Nukhazhiev_N_S__Umkhaev_Kh_S_-_V_poiskakh_natsionalnoy_identichnosti_-_2012

Во-первых, нартский эпос, как известно, не ингушский, а общекавказский и наиболее широко он представлен на сегодняшний день у осетин и абхазо-адыгских народов. Как пишет У. Далгат, «изучение нартскихсказанийадыгов,балкарцев,осетин,чеченцев,ингушейисто- рико-сравнительным методом, в тесной связи с археологией, историей

иэтнографией, подтверждает высказанное В.Ф. Миллером положение о том, что богатырские сказания кавказских народов представляют собой «один эпический цикл, который можно назвать северокавказским»

(68, с. 5; 151, с. 2).

Далее Далгат указывает на то, что «общие черты северокавказского богатырского эпоса надо искать в историческом, этнографическом, экономическом, географическом и этногенетическом единстве северокавказских племен» и что Нартиада, как мы отметили выше, у осетин и адыгов сохранилась значительно лучше (68, с. 16, 22).

Несмотря на высказывания весьма известных и авторитетных исследователей, авторы «Истории Ингушетии», пытаются «приватизировать» и нартов. Так они пишут: «Место жительства нартов локализуется в двух древних ингушских центрах – в Галгаевском обществе, в местности Саниба в Даргавском ущелье, где до сих пор сохранились склепы-некрополи, в которых, по указанию местных жителей лежат кости ингушских нартов» (100, с. 75).

Окаких таких «ингушских» нартах идет речь, если нартский эпос, какмыписаливыше,общекавказский?Ссылкина«местныхжителей», указавших место, где «лежат кости ингушских нартов» (если они даже

ибыли), абсолютно недостаточны, тут нужны серьезные исследования ученых.

Интересно то, что авторы, постоянно заявляющие о принадлежности орстхойцев к ингушам, ни словом не обмолвились о нартах-ор- стхойцах. Ведь как чеченцы, так и ингуши называют нартов «наьртаьрстхой», т. е. «нарты-орстхойцы». Ясно, что если их называть, как это и есть на самом деле, «нартами-орстхойцами», то авторы «Истории Ингушетии» не смогут причислять их к ингушам (галгаям).

Во-вторых, у ингушей не было, как таковых, ни героико-эпических песен «Илли», ни религиозно-духовного эпоса «Назам», так как у них, в отличие от чеченцев, отсутствовали необходимые предпосылки для их возникновения. Об этом в свое время писали известные чеченские писатели, ученые и общественные деятели Х. Ошаев, М. Мамакаев, Х. Туркаев, М.Ошаев, Ш. Джамбеков, М. Бексултанов, М. Ахмадов, С. Бурчаев, Р. Туликов и др.

341

По различным свидетельствам, ингуши любили слушать чеченские «Илли», иногда сами исполняли их, но эти «Илли» не были ингушскими. Не зря Б. Далгат утверждал, что таких песнопевцев, как чеченцы, нигде не найти» (67, с. 75).

Да и сами ингуши, вплоть до 40-х годов прошлого столетия не претендовали на них, пока некоторые ингушские исследователи, пользуясь своим служебным положением и репрессиями в отношении чеченских сотрудников Чечено-Ингушского научно-исследова- тельского института языка, истории и литера-

туры, впервые не опубликовали несколько чеченских илли, собранные чеченскими исследователями в Чечне, как ингушские. Хотя илли эти по своему содержанию были об известных чеченских героях и событиях, имеющих чеченскую основу. Специалисты из Москвы сразу определили происхождение этих илли и назвали их публикацию, как ингушских, обыкновенным плагиатом.

Онечистоплотности игр некоторых ингушских авторов, связанных

спопытками присвоения чеченских илли свидетельствует и тот факт, что они до сих пор по-разному называют этот жанр. Так, например, один из ведущих специалистов по ингушскому фольклору А.Х. Танкиев называет его «Или» (с одним «л». – Авт.). «Основным содержанием песенного эпоса «Или» является общественная жизнь ингушского народа, исторический период, который определен условно-хроноло- гически XV–XIX веками. Ингушский песенный эпос «Или», наряду с очевидной самобытностью и своеобразием, имеет много общих черт

саналогичным чеченским эпосом «Илли» (слово илли – «песня» – в чеченском языке пишется и произносится, в отличие от ингушского, с

удвоенным «л» – илли)» (201, с. 103).

Что за эпос «Или»? Почему-то абсолютное большинство даже ингушских ученых, в том числе и директор Ингушского научно-исследо- вателького института гуманитарных наук им. Ч. Ахриева И. Дахкильгов, произносят и пишут его так же, как и чеченцы, с двумя «л». Чем же объяснить своеобразное произношение этого слова Танкиевым? Речевыми недостатками, неразвитостью артикуляционного аппарата самого автора или для демонстрации «своеобразия» ингушских героических песен?

Какая «самобытность» и «своеобразие» может быть у «ингушских или»,самымбанальнымобразомпереведенныхсоригинальныхчечен-

342

ских? Если, конечно, не считать за это своеобразный стиль самого ингушского языка или написание термина «илли» у Танкиева через одно «л».Ачтокасаетсятого,чтоавторосновнымсодержанием«ингушских» илли считает «общественную жизнь ингушского народа, исторический период, который определен условно-хронологически XV–XIX веками», то одно из двух: или Танкиев не знает историю ингушского народа, или незнаком с содержанием так называемых «ингушских или».

«Жанхот Аккинский приходит на сельский сход и «обращается к кантам села с просьбой, не найдется ли среди них человек, который согласился бы стать названным братом одинокому, не имеющему брата… На это предложение откликаются известные мужи: Жамарза сын Мадии, Биболт сын Тайми, Шихмарза, сын Зайта (…) Друзьями «вайнахских кантов становятся «русские молодцы», канты кабардинские, дагестанские, грузинские…» (201, с. 118–119).

Как это так «вайнахские», ведь все перечисленные «канты» – это известные всем чеченские герои, а чеченцев, как известно, Танкиев не относит к «вайнахам»? Автор явно старается выдать национальных героев чеченского народа за ингушей? Это что – потеря памяти или потеря совести?

То же самое танкиевы делают, когда речь идет о героической наци- онально-освободительной борьбе чеченского народа против царского самодержавия. Например, М. Базоркин в книге под названием «История происхождения ингушей» пишет: «Среди горских народов Кавказа главным образом вейнахские племена (по Танкиеву – ингуши) первыми сменили тактику и методы ведения национально-освободительной борьбы с самодержавием» (19, с. 116).

Имам Шамиль и все его наибы и муриды, как говорится, в гробу перевернутся от этого наглого заявления! О какой «национально-ос- вободительной борьбе с самодержавием» «вейнахских племен» может писать автор, когда самые авторитетные среди ингушей-вейнахов люди,обученныерусскойграмоте,принявшиехристианствоиставшие на службуцарскойармии, былинасодержанииу этого самого царского самодержавия.

Как понимать то, что Танкиев пишет об «ингушских или», а в примеры приводит такие чеченские илли, как «Дадин кIантах долу илли», «Жерочун кIантах долу илли», «Аьккхийн Жанхотах долу илли», «ГIебартойн Курсолтех долу илли», «Iумаран Iелех долу илли», «Адин Сурхох, эла Мусостех долу илли», «Исмайлин Дудех долу илли», «Зандакъойн Мусах долу илли», «Эвтархойн Ахьмадах долу илли», «Элла

343

МонцIех, Жерочун кIантах долу илли»? Говорить об «ингушских или» со ссылками на чеченские илли способны только танкиевы!

С целью присвоения чеченского «Илли о Баймарзе Гехинском» («Гиххойн Баймарзех долу илли»), автор преднамеренно переводит название этого илли на русский язык, представляя название чеченского села Гехи, как собственное имя – «Илли о Баймарзе сына Гихоя», (201, с. 278). Неужели Танкиев считает, что его шулерство останется незамеченным?

«Героико-эпические песни «Или», отражающие знаменательный период в истории ингушского народа, во многом созвучен калмыцкому «Жангару». В эпоху национальной консолидации и борьбы за национальную независимость, в условиях небывалого подъема национального самосознания и достоинства достигает своего расцвета эпос, выражающий и отстаивающий ценности, имеющие для народа решающее значение. Таковым является, на наш взгляд, ингушские героикоэпические песни «Или» (201, с. 130).

О какой «борьбе за национальную независимость», лежащей в основе ингушских «или» пишет автор, если, как известно из истории, такую борьбу галгаи не вели. Они же, в отличие от чеченцев, предпочитали договариваться. И, в общем-то, поступали вполне прагматически. Иллисоздаваличеченцы,длявоодушевлениясвоихсоотечественников на героические подвиги во имя защиты своего народа и страны.

В общем, можно поблагодарить Танкиева за исследование жанра чеченских героико-эпических песен «Илли», но какое отношение к чеченским героическим песням илли имеют сами ингуши?

Если мы говорим о едином нахчийском народе (чеченцев и ингушей вместе), то речь может и должна идти о едином фольклоре. В таком случае, имеет смысл говорить и о чечено-ингушских (нахчийских) героико-эпических песнях «Илли». Но если мы говорим о чеченцах и ингушах, как отдельных народах, и, соответственно, об отдельных чеченском и ингушском фольклорах (а ингушские исследователи говорят именно об этом), никакой речи об ингушских «Илли» быть не может.

Все это можно сравнить с такой ситуацией, когда брат, отделившийся от своей семьи, начал бы претендовать на все его материальное

идуховное наследие, нажитое совместным трудом всех ее членов в течение нескольких поколений. Когда на самом деле, он имеет право назвать своим лишь только то, что принадлежит ему по праву наследства

ито, что он заработал или приобрел после отделения от своих собратьев и заведения собственной семьи.

344

О существовании у ингушей жанра героических песен «Илли» ни словом не обмолвился первый из чеченцев и ингушей фольклорист и этнограф, ингуш по происхождению, Чах Ахриев, который одну из своих работ даже назвал «Из чеченских сказаний». Обращает на себя внимание то, что авторы «Истории Ингушетии», перечисляя работы Ч. Ахриева, стыдливо, совсем как застенчивый «голубой воришка» Альхен из романа И.Ильфа и Е.Петрова «Двенадцать стульев», совершили подлог, изменив название вышеназванной работы ученого на более патриотичное – «Из ингушских сказаний» (100, с. 256).

Известный исследователь Ингушетии, лингвист Н.Ф. Яковлев прямо говорит, что у ингушей нет жанра «Илли», и что такие песни ингушские гармонисты поют по-чеченски: «Петь песню можно только по-чеченски» – приходилось слышать мне от многих… Отдельные чеченцы,особенновпрежнеевремя,вынужденныекровничествомили преследованием властей к бегству из родных мест, всегда находили приют у ингушей, принося и песенную традицию» (240, с. 89).

«Укажу еще на один примечательный факт, – пишет Н. Яковлев, – в селении Гамурзиеве живет в пастухах около года один мальчик 15 лет по имени Мути Висткоев, родом из селения Сандукой с севера от хребта, отделяющего Пирикительское ущелье от чеченцев. Мута передавал песни для записи чистым ингушским языком только с некоторыми своеобразными формами, пел затем песню так, что ничего похожего на записанное не было – чистейшим чеченским, по определению слушателей языком. Сам он не осознавал этой разницы и на расспросы отвечал, что у них все говорят так, как он. Именовал он себя и своих единоплеменников или «sandvkoj» или «lomroj»» (240, с. 90–91).

Профессор Л.П. Семёнов, много лет изучавший этнографию горной Ингушетии, также не упоминает о существовании такого жанра устного творчества у ингушей. В своей работе «Туземцы Северо-Вос- точного Кавказа» он дает подробное описание исполнения чеченской героической песни:

«Явилась откуда-то трехструнная самодельная балалайка. Молодой человек сел на траву и взял несколько аккордов. Затем он начал настраивать инструмент, а когда кончил, то дал свободу пальцам. Раздалась живая, хотя монотонная, но приятная мелодия. Говор понемногу стал утихать. На лицах чеченцев улыбка сменилась серьезным выражением. Все ближе подвинулись к музыканту; образовался кружок. Беспрерывно и долго лились живые звуки, пока музыкант не вдохновился.

345

«Валай-лай иллалай лайла яллай!» – запел он медленно и грустно, сначалатихо,потомвсегромчеигромче.«Валай-лайиллалайяллай!»– варьировал он все тот же куплет, резко переходя от одного тона к другому и протягивая окончание. Иногда он повторял то же самое в пятый, шестой и седьмой раз; в голосе его послышались скорбные звуки.

«Я поднялся на Черные горы и глядел с них на большую Чечню», – запел он в том же тоне недавно сложенную в Чечне песню о последнем абреке Варе, убитом в 1865 году.

«Я поднялся на голые горы и глядел с них на Гехинскинй народ» (чеченцы, имеющие большой аул Гехи). Кружок чеченцев сдвинулся к певцу. На всех лицах явилось торжественное выражение.

«Я искал себе товарища в жизни и брата по вере». Чеченец не пел, а только говорил в тон балалайке. Это было вроде нашего речитатива. Каждая строфа кончалась долгим и быстрым перебором струн. Но певец до того углубился в положение воспеваемого героя, что казалось, будто он импровизирует. Что-то вдохновенное слышалось в его голосе, полном тоскливого, созерцания павшего абрека. Да, он действительно импровизировал, иначе ему не удалось бы так цельно пропеть всю эту песню.

«Я голод утоляю зелеными травами и вместо воды пью сок шиповника», – продолжал импровизатор.

«Когда я вспоминаю о боге, то восклицаю: Аллах! – когда вспоминаю о любовнице, обнимаю свое оружие!»

–Ойт! – гикнул кто-то из компании. – Ойт! – послышалось затем восторженное восклицание.

«Уже звери отправлялись на добычу, пели петухи, когда я, как раненый волк, вскочил с постели, сел и начал думать».

«Где бы мне найти друга, где я мог бы безопасно отдохнуть?».

–Ойт! Ваша вала цуни! (Чтобы тебе лишиться брата!).

Эта песня, эти беспрерывные звуки балалайки, этот звучный и приятный голос певца, вероятно, не одному из кружка напомнили его удалые набеги, его молодецкие драки и те критические, голодные и холодные часы, когда каждый на них находился в положении героя песни. Все слушатели были возбуждены; как-то никому не стоялось на месте; стали переминаться с ноги на ногу, склонять головы на плечи соседей, обхватывать друг друга за талии» (192).

Этучеченскуюгероическуюпеснювисполненииилланчи-чеченца, приведенную Н. Семеновым, авторы «Истории Ингушетии» опять же, как это у них принято делать, попытались представить как ингушскую.

346

Для этого авторы выдернули из текста все упоминания о чеченцах, как будто их и не было совсем (100, с. 165). По всей видимости, они не имеют представления об ингушском этическом кодексе «Эздел».

Наконец, первые ингушские языковеды, основатели ингушской научной школы, Д. Мальсагов и О. Мальсагов также не упоминают о существовании этого жанра у ингушей. А Заурбеком Мальсаговым даже написана специальная работа «Чеченский народный стих» на материале чеченских героико-эпических песен. Но и он в своем исследовании ни слова не говорит о существовании жанра «Илли» у ингушей.

Дело в том, что героический эпос «Илли» сформировался на основе многовековой борьбы чеченского народа за свою независимость, а также борьбы чеченцев с калмыцкими, ногайскими, кабардинскими и кумыкскими владетелями и, отчасти, казаками за свои равнинные и притеречныеземли.Аингуши,какизвестно,вподавляющембольшинстве своем, во всех этих войнах участия не принимали. Из гор на равнину они выселились только через лет 200–300 после своих собратьев, когда плоскость у соседних князей уже была отвоевана и освоена родственными им чеченскими обществами.

Якуб Вагапов сказал по этому поводу так: «Наиболее пристально эпос илли интересуется судьбами плоскостной Чечни. Взаимоотношение жителей этой части Чечено-Ингушетии, как с соседями, так и между собой, стали его основной темой (35, с. 81).

Таким образом, за равнинные земли ингуши не воевали (здесь они, восновном,расселилисьподпокровительствомрусскойвоеннойадминистрации),вКавказскойвойнеони,какизвестно,тоженеучаствовали (во всяком случае, на стороне горцев). О чем могут быть у ингушей героические песни? Если только не о внутренних межродовых междоусобицах и стычках. Но такие деяния, как известно, в героических песнях не воспеваются.

«Ховш да турпала иллеш турпала къаман мара ца хулалга, хIана аьлча, уж иллеш кхоллаш йолу зама бакъонца йола турпала зама ца хуле, уж кхолла венначунна хIама хургдац», – пишет составитель сборника «Ингушские героические илли» Матиев в своем предисловии к нему. Все сказано верно, но сказанное относится к чеченским «илли», которых у ингушей не было.

Об этом свидетельствуют и сами сюжеты илли. Каждое илли территориально привязано к конкретной чеченской местности. Главный герой – в большинстве случаев, реальный, известный в народе чеченский герой. В ряде илли, наряду с главным героем-чеченцем, присутствуют и герои соседних с чеченцами народов – грузины, кабардинцы,

347

черкесы, кумыки, ногайцы, казаки, русские, аварцы, но, почему-то, не ингуши (возможно, из-за того, что чеченцы не отделяли их от себя). Единственное илли с главным героем ингушом, зафиксированное у чеченцев – это «Илли о назрановском Малсаге» («Несархойн Малсагах долу илли»). Но, обратите внимание на название, илли не об ингуше Малсаге, а о назрановце Малсаге, так же, как и об автуринце Ахмаде, мартановце Бийсолте или беноевце Астемире. В период создания этого илли (а это, примерно, середина XIX века) для его автора – чеченца отдельного от чеченцев ингушского народа, как такового, не существовало. В то же время, в «Илли о кабардинце Курсолте» или «Илли о Черном Ногае» называется национальная принадлежность главного героя, а не место жительства или их принадлежность к каким-то общественным группам, входящих в тот или иной народ.

Все эти илли, в которых главными героями, наряду с чеченцами, являются представители соседних с чеченцами народов – собственно чеченские. Не считают же ингушские авторы, что если чеченские илли об «Алдама Гази», «Ади Сурхо», «Тайми Бийболте» или «Эвтархой Ахмаде», являющимися реальными героями чеченского народа, имена которых с колыбельных песен, с молоком матери впитываются в естество чеченцев и бережно сохраняются на генном уровне, переведены на ингушский язык, то они должны стать ингушскими? Пусть ингушские авторы приведут хоть одно оригинальное илли, не привязанное к Чечне и не имевшего конкретного исполнителя – «илланчу» из числа чеченцев, зафиксированное в Ингушетии.

Называть, например, таких знаменитых чеченских къонахов и мужей: терлоевца КIахи ГIоната, чебарлоевца Ади Сурхо, бильтоевца Мади Жаммирзу или нашхоевца Алдама ГIезу ингушами, все равно, что называть чеченцами таких известных ингушских героев, как Ко- лой-Канта или Несархо Малсага.

Вместе с тем, если мы не два, а один единый народ, то и те, и другие являются общими героями нахчийского (вайнахского) народа. Если нет, то, как говорят русские, «дружба – дружбой, а табачок – врозь».

Представьте себе, если авторы издания творят такое с общеизвестными фактами, то, что они только не сделают с малоизвестными и недостаточно очевидными вещами из истории наших народов?

На родине «Илли» – в Чечне были десятки «илланчей» – исполнителей героических песен. Почти в каждом селе был свой илланча, а в таких крупных селах, как Урус-Мартан, Шали, Гехи, Атаги – даже по нескольку. В большинстве случаев, это искусство передавалось от отца к сыну и, таким образом складывались целые династии илланчей. Так,

348

например, в Урус-Мартане жил известный илланча Беталгири Абубакар. Говорят, что он ежедневно исполнял по одному илли в течение трех месяцев, причем, ни разу не повторяясь. В исполнении его сына Бетельгириева Сайд-Магомеда, обыкновенного тракториста-экскова- торщика, нам удалось услышать свыше десяти из них. Некоторые из них удалось записать. Сын Сайд-Магомеда – Магомед, тоже является исполнителем различных песен и илли, а известный чеченский бард ХусейнБетельгериевявляетсявнукомАбубакараиплемянникомСайдМагомеда Бетельгериева.

«В илли бывают от ста до тысячи и более стихов. Широко известны имена таких певцов импровизаторов, как Абубакар Гехаев из Атагов, Цуга Саламов из Урус-Мартана, Ахмет из Автуров. Позже их сменили Илес из Бачи-Юрта, Магомет из Старо-Юрта и другие» (92, с. 7).

В настоящее время известными на всю Чечню исполнителями героических песен «Илли» являются Абдул-Вахид Дамкаев из Толстов-Юрта и Шарпудди Исмаилов из Итум-Кали.

Много проблем возникало с изданием чеченских героических песен. Вот что пишет по этому поводу известный чеченский искусствовед и литературный критик профессор Хасан Туркаев: «Подготовку к изданию чеченских исторических, героико-эпических песен «Илли» особенно болезненно воспринимали тог-

да некоторые представители ингушских научных кругов. (…) Особенно усердствовал в этом направлении Ибрагим Дахкильгов – доцент Че- чено-Ингушского университета, в котором он преподавал вайнахский фольклор.

На неоднократных обсуждениях у секретаря обкома КПСС по идеологии М.Л. Бузуртанова (Бузуртанов был по национальности ингушом. – Авт.), И. Дахкильгов всякий раз пытался воспрепятствовать изданию этих песен. К тому же, непременным условием наших ингушских коллег было издание их как чечено-ингушских героических песен, хотя все прекрасно знали, что исторических, героико-эпических песен у ингушей никогда не было. Когда Х. Ошаев и я говорили, что чеченские песни («Илли». – Авт.) – это продукт национально-освобо- дительной борьбы чеченцев против инонациональных князей, начиная с XVI века, и против экспансии царизма в XIX веке, что в ингушской

349

среде неизвестна ни одна историческая и героико-эпическая песня, неизвестен ни один певец, который исполнял бы такие песни, – нас в обкоме обвинили в национализме.

В качестве «доказательства» того, что такие песни у ингушей все же имеются, нам продемонстрировали книгу «Ингушский фольклор» 1940 года издания, в которой помещены 6 или 7 широко известных чеченских песен, переведенных на ингушский язык. В переводе их сюжетные линии подверглись существенной деформации. (…) И. Дахкильгов, его единомышленники и поддерживающий их идеологический отдел обкома партии заявили: раз эти песни опубликованы на ингушском языке, значит, они ингушские …

Тогда, в 1974 году, под давлением обкома партии пришлось включить в издаваемую книгу, переведенную в 1940 году на ингушский язык, хорошо известную чеченскую песню «Илли об Альбике и Жа-

марзе» (212, с. 61).

Воровству чеченского фольклора, учиненному ингушскими фольклористами, должна быть дана самая серьезная оценка. Для проверки всех фактов плагиата необходимо создать специальную научную комиссию при Академии наук ЧР, куда должны войти все ведущие чеченские филологииученые-фольклористы.Языковед,хорошознающийобаязы- ка, без труда определит – где оригинальный текст, а где его копия. Можно привлечь и живых илланчей, которые, слава Богу, у нас еще есть.

Эта комиссия, с привлечением необходимых специалистов извне, должна скрупулезно проанализировать все сборники материалов устного народного творчества, изданных ингушскими фольклористами на предмет их плагиата и современных подделок на заданную тему (особенно преданий). Необходимо обратить внимание на подготовку молодых специалистов по устному народному творчеству, направления их на обучение, повышение квалификации и стажировку в профильные научные центры России и всего мира.

Как пишет в связи с этим И. Сигаури, «украсть чужой фольклор в принципе невозможно – это всегда результат собственной истории того или иного народа. Поэтому, никто из серьезных исследователей никогда не поверит в существование героических илли у ингушей, потому что они никогда не вели вооруженную борьбу с кабардинскими и кумыкскимикнязьямизаплоскостныеземли.НевозможновыдатьСурхо, сына Ады, за ингуша, основателя села Сурхохи, только переведя илли о нем на ингушский язык и объявив его произведением ингушского фольклора. Могила этого героя, по преданиям, находится на территории Чеберлоя. А что касается самого селения Сурхохи, попутно

350