзор практики рассмотрения арбитражными судами споров, связанных с исключением участника из общества с ограниченной ответственностью».

13См.: п. 12 и 13 Обзора.

32

Комментарии

субъектами, чья ответственность прямо установлена законодательством15. И если с тем, что участник по общему правилу не должен отвечать на тех же основаниях, что и члены органов управления, нельзя не согласиться16, то общий тезис, в соответствии с которым участники никогда не отвечают перед корпорацией и другими участниками, безусловно, является неверным. Российская судебная практика, складывавшаяся до недавнего времени, по сути, лишала как саму корпорацию, так и ее участников возможности получить возмещение причиненных другими участниками убытков, хотя, казалось бы, именно иск об убытках является универсальным средством защиты при нарушении гражданских прав17.

К сожалению, в отечественной доктрине также порой отрицается наличиеобщих фидуциарных обязательств участников. Весьма характерным примером является то, что Д.В. Ломакин, завершая свою статью, посвященную анализу проблематики фидуциарных обязанностей в корпоративных правоотношениях, указывает на существование «серьезных сомнений в целесообразности признания отечественным корпоративным правом института фидуциарных обязанностей»18.

15См., напр.: постановления АС Западно-Сибирского округа от 05.08.2015 № Ф04-21178/2015 («положениями закона, регулирующими ответственность участников общества с ограниченной ответственностью при осуществлении ими своих корпоративных обязанностей не предусмотрена возможность взыскания убытков с участника общества…») и Третьего ААС от 12.07.2016 по делу № А33-22359/2014 («нормы действующего законодательства не предусматривают оснований для привлечения к ответственности участника общества»).

16Подробнее об этом см., напр.:Чупрунов И.С. Влияние одобрения акционеров на ответственность директора перед корпорацией. Развернутый комментарий к определению Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 17.09.2019 № 305-ЭС19-8975 // Вестник экономического правосудия РФ. 2020. № 7. С. 159–161; Ключарева Е.М. Ответственность за убытки, причиненные обществу недобросовестными и неразумными действиями членов их органов управления: особенности субъектного состава в непубличных обществах // Корпоративное право в ожидании перемен: сб. ст. к 20-летию Закона об

ООО / отв. ред. А.А. Кузнецов. М., 2020. С. 184.

17Редкими исключениями являются следующие три судебных акта. Во-первых, постановление Шестого ААС от 18.10.2018 № 06АП-5646/2018, где суд прямо указал следующее: «В пункте 4 статьи 65.2 ГК РФ закреплен принцип лояльности — обязанность участников юридического лица действовать в интересах общества и иных участников». Во-вторых, постановление АС Московского округа от 21.03.2017 № Ф05-2267/2017, в котором суд, по-видимому, исходил из наличия у участников корпорации общих фидуциарных обязанностей по отношению к ней. В-третьих, решение АС Республики Татарстан от 20.06.2017 № А40-192423/2016, где суд не увидел никаких проблем с зачетом требования корпорации к участнику о возмещении упущенной выгоды из-за нарушения фидуциарных обязанностей против требования участника к корпорации о выплате действительной стоимости доли.

Однако стоит оговориться, что первый из указанных судебных актов был впоследствии отменен, и, хотя на новом круге рассмотрения суть решения не изменилась, соответствующий тезис уже не был использован судом первой инстанции в мотивировочной части (см.: решение АС Амурского области от 20.04.2019 по делу № А04-4796/2018). Второй же и третий судебные акты приняты в рамках споров между акционерами «Башнефти». Поэтому не до конца ясно, насколько эти судебные дела могут сами по себе свидетельствовать о смене тренда в судебной практике.

18Ломакин Д.В. Фидуциарные обязанности участников корпоративных отношений: за и против // Гражданское право. 2019. № 4. С. 8.

Противоположную точку зрения см., напр.: Бойко Т.С. Ответственность участника хозяйственного общества перед другим участником // Закон. 2017. № 3. С. 115–136;Степанов Д.И. Дедлоки в непубличных корпорациях: возможные варианты развития законодательства и судебной практики // Вестник экономического правосудия РФ. 2015. № 10. С. 63–65.

33

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

Кроме того, нередко в отечественных работах предлагается прямо закрепить некую общую норму, которая прямо бы возлагала фидуциарные обязанности на участников19. Между тем в иностранных правопорядках, признающих существование таких обязанностей, они зачастую выводятся из принципа добросовестности или конструкции обязательств по ведению общего дела20, а не из какой-либо нормы позитивного права. В связи с этим возникает логичный вопрос: действительно ли необходимо для рассматриваемых целей менять законодательство или же достаточно правильным образом толковать природу отношений между участниками и видеть в них фидуциарный элемент?

Тезис Коллегии о том, что в основе устава лежит товарищеское соглашение, направляет суды по второму пути и, хочется надеяться, приведет к изменению сложившейся практики. Логическим продолжением этой идеи является констатация того, что между участниками-товарищами наличествуют обязательства по ведению совместного дела21, которые по меньшей мере включают в себя обязательство не причинять заведомого вреда как корпорации, так и другим участникам, а также не злоупотреблять своими корпоративными правами22. Подтверждение Верховным Судом наличия между участниками обязательственных отношений может стать тем самым недостающим звеном в признании фидуциарных обязанностей общего типа. Это должно дать верный импульс практике нижестоящих судов, а также стимулировать более предметную разработку содержания этих обязанностей в доктрине.

Назвав отношения между участниками ООО «товарищескими», мы не должны автоматически применять к ним все или даже бóльшую часть норм о договоре простого товарищества. При этом, конечно, в каких-то ситуациях восполнение пробелов в корпоративном регулировании за счет применения общих принципов регулирования многосторонних обязательственных отношений может быть оправдано. Коллегии довод о товарищеском характере соглашения, лежащего в основе устава, по-видимому, был нужен, помимо прочего, для того, чтобы обосновать ссылку на ст. 1048 ГК в поддержку довода о невозможности лишения участия в прибыли от общего дела через установление преимущественного права покупки доли по заниженной заранее определенной цене. В целом, по-видимому, можно согласиться с тем, что в ст. 1048 ГК закреплен некоторый принцип, являющийся общим для договоров ведения совместного дела, — так называемый запрет льви-

19См.: Бойко Т.С. Ответственность участника хозяйственного общества перед другим участником. С. 135.

20См., напр.: Cahn A. Op. cit. P. 348–349; Макин Р.В. Фидуциарные обязанности миноритарных участников хозяйственных обществ и их применение в ситуации злоупотребления правом на блокирование решения компании // Корпоративное право: проблемы и решения / сост. и отв. ред. И.С. Чупрунов. М., 2020. С. 327–331.

21В связи с этим вызывают серьезные сомнения регулярно предпринимаемые в российской доктрине попытки квалификации ответственности в рамках корпоративных отношений в качестве деликтной или квазиделиктной. См., напр.:Синицын С.А. Деликтная ответственность в корпоративном праве // Журнал российского права. 2019. № 10. С. 54–68.

22Вопрос о составе фидуциарных обязанностей участника, в том числе в зависимости от степени его контроля над делами корпорации, заслуживает самостоятельно подробного анализа. См. об этомМакин:

Р.В. Фидуциарные обязанности миноритарных участников хозяйственных обществ и их применение в ситуации злоупотребления правом на блокирование решения компании. С. 331–340.

34

Комментарии

ного товарищества (societas leonina). Однако вопрос о степени его императивности заслуживает отдельного исследования, так как в немецкой доктрине, например, существуют разные позиции по этому вопросу23, а российское корпоративное право допускает согласование участниками корпорации непропорционального распределения прибыли (абз. 2 п. 2 ст. 28 Закона об ООО).

Хотя формально СКЭС говорит о том, что товарищеская сделка лежит в основе устава ООО, этот тезис следует понимать широко. Обязательство по ведению совместного дела лежит в основе любой корпорации, будь она непубличной (о чем чаще пишут в литературе) или публичной24. Как следствие, и фидуциарные обязанности возлагаются на участников любого хозяйственного общества.

3.2. Устав и решение собрания — сделки

Следующей фундаментальной идеей, которая нашла прямое отражение в определении СКЭС по делу ЯТ, является признание как устава корпорации, так и решения собрания сделкой. Коллегия, словно не замечая спорной систематики ГК, где нормы о решениях собраний отграничены от норм о сделках и выделены в самостоятельную главу 9.1 подраздела 4 раздела I части первой, безапелляционно указывает, что «устав является сделкой и к нему применимы нормы гражданского законодательства о сделках, в том числе о решениях собраний и об основаниях признания их недействительными». Одним предложением СКЭС сделала намного больше в смысле распространения на решения собраний норм о сделках, чем вся предшествующая судебная практика, складывавшаяся с момента введения в ГК главы 9.1.

Формат комментария не предполагает детального разбора догматической стороны данного вопроса. Отметим лишь, что споры о возможности отнесения решений собраний к числу сделок в отечественной доктрине ведутся очень долго. С одной стороны, многие авторы традиционно исходят из того, что решение собрания — это особый корпоративный юридический факт, на который не могут распространяться нормы о сделках25. С другой стороны, значительное число исследователей настаивает на том, что, как и, например, в немецкой доктрине, решения собраний

23См.: Горева А.А. Договор простого товарищества и его виды: российское право в сравнительно-право- вом аспекте: дис. … магистра юриспруденции. М., 2020. С. 45–50.

24В связи с этим не совсем точными кажутся рассуждения Т.С. Бойко, которая выводит существование фидуциарных обязанностей в непубличных корпорациях из лично-доверительного характера отношений между участниками, имеющих сущностное сходство с отношениями товарищей в простом товариществе (см.: Бойко Т.С. Защита прав и интересов миноритарных участников непубличного общества в праве России, США и Великобритании. С. 13).

25См., напр.: Бевзенко Р.С. Теория юридических фактов // Гражданское право: актуальные проблемы теории и практики / под общ. ред. В.А. Белова. М., 2015. Т. 1. Раздел 6 (автор указывает, что квалификация решения собрания в качестве сделки — это «не более чем последствия поверхностного прочтения определения сделки, содержащемся в ГК» (цит. по: СПС «Гарант»); Тарасенко Ю.А. Юридическое лицо:

проблема производной личности // Гражданское право: актуальные проблемы теории и практики. Разделы 6 и 7;Ломакин Д.В. Очерки теории акционерного права и практики применения акционерного законодательства. М., 2005. С. 157–158.

35

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

должны признаваться имеющими сделочную природу26. Здесь, правда, тоже мнения расходятся: одни авторы квалифицируют решения в качестве односторонних сделок самого юридического лица27, а другие — в качестве многосторонних сделок соответствующих участников собрания28. Длительность дискуссии, а также часто ее нередко догматический характер, не сопровождающийся обсуждением релевантных практических проблем, даже заставили некоторых исследователей усомниться в продуктивности и конструктивности подобных споров в отечественной доктрине29. Такой скепсис отчасти можно понять: законодательство содержит ряд особых правил о решениях собраний, исключающих необходимость и даже возможность применения норм о сделках.

В то же время от того, квалифицируем ли мы решения собраний в качестве сделки или нет, зависит, (а) применяем ли мы к ним в отсутствие специальных правил общие нормы о сделках и (б) каким образом мы восполняем пробелы, которые с неизбежностью возникают на практике. В частности, это может повлиять на то, каким образом мы отвечаем на следующие вопросы. Может ли решение собрания признаваться мнимым или притворным? Вправе ли участник, введенный в заблуждение относительно своего голосования, оспорить сделку по голосованию, а следом и принятое решение? Каким образом применяются нормы об исковой давности, когда речь идет о недействительных решениях собраний и/или применении последствий такой недействительности (например, выплате дивидендов)? С учетом этих вопросов (которые можно умножать и умножать) нельзя согласиться с тем, что спор о природе решения собрания является сугубо догматическим, — его разрешение имеет вполне практические последствия.

Определение СКЭС по делу ЯТ, по-видимому, должно оставить все описанные споры в прошлом. Теперь на уровне высшей инстанции судам дан четкий сигнал о возможности применения как к решениям собраний, так и к уставам (и, соот-

26См.: Труханов К.И. Решения собраний — новая категория в Гражданском кодексе РФ // Закон. 2013. № 10. С. 126–129;Степанов Д.И. Устав как форма сделки // Вестник гражданского права. 2009. № 1. С. 4–62; Козлова Н.В. Правосубъектность юридического лица. М., 2005. С. 384–387;Егоров А. Закон и практика: от борьбы к единству // ЭЖ-Юрист. 2004. № 3 (приводится по СПС «КонсультантПлюс»). См. также: Цепов Г.В. Недействительность решений коллегиальных органов хозяйственных обществ: в поисках баланса интересов // Вестник экономического правосудия РФ. 2020. № 2. С. 65 (автор делит все решения на сделки и «организационные акты», не приводя при этом каких-либо убедительных аргументов, почему некоторым решениям он отказывает в признании их сделками).

По-видимому, к квалификации решения собрания в качестве сделки склоняется и А.А. Кузнецов, справедливо при этом указывающий на невозможность полного совпадения правил, применимых к решениям собраний и к сделкам (см.:Кузнецов А.А. Оспаривание решений общих собраний участников (акционеров) // Корпоративное право в ожидании перемен. С. 202–209).

27См.: КузнецовА.А.Оспаривание решений общих собраний участников (акционеров). С. 248; ВилкинС.С. Гражданско-правовая природа волевых актов коллегиальных органов юридического лица: дис. ... канд. юрид. наук. М., 2009. С.153–177. По-видимому, к этой же позиции тяготеет и Д.В. Новак, см.: Сделки, представительство, исковая давность: постатейный комментарий к статьям 153–208 Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 877–878 (автор комментария к ст. 181.1 — Д.В. Новак)).

28См.: Труханов К.И. Указ. соч. С. 129–131; Степанов Д.И. Устав как форма сделки.

29См.: Кузнецов А.А. Оспаривание решений общих собраний участников (акционеров). С. 202 («судя по этому обсуждению в российской правовой системе, нет других проблем в этой сфере, кроме, собственно, как признания того, что решение собрания — это сделка»).

36

Комментарии

ветственно, иным внутренним положениям юридического лица) норм о сделках30. Это открывает прямую дорогу для того, чтобы распространить на решения собраний наработки доктрины и правоприменительной практики о сделках. При этом, безусловно, подобное распространение должно учитывать особенности природы решений собраний, включая действие принципа большинства, применимость принципов релевантности и каузальности31 (в зависимости от типа нарушения / дефекта воли участника собрания) и др. На это указывает и Коллегия в определении по делу ЯТ: «Положения о таком специальном виде сделок, как решения собрания, должны применяться в системной взаимосвязи с общими положениями о сделках в части, не урегулированной правилами о решениях собраний и не противоречащей их существу».

ВС РФ и до этого ориентировал нижестоящие суды на возможность применения к решениям собраний отдельных норм о сделках. Так, в п. 107 постановления Пленума ВС РФ от 23.06.2015 № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» (далее — постановление № 25) содержится указание на то, что решения очных собраний участников хозяйственных обществ, не удостоверенные в соответствии с подп. 1–3 п. 3 ст. 67.1 ГК, являются ничтожными «применительно к пункту 3 статьи 163 ГК РФ». Иными словами, ВС РФ в данном случае полагает необходимым применять к решениям собраний нормы о последствиях несоблюдения формы сделки, но лишь в порядке аналогии закона (традиционный оборот «применительно к…»). В то же время в п. 110 постановления № 25 уже просто говорится о том, что недействительность части решения автоматически не влечет недействительности всего решения, и дается ссылка на ст. 180 ГК. В любом случае СКЭС в комментируемом определении идет много дальше осторожных шагов постановления № 25 и распространяет на решения действие всех норм о сделках, хотя и, конечно, в части, прямо не урегулированной законом и не противоречащей существу (природе) решения собрания.

Важно подчеркнуть, что, помимо прочего, СКЭС не согласилась с доводом нижестоящих судов о том, что истцы, оспаривая конкретный пункт устава ЯТ, выбрали ненадлежащий способ защиты своих прав. По мнению Коллегии, при оспаривании устава корпорации (или его конкретных положений), по существу, имеет место оспаривание решения общего собрания участников, которое утвердило такой устав (или изменения в него). С этим тезисом следует полностью согласиться.

В действительности, устав никогда не может выступать объектом оспаривания — оспариваться всегда должно решение о его утверждении. Устав в этом смысле

30Справедливости ради нужно сказать, что и в предшествующей судебной практике крайне редко, но можно было встретить прямые утверждения о том, что решения собрания представляют собой вид сделок, а потому к ним должны применяться нормы о сделках, см.: постановления Первого ААС от 02.12.2019 по делу № А43-14409/2018 («устав является многосторонней корпоративной сделкой и к нему применимы нормы гражданского законодательства о сделках, в том числе о признании их недействительными»); Третьего ААС от 18.05.2009 № 03АП-1497/2009 («устав юридического лица является документом, оформляющим совершенную указанными лицами одностороннюю либо многостороннюю корпоративную сделку, которая устанавливает и регламентирует корпоративные отношения между юридическим лицом, его учредителями (участниками) и субъектами, осуществляющими функции его органов»).

31О различии принципов каузальности и релевантности см.: Кузнецов А.А. Оспаривание решений общих собраний участников (акционеров). С. 238–241.

37

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

лишь выступает формой, в которой зафиксированы договоренности, одобренные участниками корпорации32. Подобное разграничение имеет существенное значение, поскольку оно напрямую влияет, например, на порядок исчисления сроков на предъявление исков в суд. Однако тот факт, что истцы в деле ЯТ формально оспаривали не решение собрания об одобрении изменений в устав, а сам устав, конечно, не должен сам по себе вести к отказу в иске. Более того, ради простоты словоупотребления мы также будем в ходе дальнейшего изложения часто говорить о «недействительности положений устава», а не о «недействительности решения, которым такие положения были одобрены» (что, строго говоря, не является юридически точным).

Признав решение собрания сделкой, СКЭС тем не менее не дает ответа на вопрос о том, является ли эта сделка многосторонней или односторонней. Эта задача, по сути, остается требующей разрешения в доктрине.

Теория односторонней сделки неспособна непротиворечиво разъяснить, по какой причине мы должны проводить кардинальные различия между решениями собраний в юридическом лице и за его пределами (например, решениями собраний собственников помещений в многоквартирном доме). Решения из второй категории, очевидно, не могут быть признаны односторонними сделками, поскольку мы не сможем отыскать то правосубъектное образование, воля которого образуется за счет принятия решения собранием. Как следствие, невозможно догматически обосновать различие в конструкции этих двух категорий решений собраний. Это, в свою очередь, ставит большой вопрос в отношении логичности и обоснованности квалификации решений собраний в юридическом лице как односторонних сделок самого юридического лица.

Д.В. Новак в качестве аргумента в пользу того, что решение собрания является односторонней сделкой «всего сообщества», ссылается на аналогию с простым товариществом, где «участники… при ведении общих дел товарищей (ст. 1044 ГК РФ) в отношениях с третьими лицами совершают сделки в качестве единой стороны, хотя само простое товарищество собственной правосубъектностью не обладает»33.

Эта аргументация не слишком убеждает, поскольку основана на неточном представлении о том, как простое товарищество участвует в обороте. В действительности никакое товарищество не становится «единой стороной» договора с контрагентом — такой договор заключаетсяот имени всех товарищей (п. 2 ст. 1044 ГК). То, что контрагентом по договору становятся все товарищи вместе, естественно, никаким образом не превращает их в единого субъекта — стоит вести речь лишь о множественности лиц на стороне кредитора или должника. От того, что каждое из таких лиц обладает правами кредитора, они не становятся единым субъектом, особенно за пределами действия договора.

Пытаясь опровергнуть взгляд на решения собраний как на многостороннюю сделку, Д.В. Новак называет его основным недостатком «игнорирование того, что, в отличие от договора, при заключении которого стороны обмениваются волеизъ-

32См.: Степанов Д.И. Устав как форма сделки.

33Сделки, представительство, исковая давность: постатейный комментарий к статьям 153–208 Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 876 (автор комментария к ст. 181.1 — Д.В. Новак).

38

Комментарии

явлениями, имеющими взаимонаправленный характер, при принятии решения собрания волеизъявления участвующих в голосовании лиц являются сонаправленными и подаются каждым участником гражданско-правового сообщества как бы параллельно друг другу»34. С приведенной аргументацией вряд ли можно согласиться, поскольку в ней происходит смешение понятий: о взаимонаправленности волеизъявлений можно говорить только при заключении двусторонних, а не многосторонних договоров. Иными словами, Д.В. Новак справедливо указывает на отличие принятия решения собрания от заключения классического менового договора, однако никто и не утверждает обратного. Теория многосторонней сделки рассматривает решение собрания как раз в качестве не двустороннего, а многостороннего договора с «сонаправленными волеизъявлениями», отличие которого от классических многосторонних договоров состоит лишь в применении принципа большинства35.

Поэтому намного более обоснованной выглядит квалификация решения собрания

вкачестве многосторонней сделки, которая совершается лицами, входящими в состав соответствующего органа корпорации, но создает юридические последствия

втом числе для самой корпорации36. Прямым практическим следствием данной дискуссии является то, что ответчиками по иску в связи с недействительностью решения собрания в юридическом лице с теоретической точки зрения должны быть все те, кто голосовал за принятие такого решения, а отнюдь не само юридическое лицо. Иными словами, должен действовать ровно тот же порядок оспаривания, распределения судебных расходов и т.д., который применялся бы, если бы речь шла о решении собрания собственников помещений в многоквартирном доме. При этом необходимо, чтобы в процессуальном законодательстве применительно ко всем подобным случаям оспаривания решений появились отсутствующие на сегодняшний день специальные упрощенные правила привлечения к участию всех ответчиков37.

Вне зависимости от изложенных взглядов по поводу того, какой именно сделкой является устав или решение собрания, ключевое в определении Коллегии по делу

34Сделки, представительство, исковая давность: постатейный комментарий к статьям 153–208 Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 875–876 (автор комментария к ст. 181.1 — Д.В. Новак).

35Который, впрочем, может быть применим и в случае с иными многосторонними соглашениями, если стороны об этом договорятся, например в случае с договором простого товарищества (см. п. 5 ст. 1044 ГК).

36С этой точки зрения право голоса на собрании должно признаваться секундарным правом (в том числе по аналогии с правом на акцепт), которому корреспондирует состояние связанности на стороне других участников собрания и самого юридического лица.

37На эту проблему обращает внимание, например, К.И. Труханов, который, однако, видит ее решение в том, чтобы иск подавался к корпорации, выступающей в таком случае процессуальным представителем акционеров (см.: Труханов К.И. Указ. соч. С. 131). Но такое решение выглядит половинчатым. Во-первых, управлять этим процессом и нести расходы все равно должны именно те участники корпорации, которые голосовали за принятие решения (а не сама корпорация). Во-вторых, это решение в любом случае не сработает, когда речь идет, например, об оспаривании решения собрания собственников помещений в громадном многоквартирном доме, число которых может превышать количество акционеров в большинстве непубличных корпораций. Таким образом, единственным адекватным вариантом является выработка специального процессуального порядка привлечения к участию в процессе участников собрания, голосовавших за принятие решения.

39

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

ЯТ — это констатация их сделочной природы, а также возможности применения к решениям собраний норм о сделках с учетом особенностей их характера. Дальнейшая же разработка правильной догматической конструкции решения собрания как сделки остается на откуп цивилистической доктрины.

3.3. Применение к решениям собраний п. 74 постановления № 25

Признание решения собрания сделкой было необходимо СКЭС не абстрактно для восстановления стройности догматических конструкций, а для достижения вполне прикладных целей в рамках дела ЯТ. За счет приведенных аргументов Коллегия распространила на решение о принятии устава действие ст. 168 ГК в совокупности с разъяснениями порядка ее применения, выработанными в практике ВС РФ. Речь идет, в частности, о применении в деле ЯТ п. 74 постановления № 25.

Согласно абз. 1 этого пункта «ничтожной является сделка, нарушающая требования закона или иного правового акта и при этом посягающая на публичные интере-

сы либо права и охраняемые законом интересы третьих лиц(здесь и далее в цитатах курсив наш. — И.Ч.)» (при этом законом может быть установлено, что такая сделка оспорима, а не ничтожна, или к ней должны применяться другие последствия нарушения, не связанные с недействительностью сделки). В соответствии с абз. 2 этого же пункта «договор, условия которого противоречат существу законодатель-

ного регулирования соответствующего вида обязательства, может быть квалифицирован как ничтожный полностью или в соответствующей части, даже если в законе не содержится прямого указания на его ничтожность».

Смысл абз. 2 п. 74 постановления № 25 по-разному толкуется в доктрине. Есть точка зрения, в соответствии с которой он подлежит применению, когда в законе «вместо прямого указания на ничтожность используются иные формулировки: «не допускается», «не может» и др.»38. Другие исследователи трактуют это положение таким образом, что оно говорит об отдельной категории ничтожных сделок, а именно о таких сделках, которые хотя и не посягают на публичные интересы или права и охраняемые законом интересы третьих лиц (абз. 1 п. 74), но тем не менее противоречат «существу законодательного регулирования». Так, А.Г. Карапетов и Д.О. Тузов, толкуя абз. 2 п. 74 постановления № 25, полагают, что его цель — это своеобразная «контрреформа» п. 2 ст. 168 ГК: хотя сделка не затрагивает публичные интересы или интересы третьих лиц (т.е. должна была бы по букве закона считаться оспоримой), она объявляется ничтожной ввиду того, что иное решение противоречило бы целям законодательного регулирования39.

К такой «контрреформе» можно относиться по-разному. С одной стороны, она, конечно, потенциально расширяет основания ничтожности и значительно размы-

38Тололаева Н.В. Соотношение некоторых оснований недействительности сделки // Судья. 2015. № 10. С. 32–39.

39См.: Карапетов А.Г., Тузов Д.О. Сделки, совершенные в противоречии с императивными нормами закона, в контексте новой редакции ст. 168 ГК РФ // Вестник гражданского права. 2016. № 5. С. 58.

40

Комментарии

вает границу между ничтожными и оспоримым сделками, т.е. поражает цель, которую преследовали изменения в п. 2 ст. 168 ГК и которая состояла в обеспечении стабильности оборота40. Это, в свою очередь, не может не привести к нарастанию правовой неопределенности. С другой стороны, абз. 2 п. 74 постановления № 25 направлен на то, чтобы избежать таких случаев, когда применение общего правила об оспоримости сделки при нарушении только интересов ее сторон влекло бы несправедливые результаты. В ряде ситуаций императивные нормы ГК, защищающие интересы одной из сторон правоотношения, прямо не указывают, что их несоблюдение влечет ничтожность сделки. Как следствие, в силу п. 2 ст. 168 ГК и абз. 1 п. 74 постановления № 25 при любом нарушении такой нормы пострадавшая сторона должна была бы каждый раз обращаться в суд с иском об оспаривании. Например, если бессрочный договор аренды прямо ограничивает право на немотивированный отказ от договора (п. 2 ст. 610 ГК), то, пропустив срок на оспаривание этого условия, каждая из сторон будет им связана, а оно теперь окажется полностью действительным. В качестве реакции на подобное положение дел в постановлении № 25 и появился абз. 2 п. 74, позволяющий суду путем телеологического толкования императивной нормы установить, что последствие ее нарушения должно состоять в ничтожности, а не оспоримости сделки. При этом стоит согласиться с А.Г. Карапетовым в том, что более точно говорить о ничтожности сделки не в силу противоречия существу законодательного регулирования, а в силу противоречия норме, императивность которой вытекает из существа законодательного регулирования41.

Изложенные выше правила теперь в полной мере распространяются и на решения собраний (в той степени, конечно, в какой они не противоречат природе решений). Судя по всему, именно на это ориентирует нижестоящие суды Коллегия в деле ЯТ, прямо ссылаясь на п. 74 постановления № 25 и признавая ничтожными отдельные положения измененного устава как противоречащие существу правового регулирования.

При этом СКЭС в данном отношении использует не до конца последовательную мотивировку. Сначала Коллегия указывает на то, что «решение собрания, утвердившее устав (изменение в устав), может быть квалифицировано как ничтожное в части тех положений, которые посягают на публичные интересы либо права и охра-

няемые законом интересы третьих лиц». Однако есть серьезные сомнения в том, что это правило (абз. 1 п. 74 постановления № 25) было применимо в деле ЯТ. Изменения в устав, если ответчик действительно прав, были одобрены участниками единогласно, а потому не очень понятно, о нарушении каких интересов третьих лиц здесь может идти речь. Равным образом неясно, какие публичные интересы могут быть нарушены введением в устав положения о заранее определенной цене. Если же изменения в устав не были одобрены единогласно, то налицо ничтожность решения в силу п. 6 ст. 43 Закона об ООО, поскольку отсутствует большинство голосов, необходимое для принятия такого решения в соответствии с абз. 4 п. 4 ст. 21 этого же Закона. Кроме того, в случае, когда абз. 1 п. 74 постановления № 25 при-

40См.: Там же. С. 19–20.

41См.: Сделки, представительство, исковая давность: постатейный комментарий к статьям 153–208 Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 507–509 (автор комментария к ст. 169 — А.Г. Карапетов).

41

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

меняется к решениям собраний, есть серьезные сомнения в том, что под третьими лицами может пониматься кто-то из участников корпорации (даже голосовавших против решения), — этот термин должен обозначать исключительно таких третьих лиц, которые являются внешними для корпорации (или соответствующего иного гражданского общества). Очевидно, что условие о заранее определенной цене не может затрагивать никакие интересы таких внешних третьих лиц. Следовательно, воспроизведение в деле ЯТ положений абз. 1 п. 74 постановления № 25, строго говоря, не имеет непосредственного отношения к разрешению спора.

Тем не менее это явно демонстрирует готовность Коллегии руководствоваться при рассмотрении дел о недействительности решений собраний п. 2 ст. 168 ГК вкупе с разъяснениями абз. 1 п. 74 постановления № 25, что, в свою очередь, потенциально размывает действие презумпции оспоримости решения собрания, установленной в абз. 2 п. 1 ст. 181.3 ГК. По-видимому, она теперь должна толковаться таким образом, что решение собрания, нарушающее требования закона, действительно презюмируется оспоримым, но только в тех случаях, когда оно не затрагивает публичные интересы или интересы третьих лиц, — там действует общее для всех сделок правило о ничтожности. Это в значительной степени устраняет различие в последствиях нарушения закона применительно к решениям собраний и иным сделкам.

Справедливости ради нужно отметить, что в определении по делу ЯТ после воспроизведения текста абз. 1 п. 74 уже в следующем предложении идет отсылка к абз. 2 того же пункта: «Одним из оснований ничтожности выступает то, что положение устава противоречит существу законодательного регулирования». Подобная мотивировка подхода, занятого СКЭС в рассматриваемом деле, выглядит намного более логичной. Коллегия, по сути, предлагает считать, что некоторые решения собраний могут быть ничтожными не только в силу того, что нарушаются интересы внешних третьих лиц, но и по той причине, что такое решение не согласуется с целями правового регулирования, выраженными в законодательстве. Иными словами, СКЭС в полной мере распространяет на решения собраний и действие абз. 2 п. 74 постановления № 25 (с поправкой на то, что «существо законодательного регулирования» для корпоративных решений собраний, конечно, может серьезно отличаться от применимого к классическим меновым договорам). Для целей дела ЯТ подобное разграничение между абз. 1 и 2 п. 74 постановления № 25 важно в том плане, что если даже изменения в устав были одобрены единогласно, то это не устранит противоречие п. 8.3 устава существу законодательного регулирования (о чем подробнее будет сказано в разделе 3.6).

Без сомнения, как и в случае с иными сделками, такое решение негативно скажется на правовой определенности, поскольку позволит судам объявлять решения ничтожными даже в ситуации, когда это прямо не установлено в нарушенной норме и соответствующее нарушение не затрагивает чьи-либо интересы, кроме самих участников. В то же время вряд ли имеются серьезные догматические или политико-правовые аргументы в пользу того, чтобы в данном вопросе проводилось различие между решениями собраний и прочими сделками. Единственной альтернативой такому подходу является тотальная переработка всего гражданского законодательства, включая нормы специальных корпоративных законов, с тем чтобы в каждой норме, нарушение которой должно влечь ничтожность, содержа-

42

Комментарии

лось прямое указание на этот счет. Подобная идея выглядит утопичной, особенно с учетом принципа автономии воли и постоянного усложнения экономического оборота и договоров, его опосредующих.

Еще один вопрос, возникающий в связи с распространением на решения норм о недействительности сделок, касается того, может ли недействительность одной из частей решения влечь недействительность решения целиком. Иными словами, распространяются ли на решения собраний положения ст. 180 ГК? Положительный ответ на этот вопрос был закреплен еще в п. 110 постановления № 25. Нет ни догматических, ни политико-правовых причин для того, чтобы проводить разграничение между решениями собраний и сделками в данном отношении. Недействительность одного из пунктов решения собрания не влечет недействительность решения в целом, если можно предположить, что оно было бы принято и без такого пункта42. В деле ЯТ суды, по-видимому, исходили из того, что недействительность решения в части одобрения одного из положений новой редакции устава не влияет на действительность остальных частей решения, поскольку участники одобрили бы соответствующее решение в любом случае. Оценить обоснованность подобного вывода крайне сложно, поскольку из текстов судебных актов неясно, какие еще решения были приняты 06.04.2018 на общем собрании участников ЯТ.

3.4. Диспозитивность положений Закона об ООО

3.4.1. Общие замечания

Пожалуй, самая важная вещь, которая была зафиксирована в определении по делу ЯТ, состоит в том, что СКЭС прямо высказалась в пользу существования «презумпции диспозитивности, положенной в основу регулирования общества с ограниченной ответственностью».

Переоценить значимость этого тезиса невозможно. Традиционное мировоззрение отечественного юриста всегда базировалось на том, что российское корпоративное право является императивным, если только закон прямо не позволяет установить иное в уставе или корпоративном договоре. Из императивности норм специальных корпоративных законов исходит большинство авторов, пишущих в сфере корпоративного права. Весьма характерно, что в недавно защищенной О.В. Гутниковым диссертации43 слово «императивный» (в той или иной вариации) встречается 67 раз, а слово «диспозитивный» — 21. При этом, конечно, нужно учитывать, что данная работа посвящена по большей части вопросам ответственности и где-то автор даже

оспаривает необходимость регулирования отдельных вопросов императивными нормами. Тем не менее в целом О.В. Гутников исходит из того, что «необходимость достижения справедливого баланса интересов между всеми участниками [корпора-

42Подробнее о том, как должны толковаться правила, установленные в ст. 180 ГК, см.: Сделки, представительство, исковая давность: постатейный комментарий к статьям 153–208 Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 827–835 (автор комментария к ст. 180 — А.А. Новицкая).

43См.: Гутников О.В. Гражданско-правовая ответственность в отношениях, связанных с управлением юридическими лицами: дис. … д-ра юрид. наук. М., 2018.

43

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

тивных] отношений влечет за собойпреимущественно императивный метод право-

вого регулирования»44. Аналогичным образом складывается и судебная практика, которая склонна относиться к положениям корпоративного законодательства как к преимущественно императивным, несмотря даже на произошедшее в ГК расширение автономии воли применительно к непубличным корпорациям45.

Определение СКЭС по делу ЯТ должно привести к переформатированию как доктрины, так и подходов судов. Коллегия пошла сильно дальше того, чтобы просто указать на допустимость признания диспозитивными таких норм Закона об ООО, в которых прямо не предусмотрена возможность установления иного в уставе. СКЭС прямо сослалась на существование презумпции диспозитивности в регулировании деятельности ООО. Это, очевидно, следует толковать таким образом, что при анализе императивности нормы Закона об ООО суд должен исходить из того,

что по общему правилу такая норма является диспозитивной, если в ней прямо не указано иное. Схожий подход существует в немецком праве применительно к нормам, касающимся GmbH: участники корпорации вольны отступить от правил, зафиксированных в законе, если только из него прямо не следует иное46.

Означает ли это, что все нормы Закона об ООО вмиг стали диспозитивными?

Конечно, нет: при определении императивности или диспозитивности судам следует руководствоваться теми же критериями, которые действуют в обязательственном праве вообще. Хотя СКЭС в деле ЯТ прямо не ссылается на постановление Пленума ВАС РФ от 14.03.2014 № 16 «О свободе договора и ее пределах» (далее — постановление № 16), само упоминание презумпции диспозитивности явно демонстрирует, что процесс установления императивности норм и в сфере корпоративного права официально перестает быть бинарным. Теперь это сложный многофакторный процесс, который должен включать в себя все критерии, изложенные в постановлении № 16, с потенциальными дополнительными корректировками, которые могут быть вызваны особенностями корпоративных отношений. Самое любопытное, что в какой-то степени определение по делу ЯТ идет дальше постановления № 16, поскольку, хотя последнее и толкует принцип свободы договора весьма либерально (особенно в сравнении с предшествовавшей судебной практикой), в нем не упоминается презумпция диспозитивности. Получается, что как минимум на бумаге Закон об ООО, возможно, теперь стал более

44Гутников О.В. Указ. соч. С. 82.

45См., напр.: постановления АС Московского округа от 28.01.2020 № Ф05-9291/2017 (размер выплаты участнику при выходе из ООО регулируется императивными нормами); АС Поволжского округа от 10.12.2019 № Ф06-55679/2019 (императивным является подп. 3 п. 7 ст. 23 Закона об ООО); АС Запад- но-Сибирского округа от 23.05.2019 № Ф04-1797/2019 (императивным является п. 4 ст. 50 Закона об

ООО); ФАС Волго-Вятского округа от 11.07.2012 по делу № А11-5509/2011 (в качестве императивного квалифицирован порядок определения действительной стоимости доли в обществе в п. 6.1 ст. 23 Закона об ООО); ФАС Дальневосточного округа от 24.01.2011 № Ф03-8864/2010 (суд квалифицировал в качестве императивных нормы о порядке проведения и созыва общего собрания участников ООО, хотя этого, строго говоря, и не требовалось для разрешения спора); ФАС Восточно-Сибирского округа от 02.07.2007 № Ф02-3838/2007 по делу № А19-9867/2005 (правила расчета действительной стоимости доли в ООО являются императивными).

46См.: Mock S. National Report. Germany // International Handbook on Shareholders’ agreements / S. Mock, K. Csach, B. Havel (Eds.). Berlin, 2018. P. 278–279.

44

Комментарии

диспозитивным, нежели нормы ГК о договорах, по крайней мере если следовать логике СКЭС47.

Применение рассматриваемой презумпции диспозитивности в совокупности с разъяснениями, содержащимися в постановлении № 16, означает, что суд, толкуя конкретную норму, должен обосновать, почему он считает ее императивной. Для этого он может принимать во внимание следующие факторы:

–содержит ли норма явно выраженный запрет на установление иного в решении собрания или в уставе (абз. 1 п. 2 постановления № 16);

–направлена ли норма на защиту особо значимых охраняемых законом интересов (интересов слабой стороны корпоративных отношений, третьих лиц, публичных интересов и т.д.) (абз. 1 п. 3 постановления № 16);

–направлена ли норма на недопущение грубого нарушения баланса интересов сторон корпоративных отношений (абз. 1 п. 3 постановления № 16);

–может ли императивность вытекать из существа законодательного регулирования соответствующих корпоративных отношений (абз. 1 п. 3 постановления № 16).

Как следствие, одной из основных задач доктрины корпоративного права на текущий момент должна стать помощь судам в выявлении тех норм специальных законов, которые не могут в силу тех или иных причин считаться диспозитивными. В этом смысле особую актуальность приобретают работы Д.И. Степанова48 и А.А. Кузнецова49, которые как раз и посвящены данной проблематике и, несмотря на разные методологические подходы, часто содержат крайне схожие выводы в отношении того, какие именно нормы в сфере корпоративного права должны оставаться императивными.

Следует ли идею о презумпции диспозитивности в комментируемом определении толковать ограничительно и распространять ее только на Закон об ООО? Ответ, очевидно, должен быть отрицательным.

Во-первых, ровно такая же степень диспозитивности должна применяться и к иным непубличным корпорациям, т.е. к непубличным АО. На текущий момент регулирование в отношении ООО и АО настолько сблизилось 50, что не может быть

47Но ср.: Сделки, представительство, исковая давность: постатейный комментарий к статьям 153–208 Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 476–477 (автор комментария к ст. 168 — А.Г. Карапетов) (существование презумпции диспозитивности норм обязательственного права выводится автором из положений постановления № 16).

48См.: Степанов Д.И. Свобода договора и корпоративное право // Гражданское право и современность: сб. ст., посвященных памяти М.И. Брагинского / под ред. В.Н. Литовкина и К.Б. Ярошенко. М., 2013. С. 314–398.

49См.: Кузнецов А.А. Пределы автономии воли в корпоративном праве: краткий очерк. М., 2017.

50В связи с этим одновременное сохранение в российском праве двух организационно-правовых форм непубличных корпораций, конечно, не может не вызывать существенных вопросов.

45

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

каких-либо догматических или политико-правовых аргументов в пользу того, чтобы считать нормы об АО более императивными, чем нормы об ООО.

Во-вторых, и в случае с публичными АО подход на самом деле должен быть крайне схожим. Нормы о ПАО не становятсяавтоматически императивными от того, что они регулируют деятельность публичного общества. Без сомнения, степень диспозитивности норм о ПАО должна быть намного меньшей, чем норм об АО. Это обусловлено многими соображениями, включая необходимость обеспечения интересов миноритарных инвесторов и достижение своеобразной стандартизации уставов таких корпораций, чьи акции торгуются на бирже51. Однако подобный повышенный процент императивных норм, регулирующих деятельность ПАО, не означает, что при установлении их императивности суд должен руководствоваться какими-то иными критериями, нежели те, что были рассмотрены выше применительно к ООО или АО. По-видимому, для ПАО может не действовать презумпция диспозитивности, но в остальном здесь остаются полностью релевантными положения постановления № 16.

Весьма примечательно, что вообще-то рассматриваемый тезис о презумпции диспозитивности не был строго необходим Коллегии для разрешения дела ЯТ. Конструкция заранее определенной цены преимущественного права прямо закреплена в абз. 2 п. 4 ст. 21 Закона об ООО, а потому СКЭС не требовалось каким-то образом обосновывать общую допустимость включения такого условия в устав. Тем не менее Коллегия — возможно, в качестве своеобразной компенсации за отказ в применении условия о заранее определенной цене (о чем речь пойдет в разделе 3.6) — решила отразить эту прогрессивную идею в своем определении. Так что в данном случае мы имеем дело с редким примером, когда ВС РФ практически obiter dictum фиксирует в решении по конкретному делу принцип, способный значительно изменить ландшафт российского корпоративного права.

3.4.2. Нормы об отчуждении доли. Преимущественное право покупки

Так же, как для целей дела ЯТ не было критично фиксировать принцип диспозитивности, не было строгой нужды и в том, чтобы открыто объявлять нормы о преимущественном праве диспозитивными. Тем не менее СКЭС прямо указывает, что «правила, касающиеся ограничения отчуждения доли в уставном капитале третьим лицам, включая право преимущественной покупки доли, могут быть изменены или полностью отменены уставом общества».

При этом ситуация с диспозитивностью норм об отчуждении долей вообще и о преимущественном праве в частности обстояла лучше, нежели с иными положениями Закона об ООО.

Формально Закон об ООО в ст. 21, конечно, не упоминает о праве не включать в устав преимущественное право покупки доли. В связи с этим в литературе суще-

51См. об этом, напр.:Кузнецов А.А. Пределы автономии воли в корпоративном праве: краткий очерк. С. 35–38; Степанов Д.И. Экономический анализ корпоративного права // Вестник экономического правосудия. 2016. № 9. С. 113–114; Mock S. Op. cit. P. 279.

46

Комментарии

ствовало мнение, что нормы Закона об ООО не могут быть признаны диспозитивными, а участники не могут их исключить в уставе52. Аналогичная позиция порой находила отражение и в судебной практике53. Более того, ВАС РФ тоже когда-то интерпретировал положения ранее действовавшей редакции Закона об АО о преимущественном праве в ЗАО в качестве императивных, поскольку те прямо не позволяли акционерам предусмотреть иное в уставе54. В то же время большинство авторов справедливо указывают на отсутствие каких-либо догматических или по- литико-правовых оснований для квалификации соответствующих норм в качестве императивных55.

Во многом это связано с тем, что преимущественное право покупки доли согласно традиционному и справедливому взгляду направлено главным образом на то, чтобы обеспечить неизменность состава участников и избежать появления в корпорации третьих лиц, которые неизвестны первоначальным участникам 56. Объясняется это тем, что личность иных участников может иметь ключевое значение для каждого из участников корпорации.

Если цель любого преимущественного права направлена на удовлетворение частного интереса, а отказ от его закрепления никак не затрагивает третьих лиц, то не может существовать никаких препятствий для того, чтобы участники корпорации отключили в отношениях между собой действие рассматриваемого права или изменили порядок его реализации.

В пользу интерпретации положений Закона об ООО о преимущественном праве покупки в качестве диспозитивных еще до принятия определения по делу ЯТ говорили и следующие обстоятельства. Во-первых, в Федеральном законе от 26.12.1995

52См.: Глухов Е.В. Корпоративный договор: подготовка и согласование при создании совместного предприятия. М., 2017. С. 418;Белов В.А. Принципы диспозитивности и свободы договора в корпоративном праве России // Корпоративное право. Актуальные проблемы теории и практики / под общ. ред. В.А. Белова. М., 2015. С. 136–137;Габов А.В. Общества с ограниченной и дополнительной ответственностью в российском законодательстве. М., 2010. С. 181. См. такую же точку зрения применительно к ранее действовавшей редакции ст. 7 Закона об АО: Комментарий к Федеральному закону «Об акционерных обществах» (постатейный) / под ред. Г.С. Шапкиной. 3-е изд. М., 2002 (автор п. 5 комментария к ст. 7 — Г.С. Шапкина; приводится по СПС «КонсультантПлюс»).

53См., напр.: постановление Пятого ААС от 18.08.2017 № 05АП-5215/2017.

54«Правило части 5 пункта 3 статьи 7 Закона, закрепляющее за акционерами такое [преимущественное] право, является императивным, в связи с чем это право не может быть ограничено договором о создании общества, его уставом либо иным внутренним документом общества» (подп. 1 п. 14 постановления Пленума ВАС РФ от 18.11.2003 № 19 «О некоторых вопросах применения Федерального закона «Об акционерных обществах»).

55См., напр.: Основные положения гражданского права: постатейный комментарий к статьям 1–16.1 Гражданского кодекса Российской Федерации / отв. ред. А.Г. Карапетов. М., 2020. С. 669–670 (автор комментария к ст. 9 — А.Г. Карапетов); Сделки, представительство, исковая давность: постатейный комментарий к статьям 153–208 Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 479 (автор комментария к ст. 168 — А.Г. Карапетов); Алешина А.Д. Ограничения на распоряжение долями (акциями): дис. … магистра юриспруденции. М., 2020. C. 34–35.

56См., напр.: Кузнецов А.А. Пределы автономии воли в корпоративном праве: краткий очерк. С. 85–86; Комментарий к Федеральному закону «Об обществах с ограниченной ответственностью» (постатейный) / под ред. В.В. Залесского. М., 1998 (п. 3 комментария к ст. 21; автор — Е.А. Суханов).

47

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

№ 208-ФЗ «Об акционерных обществах» (далее — Закон об АО), в отличие от Закона об ООО57, преимущественное право покупки — это не императивная, а диспозитивная opt-in конструкция: оно возникает, если только прямо предусмотрено уставом. Это косвенно указывает на то, что законодатель не считает, что как минимум существо регулирования в данном вопросе требует использования сугубо императивного метода. Во-вторых, приказом Минэкономразвития, прошедшим регистрацию в Минюсте58, были утверждены формы типовых уставов ООО, которые в ряде случаев позволяют прямо отключить действие преимущественного права (типовые уставы № 4, 10, 16, 22, 28 и 34). Очевидно, что исполнительные органы власти и до определения СКЭС по делу ЯТ интерпретировали положения Закона об ООО в качестве диспозитивных (поскольку иначе мы должны были бы признать, что эти типовые уставы противоречили бы закону).

Как бы то ни было, принятие СКЭС комментируемого определения снимает ка- кие-либо оставшиеся вопросы в отношении диспозитивности норм Закона об

ООО о преимущественном праве. Как прямо указывает Коллегия, участники корпорации могут как исключить их применение, так и модифицировать их любым образом в уставе. Как следствие, единственное отличие ООО от АО в части преимущественного права теперь состоит в том, что в АО нормы о преимущественном праве построены по opt-in модели, а в ООО — по opt-out модели.

3.5. Ограничения диспозитивности при установлении запрета на отчуждение доли

По-видимому, основная причина, по которой СКЭС в деле ЯТ подняла вопрос о презюмируемой диспозитивности норм Закона об ООО вообще и о свободе сторон изменять порядок отчуждения долей в частности, состояла в том, что для Коллегии было важно продемонстрировать небеспредельность такой свободы. СКЭС анализировала этот вопрос в первую очередь применительно к включению в устав условия о заниженной заранее определенной цене (о чем речь пойдет в разделе 3.6), однако соответствующие выводы имеет смысл проанализировать сначала абстрактно, т.е. в отрыве от конструкции преимущественного права.

Коллегия прямо указывает следующее: «Предусматриваемые уставом правила не могут противоречить существу законодательного регулирования товарищеского соглашения, которое заключается в том числе в недопустимости ситуации, при которой участнику запрещается выход из общества без возможности возврата своих инвестиций». Право на «выход из общества» в данном контексте (далее — право на выход в широком смысле) Коллегия, по-видимому, понимает широко и включает в это понятие сразу несколько разных механизмов.

57Это является одним из многочисленных примеров существования в Законе об АО и Законе об ООО разного регулирования по одному и тому же вопросу в отсутствие каких-либо объективных предпосылок или причин.

58См.: приказ Минэкономразвития России от 01.08.2018 № 411 «Об утверждении типовых уставов, на основании которых могут действовать общества с ограниченной ответственностью» (зарегистрирован в Минюсте России 21.09.2018 № 52201).

48

Комментарии

Во-первых, здесь явно подразумевается право на выход в смысле ст. 26 Закона об

ООО, т.е. возможность участника в любой момент выйти из корпорации и получить действительную стоимость своей доли (далее — право на выход в узком смысле). Такое право у участника имеется только в случае, если оно прямо предусмотрено уставом, т.е. соответствующие положения закона диспозитивны и построены по модели opt-in. Во-вторых, имеется в виду право требовать выкупа доли

по ее действительной стоимости в соответствии с абз. 1 п. 2 ст. 23 Закона об ООО и п. 3 ст. 93 ГК (далее — право на выкуп). Оно появляется у участника, если уставом закреплен запрет на отчуждение доли и другие участники отказались приобрести

долю или не получено согласие других участников на отчуждение доли третьему лицу. До принятия определения по делу ЯТ указанные положения о праве на выкуп традиционно рассматривались в качестве императивных — как следствие, участники ООО, даже включая в устав вечный абсолютный запрет на отчуждение доли третьим лицам, все равно должны были иметь в виду вероятность того, что кто-то из них может попытаться воспользоваться правом на выкуп. При этом корпоративные договоры в отношении ООО нередко включают общее и максимально широкое обязательство не производить отчуждение долей в течение некоторого периода, которое, по мысли участников, конечно, должно в том числе блокировать и право на выкуп. Наконец, в-третьих, под правом на выход в широком смысле СКЭС явно подразумевала возможность отчуждения доли третьему лицу, которая также может быть ограничена за счет включения запрета либо условия о необходимости согласия других участников по п. 2 ст. 21 Закона об ООО (далее — запрет на отчуждение). Это положение является диспозитивным: стороны могут по своему

усмотрению включить или не включать в устав условие о запрете на отчуждение (модель opt-in). Таким образом, в рамках комментируемого определения право на выход в широком смысле предполагает любой способ распоряжения, в результате которого участник получает деньги, но утрачивает титул на долю.

По мнению СКЭС, хотя участники ООО вправе ввести ограничения на выход из

ООО в широком смысле, такие ограничения не могут носить абсолютный характер и запирать участника в корпорации навсегда. Толкуя содержание «существа законодательного регулирования» в данном случае, Коллегия обращается к некоторым общим идеям, применимым к товарищеским соглашениям, и, хотя прямо об этом не пишет, вероятно, имеет в виду ст. 1051 ГК, которая позволяет товарищу в одностороннем порядке отказаться от бессрочного договора простого товарищества.

Коллегия далее рассуждает о том, где пролегает граница между недопустимым абсолютным запретом на выход из ООО и такой степенью ограничения права на выход, которая является приемлемой с точки зрения «существа законодательного регулирования». В частности, СКЭС указывает, что запрет или необходимость получения согласия других участников на передачу доли могут быть уравновешены

(1) либо срочностью такого запрета, (2) либо наличием у участника права на выкуп по абз. 1 п. 2 ст. 23 Закона об ООО.

Кроме того, по-видимому, любые ограничения на передачу доли в ООО третьему лицу также будут сбалансированы, если устав общества позволяет участнику воспользоваться правом на выход в узком смысле. По крайней мере, СКЭС в деле ЯТ прямо обращает внимание на то, что уставом ЯТ такая возможность выхода не была предусмотрена (и далее не возвращается к этому тезису).

49

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

Таким образом, СКЭС в комментируемом определении на собственном примере демонстрирует, как именно следует оценивать императивность или диспозитивность норм Закона об ООО. Сначала Коллегия, по сути, ставит перед собой вопрос о том, может ли устав ООО одновременно исключать и право на выход в узком смысле, и право на выкуп, а также устанавливать запрет на отчуждение доли в

ООО третьим лицам. Затем СКЭС дает на этот вопрос отрицательный ответ, обосновывая его указанием на существо законодательного регулирования товарищеских соглашений, не предполагающее возможность полного запрета на выход из бессрочного договора. По сути, со ссылкой на это Коллегия приходит к выводу, что традиционно воспринимаемый в качестве императивного абз. 1 п. 2 ст. 23 Закона об ООО, устанавливающий право на выкуп, является в реальности диспозитивным, однако лишь относительно диспозитивным. Иными словами, участники ООО могут исключить право на выкуп, но только при определенных условиях. В противном случае противоречие положений устава абз. 1 п. 2 ст. 23 Закона об ООО может являться основанием для их ничтожности (абз. 2 п. 74 постановления № 25).

При этом в определении по делу ЯТ относительно четко описаны и соответствующие условия, при которых возможно устранить право участника на выкуп. Такое право может быть отключено, если запрет на выход (в широком смысле слова) не является бессрочным, а установлен лишь на «разумный краткосрочный период». СКЭС не устанавливает каких-либо четких правил определения разумности такого срока, но в качестве примера приводит «экономически прогнозируемый срок окупаемости или срок разработки технологии». Кроме того, Коллегия не поясняет, какой именно из описанных способов балансировки должен применяться, если участники ООО все же включили в устав бессрочный запрет на отчуждение и исключили и право на выкуп, и право на выход в узком смысле.

Заслуживают ли приведенные выше рассуждения СКЭС поддержки?

Ответ на этот вопрос в целом должен быть положительным. Бессрочный запрет на выход в широком смысле без каких-либо изъятий является аномалией для обязательственного права. Как часто отмечается в литературе, гражданскому праву не свойственны конструкции бессрочных обязательств, от которых нельзя отказаться или которые нельзя иным образом модифицировать. В частности, А.Г. Карапетов абсолютно справедливо утверждает, что «состояние вечной связанности сторон… по общему правилу противно гражданскому праву», а также указывает на существование «генеральной идеи отвержения правом вечных правовых связей», обосновывая это ссылкой на ст. 610, 1010 и 1051 ГК, дающие возможность одностороннего отказа от бессрочных договоров59. Схожие аргументы приводит и А.А. Кузнецов, в том числе со ссылкой на испанскую и дореволюционную российскую литературу60. Как следствие, ст. 1051 ГК, предусматривающая право стороны бессрочного договора простого товарищества на односторонний отказ от такого договора, должна рассматриваться в качестве императивной, а исключение этого права договором должно признаваться ничтожным.

59Сделки, представительство, исковая давность: постатейный комментарий к статьям 153–208 Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 101 (автор комментария к ст. 157 — А.Г. Карапетов).

60См.: Кузнецов А.А. Пределы автономии воли в корпоративном праве: краткий очерк. С. 86–90.

50

Комментарии

Устав ООО, исключающий и право на выход в узком смысле, и право на выкуп, и право на отчуждение доли третьему лицу, превращается как раз в форму бессрочного обязательства, которое никак нельзя прекратить или модифицировать.

Такое положение дел действительно не соответствует базовым идеям гражданского права о недопустимости бессрочных обязательств и существу законодательного регулирования договоров о ведении общего дела (ст. 1051 ГК). Поэтому в данной части с подходом СКЭС, отраженным в комментируемом определении, можно в

целом согласиться (хотя не лишней была бы прямая отсылка к ст. 1051 ГК при обосновании Коллегией содержания существа законодательного регулирования товарищеских соглашений).

Аналогичным образом стоит поддержать и рассуждения Коллегии о том, при каких условиях уставом ООО может быть установлен абсолютный запрет на выход из общества в широком смысле слова. Вполне сбалансированным видится предложенный СКЭС вариант толкования Закона об ООО, при котором абсолютный запрет на выход в широком смысле должен быть или (а) установленным на разумный срок, или (б) сопровождаться правом на выкуп, или (в) сопровождаться правом на выход. Подобное толкование норм, регулирующих право на выкуп, в качестве условно диспозитивных представляется заслуживающим полной поддержки. С одной стороны, право на выкуп по абз. 1 п. 2 ст. 23 Закона об ООО не должно быть абсолютным, так как иначе уничтожался бы весь смысл установления запрета на отчуждение доли третьим лицам: участник, намеренный продать долю, всегда мог рассчитывать на то, что, если даже он не получит согласия на продажу, у него будет возможность «выйти» из ООО через выкуп доли самим обществом. С другой стороны, в свете приведенных выше рассуждений о несовместимости конструкции вечного обязательства с базовыми идеями гражданского права и полное устранение права на выкуп не должно признаваться допустимым, если участник оказывается навечно заперт в корпорации. Таким образом, подразумеваемая квалификация абз. 1 п. 2 ст. 23 Закона об ООО в качестве условно диспозитивной, предложенная Коллегией, выглядит вполне сбалансированным решением.

В то же время нет сомнений в том, что предложенные СКЭС варианты балансировки запрета на выход в широком смысле могут быть не такими уж простыми в их применении судами. Так, на практике будет достаточно сложно определить, что такое «разумный» срок действия запрета. Это послужило одной из причин критики в адрес СКЭС со стороны представителей юридического сообщества: Коллегия ввела весьма каучуковое условие действительности абсолютного запрета, не дав четких критериев для его применения.

С подобной критикой вряд ли можно полностью согласиться. С одной стороны, конечно, критерий разумности при установлении срока абсолютного запрета на выход из ООО является весьма сложным в применении61. Это тем более так, если учесть, что в качестве примеров того, какой срок может считаться разумным, сама СКЭС приводит «экономически прогнозируемый срок окупаемости или срок разработки технологии». Иными словами, суду потенциально придется разбираться

61На это обращается внимание и в отечественной литературе. См., напр.:Макин Р.В. Фидуциарные обязанности миноритарных участников хозяйственных обществ и их применение в ситуации злоупотребления правом на блокирование решения компании. С. 279.

51

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

в том, является ли продолжительность согласованного срока разумнойс учетом особенностей бизнеса конкретного ООО. Это, безусловно, крайне сложная задача.

С другой стороны, есть ли альтернативный вариант решения рассматриваемой проблемы? Конечно, можно было бы ввести совершенно случайный максимальный срок действия запрета на продажу акций третьим лицам, как это было сделано в случае с непубличным АО. Однако опыт показывает, что такое решение также не удовлетворило бы никого, поскольку, например, соответствующий срок в пять

лет, установленный в абз. 1 п. 5 ст. 7 Закона об АО, многим показался слишком коротким, особенно применительно к некоторым типам бизнеса с длительным периодом окупаемости проектов. Вариант с разумным сроком хотя и более сложен в использовании, но позволяет адаптировать рамки императивности под специфические особенности конкретного ООО. При этом нельзя сказать, что такая конструкция совершенно неизвестна иностранным правопорядкам. Так, в праве ряда юрисдикций (включая право ЕС и право Соединенного Королевства) признаются законными такие условия о неконкуренции, продолжительность которых ограничена разумным сроком62. Как следствие, именно суды определяют, является ли согласованный сторонами срок разумным с учетом всех фактических обстоятельств дела. На практике абсолютный запрет на выход из совместного предприятия в любом случае редко выходит за пределы пятилетнего периода, что вряд ли может рассматриваться в качестве неразумного срока судами.

Для того чтобы упростить порядок разрешения споров судами, возможно, имеет смысл ввести презумпцию, в соответствии с которой любой срок короче пятилетне-

го a priori не является неразумным. При этом стороны могут доказывать, что применительно к конкретной корпорации разумный срок действия запрета длиннее (или короче), чем указанные пять лет. Например, если участники создают корпорацию для разведки, а затем и разработки сложного месторождения и принимают на себя обязательства по дополнительному финансированию на весь период его разработки, то срок действия запрета на выход (в широком смысле) может быть и значительно длиннее с учетом предполагаемого момента выхода на коммерческую добычу.

Вцелом же предложенный Коллегией вариант с тем, что абсолютный запрет может быть уравновешен разумным сроком либо правом на выкуп, представляется наиболее оптимальным.

Вто же время СКЭС не дает четкого ответа на целый ряд вопросов, которые в том числе касаются соотношения между способами балансировки абсолютного запрета, а потому крайне важны с практической точки зрения.

Во-первых, разберемся с наиболее простым из этих вопросов (не имевшим значения для дела ЯТ). Каковы должны быть последствия того, что стороны включили в устав срочный абсолютный запрет на выход в широком смысле слова, но срок такого запрета превышает разумный период? Здесь есть два варианта: либо признавать ничтожным исключение в уставе права на выкуп, либо признавать ничтожным условие о сроке запрета в части, превышающей разумный период.

62См., напр.: Reece Thomas K., Ryan C.I. The Law and Practice of Shareholders’ Agreements.th4ed. London, 2014. Para. 7-36, 7.59–7.60.

52

Комментарии

Первая опция кажется излишне и непропорционально жесткой: мы полностью игнорируем волю сторон, желавших установить запрет на выход из непубличной корпорации, и уничтожаем такой запрет целиком вместо того, чтобы лишить его силы только за пределами разумного срока. Как следствие, более адекватным представляется второй подход, позволяющий учесть волю сторон и лишить условие о запрете юридической силы только в той части, в какой установленный срок выходит за рамки разумного.

Во-вторых, что должно происходить, если стороны все же включили в устав бессрочный запрет в отношении права на выход в широком смысле? Какой из вариантов его балансировки должен применять суд и есть ли между ними иерархия? Здесь опять же имеется несколько опций. Суд может признать ничтожным исключение права на выкуп и предоставить участникам ООО возможность требовать выкупа по абз. 1 п. 2 ст. 23 Закона об ООО (при выполнении соответствующих условий) в любой момент, т.е. хоть на следующий день после введения бессрочного запрета. Буквальное прочтение комментируемого определения указывает на то, что Коллегия могла склоняться именно к такому варианту: «Соответственно, участник, в отношении которого действуют бессрочные условия о запрете на отчуждение доли или о необходимости получать согласие на ее отчуждение и такое согласие не получено… вправе требовать от Общества, в силу пункта 2 статьи 23 Закона № 14-ФЗ, приобрести принадлежащую такому участнику долю (часть доли)

и выплатить ее действительную стоимость». Однако такой подход выглядит не до конца логичным. Если (а) стороны все же хотели ввести абсолютный запрет на выход в широком смысле (исключая в том числе право на выкуп) и (б) существо законодательного регулирования не препятствует введению такого запрета, но только на срок, ограниченный рамками разумности, то почему суд должен ничтожить исключение права на выкуп целиком? Ведь это приведет к полному игнорированию воли участников, которые все же намеревались запретить выход из ООО, в том числе посредством запрета на осуществление права на выкуп (например, в корпоративном договоре). Более того, получается, что если бы участники установили запрет на неразумно продолжительный срок — предположим, 49 лет, — то суд сократил бы его действие до разумного (см. выше) и только по прошествии этого разумного срока у участников появилась бы возможность распоряжаться своими долями. Но если участники согласовалибессрочный запрет на выход в широком смысле, то суд при рассматриваемом подходе к балансировке выбивает условие о бессрочности полностью и дает участнику право потребовать выкупа (пусть и при соблюдении условий, содержащихся в абз. 1 п. 2 ст. 23 Закона об ООО) немедленно после согласования бессрочного запрета.

Такой подход все-таки выглядит слишком жестким. Намного логичнее, как и в случае с установлением сторонами неразумно длительного срока действия абсолютного запрета, сокращать действие бессрочного абсолютного запрета до разумно необходимого. Таким образом, мы учтем изначальную волю сторон и не дадим участникам возможности игнорировать запрет на следующий день после его установления, а также применим один из механизмов балансировки, предложенный СКЭС в деле ЯТ.

В какой же ситуации надлежит использовать второй из механизмов балансировки бессрочного абсолютного запрета, о которых говорит Коллегия, а именно право на

53

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

выкуп? По-видимому, в случае как с неразумно длительным, так и с бессрочным запретом право на выкуп должно появляться только по истечении соответствующего разумного срока абсолютного запрета.

Разберем эту идею на конкретном примере. Предположим, участники ООО (а) согласовали запрет на отчуждение без ограничения срока или на срок в 49 лет, (б) исключили право на выкуп и (в) не стали включать право на выход, т.е. установили бессрочный или неразумно продолжительный запрет на выход в широком смысле. В подобной ситуации суду следует сократить срок действия запрета на отчуждение

до разумного в контексте конкретной корпорации (срока окупаемости проекта, ограничений на создание конкурирующего бизнеса и т.д.) — допустим, до семи лет. В эти первые семь лет участники не вправе (а) отчуждать доли третьим лицам, (б) требовать выкупа и (в) выходить из ООО. По истечении же семи лет включается второй вариант балансировки, предложенный СКЭС: участники все так же не вправе отчуждать доли третьим лицам или выходить из ООО, но теперь могут воспользоваться правом на выкуп при наличии условий, указанных в абз. 1 п. 2 ст. 23 Закона об ООО (т.е. если они не получили согласия на отчуждение со стороны других участников). Такое «отложенное» право на выкуп доступно участникам либо бессрочно, либо до истечения срока в 49 лет (в зависимости от того, как было изначально согласовано условие об абсолютном запрете).

Именно такой вариант толкования комментируемого определения представляется оптимальным. Он позволяет и учесть изначальную волю сторон, и применить варианты балансировки абсолютного запрета на выход в широком смысле. С учетом неопределенности в позиции Коллегии по рассматриваемому вопросу хочется надеяться, что нижестоящие суды не станут признавать исключение права на выкуп ничтожным целиком и применят описанный выше подход с «отложенным» правом на выкуп, возникающим по истечении разумного срока (см. подробнее об этом в разделе 3.6). Это, без сомнения, потребует дополнительных усилий со стороны судов, поскольку в каждом споре о бессрочном абсолютном запрете на выход им придется разбираться, какой срок является разумным (в то время как в альтернативном варианте им было бы достаточно сказать, что право на выкуп может появиться у участника даже на следующий день после введения бессрочного запрета). Однако только такой подход будет достаточно нюансированным, чтобы учесть и волю сторон, и существо законодательного регулирования. Кроме того, введение презумпции разумности срока, не превышающего пять лет (о которой шла речь выше), существенно упростит задачу судов.

В-третьих, дополнительной проработки требует вопрос о том, на ком лежит бремя доказывания разумности или неразумности срока действия запрета. Комментируемое определение не дает на него какого-либо четкого ответа. На первый взгляд кажется, что здесь не должно быть никаких специальных правил: соответствующие обстоятельства должен доказывать истец. Если истцом выступает участник, ссылающийся на действительность запрета (например, при продаже доли третьему лицу), то он должен доказать разумность срока. Если же истец, напротив, требует, чтобы суд констатировал неразумность срока, то он и должен привести подтверждающие ее доказательства. По этой причине, включая в устав условие о срочном запрете, участники ООО должны быть готовы в дальнейшем представить в суде необходимые пояснения в отношении причин выбора согла-

54

Комментарии

сованной продолжительности срока и ее разумности в контексте бизнеса конкретной корпорации.

Наконец, в-четвертых, весьма сложными для судов будут такие споры, где уставом

ООО предусмотрен не бессрочный абсолютный запрет в наиболее жесткой форме, а лишь набор разнообразных ограничений на выход в широком смысле. Например, участники согласовали в уставе, что (а) долю можно отчуждать, но только крайне ограниченному кругу лиц, (б) право на выход возникает только при наступлении определенных условий и (в) право на выкуп осуществляется по цене, отличной от действительной стоимости доли. По-видимому, в любой подобной ситуации суду придется детально анализировать, насколько соответствующие ограничения права на выход и/или выкуп разумны в совокупности и не могут ли они на практике приводить к тому, что участники окажутся навечно запертыми в корпорации. Если суд придет к выводу о том, что они все вместе излишне обременительны, то он должен применить один из вариантов балансировки запрета, предложенных СКЭС в деле

ЯТ. При этом приоритет должен всегда отдаваться ограничению срока действия запрета, а не введению возможности требовать выкупа сразу после установления запрета.

Все приведенные выше рассуждения должны быть в полной мере применимы и к непубличным АО. Во-первых, нет оснований считать императивным абз. 1 п. 5 ст. 7 Закона об АО, ограничивающий срок запрета на отчуждение акций пятью годами. Акционеры вправе установить иной срок, но при условии, что тот является разумным. Во-вторых, если акционерами согласован бессрочный или неразумно длительный запрет на выход из АО в широком смысле слова, то суд ограничивает действие такого запрета разумным сроком. В-третьих, за пределами такого разумного срока акционеры все равно не вправе отчуждать акции третьим лицам (поскольку они изначально договорились именно об этом), но их интересы сбалансированы посредством возможности требовать выкупа акций самим АО (по модели, установленной в абз. 1 п. 2 ст. 23 Закона об ООО).

3.6. Соотношение условия о заранее определенной цене и права на выход

Проанализированные выше рассуждения СКЭС о недопустимости вечного запрета на выход из ООО (в широком смысле слова) нужны были Коллегии в деле ЯТ исключительно для того, чтобы обосновать ничтожность условия устава о заниженной заранее определенной цене.

Именно эта часть комментируемого определения вызвала наиболее полярные реакции в юридическом сообществе. С одной стороны, многие поддержали Коллегию в ее выводах о ничтожности условия о заранее определенной цене с учетом обстоятельств дела. С другой стороны, в адрес СКЭС было высказано и немало критики, которая временами, кажется, даже перевешивала позитив от признания презумпции диспозитивности норм Закона об ООО. По-видимому, у немалого числа представителей юридического сообщества возникло ощущение, что Коллегия одной рукой дает больше свободы в уставе, но другой ее забирает, признавая ничтожным одно из условий, которое формально соответствует положениям закона.

55

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

Несмотря на указанную критику, решение СКЭС по делу ЯТ в части, касающейся анализа условия устава о заниженной заранее определенной цене, следует в целом поддержать. Для того чтобы разобраться с этим вопросом более обстоятельно, необходимо сначала лучше понять, что собой представляет такое условие и какие цели могут преследовать участники непубличной корпорации, включая его в устав.

Специальные корпоративные законы закрепляют возможность включения в устав условия о заранее определенной цене, по которой участник может реализовать свое преимущественное право покупки доли (абз. 2 п. 4 ст. 21 Закона об ООО, абз. 1 п. 3 ст. 7 Закона об АО). Такая цена может быть зафиксирована в твердой сумме или с привязкой к какой-либо из переменных величин (стоимость чистых активов общества, балансовая стоимость активов общества на последнюю отчетную дату, чистая прибыль общества и др.) (абз. 3 п. 4 ст. 21 Закона об ООО63).

В зарубежной доктрине преимущественные права, часть из условий реализации которых согласована заранее, иногда даже относят к отдельной подкатегории и именуют ограниченными (limitiert)64. Хотя подобные условия и не являются чрезвычайно распространенными, иногда в уставах или корпоративных договорах в России и за рубежом можно встретить положения, в силу которых при отчуждении доли другой участник корпорации имеет право приобрести ее не по цене потенциальной продажи, а по рыночной/справедливой цене, определяемой в соответствии с согласованной процедурой65.

Условие о заранее определенной цене может решать различные задачи.

Во-первых, обычно считается, что основной целью такого условия является установление некоторой объективной, или рыночной, цены, по которой один участник (правообладатель) может приобрести долю, если другой участник (грантор) решит ее продать третьему лицу (контрагенту). Включение в устав такого условия потенциально позволит правообладателю реализовать преимущественное право по изначально согласованной цене, несмотря на возможные попытки грантора обойти преимущественное право за счет указания в договоре с контрагентом искусственно завышенной (возможно, мнимой) цены. По этой причине Д.И. Степанов сравнивает преимущественное право, реализуемое по заранее определенной цене, с опционом на покупку66.

63Положения о заранее определенной цене могут быть включены в устав при учреждении общества или в последующем на основании единогласного решения участников, а исключены — на основании решения, принятого 2/3 голосов от общего числа голосов участников (абз. 4 п. 4 ст. 21 Закона об ООО).

64См.: Brückner Ch. Verwandte Verträge (Vorvertrag, Vorkaufsvertrag, Vertrag auf Begründung eines Kaufsrechts bzw. Rückkaufsrechts) // Der Grundstückkauf / A. Koller (Hrsg.). 2. Aufl. Bern, 2001. No. 41-44.

65Пример анализа такого условия в английской судебной практике см.:Cottrell v. King [2004] EWHC 397, [2004] B.C.C. 309.

66См.: Степанов Д. Реформа законодательства об ООО: к принципу свободы договора в корпоративном праве. Часть II // Корпоративный юрист. 2009. № 7. С. 4–11. С экономической точки зрения с таким сравнением можно согласиться. С юридической точки зрения, безусловно, набор правовых возможностей, доступных правообладателю, намного шире того, что доступен обладателю прав из опциона на заключение договора. В частности, он может заявить иск, который закон называет требованием о переводе прав и обязанностей по договору с контрагентом.

56

Комментарии

Во-вторых, условие о заранее определенной цене может служить барьером для отчуждения долей, если эта цена является или становится слишком низкой в сравнении с рынком. В таком случае рассматриваемое условие уже перестает выполнять функцию объективного стандарта, препятствующего злоупотреблениям со стороны грантора. В уставе ЯТ условие о заранее определенной цене, очевидно, изначально преследовало именно эту цель, поскольку указанная цена была согласована на уровне чрезвычайно низкой номинальной стоимости доли (14 000 руб. за 100% долей).

В связи с этим крайне важным является тот вопрос, с которым и пришлось разбираться СКЭС в деле ЯТ: может ли суд пересматривать содержание той цены реализации преимущественного права, которая была согласована между правообладателем и грантором в уставе ООО? Вправе ли суд каким-либо образом адаптировать такую цену, если, например, она не отражает рыночные реалии или является очевидно несправедливой?

Весьма любопытно, что до дела ЯТ суды предпочитали не вмешиваться в порядок установления заранее определенной цены. Во-первых, АС Западно-Сибирского округа в 2014 г. рассмотрел крайне схожий спор, в котором новый участник ООО

оспаривал действительность условия устава о заранее определенной цене, равной 100 руб. за 1% в капитале67. Суды отклонили ссылки на ст. 10 ГК и отказали в иске, посчитав подобное условие устава полностью соответствующим положениям За-

кона об ООО. Аналогичным образом и АС Уральского округа в 2018 г. отказал в удовлетворении иска о выплате действительной стоимости доли в пользу участника, который был заперт в ООО за счет установления преимущественного права по номинальной стоимости доли в уставе и корпоративном договоре68. Окружной суд посчитал, что участники корпорации по собственной воле согласовали условие о заранее определенной цене, а потому должны быть связаны им при отчуждении долей. Во-вторых, в практике есть набор типовых дел, в каждом из которых суд отказывал в признании договора заключенным в ситуации, когда в оферте правообладателя была указана рыночная цена, по которой он хотел продать долю третьему лицу, а в акцепте грантора — заранее определенная цена в размере номинальной стоимости доли, которая была меньше рыночной цены в сотни раз69. Хотя суды

67См.: постановление АС Западно-Сибирского округа от 06.10.2014 по делу № А27-996/2014.

68См.: постановление АС Уральского округа от 10.09.2018 № Ф09-4534/18. Еще один пример попытки участников включить в устав условие о заранее определенной цене см.: постановление АС Уральского округа от 18.09.2017 № Ф09-317/16.

69См.: постановления АС Западно-Сибирского округа от 23.04.2015 № Ф04-17305/2015; ФАС Ураль-

ского округа от 14.07.2014 № Ф09-4151/2014; ФАС Центрального округа от 20.01.2014 по делу № А14-1793/2013 и от 01.10.2013 по делу № А14-1794/2013. Также см. ниже сн. 71 о решении АС Республики Татарстан от 04.02.2019 по делу № А65-35396/2018. Кроме того, см.: постановление АС Уральского округа от 07.07.2016 № Ф09-6612/2016, где рассматривался крайне схожий спор.

См. также: постановления АС Дальневосточного округа от 16.10.2015 № Ф03-3725/2015 и № Ф033666/2015. В этих делах (касающихся одного и того же спора) окружной суд не увидел проблем с тем, что правообладатель реализовал преимущественное право покупки доли по фиксированной цене, заранее определенной в уставе (1 998 000 руб.), несмотря на то что такая реализация произошла уже после того, как в отношении той же доли был заключен договор купли-продажи с третьим лицом по более низкой цене (1 417 770 руб.) по результатам торгов в рамках конкурсного производства.

57

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

явно интуитивно были против возможности реализации преимущественного права по настолько низкой заранее определенной цене (и, как следствие, отказывали в удовлетворении указанных исков), они тем не менее не ставили под сомнение действительность соответствующего условия устава.

В то же время в доктрине можно встретить прямо противоположную позицию. Так, А.А. Кузнецов, анализируя рассматриваемую проблематику, настаивает на необходимости предоставления судам возможности бороться со злоупотреблениями, выражающимися в том, что за счет установления заниженной заранее определенной цены каждый участник оказывается фактически запертым в корпорации: «Ведь при осуществлении преимущественного права у него бы выкупили долю (акцию) за бесценок или, образно говоря, владелец доли (акции) становился бы участником львиного товарищества»70. Как следствие, автор (а) поддерживает закрепленное в Законе об АО правило, в соответствии с которым суд вправе не применять положения устава общества о заранее определенной цене, если на момент осуществления преимущественного права эта цена существенно ниже рыночной стоимости акций (абз. 3 п. 3 ст. 7 Закона об АО), и (б) предлагает распространить его и на ООО71.

Содной стороны, может показаться, что подобный подход представляет собой излишнее вмешательство в свободу договора. Так, Р.В. Макин считает, что в силу автономии воли право суда на пересмотр заранее определенной цены должно быть ограничено «весьма редким перечнем случаев»72. В самом деле, почему суд должен иметь возможность пересматривать условия, согласованные участниками корпорации в уставе, особенно если речь идет о профессиональных коммерсантах с равными переговорными возможностями?

Сдругой стороны — и здесь следует согласиться с аргументами, выдвигаемыми А.А. Кузнецовым, — право установитьзаниженную заранее определенную цену (например, в размере номинальной стоимости доли, если речь идет об успешно функционирующей корпорации), без сомнения, не должно быть абсолютным, поскольку это пусть и не de jure, но de facto лишает участника возможности отчуждения доли.

Дело ЯТ служит прекрасным примером подобной ситуации. Истец 1 юридически не лишен возможности произвести отчуждение своей доли третьему лицу. В то же время фактически при любой попытке заключить договор купли-продажи он утратит свою долю и получит за нее сугубо символическую сумму денег в результате реализации преимущественного права по заранее определенной цене. Разница между действительной стоимостью доли, определенной на основании бухгалтерской отчетности ЯТ за последний отчетный период (23 923 445 руб.), и номинальной стоимостью доли (1280 руб.) в деле ЯТ является колоссальной.

70Кузнецов А.А. Пределы автономии воли в корпоративном праве: краткий очерк. С. 90.

71Там же. С. 90–91.

72См.: Макин Р.В. Оборот долей в обществе с ограниченной ответственностью: регулирование на момент принятия Закона об ООО, текущее состояние, актуальные проблемы // Корпоративное право в ожидании перемен: сб. ст. к 20-летию Закона об ООО / отв. ред. А.А. Кузнецов. М., 2020. С. 277–278.

58

Комментарии

СКЭС в комментируемом определении очень четко уловила то, что условие о заранее определенной цене в уставе ЯТ выполняло функциюde facto абсолютного запрета на отчуждение доли. Этот запрет не был сбалансирован ни срочностью, ни возможностью применения права о выкупе, поскольку последнее тоже было de facto заблокировано: иные участники, конечно, не стали бы запрещать истцу продать долю третьему лицу, а вместо этого просто бы реализовали преимущественное право за бесценок73. Как следствие, Коллегия, во-первых, фактически переквалифицировала условие о заранее определенной цене в условие о бессрочном абсолютном запрете на выход из ООО (в широком смысле слова), а во-вторых, признала такой бессрочный абсолютный запрет противоречащим существу законодательного регулирования товарищеских соглашений (см. об этом в разделе 3.5).

Хотя в определении об этом прямо не сказано, но, принимая решение, СКЭС, видимо, по аналогии руководствовалась положениями абз. 3 п. 3 ст. 7 Закона об АО, согласно которому «суд вправе не применять положения устава общества о такой цене, если на момент осуществления преимущественного права указанная цена существенно ниже рыночной стоимости акций общества». По крайней мере, Коллегия прямо говорит о том, что является ничтожной такая заранее определенная цена, которая «существенно отличается от рыночной стоимости» доли, т.е., по-видимому, использует тот же критерий, что установлен в Законе об АО.

Несмотря на то, что в целом с таким подходом можно согласиться, как представляется, он все же должен быть более нюансированным.

Наиболее точной была бы следующая логика объяснения того, почему условие о заранее определенной цене может считаться ничтожным с учетом всех обстоятельств. Если «заранее определенная цена» является изначально очевидно заниженной, то в таком случае данное условие должно в рамках внутренних отношений между участниками толковаться как согласованное сторонами условие о запрете продажи доли с применением соответствующих норм закона (абз. 1 п. 2 ст. 23 Закона об ООО, абз. 1 п. 5 ст. 7 Закона об АО) 74. Очевидную изначальную заниженность условия о заранее определенной цене должен доказывать участник корпорации, намеренный произвести отчуждение доли третьему лицу (т.е. грантор). Как след-

ствие, в подобных ситуациях суд не пересматривает цену, а переквалифицирует условие о преимущественном праве с учетом намерения сторон использовать его в качестве запрета на отчуждение доли (п. 2 ст. 170 ГК). Схожим образом поступает и Коллегия в деле ЯТ: она не ссылается на п. 2 ст. 170 ГК, но рассуждает о преимущественном праве как о «функциональном эквиваленте ограничений на отчуждение доли в уставном капитале» и именно на этом основании распространяет на соот-

73Что они, собственно говоря, и попытались сделать в рамках отдельного процесса, где они требовали признать заключенными договоры купли-продажи доли на основании оферты со стороны истца 1 и акцептов, направленных по заранее определенной цене. Однако АС Республики Татарстан отказал иным участникам ЯТ в удовлетворении указанных требований, посчитав, что между сторонами не достигнуто согласие о цене продаваемой доли, см.: решение АС Республики Татарстан от 04.02.2019 по делу № А65-35396/2018.

74Схожие рассуждения см.:Кузнецов А.А. Пределы автономии воли в корпоративном праве: краткий очерк. С. 91; Макин Р.В. Оборот долей в обществе с ограниченной ответственностью: регулирование на момент принятия Закона об ООО, текущее состояние, актуальные проблемы. С. 278–279.

59

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

ветствующее условия устава все те же нормы, которые применялись бы к условию о запрете на отчуждение доли.

Тем не менее есть два момента в рассуждениях СКЭС, которые, по-видимому, требуют более детального подхода или как минимум вызывают определенные вопросы.

(1) Необходимость более дифференцированного подхода. Подход, зафиксированный СКЭС в деле ЯТ, следует применять только тогда, когда заранее определенная цена должна не просто существенно отличаться от рыночной, а бытьизначально заведомо заниженной. Только в этой ситуации можно с уверенностью говорить о том, что условие о преимущественном праве становится функциональным эквивалентом абсолютного запрета на отчуждение доли в пользу третьего лица. Если же, например, заранее определенная цена перестала быть рыночной через пять лет после включения в устав соответствующего условия в результате изменения бизнеса или конъюнктуры, то вряд ли волю сторон можно истолковать таким образом, что они изначально хотели запереть друг друга в корпорации. В деле ЯТ включаемая в устав цена реализации преимущественного права была изначально очевидно заниженной, поскольку была равна символической номинальной стоимости доли, хотя действительная стоимость превышала ее более чем в 18 000 раз. С учетом данных обстоятельств совершенно ясно, что цель участников корпорации состояла именно во включении в уставde facto запрета на отчуждение доли, а потому подлежат применению общие ограничения диспозитивности, описанные в разделе 3.5. Как следствие, такое условие о заранее определенной цене должно признаваться ничтожным и переквалифицироваться (п. 2 ст. 170 ГК) в абсолютный бессрочный запрет на выход из ООО (в широком смысле) с применением всех тех последствий, о которых шла речь в разделе 3.5.

От рассмотренной ситуации, когда в устав включеноизначально очевидно заниженное условие о цене реализации преимущественного права, необходимо отличать случаи, в которых такая цена стала существенно отличаться от рыночной через какое-то время после включения в устав. Для второй категории требуется дифференцированный подход.

Вариант А. Если преимущественное право по заранее определенной цене установлено на разумный срок и такая цена не является изначально очевидно заниженной, то суд в принципе не должен вмешиваться в порядок ее определения. Тот факт, что цена в какой-то момент может стать ниже рыночной, и даже существенно, ничего не должен менять в этом отношении. Поскольку при установлении заранее определенной цены участники не имели в виду введение запрета на выход из корпорации, здесь должна преобладать автономия воли сторон, свободно согласовавших такую цену. Подход, закрепленный в абз. 3 п. 3 ст. 7 Закона об АО и примененный в деле ЯТ, в данном случае применяться не должен: суд не вправе пересматривать цену, даже если она перестала быть рыночной.

Вариант Б. Если преимущественное право по заранее определенной цене установлено на неограниченный (или неразумно длительный) срок, суд вправе пересмотреть цену. Это связано с тем, что в подобной ситуации мы даем суду возможность не просто бороться со злоупотреблениями (о чем пишет А.А. Кузнецов), но и адаптировать положения договора к меняющимся рыночным и иным условиям.

60

Комментарии

Причина наделения суда такими полномочиями состоит в том, что, как указывалось выше, любые бессрочные правоотношения между сторонами договора являются с точки зрения гражданского права аномалией (например, опцион на заключение договора, договор купли-продажи и т.д. могут быть только срочными). Стороны должны иметь возможность либо прекратить их, либо адаптировать с учетом того, что бизнес корпорации меняется и условие о цене, включенное в

устав (или договор) сегодня, может быть совершенно неадекватным рыночным реалиям через, скажем, 25 лет. Поскольку прекращение бессрочного преимущественного права без выхода из корпорации невозможно, суд вправе не применять условие о заранее определенной цене, если она существенно ниже рыночной стоимости акций. Более того, по ровно тем же причинам аналогичная возможность у суда должна быть и в зеркальной ситуации, когда заранее определенная цена существенно выше рыночной (что будет работать уже в интересах правообладателя, а не грантора).

Бремя доказывания подобного существенного расхождения должно лежать на той стороне, которая заявляет о необходимости адаптации условия о цене. В зависимости от обстоятельств дела это может быть правообладатель, грантор или контрагент. Суд же не должен иметь права по собственной инициативе пересматривать заранее определенную цену.

Что происходит дальше, если суд решает не применять условие о заранее определенной цене ввиду ее существенного отклонения от рыночной (а именно об этом говорит, например, абз. 3 п. 3 ст. 7 Закона об АО)?

Ни действующее законодательство, ни определение по делу ЯТ не дают какоголибо ответа на данный вопрос. Один возможный вариант решения — использовать цену договора между грантором и контрагентом. Однако такой подход вряд ли будет справедлив в тех ситуациях, когда указанная цена выше, нежели рыночная стоимость доли, установленная судом в ходе корректировки заранее определенной цены. Иначе получится, что суд не просто адаптирует условие о преимущественном праве, а полностью игнорирует намерение сторон заранее согласовать некую цену. По-видимому, в рассматриваемой ситуации преимущественное право должно реализовываться либо по рыночной цене, либо по цене договора с контрагентом в зависимости от того, какая из них ближе к заранее определенной цене. Такой вариант позволяет в максимальной степени учесть изначальную волю сторон, адаптировав ее при этом к произошедшим изменениям в конъюнктуре рынка.

(2)Неопределенность в выводах СКЭС. Несмотря на то, что логика рассуждений Коллегии в комментируемом определении в целом изложена весьма стройно, не до конца понятным остается то, на какие же именно строго юридические выводы СКЭС ориентирует нижестоящие суды в ходе нового рассмотрения дела ЯТ.

С одной стороны, как было показано выше, Коллегия достаточно много внимания уделяет тому, что условие об абсолютном запрете на выход (в широком смысле), которое не сбалансировано ни правом на выкуп, ни сроком, противоречит существу законодательного регулирования товарищеского соглашения, лежащего в основе ООО. Поскольку условие о заниженной цене реализации преимущественного права de facto имеет тот же эффект, что и бессрочный абсолютный запрет, то,

61

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

по идее, оно должно признаваться ничтожным как притворное, а к отношениям сторон должен применяться тот же подход, что был описан в разделе 3.5. Иными словами, действие такого de facto запрета ограничивается разумным сроком, а за его пределами участники все равно не вправе отчуждать доли третьим лицам, но имеют возможность воспользоваться правом на выкуп.

Сдругойстороны,выводыКоллегииподанномувопросуизложенынеоднозначно. Буквально в комментируемом определении говорится следующее: «Соответственно, участник, в отношении которого действуют бессрочные условия о запрете на отчуждение доли или о необходимости получать согласие на ее отчуждение и такое согласие не получено, либо же Уставом предусмотрена заведомо заниженная цена покупки доли по преимущественному праву на неопределенно долгий срок, вправе требовать от Общества, в силу пункта 2 статьи 23 Закона № 14-ФЗ, приобрести принадлежащую такому участнику долю (часть доли) и выплатить ее действительную стоимость». СКЭС открыто не говорит о том, что условие о бессрочном преимущественном праве по заниженной цене является ничтожным. Кроме того, не уточняется, в какой именно момент у участника ООО возникает право на выкуп.

Теоретически это может быть истолковано таким образом, чтосамо включение в устав условия о заниженной заранее определенной цене уже дает участнику право требовать выкупа. С таким подходом вряд ли можно согласиться. Определение по делу ЯТ следует системно толковать таким образом, что рассматриваемое условие все же является ничтожным и переквалифицируется в бессрочный абсолютный запрет на выход из ООО (в широком смысле). Как результат, к отношениям сторон должен применяться описанный выше подход, балансирующий абсолютный запрет на выход из ООО ограничением по сроку и возможностью потребовать выкупа за пределами этого срока, но только при наличии обстоятельств, перечисленных в абз. 1 п. 2 ст. 23 Закона об ООО, т.е. если только другие участники не дали согласия на отчуждение доли третьему лицу. Важно подчеркнуть, что, поскольку условие об изначально заниженной цене реализации преимущественного права ничтожно, при таком отчуждении участники в принципе не могут пользоваться преимущественным правом.

Ксожалению,использованныеСКЭСформулировкинепозволяютдатьоднозначных ответов на рассматриваемые вопросы. Как было показано выше (в том числе

в разделе 3.5), оптимальный вариант тонкой настройки состоит в следующем:

–если стороны согласовалиизначально очевидно заниженное условие о цене реализации преимущественного права, то оно должно признаваться ничтожным как прикрывающее запрет на отчуждение доли. Если такой запрет ведет к тому, что участники оказываются запертыми в обществе навсегда, то он должен ограничиваться разумным сроком, а за пределами такого срока участники должны получать возможность воспользоваться правом на выкуп;

–если же согласованная участниками ООО цена реализации преимущественного права не была изначально очевидно заниженной, но стала существенно отличаться от рыночной впоследствии, то соответствующее условие не должно признаваться ничтожным; однако если срок его действия превышает разумный (или оно действует бессрочно), то суд вправе пересмотреть такую цену.

62

63

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

64

Комментарии

покупки доли на случай ее продажи третьему лицу. Во-вторых, заранее определенная цена может также фиксироваться в уставе АО для целей распространения действия преимущественного права на иные возмездные сделки, помимо договоров купли-продажи (абз. 1 п. 3 ст. 7 Закона об АО) 79. Однако подобное условие в любом случае не может выполнять функцию запрета на выход: у акционера сохраняется возможность заключить договор о продаже акций третьему лицу, а другие акционеры смогут реализовать преимущественное право только по цене продажи такому третьему лицу. По этой причине в случае с таким условием подход, выработанный в деле ЯТ, не должен применяться, но у суда должна сохраняться возможность

корректировки согласованной цены, если она установлена на срок, превышающий разумный.

3.7. Иные нарушения при одобрении новой редакции устава

Последняя категория вопросов, которые СКЭС поднимает в определении по делу ЯТ, касается необходимости исследования нижестоящими судами ряда существенных нарушений при одобрении устава.

Во-первых, на протоколе, имеющемся в материалах дела, стоят подписи лишь девяти из одиннадцати участников ООО, в результате чего возникают сомнения в том, что решение было действительно одобрено единогласно. При этом суды нижестоящих инстанций не дали оценку доводам истца 1 в отношении этих обстоятельств, сконцентрировавшись лишь на том, что не была проведена экспертиза подписи самого истца 1 (поскольку тот о ней не ходатайствовал).

Во-вторых, если даже решение и было принято единогласно, протокол решения не был удостоверен в нотариальном порядке. Согласно подп. 3 п. 3 ст. 67.1 ГК принятие решения собрания в ООО подтверждается путем нотариального удостоверения, если иной способ удостоверения не предусмотрен уставом или единогласным решением общего собрания участников. В соответствии с разъяснениями, данными в п. 2 Обзора, такое единогласное решение о выборе иного способа удостоверения само по себе тоже должно нотариально удостоверяться. Как следствие, если только участниками не был выбран иной способ удостоверения в уставе или одном из предшествующих единогласных решений, нарушение требования о нотариальной форме решения в данном случае само по себе должно было бы служить основанием для констатации его ничтожности.

Здесь, правда, возникает вопрос о том, может ли истец, если он все-таки голосовал за принятие решения, обращаться в суд с иском о признании его недействительным, ссылаясь на недостаток формы80. В данном случае мыслимо применение

79См.: постановления АС Волго-Вятского округа от 05.11.2019 № Ф01-5374/2019 и АС Западно-Сибир- ского округа от 14.03.2019 № Ф04-7107/2019.

80См. об этом: Горчаков Д.С., Глазунов А.Ю., Чупрунов И.С. Комментарий к Обзору судебной практики по некоторым вопросам применения законодательства о хозяйственных обществах. Пункт 4 комментария к п. 2 (автор — А.Ю. Глазунов) (готовится к публикации в «Вестнике экономического правосудия РФ» в 2020 г.).

65

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

п. 5 ст. 166 ГК: истец лишается возможности ссылаться на ничтожность решения по причине несоблюдения формы, поскольку он сам до этого принимал участие в принятии решения и голосовал за него 81. Впрочем, из материалов дела совершенно неясно, действительно ли истец 1 голосовал за одобрение устава.

Немного парадоксально, что СКЭС в комментируемом определении уделяет сравнительно мало внимания перечисленным аргументам об отсутствии единогласного одобрения условия о заранее определенной цене и нарушении требований к форме удостоверения. Подобных нарушений было бы автоматически достаточно для того, чтобы не согласиться с позицией, занятой нижестоящими судами, и отправить дело на новое рассмотрение в связи с очевидной ошибкой в применении закона. Однако, по-видимому, дело ЯТ было передано на рассмотрение СКЭС не для исправления простых ошибок, а как раз для формирования новых подходов в судебной практике, описанных в разделах 3.1–3.6.

4. Заключение

Принятие СКЭС комментируемого определения, хочется надеяться, знаменует начало нового этапа в развитии российского корпоративного права. Во-первых, ВС РФ объявил Закон об ООО «презюмируемо диспозитивным» и на собственном примере показал, как именно стоит подходить к оценке императивности и диспозитивности соответствующих норм. В этой части должны применяться все те подходы,чтобылиранеевыработанысудамивсфересвободыдоговораврамкахобязательственного права вообще. Во-вторых, было признано, что в основе отношений между участниками ООО лежит товарищеское соглашение, а это максимально приближает нас к тому, чтобы признать существование общих фидуциарных обязанностей участников по отношению друг к другу. В-третьих, решения собраний прямо квалифицированы в качестве сделок и на них распространено действие норм о сделках (с учетом некоторых отличий в природе). Наконец, в-четвертых, СКЭС в целом справедливо высказалась в пользу ограничения диспозитивности при включении в устав вечного абсолютного запрета на выход из ООО (в широком смысле) или его функционального эквивалента в форме условия о заведомо заниженной заранее определенной цене осуществления преимущественного права (хотя в последней части, как было показано выше, подход суда и требует некоторой дополнительной настройки).

В любом случае до принятия определения по делу ЯТ сложно было даже мечтать о том, что эти идеи в скором времени найдут отражение в судебной практике, — теперь, хочется надеяться, это будет нормой «новой жизни» для российского корпоративного права.

81В поддержку того, что п. 5 ст. 166 ГК может использоваться как раз в случаях ничтожности ввиду пороков формы, см.: Сделки, представительство, исковая давность: постатейный комментарий к статьям 153–208 Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 412–413 (авторы комментария к ст. 166 — А.Г. Карапетов и Д.О. Тузов).

Стоит отметить, что в правоприменительной практике можно встретить примеры, когда суды отказывались объявлять ничтожной сделку ввиду несоблюдения требований к форме, если признавали действия стороны, ссылающейся на ничтожность, злоупотреблением правом, см.: постановление Президиума ВАС РФ от 13.12.2011 № 10473/11.

66

Комментарии

References

Aleshina A.D. Restrictions on Disposal of Shares (Stock): Master’s Degree Thesis in Law [Ogranicheniya na rasporyazhenie dolyami (aktsiyami): dis. … magistra yurisprudentsii]. Moscow, 2020.

Belov V.A. Principles of Dispositiveness and Freedom of Contract in Russian Corporate Law [Printsypy dispozitivnosti i svobody dogovora v korporativnom prave Rossii], in: Belov V.A., ed. Corporate Law. Actual Problems of Theory and Practice [Korporativnoe pravo: aktualnye voprosy teorii i praktiki]. Мoscow, Yurait, 2015.

Bevzenko R.S. Legal Fact Theory [Teoriya Yuridicheskikh faktov], in: Belov V.A., ed. Civil Law. Actual Problems of Theory and Practice [Grazhdanskoe pravo: aktualnye voprosy teorii i praktiki]. Мoscow, Yurait, 2015. 1009 p.

Boyko T.S. Liability of a Shareholder to Another Shareholder [Otvetstvennost’ uchastnika khozyaistvennogo obschestva pered drugim uchastnikom]. Statute [Zakon]. 2017. No. 3. P. 116–136.

Boyko T.S. Protecting the Rights and Interests of Minority Participants in Non-Public Company in Russian, US and UK Law: A PhD Thesis in Law [Zaschita prav i interesov minoritarnykh uchastnikov nepublichnogo obschestva v prave Rossii, SShA i Velikobritanii: dis. … kand. yurid. nauk]. Moscow, 2017. 290 p.

Brueckner Ch. Verwandte Vertraege (Vorvertrag, Vorkaufsvertrag, Vertrag auf Begruendung eines Kaufsrechts bzw. Rueckkaufsrechts), in: Koller A., Hrsg. Der Grundstueckkauf. 2. Aufl. Bern, 2001.

Cahn A. The Shareholders’ Fiduciary Duty in German Company Law, in: Birkmose H.S., ed. Shareholders’ Duties. Alphen aan den Rijn, Kluwer Law International, 2017. P. 347–361.

Chuprunov I.S. Effect of Shareholders’ Approval on the Director’s Liability to the Company. A Detailed Case Comment to

the Judgment of the Chamber for Commercial Disputes of the SC RF No. 305-ES19-8975, 17 September 2019 [Vliyanie odobreniya aktsionerov na otvetstvennost’ direktora pered korporatsiey. Razvernutyi kommentariy k opredeleniyu Sudebnoi kollegii po ekonomicheskim sporam VS RF ot 17.09.2019 No. 305-ES19-8975]. The Herald of Economic Justice of the Russian Federation [Vestnik ekonomicheskogo pravosudiya Rossiiskoi Federatsii]. 2020. No. 7. P. 112–167.

Egorov A. Law and Practice: from Struggle to Unity [Zakon i praktika: ot borby k edinstvu]. EM-Lawyer [EZh-Yurist]. 2004. No. 3.

Gabov A.V. Limited and Additional Liability Companies in Russian Legislation [Obschestva s ogranichennoi i dopolnitelnoi otvetstvennost’yu v rossiiskom zakonodatelstve]. Мoscow, Statut, 2010. 251 p.

Glukhov E.V. Corporate Agreement: Preparation and Approval for the Establishment of a Joint Venture [Korporativnyi dogovor: podgotovka i soglasovanie pri sozdanii sovmestnogo predpriyatiya]. Мoscow, M-Logos, 2017. 672 p.

Goreva A.A. Simple Partnership Agreement and Its Types: Russian Law in Comparative Perspective: Master’s Degree Thesis in Law [Dogovor prostogo tovarischestva i ego vidy: rossiiskoe pravo v sravnitelno-pravovom aspekte: dis. … magistra yurisprudentsii]. Мoscow, 2020. 90 p.

Gutnikov O.V. Civil Liability in Relations Related to Management of Legal Entities: A Doctoral Thesis in Law [Grazhdanskopravovaya otvetstvennost’ v otnosheniyakh, svyazannykh s upravleniem yuridicheskimi litsami]. Мoscow, 2018. 599 p.

Karapetov A.G., ed. Basic Provisions of Civil Law: Article-by-Article Commentary on Articles 1–16.1 of the Civil Code of the Russian Federation [Osnovnye polozheniya grazhdanskogo prava: postateinyi kommentariy k stat’am 1–16.1 Grazhdanskogo kodeksa Rossiiskoi Federatsii]. Мoscow, M-Logos, Statut, 2020. 1471 р.

Karapetov A.G., ed. Transactions, Representation, Limitation of Actions: An Article-by-Article Commentary to Articles 153–208 of the Civil Code of the Russian Federation [Sdelki, predstavitelstvo, iskovaya davnost’: postateinyi kommentariy

k st. 153–208 GK RF]. Moscow, M-Logos, 2018. 1264 p.

Karapetov A.G., Tuzov D.O. Transactions Performed in Contradiction with the Mandatory Rules, in the Context of the New Wording of Art. 168 of the Civil Code of the Russian Federation [Sdelki, sovershennye v protivorechii s imperativnymi normami zakona, v kontekste novoi redaktsii st. 168 GK RF]. Civil Law Review [Vestnik grazhdanskogo prava]. 2016. No. 5. P. 14–67.

Klyuchareva E.M. Liability for Losses Caused to the Company by Bad Faith and Unreasonable Actions of Members of Their Governing Bodies: Peculiarities of the Subject Composition in Non-Public Companies [Otvetstvennost’ za ubytki, prichinennye obschestvu nedobrosovestnymi i nerazumnymi deistviyami chlenov ikh organov upravleniya: osobennosti sub’ektnogo sostava v nepublichnykh obschestvakh], in: Kuznetsov A.A., ed. Corporate Law in Anticipation of Changes: A Collection of Articles to the 20th Anniversary of the Law on LLC [Korporativnoe pravo v ozhidanii peremen: sb. st. k 20-letiyu Zakona ob OOO]. Moscow, M-Logos, Statut, 2020. P. 179–198.

Kozlova N.V. Legal Personality of a Legal Entity [Pravosub’ektnost’ yuridicheskogo litsa]. Мoscow, Statut, 2005. 476 p.

Kuznetsov A.A. Challenging Decisions of General Meetings of Participants (Shareholders) [Osparivanie resheniy obschikh sobraniy uchastnikov (aktsionerov)]., in: Kuznetsov A.A., ed. Corporate Law in Anticipation of Changes: A Collection of Articles to the 20th Anniversary of the Law on LLC [Korporativnoe pravo v ozhidanii peremen: sb. st. k 20-letiyu Zakona ob OOO]. Moscow, M-Logos, Statut, 2020. P. 199–271.

Kuznetsov A.A. Expulsion of a Shareholder from a Limited Liability Company [Isklyuchenie uchastnika iz obschestva s ogranichennoi otvetstvennost’yu]. Moscow, Statut, 2014. 141 p.

Kuznetsov A.A. Limits of Autonomy of Will in Corporate Law: A Short Essay [Predely avtonomii voli v korporativnom prave: kratkiy ocherk]. Мoscow, Statut, 2017. 160 p.

67

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 8/2020

Lomakin D.V. Essays on the Theory of Joint Stock Law and Practice of Applying Legislation on Joint Stock Companies [Ocherki teorii aktsionernogo prava i praktiki primeneniya aktsionernogo zakonodatelstva]. Мoscow, Statut, 2005. 221 p.

Lomakin D.V. Fiduciary Duties of Participants in Corporate Relations: Pros and Cons [Fidutsiarnye obyazannosti uchastnikov korporativnykh otnosheniy: za i protiv]. Civil Law [Grazhdanskoe pravo]. 2019. No. 4. P. 3–8.

Makin R.V. Fiduciary Duties of Minority Shareholders in Business Companies and Their Application in Situations Where the Right to Block a Company’s Decision is Abused [Fidutsiarnye obyazannosti minoritarnykh uchastnikov

khozyaistvennykh obschestv i ikh primenenie v situatsii zloupotrbleniya pravom na blokirovanie resheniya kompanii], in: Chuprunov I.S., ed. Corporate Law: Problems and Solutions [Korporativnoe pravo: problemy i resheniya]. Moscow, RShChP, 2020. P. 315–346.

Makin R.V. Turnover of Shares in a Limited Liability Company: Regulation at the Time of Adoption of the Law on LLC, Current Status, Current Problems [Oborot dolei v obschestve s ogranichennoi otvetstvennost’yu: regulirovanie na moment prinyatiya zakona ob OOO, tekuschee sostoyanie, aktualnye problemy, in: Kuznetsov A.A., ed. Corporate Law in Anticipation of Changes: A Collection of Articles to the 20th Anniversary of the Law on LLC [Korporativnoe pravo v ozhidanii peremen: sb. st. k 20-letiyu Zakona ob OOO]. Moscow, M-Logos, Statut, 2020. P. 272–326.

Mock S. National Report. Germany, in: Mock S., Csach K., Havel B., eds. International Handbook on Shareholders’ Agreements. Berlin, De Gryuter, 2018. 691 p.

Reece Thomas K., Ryan C.I. The Law and Practice of Shareholders’ Agreements. 4th ed. London, Butterworths Law, 2014. 539 p.

Shapkina G.S., ed. Commentary to the Federal Law ‘On Joint Stock Companies’ (Article-by-Article) [Kommentariy k Federalnomu zakonu «Ob aktsionernykh obschestvakh» (postateinyi)]. 3rd ed. Moscow, Yustitsinform, 2002. 520 p.

Sinitsyn S.A. Tort Liability in Corporate Law [Deliktnaya otvetstvennost’ v korporativnom prave]. Russian Law Journal [Zhurnal rossiiskogo prava]. 2020. No. 10. P. 54–68.

Stepanov D. LLC Law Reform: to the Principle of Freedom of Contract in Corporate Law. Part II [Reforma zakonodatelstva

ob OOO: k printsipu svobody dogovora v korporativnom prave. Part II]. Corporate Lawyer [Korporativnyi yurist]. 2009. No. 7. P. 4–11.

Stepanov D.I. Deadlocks in Private Corporations: A Call for Reform of Legislation and Case-law [Dedloki v nepublichnykh korporatsiyakh: vozmozhnye variant razvitiya zakonodatelstva i suddebnoi praktiki]. The Herald of Economic Justice of the Russian Federation [Vestnik ekonomicheskogo pravosudiya Rossiiskoi Federatsii]. 2015. No. 10. P. 62–115.

Stepanov D.I. Economic Analysis of Corporate Law [Ekonomicheskiy analiz korporativnogo prava]. The Herald of Economic Justice of the Russian Federation [Vestnik ekonomicheskogo pravosudiya Rossiiskoi Federatsii]. 2016. No. 9. P. 104–167.

Stepanov D.I. Freedom of Contract and Corporate Law [Svoboda dogovora i korporativnoe pravo], in: Litovkin V.N., Yaroshenko K.B., eds. Civil Law and Modernity: A Collection of Articles Dedicated to the Memory of M.I. Braginsky [Grazhdanskoe pravo i sovremennost’: sb. st., posvyaschennykh pamyati M.I. Braginskogo]. Мoscow, Statut, 2013.

P. 314–398.

Stepanov D.I. Articles of Association as a Form of Transaction [Ustav kak forma sdelki]. Civil Law Review [Vestnik grazhdanskogo prava]. 2009. No. 1. P. 4–62.

Tarasenko Yu.A. Legal Entity: the Problem of a Derivative Personality [Yuridicheskoe litso: problema proizvodnoi lichnosti], in: Belov V.A., ed. Civil Law. Actual Problems of Theory and Practice [Grazhdanskoe pravo: aktualnye voprosy teorii i praktiki]. Мoscow, Yurait, 2015. 1009 p.

Tololaeva N.V. Ratio of Some Grounds for Transaction Invalidity [Sootnoshenie nekotorykh osnovaniy nedeistvitelnosti sdelki]. Judge [Sud’ya]. 2015. No. 10. P. 32–39.

Trukhanov K.I. Resolutions of Meetings — New Category in the Civil Code of the Russian Federation [Resheniya sobraniy — novaya kategoriya v Grazhdanskom kodekse RF]. Statut [Zakon]. 2013. No. 10. P. 126–129.

Tsepov G.V. Invalidity of Decisions of a Corporation’s Collegial Bodies: Seeking a Balance of Interests [Nedeistvitelnost’ resheniy kollegialnykh organov khozyaistvennykh obschestv: v poiskakh balansa interesov]. The Herald of Economic Justice of the Russian Federation [Vestnik ekonomicheskogo pravosudiya Rossiiskoi Federatsii]. 2020. No. 2. P. 60–87.

Vilkin S.S. Civil Law Nature of Volitional Acts of Collegial Bodies of a Legal Entity: A PhD Thesis in Law: A PhD Thesis in Law [Grazhdansko-pravovaya priroda volevykh aktov kollegialnykh organov yuridicheskogo litsa]. Мoscow, 2009. 219 p.

Zalesskiy V.V., ed. Commentary to the Federal Law ‘On Limited Liability Companies’ (Article-by-Article) [Kommentariy k Federalnomu zakonu «Ob obschestvakh s ogranichennoi otvetstvennost’yu»]. Мoscow, Kontrakt, Infra-M, 1998. 240 p.

Information about the author

Ivan Chuprunov — Managing Associate at Linklaters CIS, Senior Lecturer at Russian School of Private Law (e-mail: ivan.chuprunov@linklaters.com).

68