Politicheskiy_islam_v_stranakh_Severnoy_Afriki

22 марта 1956 г. Торжественный въезд Бургибы в столицу после провозглашения независимости Туниса

Не было в ней закреплено и положение о «дустуровском социализме», пропаганда которого сопутствовала двум взаимосвязанным переменам: введению однопартийного режима и обращению к практике государственного регулирования экономики на основе долгосрочного и среднесрочного планирования. Оно осуществлялось в рамках «Десятилетних перспектив развития на 1962–1971 гг.», было нацелено на 6-процентный ежегодный рост ВВП, необходимый –– при тогдашней демографической динамике –– для скольконибудь ощутимого увеличения национального дохода на душу населения, чем этот долгосрочный план походил на другие подобные программы «догоняющего развития».

Его особенностью были предусмотренные в нем «инвестиции в человека» (термин, тогда еще необычный), а также ориентация на взаимодействие трех секторов: государственного, кооперативного и частного. Как раз по поводу последнего в Конституции 1959 г. было сказано, что его «права гарантированы», на деле же они ущемлялись, что вызывало недовольство и деловых кругов страны, и ряда представителей ее высшего партийно-правитель- ственного руководства. Напротив, критики «слева» полагали, что частному сектору отводится слишком большое пространство в тунисской модели смешанной экономики, что планом обойден вопрос об аграрной реформе, которая подменяется кооперативным движением без перераспределения земельной собственности, и т. д.

Те же нелегальные левые и ультра-левые, поддерживая светские начинания Бургибы, обвиняли его, во-первых, в бонапартизме, вовторых, в антикоммунизме, в-третьих, в прозападных симпатиях, особенно проамериканских. Между тем риторика правящей партии (с 1964 г. переименованной в Социалистическую дустуровскую партию) была нацелена, что и понятно, на оправдание и идеализацию существующего режима.

Выступая в мае 1967 г. на конференции партийных кадров, заместитель генерального секретаря СДП и госсекретарь по иностранным делам Жан-Хабиб Бургиба (сын президента) заявил: «Я и сам одно время считал, что при однопартийном режиме трудно построить подлинную и конструктивную демократию... Но к сегодняшнему дню убедился на опыте, что демократия может быть прекрасно реализована и без многопартийности, и я рад принадлежать к партии... которая доказала, что национальное единство вокруг ее лучезарного ядра –– это и есть самая надежная и самая здоровая демократия». Далее, после краткого экскурса в историю античной демократии, оратор отметил, что в молодых независимых государствах демократия пошла двумя разными путями. В одном случае она объявлена революционной, но только на словах и на бумаге, при этом правительства, загоняя себя в ловушку, дают несбыточные обещания, втягиваются в демагогию и отвлекают умы от настоящих проблем, в другом –– это рациональная демократия, преследующая конструктивные цели. «Мы в Тунисе выбрали второй путь. Мы обещаем только то, чего можно достичь. Наша партия... всегда черпала силы из народа. Она представляет всю нацию, ради которой и существует... Она использует прямой контакт и постоянный диалог с гражданами». И в завершение речи прозвучало: «Какие еще цели могут предложить другие партии кроме тех, что уже наметила Социалистическая дустуровская партия? Все, что можно было сделать, уже сделала СДП, и все то, что еще нужно сделать, она сделает, ибо

Однажды, это было в 1976 г., один из молодых тунисских министров застал президента в самом мрачном расположении духа. Полураздетый, тот сидел в зашторенной спальне, не выходя из нее уже несколько дней и отключив телефон. Удивленному визитеру он объяснил, что его состояние вызвано гнетущей мыслью: «Кто после меня?» И тому пришлось утешать хозяина рассказами о героическом прошлом партии, в чем обычно Бургиба и сам был большой искусник27. Так начиналась трагедия его политического долголетия.

На этом фоне и развивалось, сначала исподволь, а потом –– и бурно, движение тунисских исламистов, появление которого в 1967 г. было еще непредсказуемым.

Тунисские исламисты, «не такие, как другие». Их сон и явь*

Зарождение и развитие исламистского движения в Тунисе –– тема, уже привлекавшая интерес отечественных арабистов, однако список российской литературы на этот сюжет невелик: это монография Н. А. Ворончаниной, изданная в 1986 г., ее же раздел в книге «Новейшая история арабских стран Африки» (1990 г.), более поздние статьи Б. В. Долгова и Д. В. Микульского. Между тем ей посвящены многочисленные публикации западных и тунисских авторов, в том числе бывших активистов этого движения, в частности Мухаммеда аль-Хашми Хамди, который с 1978 по 1992 г. состоял членом организации тунисских исламистов и являлся в восьмидесятых руководителем ее студенческого крыла, за что в 1983 г. был арестован на шесть месяцев, а в начале 1987 г. получил заочный приговор к двадцати годам лишения свободы. Его монография «Политизация ислама. Тунисский пример», выпущенная в свет одним из солидных англо-американских издательств и написанная в академическом ключе, не является мемуарной работой, но представляет большой интерес как информация «из первых рук» о последовательных этапах становления и развития тунисского исламизма28. Они освещены также в европейской печати и разнообразных электронных публикациях, размещенных в сети Интернет.

В серии работ, отражающих официальную точку зрения на данный вопрос нынешнего партийно-правительственного руководства

27Belkhodja T. Les trois decennies´ Bourguiba, Paris –– Tunis: Arcanteres/Publisud,` 1999. P. 128.

*Часть этого названия, взятая в кавычки, позаимствована у Camau M., Geisser V. Op. cit. P. 267.

28Hamdi Elhachmi M. The Politicisation of Islam. A Case Study of Tunisia. Boulder (Colorado) and Oxford (United Kingdom): Westview Press, 1998.

страны, следует назвать переведенную на несколько европейских языков книгу Садока Шаабана «Бен Али и путь к плюрализму»29. Профессор права, являвшийся на момент издания книги (1995 г.) министром юстиции и членом ЦК правящей партии, а затем дважды возглавлявший избирательный штаб на парламентско-прези- дентских выборах (в 1999 и 2004 гг.), этот автор, один из главных идеологов современного тунисского истэблишмента и по сути глашатай действующего президента Зина аль-Абидина Бен Али (с 7 ноября 1987 г.), называет исламистов не иначе, как оголтелыми «фанатиками», а среди многих причин падения Хабиба Бургибы, отправленного в почетную отставку, выделяет то, что основатель Тунисской Республики недооценил «смертельную угрозу исламизма» или, во всяком случае, не сумел с ней справиться. Вместе с тем С. Шаабан безмерно восхваляет мудрую политику новых властей, направленную на устранение этой угрозы, хотя справедливости ради надо признать, что сведения автора о былых деяниях его «антигероев» не во многом расходятся с теми, которые они и сами сообщают о себе.

С середины 1990-х гг. официальные власти Туниса заявляют, что проблема с исламистами здесь закрыта: их нет. Отчасти это справедливо, но лишь отчасти. Поэтому, а также потому, что в борьбе со светским режимом движению тунисских исламистов принадлежит пальма первенства в Магрибе, где их организация, первоначально назвавшаяся Исламской группой, явилась авангардом, а по мнению некоторых авторов, и «референтным образцом» («la re´- ference´ maghrebine»)´ 30 , перипетии истории этого движения заслуживают детального рассмотрения, равно как и вопрос о том, какова была его социальная база и почему оно сравнительно легко сошло со сцены.

Первая ячейка группы образовалась в 1970 г. по инициативе трех энтузиастов: Рашида аль-Ганнуши, Абд аль-Фаттаха Муру и Хмиды (Ахмеда) ан-Нейфера. Их социальное происхождение было различным и, если угодно, отражало три лица нарождавшегося тунисского фундаментализма. Школьный учитель аль-Ганну- ши был выходцем из крестьян глухой южной провинции, а двое его сподвижников, тогдашних студентов, являлись уроженцами Ту- ниса-столицы. Причем Муру, знаток интеллектуального суфизма,

29Таково название книги в арабском оригинале. Ее сокращенный перевод на русский язык см.: Шаабан С. Тунис: путь к политическому плюрализму / Под ред.

М.Ф. Видясовой. М.: ИСАА при МГУ, 1996.

30«Tunisie: la ref´erence´ maghrebine»´ –– выражение-заголовок из книги Франсуа Бюрга (см.: Burgat F. L’islamisme au Maghreb. La voix du Sud, Paris: Karthala, 1988. P. 203–269).

и религиозными песнопениями. В этом доме мусульманские обряды соблюдались строго, но суфийские обряды глава семейства не признавал.

Шейх Мухаммед слыл первым на селе грамотеем, знал наизусть Коран, поэтому считался местным имамом, даже «муфтием» и преподавал свою науку ребятишкам, которые собирались летом под пальмой, а зимой в его комнате, служившей импровизированным куттабом. Умеющих читать и писать здесь можно было по пальцам пересчитать, хотя неподалеку действовала школа западного образца («гарби», или «франко-арабская»)32 , которую Рашид посещал до 13 лет, но не окончил, так как отец неодобрительно относился к тому, чему в этой школе учили, и нуждался в помощи младшего сына по хозяйству.

Пятеро старших братьев Рашида аль-Ганнуши к этому времени уехали в столицу, где нашли себе работу или продолжили учебу. Впрочем, в роли главного после отца кормильца семьи, оставшейся в деревне, подросток выступал всего около года.

Один из его братьев получил должность судьи в Габесе и взял на себя заботу о близких, а наш герой поступил в учебное заведение городка Эль-Хамма, центра оазиса, которое входило в школьную систему трех ступеней, функционировавшую под эгидой столичного богословского университета аз-Зейтуна. Такое же училище второй ступени он посещал в Габесе, относительно крупном приморском городе (свыше 40 тыс. жителей, с предместьями), куда вся семья пожилого шейха Мухаммеда перебралась, когда Рашиду исполнилось шестнадцать. Однако он не унаследовал религиозного традиционализма отца, интересовался светской литературой. В круг его чтения входили произведения египетских классиков XX в. и переведенные на арабский сочинения таких авторов, как Толстой («Война и мир»), Достоевский («Преступление и наказание»), Горький («Мать»), Гюго, Бернард Шоу, Хемингуэй и др. Повесть Хемингуэя «Старик и море» произвела на него особо сильное впечатление. В свои 18 лет он пошел по стопам старших братьев и отправился в столицу, чтобы завершить среднее образование в аз-Зейтуне, мечтая о профессии школьного учителя, хотя рассчитывал и на большее: стать писателем или журналистом.

В период его учебы в аз-Зейтуне, а именно в 1961 г., вышел декрет, согласно которому этот университет при одноименной соборной мечети был преобразован в теологический факультет

32Такие школы работали по стандартной программе французских государственных школ, но в них преподавался также арабский язык. Их аттестат давал право поступления либо на службу в системе колониальной администрации, либо в лицей для завершения полного среднего образования (европейского типа).

38 Тунис: от идеи «целый народ – одна партия» к идее «партии...

Тунисского университета. Разбросанные в медине –– старом арабском городе, средние богословские училища закрывались, но тем, кто уже поступил в них, позволили дослушать курс. Еще раньше началась ликвидация разветвленной сети подобных учебных заведений в провинции. Таким образом, Рашид аль-Ганнуши оказался

в числе последних предста-

С осени 1958 г. в Тунисе была введена единая система светской школы с преподаванием, начиная с третьего класса, большинства дисциплин на французском языке, что отвечало генеральной линии правительства молодого суверенного государства, где монопольное положение в высших эшелонах власти заняли выпускники местных лицеев и коллежей33 или престижных вузов бывшей метрополии. И хотя официальным языком Тунисской республики, как то гласит ее Конституция, обнародованная 1 июня 1959 г., был объявлен

33Речь идет о светском коллеже Садикийа, основанном в 1875 г., и его филиалах

впровинции, открытых после Второй мировой войны. Альма-матер нескольких поколений лидеров тунисского национального движения, он послужил моделью современной тунисской школы, созданной в 1958 г. стараниями президента Бургибы и министра образования Махмуда Месса‘ади –– известного писателя и бывшего синдикалиста.

арабский, практически во всех учреждениях делопроизводство велось или дублировалось на французском. На нем выходила половина крупных газет, печатались научные журналы, велись ежедневные радиопередачи. Словом, двуязычие здесь не исчезло, а расцвело; и это принесло разочарование той части патриотической молодежи, которая уповала на изгнание из страны не только колонизаторов, но и их образа жизни, их языка и культуры.

Напротив, каскад радикальных светских реформ правительства Бургибы, таких, как промульгация Закона о личном статусе, запретившего полигамию (кстати, Тунис –– единственная арабская страна, где она запрещена) и положившего начало широкой женской эмансипации, как упразднение шариатских судов и полная ликвидация института хабусного имущества (1956–1957 гг.) или вышеупомянутая перестройка системы образования, неумолимо размывал традиционные социальные устои. В последнем вчерашний деревенский паренек смог воочию убедиться, попав в большой город.

Французское население в нем с каждым годом убывало, однако европеизированная столичная публика демонстрировала религиозную индифферентность и приверженность к иноземным обычаям, отдавая предпочтение сюртуку перед бурнусом, уюту современного кафе со столиками на улице перед полумраком мавританской кофейни, окутанной дымком кальяна. Просвещенная молодежь охотно внимала призывам Бургибы не соблюдать пост в рамадан, если трудно совмещать его тяготы с учебой или работой –– священным долгом граждан развивающейся страны, ведущей «джихад против экономической отсталости» (лозунг, брошенный президентом в 1960 г.). Даже слушатели аз-Зейтуны, утратившие и свою былую политическую активность, и автономную организацию34, казалось, заразились светскостью, уклонялись от молитвы, да и сам Рашид аль-Ганнуши чувствовал себя чуть ли не атеистом. Характерно, что знаменитую Большую мечеть аз-Зейтуна, расположенную в минуте ходьбы от места его учебы, он за все три года своего житья-бытья в столице ни разу не удосужился посетить.

34Эта организация –– «Голос учащегося аз-Зейтуны», руководимая видными религиозными авторитетами из числа шейхов-профессоров аз-Зейтуны и тяготевшая к Старому Дустуру, встретила в свое время двух конкурентов: а) «внешнего» в лице Всеобщего союза тунисских студентов (ВСТС), учредительный съезд которого состоялся в июле 1953 г. в Париже, и б) «внутреннего», каким явился созданный в декабре того же года Национальный комитет зейтуновцев, возглавленный сторонниками Нового Дустура. Летом 1956 г. она добровольно прекратила свою деятельность, влившись в состав ВСТС (Подробнее см.: Ayachi M. Histoire d’une ecole´ de cadres: l’Union gen´erale´ des etudiants´ de Tunisie au cours des annees´ 50/60. Tunis: Universite´ de la Manouba etc., 2003. P. 47–94).

40 Тунис: от идеи «целый народ – одна партия» к идее «партии...

Но путь в Тунисский университет, открытый в 1959/60 учебном году, был ему заказан, ибо для поступления на все его новые факультеты, включая отделение арабской словесности, требовалось удостоверение о знании французского языка, которому «зейтуновцев» не обучали. Получить светское высшее образование они могли лишь за границей, в какой-нибудь стране Арабского Востока, на родине же почти единственной перспективой трудоустройства для них стало место преподавателя арабского языка в начальной школе. Такое место Рашид и занял в шахтерской Гафсе (Центральный Тунис), однако не собирался здесь прозябать –– его манил Египет.

Еще в родной деревне, где из дядюшкиного радиоприемника, настроенного на волну «Голоса арабов», лились завораживающие речи Гамаля Абдель Насера, юный Рашид стал горячим поклонником египетского вождя, являвшегося для многих тунисцев более впечатляющей фигурой, чем их собственный национальный лидер –– откровенно прозападный политик. Так к этому относился и владелец радиоприемника, он же руководитель домашнего «кружка политпросвета» дядюшка Бешир, который, будучи ветераном на- ционально-освободительной борьбы и главным ее героем среди односельчан (так как побывал в тюрьме), лично знал Бургибу, однажды оказал ему гостеприимство (когда тот совершал агитационное турне), но резко осуждал его крен в сторону Запада, ставший очевидным уже в 1955 г. и вызвавший тогда раскол в партии.

На тех давних событиях –– черной странице в истории Туниса, получившей известность как «юсефистская смута» (аль-фит- на аль-йусуфийа), –– стоит остановиться, ибо они, на наш взгляд, явились предвестником возникновения исламизма в этой стране. Междоусобица в рядах неодустуровцев, едва не вылившаяся в полномасштабную гражданскую войну, была спровоцирована Салахом бен Юсефом, генеральным секретарем партии, который, возвратясь 13 сентября 1955 г. из Каира –– места своей эмиграции (с января 1952 г.), сразу ополчился на Бургибу за то, что он-де сделал шаг назад, добившись предоставления Тунису статуса внутренней автономии. Так завязалось открытое соперничество двух вождей. Движимый скорее ущемленными властными амбициями, чем искренними убеждениями, генсек Нового Дустура призывал народ не поддаваться на соблазны «куцей автономии» и встать плечом к плечу с «собратьями по религии и расе», продолжающими изнывать под игом колониализма в Алжире и Марокко. Страстную речь на эту тему Бен Юсеф произнес в мечети аз-Зейтуна, после чего, исключенный из партии, попытался создать альтернативную ей организацию под собственным руководством и реанимировать партизанское движение, отныне –– антиправительственное. Потерпев фиаско, он бежал