Belokrenitskiy_V_Ya_Natsii_i_natsionalizm_na_musulmanskom_Vostoke

Политическая элита Кыргызстана пыталась продемонстрировать новое видение современного независимого государства не только собственному народу, но и международному сообществу. На празднование 1000-летия Манаса были приглашены высокопоставленные гости, преимущественно из тюркоязычных государств, многочисленные художественно оформленные подарочные издания переводились на иностранные языки и передавались представителям иностранных государств во время встреч на высшем уровне. Важно также отметить, что торжества совпали с первыми президентскими выборами в Кыргызстане. Празднование настолько грандиозного события именно тогда было не случайным. Эксперты называли подготовку к этому мероприятию не иначе как «всеобщей мобилизацией» политических элит, ученых, представителей мира искусства, архитекторов и даже спортивной общественности4.

Ввиду того что практически весь государственный аппарат был задействован для подготовки торжеств, возможность использования административного ресурса для оказания поддержки другим кандидатам в президенты сводилась к минимуму. На президентских выборах, прошедших в 1995 г., А.М. Масалиев, политический оппонент А.А. Акаева, получил на юге Кыргызстана порядка 80% голосов избирателей. Ввиду поражения в этой части республики правящей элитой было принято решение об организации празднования 3000-летия города Ош незадолго до президентских выборов 2000 г. Тем самым власть пыталась нарастить свой авторитет. В связи с этим можно вспомнить организацию массовых народных праздников в Таджикистане Э. Рахмоном накануне проведения президентских выборов в 2006 г.

Однако ожидания руководства Кыргызстана не оправдались, и идеология «Манас» не получила существенной поддержки населения, в первую очередь русскоговорящего. Во-первых, она поощряла использование кыргызского языка и возвращение к традиционным национальным­ ценностям кыргызов, во-вторых, была глубоко этноориентированной и идентифицировала патриотизм с точки зрения мировоззрения кыргызов. Среди русскоязычного населения больших городов эта идеология была воспринята как попытка государства определить национальную­ идентичность всех народов, проживавших в Кыргызстане, более того, она воспринималась как дискриминационная.

Президентство А.А. Акаева середины 2000 х гг. было сопряжено глубокими экономическими и политическими потрясениями, а также, как отмечают эксперты, всепроникающего участия президентской семьи в финансовых структурах государства. Несмотря на огромные проблемы, с которыми столкнулась экономика страны, было принято решение о проведении очередного торжества, которое, как представляется, должно было определить идеологический путь развития и определения значимости Кыргызстана в новой системе международных отношений.

Торжества, посвященные 2200-летию кыргызской цивилизации, стали заключительной попыткой А.А. Акаева трансформировать национальную­ идеологию. Тогда внутренняя нестабильность, а также вспышки межэтнических конфликтов и возрастающая роль террористических организаций спрово-

281

цировали серию критических статей в местных СМИ о неподготовленности службы безопасности и об общей тревожной тенденции в стране. Это обусловило отрицательную реакцию со стороны населения на огромные затраты и проведение торжеств, а также обострило политическую обстановку.

После смены власти в Кыргызстане в результате так называемой «тюльпановой революции» дискурс в отношении создания национальной­ идеологии поддерживался в основном двумя лицами: Адаханом Мадумаровым и Дастаном Сарыгуловым, на протяжении долгого времени освещавшими свое видение самоопределения государства. В то время как Мадумаров выступал за внедрение западных концепций в идеологию, в том числе и понятия «гражданства», Сарыгулов основной упор делал на этноориентированных идеях и культе тенгрианства5, который отличался от традиционной религии государства — ислама. Однако и эти теории самоопределения народов страны и государственности не нашли отклика среди населения.

Впоследние годы ученые Кыргызстана опубликовали ряд работ, направленных на изучение национальной­ истории и ее значение в вопросе государственного строительства. Тем не менее, по оценкам экспертов, большинство из них опирались на историографический анализ, проведенный советскими учеными6. В 2006 г. известные кыргызские историки Тогузаков и Плоских предприняли попытку разработать собственный подход к интерпретации национальной­ идеи, которая в основном отражала советскую точку зрения и определяла автохтонность народа Кыргызстана. Однако и она не встретила поддержки со стороны местного населения7.

ПосообщениюненазванныхисточниковРИАНовости,заявления,появившиеся в средствах массовой информации в середине 2011 г. в отношении политики переименования улиц и административных округов в Кыргызстане, вновь обострили дискуссию по проблеме «отдаления» не только отдельных государств Центральной Азии от России, но и о планомерной региональной политике дистанцирования от Москвы. Так, например, как утверждали источники, Национальная­ комиссия по государственному языку при президенте республики обратилась к парламенту с целью внесения предложения об изменении названия географических объектов, имеющих русскую принадлежность. Приводились также данные информационного агентства Кыргызстана,

всоответствии с которыми чиновники предлагали соотечественникам внести свой вклад в установление исторической справедливости, чтобы вернуть исконные названия «необоснованно русифицированным населенным пунктам и предоставить свои предложения для решения этой проблемы»8.

Вто же время, в качестве своеобразной «благодарности» действующему российскому руководству, заслуженный деятель культуры Кыргызстана Нурлан Абдыкадыров в письме на имя президента республики Алмазбека Атамбаева предложил назвать одну из центральных улиц именем президента РФ В.В. Путина. Он также отметил, что в случае необходимости не будет возражать если улицу, названную в честь его отца Джалила Абдакадерова, переименуют в улицу им. В.В. Путина. В своем письме он отмечает, что развитие экономики Кыргызстана связано с внешнеполитическим курсом России, и

282

непосредственно с именем Владимира Путина, ввиду чего, осознавая его историческую роль в развитии республики, предлагает переименовать одну из центральных улиц Бишкека9.

Обобщая мнение ряда экспертов, можно сделать вывод о том, что, несмотря на возможную негативную реакцию общества, разработка и дальнейшая реализация новой идеологии объясняется в основном несколькими факторами: во-первых, угрозой национальной­ безопасности (межэтнические конфликты и столкновения на национальной­ почве, а также вопрос о государственном языке); во-вторых, социально-политической нестабильностью и напряженностью; в-третьих, отсутствием национального­ самосознания и патриотического воспитания граждан10. С другой стороны, ряд исследователей сходятся во мнении, что идеологический вакуум стал порождением принципов и ценностей, полностью противоположных и зачастую противоречащих традиционно мусульманским представлениям. Это отразилось на коллективном сознании кыргызского народа, которое является и национальным­ и одновременно наднациональным­ . Иными словами, именно принадлежность и ассоциирование себя как части мусульманского мира отчасти могло стать ключевым фактором в необходимости поиска новой идеологической парадигмы11.

Опыт Таджикистана в формировании национальной­ идеи и идентичности после обретения независимости во многом отличается от других государств Центральной Азии. Как отмечает один из исследователей проблемы формирования национального­ самосознания в Таджикистане Рустам Шукуров, активная фаза этно-националистического «перелома» совпала с участием СССР

в войне в Афганистане. Тогда, как пишет эксперт, большое количество призывников из Таджикистана участвовало в открытых столкновениях и боевых действиях. Некоторые из них ввиду культурной, религиозной и языковой близости остались в Афганистане и после вывода советских войск. Однако спустя некоторое время, вернувшись назад, смогли использовать привезенную иранскую и афганскую духовную и светскую литературу в целях пропаганды новых идей, что, по мнению аналитиков, спровоцировало среди некоторой части таджикского народа формирование новых постулатов относительно собственной культуры и истории12.

Вопрос обретения национальной­ идеи на государственном уровне осложнялся и тем, что строить идеологию, основываясь на так называемом доминирующем этносе в Таджикистане, было невозможно. Более того, вопрос формирования идеологии с опорой на религию также испытывал множество трудностей ввиду неоднородности распределения ислама суннитского и шиитского толка на территории государства. Однако, по мнению Р. Шукурова, возможность объединения населения все же представилась, однако не была должным образом использована.

Так, большое влияние в середине и конце 1990 х гг. получили произведения Садриддина Айни. Его историко-философские взгляды относительно таджикской идентичности широко использовались руководителями государства. После гражданской войны 1997 г. президент Э. Рахмон обнародовал три

283

концепции формирования национального­ самосознания, которые должны были базироваться на историческом наследии Саманидов, зороастрийском периоде и арийской цивилизации. По мнению экспертов, основная идея Рахмона в то время заключалась в снижении роли исламской оппозиции в политике государства. По его словам, отделение религии от политики является гарантированным путем к стабильности. В своей книге «Таджикистан на пороге XXI в.», возлагая ответственность за развязывание гражданской войны в стране в начале 1990 х гг. на радикальные религиозные группы, он утверждает, что политическая подоплека религиозной идеологии представляет наибольшую опасность13.

В конце 1990 х гг. наметилась тенденция усиления позиций исламских партий, которые стояли в оппозиции к действующему правительству, что отразилось также в различиях их подходов к пониманию национальной­ идеи. Ключевым тогда стал вопрос о роли династии Саманидов14 в истории Таджикистана. Попытки правящей элиты сводились к представлению ее в качестве олицетворения силы таджикской государственности. В 2001 г. правительство инициировало празднование 1100-летия Саманидской империи. Официальные заявления того времени, исходившие от высокопоставленных чиновников, в том числе и от Э. Рахмона, заключались в том, что эпоха Самани- дов — золотой век таджикского народа, будущее которого в первую очередь зависит от его сплоченности15.

Начинаяс2000 х гг.Э. Рахмонподчеркивалнеобходимостьвпроведении параллелей между государством Саманидов и процессом государственного строительства современного Таджикистана, обращая основное внимание на стабильность династии и преодоление внешнего влияния. Здесь очевидно сходство с идеями А.А. Акаева о роли исторического представления кыргызской национальной­ государственности в современной истории страны. Руководство Таджикистана поддерживало мысль о том, что, несмотря на крушение империи Саманидов, идеи таджикской государственности преобладали в национальном­ сознании на протяжении тысячи лет.

Однако необходимо также отметить, что период правления династии Саманидов так и не привел к созданию целостной парадигмы таджикского государства, а избирательный подход к историческим процессам, проходившим на территории современных государств Центральной Азии, не позволил руководству Таджикистана сделать эту идею основополагающей. С другой стороны, Исламская партия возрождения, представлявшая коалицию антиправительственных сил, использовала эпоху Саманидов в качестве примера олицетворения современных таджиков с традиционными мусульманскими ценностями. Однако ввиду отсутствия административного ресурса и невозможности открытой пропаганды своих идей противостояние Исламской партии возрождения с властью продлилось лишь до выборов 2005 г., когда она потерпела сокрушительное поражение.

В то же время, продолжая традицию празднования исторических событий, некоторые из пропрезидентских политиков внесли предложение о перенесении государственной столицы в родной город Э. Рахмона Куляб в связи

284

с тем, что он является одним из центров исторического наследия и в скором времени может стать «объединяющим» для общества страны.

По инициативе президента Таджикистана и при поддержке ЮНЕСКО 2003 г. был объявлен годом зороастрийского наследия. Тогда совместно с международными организациями правительство опубликовало ряд многочисленных изданий, посвященных 3000-летию Заратуштры, в том числе при участии ученых из Узбекистана, Ирана, Франции, Германии, Канады и США. Накануне президентских выборов 2006 г. Э. Рахмон провел несколько торжественных мероприятий, целью которых было претворение ряда нацио­ нально-идеологических проектов в жизнь: празднование 2700-летия Куляба, родного города президента, организация семинаров и лекций по вопросам развития современного таджикского языка и влияния на него фарси, день независимости Таджикистана.

Несмотря на то что таджиков трудно отнести к представителям арийской расы, о чем высказывались многие ученые, в том числе в Таджикистане, необходимость этого проекта для Э. Рахмона стала очевидной. По мнению ряда экспертов, ассоциация таджикского народа с арийской расой в первую очередь была направлена на «отдаление» от внутренних региональных связей и на создание идеи таджикского самобытного опыта, не связанного с «тюркизацией» Центральной Азии16.

Проблема самоидентификации в Таджикистане подогревается также многочисленными публикациями и литературой, в которых авторы с восторгом вспоминают династию Саманидов и те территории (например, Самарканд и Бухара), которые раньше находились под ее покровительством, а теперь являются частью Узбекистана. Так, ряд историков связывает современную проблему идеологического вакуума в государстве с невозможностью части народа, живущего в современном Таджикистане и Узбекистане, объединиться, иными словами, «тело живет без головы»17. Идеи «Великого Таджикистана» пронизывают большинство исторических исследований начала 2000 х гг., которые так или иначе сконцентрированы на поиске национальной­ идеи. Так, например, один из известных историков страны, Нугмон Негматов, пишет в своих исследованиях о потерянной идеологической ориентации народов, объясняя это тем, что территория современного Таджикистана не соответствует своим первоначальным историческим границам. По мнению Негматова, карта «исторического Таджикистана» включает в себя всю территорию современного Узбекистана и Таджикистана, части Казахстана, Китая, Афганистана и Ирана18 .

Проблема определения основополагающей роли таджикского языка также коснулась республики. Переименование отдельных областей после распада СССР было обусловлено в том числе желанием «уйти» от названий, которые так или иначе ассоциировались с общим советским прошлым. Так, например, Ленинабадская область и город Ленинабад в Таджикистане были переименованы в Согдийскую область и Худжанд соответственно. В начале 2013 г. маджлис народных депутатов Душанбе издал указ о переименовании нескольких улиц, носивших «советские» названия на новые «таджикские».

285

В итоге улица Ватутина стала улицей Хайрулло Абдуллоева, улица Сеченова стала носить имя Дамира Дустмухаммадова.

Ввиду того что сегодня наблюдаются кардинальные изменения не только

всистеме международных отношений как таковых, но и в перестройке социальных ориентиров у общества, как, например, на современной Украине, вопрос самоидентификации для государств Центральной Азии представляется крайне важным, заслуживающим детального анализа и отдельного исследования.

Визменившихся геополитических условиях приходится признать, что тенденция на отвержение и отчуждение всего советского, как это было, например, в Туркменистане в начале 1990 х гг., может захватить умы новой интеллигенции и государств региона, и сегодняшней России. Это, в свою очередь, скажется и на развитии всей Центральной Азии, и на будущем региона в целом, а также непосредственно на взаимоотношениях с Россией и Турцией.

Самоидентификация как феномен может не только консолидировать общество, но и разъединить его. Часто упоминаемый сегодня политический кризис на Украине еще раз подчеркивает, что внутреннее состояние обществ на постсоветском пространстве по прошествии 24 лет после распада СССР вкупе со слабыми политическими и социальными институтами приводит к непредсказуемым последствиям, в том числе и для самоидентификации народа как такового. Безусловно, здесь не приходится проводить параллели между событиями, происходящими на Украине, и тенденциями в государствах Центральной Азии. Однако имеющие место опасные тенденции на отчуждение всего российского, правильнее сказать, всего русского, могут иметь далеко идущие последствия. Роль русского языка и русской культуры на протяжении длительного времени была важнейшей в процессе идентификации народов региона и являлась одной из основополагающих. Так, например, в Казахстане на протяжении длительного времени политическая элита была представлена не только русскоязычным населением, но и этническими русскими, что предопределило дальнейшее развитие государства не «без», а «с» Россией. Другие же государства Центральной Азии, несмотря на общее прошлое в составе СССР, так или иначе пытались обозначить свою «независимость» и в некотором роде свою идентичность, комплектуя аппарат чиновников, уменьшая роль и долю русских или русскоязычных, заполняя представителями местного населения, подчеркнуто переходя с кириллицы на латинский алфавит, ограничивая вещание российских телеканалов, а также снижая доли русскоязычных СМИ.

Консолидация общества может также проходить на фоне объединяющего фактора, а именно руководителя. Так, например, суждение о «роли личности

вистории» как никогда справедливо для государств Центральной Азии. Вопрос выбора пути нации определяют зачастую руководители, пришедшие к власти еще во времена СССР и оставшиеся у власти и после распада Союза, за исключением Туркменистана и сегодняшнего Кыргызстана, испытавшего

сначала 2000 х гг. два государственных переворота (2005 г., 2010 г.).

286

Несмотря на то что государства Центрально-Азиатского региона за основу понимания своей идентичности берут вовсе не религиозный аспект, а этническую принадлежность, вопрос выбора пути для этих государств в ближайшее время может встать как нельзя остро. С одной стороны, географическая близость региона к границам РФ и общее историческое прошлое, безусловно, предопределяет более тесные взаимоотношения с сегодняшней Россией. Так, сухопутная граница РФ и Казахстана сегодня является самой длинной по протяженности во всем мире.

С другой стороны, принимая во внимание вышеописанные опасные тенденции, наметившиеся на Украине в контексте определения собственной идентичности, а также этнической принадлежности, не стоит забывать о таком весомом факторе для государств региона, как ислам, традиции которого тесно связывают все без исключения государства с Турцией. Лингвистическая близость четырех государств региона из пяти (кроме Таджикистана) с Турецкой Республикой дает основания полагать, что после распада СССР и отчуждения всего советского, а вместе с ним и русского, она могла приблизить общества к «переориентации на турецкость». Однако общества региона не моноэтничны, более того, ввиду наличия сильных традиций кланового устройства социальной жизни говорить о едином и сплоченном обществе ни в одном из государств региона не приходится.

Проблема определения национальной­ принадлежности окончательно себя проявила во времена СССР, когда центральноазиатские республики были фактически разобщены, а главное, что их связывало, было описано емким понятием «советский человек». Теперь, когда на смену идеалам советского прошлого пришли реалии сегодняшнего дня, приходится признать, что «тюркский мир», широко пропагандируемый в свое время Анкарой, не имеет под собой такой основы, позволившей связать государства воедино. Более того, для Узбекистана принципиальное значение приобрела «узбекскость», а для Таджикистана, не входящего ни по этническим, ни по языковым параметрам в состав так называемого «тюркского мира», вопрос о присоединении к нему или его возрождении даже не стоит.

Однако с точки зрения прогнозирования событий в будущем приходится признать, что процесс самоидентификации может проходить длительное время, затянувшись на десятилетия и более, а может протекать чрезвычайно стремительно, ломая политические уклады и устои. В этой связи именно сегодня, когда налицо тектонические сдвиги в системе международных отношений и появление очагов сил, ранее не заявлявших о себе в полную мощь, Центральная Азия представляет собой крайне неустойчивый регион.

Вопросы экономического развития тесным образом переплетены с проблемой самоидентификации стран региона. Недостаток сильного экономического ресурса приводит к тому, что государство попадает в зависимость от более сильного партнера, в лице которого на протяжении длительного времени выступала Россия. Однако наличие достаточного количества энергетического сырья приводит к тому, что внешний экономический рынок существенно расширяется и попадает под влияние других внешних акторов, а не только

287

России. Так, например, Казахстан, Узбекистан и Туркменистан в большей или меньшей степени проводят внешнюю политику, не столь зависимую от Москвы, развивая плотные отношения со странами ЕС, США и Китаем. В то же время Кыргызстан и Таджикистан, ввиду отсутствия большого количества запасов «голубого топлива» и «черного золота», проводить такую политику не в состоянии. Несмотря на то что все государства Центральной Азии провозглашают проведение многовекторной внешней политики, в реальности это не соответствует действительности, кроме действий Астаны и в меньшей степени Ашхабада, ввиду больших запасов энергетического сырья.

Примечания

1 Лунев С. И. Политические процессы в Центральной Азии. Становление государственности в республиках региона. Политические системы и политические культуры Востока. М., 2007. С. 457.

2 Marat E. National Ideology and state-building in Kyrgyzstan and Tajikistan. Silk road paper. Central Asia-Caucasus Institute & Silk Road Studies Program. A Joint Transatlantic Research and Policy Center. January, 2008. //http://edoc.bibliothek.unihalle.de/servlets/MCRFileNodeServlet/ HALCoRe_derivate_00002229/National%20Ideology.pdf

3 Кыргызстан в поиске приемлемой идеологии // Время Востока. 04.04.2007.

4Marat E. National Ideology and state-building in Kyrgyzstan and Tajikistan.

5 Тенгрианство — комплекс религиозного миропонимания тюрков и древних моголов. По мнению ряда религиоведов, сегодня этот культ тесно переплетен одновременно с исламом и научным мировоззрением.

6 Маликов К. Духовно-идеологическое поле Кыргызстана, пути поиска общей нацио­ нальной идеи: «Между западной цивилизацией и восточным миром» // Время Востока. 22.08.2007.

7Marat E. National Ideology and state-building in Kyrgyzstan and Tajikistan.

centre.com/tag/pereimenovanie/

10Кыргызстан в поиске приемлемой идеологии // Время Востока. 04.04.2007.

11Маликов К. Духовно-идеологическое поле Кыргызстана.

12Шукуров Р. Таджикистан. Муки воспоминаний. Нацио­нальная история в советском и постсоветском государствах. М., 1999. С. 237.

13Рахмонов Э. Таджикистан на пороге XXI века. Душанбе, 2001. С. 50 – 51.

14Династия Саманидов правила в Средней Азии и Иране с 875 – 999 гг. В представлении народов Таджикистана ассоциируется с временем культурного и экономического подъема.

15Масов Р. Таджики: вытеснение и ассимиляция. Душанбе, 2003. С. 67.

16Shozimov P. Tajikistan’s «Year of Aryan Civilization» and the competition of ideologies. Central Asia // Caucasus Analyst. October 5, 2005.

17Негматов Н. Н. Таджикский феномен: теория и история. Душанбе, 1997. С. 67 – 69.

18Там же.

288