§ 4. Реальность

405. Давайте теперь перейдем к предмету логики и рассмотрим понятие, отчасти с ним связанное, а именно

понятие реальности. Если брать ясность в значении знакомства, то ни одна идея не является более ясной, чем эта.

Любой ребенок употребляет ее с полной уверенностью, не сомневаясь в том, что он ее понимает. Что же касается

ясности во втором значении этого слова, то, пожалуй, большинство людей, причем даже тех, что отличаются

рефлексивным складом ума, будет испытывать серьезные затруднения при попытке дать абстрактное определение

реального. Тем не менее такое определение можно, по-видимому, получить путем рассмотрения моментов

различия между реальностью и ее противоположностью, вымыслом. Вымысел есть продукт человеческого

воображения; он обладает теми свойствами, которые приписывает ему мышление. Внешняя же реальность есть то,

свойства чего независимы от того, что я или вы думаем о ней. Вместе с тем в нашем сознании существуют

феномены, которые зависят от нашего мышления, но в то же самое время являются реальными в том отношении,

что мы реально мыслим их. Однако, хотя свойства этих феноменов зависят от того, как мы думаем, они не зависят

от того,

288

что мы думаем о том, каковы эти свойства. Таким образом, сон обладает реальным существованием в качестве

ментального феномена, если кто-то действительно видит его. То, что ему снятся определенные вещи, совершенно

не зависит от того, что кто-либо думает по этому поводу. Напротив, если взять в расчет не сам факт сновидения, а

вещи, которые снятся, то эти последние сохраняют свои свойства исключительно в силу того, что таковыми их

увидели во сне. Тем самым мы можем определить реальное как то, чьи свойства независимы от того, что кто-либо

может о них думать.

406. Однако, сколь бы удовлетворительным ни казалось бы это определение, было бы большой ошибкой считать,

что оно делает идею реальности совершенно ясной. Давайте теперь попытаемся применить наши правила.

Согласно этим правилам, реальность, как и любое другое качество, заключается в особенных чувственных

следствиях, которые производят вещи, являющиеся ее составными частями. Единственное следствие, которым

обладают чувственные вещи, заключается в производстве верования, поскольку все ощущения, которые они

возбуждают, появляются в сознании в форме верования. Проблема поэтому заключается в том, как истинное

верование (то есть верование в реальное) отличить от ложного верования (верования в вымысел). Как мы видели в

предыдущей статье, идеи истинности и ложности в их всеобъемлющем развитии связаны исключительно с

экспериментальным методом установления мнения. Тот человек, который произвольно выбирает принимаемые им

пропозиции, может использовать слово "истина" только для того, чтобы подчеркнуть свою решимость следовать

сделанному выбору. Конечно, метод упорства никогда не господствовал повсеместно; человек слишком разумен

для этого. Однако в средневековой литературе мы находим целый ряд отличных примеров метода упорства. Когда

Скот Эриугена комментирует поэтический отрывок, в котором чемерица (hellebore) упоминается как причина

смерти Сократа, он, не колеблясь, сообщает пытливому читателю, что Хэллебор и Сократ были двумя

знаменитыми греческими философами и что последний, будучи побежден

289

в споре первым, принял этот проигрыш слишком близко к сердцу и умер от этого! Какова же могла бы быть идея

истины у человека, который мог наобум принять такое совершенно случайное мнение и обучать ему? Реальный

дух Сократа, который, как я полагаю, был бы очень рад быть побежденным в споре, поскольку это могло бы его

чему-нибудь научить, находится в курьезном противоречии с наивной идеей комментатора, для которого (как и

для "всякого прирожденного миссионера" наших дней) дискуссия была, по-видимому, просто стычкой. С тех пор,

как философия начала пробуждаться от своей долгой спячки, и до того, как теология взяла над ней верх, ее

практика, похоже, заключалась в том, что каждый профессор занимал какую-то философскую позицию, бывшую

до сих незанятой и которая казалась ему достаточно сильной, закреплялся на ней и время от времени совершал

вылазки для того, чтобы дать отпор приверженцам иных философских позиций. Поэтому даже те скудные

источники об этих спорах, которыми мы располагаем, вынуждают нас выделить более дюжины мнений, которых

различные эрудиты придерживались в одно и то же время по проблеме номинализма и реализма. Прочтите

введение к Historia Calamitatum Абеляра [12], который был не меньшим философом, чем любой из его

современников, и вы ощутите дух битвы, которым дышат эти страницы. Для него истина есть просто его личная

крепость. В ту пору, когда господствовал метод авторитета, под истиной подразумевалось не многим больше, чем

католическая вера. Все усилия ученых схоластов были направлены на то, чтобы согласовать свою веру в

Аристотеля с верой в Церковь, и ни в одном из их объемистых фолиантов нельзя найти ни одного аргумента,

который шел бы дальше этого. Примечательно, что там, где различные веры процветают рядом друг с другом, на

вероотступников с презрением смотрели даже их новые единоверцы - настолько идея верности вытеснила собой

идею поиска истины. Со времен Декарта дефект в понятии истины стал менее заметным. Все же ученого иногда

поражает то, что

12 <PatrologiaLatina,voL 178, р 1 l'4etseq,(1885).>

290

философы были менее озабочены тем, чтобы узнать, каковы факты, чем выяснить, какое верование находится в

наибольшей гармонии с их системой. Очень трудно убедить последователя априорного метода, приводя в

доказательство факты; но покажите ему, что мнение, которое он защищает, несовместимо с тем, что он утверждал

в другом месте, - и он, скорее всего, возьмет его обратно. Люди подобного умственного склада, судя по всему,

совершенно не верят в то, что дебаты могут когда-нибудь завершиться; они, по-видимому, полагают, что мнение,

естественное для одного человека, вовсе не является таковым для другого и что, следовательно, верование никогда

не будет установлено. Довольствуясь закреплением своих собственных мнений при помощи метода, который

приведет другого человека к другим результатам, они тем самым выказывают, насколько слабо их представление о

том, что такое истина.

407. С другой стороны, все последователи науки воодушевлены светлой надеждой на то, что процесс

исследования, будучи продолжен достаточно долго, даст одно определенное решение каждого вопроса, к которому

они его применяют. Один ученый может исследовать скорость света, изучая прохождение Венеры через меридиан

и аберрацию звезд; другой - изучая противостояния Марса и затмения спутников Юпитера; третий - пользуясь

методом Физо, четвертый - методом Фуко; пятый - изучая движения кривых Лиссажу, шестой, седьмой,

восьмой и девятый - могут использовать различные методы для сравнения систем измерения статического и

динамического электричества. Первоначально они могут получить различные результаты, однако по мере того, как

каждый будет совершенствовать свой метод и свой процесс, результаты будут иметь тенденцию неуклонно

приближаться к некоторому предустановленному центру. Так обстоит дело со всяким научным исследованием.

Различные умы могут первоначально иметь самые противоположные мнения, однако в прогрессе исследования

какая-то внешняя и чуждая им сила приводит их к одному и тому же заключению. Эта деятельность мысли,

которая влечет нас не туда, куда мы хотим, но к предопределенной цели,

291

подобна действию судьбы. Никакое изменение принятой точки зрения, никакой отбор других фактов для изучения,

ни даже естественная склонность ума не могут позволить человеку избежать предустановленного мнения. Эта

великая надежда воплощена в концепции истины и реальности. Мнение, которому суждено [13] получить

окончательное согласие всех исследователей, есть то, что мы имеем в виду под истиной, а объект, представленный

в этом мнении, есть реальное. Вот так я бы стал объяснять реальность.

408. На это нам могут возразить, что подобная точка зрения прямо противоречит данному нами абстрактному

определению реальности, поскольку она ставит свойства реального в зависимость от того, что в конечном счете о

них думают. Ответ на это возражение состоит в том, что, с одной стороны, реальность вовсе не необходимо

независима от мысли вообще, но только от того, что вы, или я, или любое конечное число людей может думать о

ней; и, с другой стороны, хотя объект окончательного мнения зависит от того, каково это мнение, то, что собой

представляет это мнение, не зависит от того, что вы, или я, или любой человек думает. Наша испорченность и

испорченность других людей может бесконечно отсрочивать установление мнения; она может даже привести к

тому, что произвольная пропозиция будет всеми признаваться за истинную на протяжении всей истории. Тем не

менее даже это никак не повлияет на природу верования, которое единственно и может быть результатом

исследования, продвинувшегося достаточно далеко. И если после исчезновения нашей расы появится другая,

наделенная способностями и предрасположенностями для исследования, это истинное мнение и будет тем, к

которому она в конечном счете придет. "Посрамленная правда возродит-

13 "Судьба" обозначает просто то, что наверняка произойдет и чего никак нельзя избежать. Это суеверие -

предполагать, что определенная разновидность событий всегда предопределена, а другое суеверие -

предполагать, что слово "судьба" никогда не сможет быть очищено от налета суеверия. Нам всем суждено

умереть.

292

ся", и мнение, которое будет в конечном счете получено в результате исследования, не зависит от того, как кто-

либо может актуально мыслить. Однако реальность реального и в самом деле зависит от того реального факта, что

исследованию, если оно продолжается достаточно долго, в конечном счете суждено привести к верованию в нее.

409. Однако меня могут спросить, что же я должен сказать о всех тех мимолетных фактах истории, забытых

безвозвратно, об утраченных древних книгах, о погребенных тайнах:

Full many a gem of purest ray serene

The dark, unfathomed caves of ocean bear;

Full many a flower is born to blush unseen,

And waste its sweetness on the desert air *.

Действительно ли эти вещи не существуют реально в силу того, что они безнадежно находятся за пределами

досягаемости нашего знания? А потом, когда вселенная (как предсказывают некоторые ученые), умрет и всякая

жизнь исчезнет навеки, разве не будут столкновения атомов продолжаться, хотя и не будет никого, кто мог бы

знать это? На это я отвечу, что хотя ни одно сколь угодно большое число не могло бы выразить пропорцию между

тем, что познано нами, и тем, что остается нам неизвестным, тем не менее было бы недостойно для философа

предположить относительно любой данной проблемы (имеющей ясное значение), что исследование неспособно

дать ее решение, если будет продолжено достаточно долго. Кто бы мог сказать еще несколько лет назад, что мы

сможем узнать, из чего сделаны звезды, свет которых идет до нас дольше, чем существует человеческая раса? Кто

с уверенностью мог бы перечислить вещи, которые мы не будем знать несколько столетий спустя? Кто может дать

себе отчет в том, каковы будут результаты научных исследований, продолжавшихся десять тысяч лет с

интенсивностью последнего столетия?

Немало камней драгоценных хранит / в своих глубинах океан безбрежный, / немало цветков родилось, /что глаз

никогда не удивят (англ).

293

Ну а если эти исследования будут продолжаться миллион, миллиард или вообще какое вам угодно число лет -

можно ли тогда утверждать, что есть хотя бы одна проблема, не имеющая окончательного решения?

На это могут возразить: "К чему придавать столько важности этим отдаленным соображениям, особенно если ваш

принцип заключается в том, что только практические различия имеют значение?" Да, я и в самом деле должен

признать, что почти нет никакой разницы, скажем ли мы, что камень на дне океана, покоящийся в полной тьме,

является бриллиантом, или нет - то есть что, вероятно, здесь нет никакой разницы, хотя я и не забываю, что этот

камень может быть завтра выловлен оттуда. Но утверждения о том, что на морском дне есть сокровища, а в

пустыне, куда не ступала нога человека, - цветы, и т.д. представляют собой пропозиции, которые, как и

пропозиции об алмазе, являющемся твердым в то время, когда его не подвергают давлению, в гораздо большей

степени касаются особенностей нашего языка, нежели значения наших идей. 410. Тем не менее мне

представляется, что мы, благодаря применению нашего правила, достигли такого ясного понимания того, что мы

имеем в виду под реальностью, и такого ясного понимания факта, на котором основывается эта идея, что мы,

наверное, не выкажем никакой претенциозности, столь же самоуверенной, сколь и исключительной, если

предложим метафизическую теорию существования, которая могла бы быть повсеместно принята всеми теми, кто

придерживается научного метода закрепления верования. Однако поскольку метафизика - предмет скорее

любопытный, нежели полезный, знание которого, подобно знанию подводных скал, служит нам в основном для

того, чтобы их обходить, я больше не буду в данный момент досаждать читателю какой-либо онтологией. Я и так

уже забрел гораздо дальше, чем намеревался, по этой стезе и выдал читателю такую дозу математики, психологии,

и все это по большей части столь сложно понять, что, как я опасаюсь, он уже успел покинуть меня, и то, что я

пишу сейчас, - пишется исключительно для наборщика и корректора. Я уверен в важности предмета. В логике

нет царского пути, и действительно ценные идеи

294

могут быть добыты только ценой сосредоточенного внимания. Но я знаю и то, что в области идей публика отдает

предпочтение тому, что дешево, да гнило; и в своей следующей статье [14] я намереваюсь вернуться к тому, что

легкодоступно, и больше не буду отклоняться от темы. Читатель, который был измучен, продираясь сквозь этот

текст, будет вознагражден в следующем, когда увидит, как превосходно то, что было разработано таким вот

утомительно-скучным способом, может быть использовано для установления правил научного рассуждения. До

сих пор мы не переступили порога научной логики. Конечно, важно знать, как сделать наши идеи ясными, но они

могут быть ясными, не будучи истинными. Для того, чтобы понять, как сделать их таковыми, нам следует

продолжить исследование. Как дать начало этим жизненным и плодотворным идеям, которые размножаются в

тысячах форм и распространяются повсюду, двигая вперед цивилизацию и способствуя величию человека, - это

искусство, не сведенное к правилам, на секрет которого нам, однако, дает кое-какие указания история науки.

Примечания

Статья How to Make Our Ideas Clear была впервые опубликована в журнале Popular Science Monthly, vol. 12, pp.

286-302 (1878); затем вошла в качестве второй главы в работу "Иллюстрации к логике науки" (Illustrations of the

Logic of Science). Впоследствии с определенными исправлениями и расширенным аппаратом примечаний эта

статья предполагалась для публикации в книге "Большая логика" (Grand Logic) (1893) в качестве главы 16 и в

книге "Поиск метода" (Search for a Method) (1893) в качестве очерка IX.

14 <См.: The Doctrine of Chances // Popular Science Monthly, 1878, vol. 12, pp. 604-615.>

295