Как появляются и закрепляются черты характера

Посмотрим на ребенка, начинающего говорить. Язык гораздо сложнее, чем те десять или сто заповедей, которые мы внушаем детям, однако все дети го­ворят, и большинство из них - без вме­шательства логопедов. В определенное время у ребенка появляется потреб­ность произнести слово: он лепечет, по­том говорит «мама». Навстречу детской потребности говорить идут взрослые, постоянно разговаривающие с ребенком и между собой. Если бы не было внут­ренней потребности или если бы ребенок не слышал речи взрослых, он никогда бы не стал говорить. Следовательно, не одно, а два условия нужны для то­го, чтобы ребенок заговорил: внутрен­няя потребность и внешние обстоятель­ства.

Примерно так же приходят к ребенку и моральные его свойства: движение из­нутри встречается с движением внутрь, словно две строительные бригады идут навстречу друг другу, - образуется тоннель, и качество постепенно закреп­ляется. Старания что-то привить без встречного движения изнутри души бесполезны: получается не тоннель, а подкоп, мы не воспитываем, а подка­пываемся, причем подкоп наш - в ни­куда, хоть всю жизнь рой.

И точно так же пропадает движение души, дурное или доброе, если оно не встречается с движением от внешнего мира, если не выстраивается тоннель.

Все, что есть в нашем ребенке, воз­никает как результат двух встречных движений - изнутри ребенка к миру и от мира внутрь ребенка. Это неудобно, это сложно, но это так. Воспитывая, мы обычно держим под контролем лишь свои действия, направленные на ребен­ка, и очень удивляемся, отчего у нас иногда получается, а иногда нет. Да потому, что для воспитания надо понимать или чувствовать не только свои движе­ния, но и движения ребенка.

А они откуда берутся? Первые ма­териалисты говорили, что есть два ис­точника душевных движений человека ­- его ощущения и его душа. Марксизм та­кое представление отвергает. Нет ника­ких двух источников, в человеке нет ничего, что не дано ему в ощущениях, неоткуда взяться другому. Источник всего, что есть в душе ребенка, - это окружающий его мир. Сознательно, вольно мы действуем на ближний к нам конец тоннеля, а неволь но - интонациями, прикосновениями, манерами ­мы в то же самое время действуем на тот, дальний конец, вызываем непод­властные нам душевные движения - не­подвластные в том смысле, что мы не умеем их контролировать. Способные воспитатели интуицией, сердцем чув­ствуют глубинные движения ребенка, и быстро создаются прочные тоннели, каналы добра.

...Ранним воскресным утром я рас­сказываю на кухне 3-летнему мальчику сказку о репке. Мне нужно, чтобы он вел себя тихо и никого не разбудил. Сказку он любит, слушает внимательно, и, пока репку тянул дед, тянула бабка, тянула внучка, все было хорошо. На собачке Жучке мы споткнулись. Я заметил, что мальчик вовсе не слушает меня, а согнул руки в локтях и странно вертит ими, словно собирается взлететь.

Что такое?

И тут я понял, что сижу за столом, облокотясь и подперев голову рукой. Мальчик, подражая мне, хочет сесть таким же чудесным образом, но, увы, не достает локтями до стола. Я думаю, будто рассказываю сказку, учу доброму, а на самом деле я учу мальчика обло­качиваться, только и всего.

Вот так постоянно в воспитании де­тей: мы контролируем воспитательные меры, похвалы, наказания и думаем, будто в этом и состоит воспитание. А де­ти перенимают что-то другое, и потому на одних и тех же сказках вырастают и добрые и злые люди.

Что ж, предпримем трудное путеше­ствие к дальнему концу тоннеля, туда, где рождаются встречные движения детской души.

Душа? Да что это такое? Мы на каж­дом шагу говорим о воспитании души, о труде души, о душевных людях и без­душных - надо же хоть как-нибудь представить себе, о чем, собственно, идет речь.

В каждой стране есть свой Главный педагог - народ и есть Главный учеб­ник педагогики - язык, «практическое сознание», как писали Маркс и Энгельс.

За поступками следует обращаться к народу, за понятиями - к языку наро­да. Я не должен объяснять маме, что такое душа, я должен спросить у нее об этом, прислушиваясь к тому, как живет слово в сегодняшнем языке, в распро­страненных фразах и оборотах речи, с какими другими словами сочетается, а с какими нет, почему так говорят, а так не говорят, - это никогда не быва­ет случайным. И тогда обнаруживается, что слово «душа» употребляется в речи не в том значении, какое принято в со­временной философии и психологии, и не в том, какое придает ему рели­гия.

Принято считать, что душа - весь психический мир человека. Но нет, судя по языку, душа - лишь часть психики, самая дорогая для человека.

Но ты, душа души моей,­-

читаем у Пушкина, и поэт постоянно разделяет понятия «ум» и «сердце», при­чем слово «сердце» встречается у него примерно так же часто и в том же значе­нии, что и «душу». Татьяна пеняет Оне­гину:

Как с вашим сердцем и умом

Быть чувства мелкого рабом?