§ 2. Принуждение к даче показаний

Краткий исторический обзор ответственности за принуждение к даче показаний в уголовном праве России конца XIX - XX в.

Данный обзор, аналогично которому будет сопровождаться исследование и других отдельных видов посягательств на доказательства, преследует цель показать эволюцию их криминализации в уголовном праве России. А это, в свою очередь, как думается, более рельефно покажет современное состояние уголовно-правовых мер борьбы с такими деяниями и их превентивного значения.

Здесь и далее нормы уголовных законов, предусматривавшие ответственность за соответствующие деяния до Уголовного кодекса Российской Федерации 1996 г., не комментируются:

- СТАТЬЯ 432 УЛОЖЕНИЯ О НАКАЗАНИЯХ УГОЛОВНЫХ И ИСПРАВИТЕЛЬНЫХ 1885 ГОДА:

"Следователь, который будет угрозами или другими противозаконными средствами принуждать обвиняемого к признанию, или свидетеля к показаниям, может по усмотрению суда и обстоятельствам дела быть подвергнут...

Когдаж при следствии употреблены были истязания и жестокость, то виновный в сем подвергается..." <100>;

--------------------------------

<100> Далее - Уложение 1885 г. Тексты приводятся по: Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1885 года. Издано Н.С. Таганцевым. Издание восемнадцатое, пересмотренное и дополненное. Петроград, 1915.

- ЧАСТЬ 2 СТАТЬИ 115 УГОЛОВНОГО КОДЕКСА РСФСР 1922 ГОДА (В РЕДАКЦИИ 1926 Г.):

"Принуждение к даче показаний при допросе путем применения незаконных мер со стороны производящего допрос лица, а также заключение под стражу в качестве меры пресечения из личных либо корыстных мотивов..." <101>;

--------------------------------

<101> Здесь и далее статьи УК РСФСР 1922 г. (в ред. 1926 г.) приводятся по изданию: Уголовный кодекс РСФСР. М., 1950.

- СТАТЬЯ 179 УГОЛОВНОГО КОДЕКСА РСФСР 1960 ГОДА:

"Принуждение к даче показаний путем применения угроз или иных незаконных действий со стороны лица, производящего дознание или предварительное следствие, - наказывается...

Те же действия, соединенные с применением насилия или с издевательством над личностью допрашиваемого..." <102>;

--------------------------------

<102> Здесь и далее статьи УК РСФСР 1960 г. приводятся по изданию: Уголовный кодекс Российской Федерации. С официальными постатейными комментариями. В 2-х томах. Санкт-Петербург, 1994.

- СТАТЬЯ 302 УК РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ 1996 Г. <103>.

--------------------------------

<103> Далее - УК.

Принуждение к даче показаний

1. Принуждение подозреваемого, обвиняемого, потерпевшего, свидетеля к даче показаний либо эксперта, специалиста к даче заключения или показаний путем применения угроз, шантажа или иных незаконных действий со стороны следователя или лица, производящего дознание, а равно другого лица с ведома или молчаливого согласия следователя или лица, производящего дознание...

2. То же деяние, соединенное с применением насилия, издевательств или пытки...

Из приведенного текста усматривается, что:

во-первых, - и это следует подчеркнуть особо - речь идет об уголовной ответственности указанных в этой статье субъектов - представителей органов, осуществляющих уголовное преследование, независимо от того, получается ли в результате противоправного принуждения ложная или достоверная информация.

На этом положении в силу его принципиальнейшей значимости следует остановиться подробнее.

Практически в любой публикации, касающейся этих проблем, всегда используют примеры, когда результатом этого вида посягательств на доказательства явился ложный самооговор или ложный оговор других со стороны лиц, не причастных к совершению преступления <104>.

--------------------------------

<104> Журналисты пишут о таких фактах с гражданским пафосом, профессионалы (Н.Н. Китаев и др.) - бесстрастно их констатируют.

Но как относится к фактам получения этим же образом (противоправным принуждением) достоверных, соответствующих случившемуся показаний от лиц, действительно совершивших или причастных в том или ином качестве к совершению преступления? Показания-то в конечном счете получаются достоверные?

Даже по приводимым выше признаниям, полученным при опросе Александровым и его соавторами, оперативных сотрудников, физическое насилие с целью получения показаний они применяют почти по каждому пятому уголовному делу (а по нашим наблюдениям, при раскрытии насильственных преступлений - значительно чаще), а количество оправдательных приговоров - минимально. Следовательно, такие данные под принуждением показания, даже в случаях последующего отказа от них, судами оцениваются как достоверные.

В качестве научно-практической в этом отношении гипотезы <105> мы можем предположить, что лица, действительно совершившие преступление (или имеющие к нему некую прикосновенность), к "признательным" показаниям, к которым они принуждались противоправными способами, в силу, скажем так, "российской ментальности", принимают их как должное, как некое возмездие за совершенное ими деяние.

--------------------------------

<105> Не более того, ибо иное требует серьезных социологических исследований, которые нам не известны.

И именно поэтому они не считают необходимым сообщать о том, какими средствами и способами они принуждались к даче - особо вновь это подчеркнем - объективных, достоверных показаний...

При рассмотрении этого вопроса не будем апеллировать к аксиоматичным гуманитарным и этическим основам уголовного судопроизводства, к тому, что "при производстве следственных действий недопустимо применение насилия, угроз и иных незаконных мер" (часть 4 ст. 164 УПК).

Принуждение к даче показаний в опосредованных в рассматриваемой статье УК формах и с прагматических, и с праксеологических позиций в принципе не соответствует основному критерию допустимости использования любых тактических приемов - критерию избирательности воздействия. Его же сущность состоит в том, что применяемый тактический прием должен оказывать желаемое воздействие лишь на лицо, обладающее искомой информацией, и быть нейтральным для всех остальных лиц, таковой информацией не обладающих <106>.

--------------------------------

<106> Подробнее об этом см.: Баев О.Я. Тактика уголовного преследования и профессиональной защиты от него. М., 2008.

И это требование должно соблюдаться во всех случаях и ситуациях, даже тогда, когда в отношении лица, к которому применяется тактический прием, имеется оперативная информация, и, может быть, и прямые улики, и доказательства его причастности к раскрываемому и расследуемому преступлению.

Каждому профессионалу в области уголовной юстиции широко известно, как часто информация, полученная оперативным путем, является дезинформацией, улики - случайным совпадением, а доказательства - недостоверными! Уголовно-производственная история (и не только нашей страны) полна описаниями трагических результатов несоблюдения этого критерия допустимости тактических приемов...

Еще в опубликованном в 1767 году "Наказе, данном комиссии в сочинении проекта нового Уложения" Екатерина II, полагая возможным устранить пытки, заметила: "...Невиновный закричит, лишь бы только его мучить прекратили... Посему пытка есть надежное средство осудить невиновного, имеющего слабое сложение, и оправдать беззаконного, на силы и крепость свою уповающего".

Тем не менее, напомним, формально отменена была пытка лишь в 1801 году указом Александра I <107>.

--------------------------------

<107> Главный герой одной пьесы Бертольда Брехта говорит своему ученику: "Я отрекся потому, что боялся пыток... Они показали мне орудия". Пьеса называется "Жизнь Галилея". См.: Брехт Бертольд. Стихотворения. Рассказы. Пьесы. БВЛ. М., 1972. С. 775.

Таким образом, рассматриваемое положение ст. 302 УК носит сугубо принципиальный характер, ибо, как к тому методом проб и ошибок пришло человечество, обществу и государству нужно не любое раскрытие и расследование преступлений.

"Из принципа правового государства, - пишет, например, известный немецкий криминалист Вернер Бойльке, - и ст. 6 Европейской конвенции (имеется в виду Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод - О.Б.) следует принцип справедливого процесса, который вместе с требованием уважения человеческого достоинства устанавливает запрет на достижение правды любой ценой. В отличие от прежних столетий мы более не считаем, что цель оправдывает средства. Применение силы, обмана и пытки должно быть запрещено и в том случае, когда они могли бы помочь изобличить опасного преступника" (выделено нами. - О.Б.) <108>.

--------------------------------

<108> Бойльке Вернер. Уголовно-процессуальное право ФРГ. Красноярск, 2004. С. 89.

Он же приводит содержащийся в УПК ФРГ примерный перечень запрещенных методов допроса, причем отмечает, что в УПК специально подчеркивается, что данный перечень не является исчерпывающим, и комментирует его следующим образом.

УТОМЛЕНИЕ. Признавая, что длинные и длительные допросы с эффектом утомления неизбежны в рамках криминалистической деятельности и являются допустимым полицейским средством, оно является недопустимым, "когда обвиняемый утомлен собственно допросом или в результате других обстоятельств так, что ущемляется его свобода волеизъявления. Недопустимым является, когда обвиняемый в последние 30 часов перед признанием своей вины был лишен сна.

ВВЕДЕНИЕ В ОРГАНИЗМ СПЕЦИАЛЬНЫХ ПРЕПАРАТОВ - опьяняющих, одурманивающих, возбуждающих, снотворных средств, особенно алкоголя и наркотических веществ. Допрос нельзя производить, даже когда обвиняемый сам принял эти вещества.

ИСТЯЗАНИЕ - это причинение продолжительных или периодически повторяющихся физических болей или душевных страданий, например содержание в темноте, мнимые расстрелы и т.д.

ОБМАН. Законодатель высказался в пользу неограниченного запрета на обман. Однозначно запрещена осознанная инсценировка фактов, не соответствующих действительности, например неправильное утверждение, что другой соучастник уже арестован или что за обвиняемым наблюдали во время совершения преступления, что соучастник сознался. Запрещено также осознанное искажение правовых понятий, вопросов права, скажем, утверждение, что молчание является доказательством.

ПОЛИГРАФ. Он записывает бессознательные реакции допрашиваемого, а потому у него практически отсутствует возможность оказывать влияние, т.е. попирается его человеческое достоинство <109>.

--------------------------------

<109> Там же. С. 90 - 92, 96.

Обществу и государству нужно лишь законное раскрытие и расследование преступлений.

Рассматриваемая проблема - вечна для уголовного судопроизводства любой страны. И в каждой из них пытаются создать некие правовые механизмы предупреждения возможности принуждения к даче показаний, приводящих к самооговору.

Известный американский автор юридических триллеров Джон Гришэм в документальном детективе, написанном по материалам уголовного дела, по которому невиновный был осужден за убийство, которого не совершал, и многие годы провел в камере смертников, по этому поводу пишет:

"Пятая поправка к Конституции США защищает подсудимого от самооговора, а поскольку самый легкий способ раскрыть преступление - это добиться признания обвиняемого, то существует множество разнообразных законов, которые ограничивают действия полиции во время ведения допроса. Большая часть этих законов была принята до 1984 года.

За столетие до того в деле "Хопт против штата Юта" Верховный суд постановил, что признание не принимается во внимание, если оно добыто путем манипулирования страхами и надеждами обвиняемого, поскольку лишает его свободы воли и самоконтроля, необходимых для того, чтобы сделать добровольное признание.

В 1897 году в деле "Брэм против Соединенных Штатов" суд постановил, что заявление подсудимого должно быть сделано по его доброй воле, без принуждения, а не добыто путем разного рода угроз, насилия или ложных обещаний, сколь незначительным ни было бы давление. Признание, полученное от обвиняемого путем угроз, не является действительным.

В 1987 году в деле "Блэкберн против штата Алабама" суд констатировал: "Принуждение может быть моральным так же, как и физическим". Чтобы определить, было ли признание добыто полицией путем психологического принуждения, существенно важны следующие факторы: 1) длительность допроса; 2) был ли он проведен по существу; 3) когда он имел место - днем или ночью, причем показания, добытые в ночное время, вызывают серьезное недоверие; и 4) каков психологический тип подозреваемого - уровень его умственного развития, искушенность, образование.

В деле "Миранда против штата Аризона", самом известном деле, основанном на самооговоре, Верховный суд определил процессуальные гарантии для защиты прав обвиняемого. Подозреваемый имеет конституционное право отказаться говорить, и никакое заявление, сделанное им во время допроса, не может быть использовано в суде, если полиция и обвинитель не сумеют доказать, что подозреваемый ясно сознавал, что 1) у него есть право не отвечать на вопросы; 2) все им сказанное может быть использовано в суде против него; и 3) он имеет право на адвоката, независимо от того, может он себе позволить нанять его или нет. Если во время допроса обвиняемый потребует присутствия адвоката, допрос должен быть немедленно прекращен.

Дело Миранды рассматривалось в 1966 году, и этот свод правил сразу же стал знаменит. Правда, многие полицейские управления поначалу игнорировали его, во сяком случае, до тех пор, пока преступников не стали освобождать из-под стражи лишь потому, что в момент удержания они не были ознакомлены со своими правами. Свод "Прав Миранды" сурово критиковался "адептами законности и правопорядка", обвинявшими Верховный суд в потакании, плохим парням". Но он проложил себе путь в правовую культуру после того, как каждый полицейский на телеэкране, проводя задержание, начал непременно выстреливать эти слова: "Вы имеете право хранить молчание..." <110>.

--------------------------------

<110> Гришэм Джон. Невиновный. М., 2009. С. 116-117. "Нью-Йорк-таймс" следующим образом анонсировал публикацию этой книги: "Если вы верите в презумпцию невиновности - эта книга подвергнет вас в шок. Если вы сторонник смертной казни - заставит пересмотреть свои взгляды. Если вы думаете, что современная судебная система действует, - приведет в ярость!".

Думается, что такого рода правовая пропаганда должна чаще звучать и на наших телеэкранах...

Тем не менее факты принуждения к даче показаний при раскрытии и расследовании преступлений не только встречаются в настоящее время, но, увы, являются не единичными. Проанализировав многие из них, А.С. Александров в посвященной этой проблеме сатирической зарисовке делает присущий стилю его многих публикаций эпатажный вывод: "Пытка есть элемент культуры (искусства) уголовного судопроизводства в современной России" <111>.

--------------------------------

<111> Александров А.С. Пытка как реальность современного уголовного судопроизводства (сатирическая зарисовка) // Практическое законоискусство. 2008. N 1(2). С. 34.

И хотя такой вывод делается автором в сатирической зарисовке, но, как известно, "в каждой шутке есть доля шутки"...

Объяснения же оперативных сотрудников о том, почему после допроса у допрошенного появились телесные повреждения, часто не только не убедительны, но иногда просто анекдотичны.

"...После этого Рюмин (второй оперативный работник. - О.Б.) выбил у Суркова пистолет, а я свалил его на пол. Но гр. Сурков не успокоился и начал нагло, с особым цинизмом биться печенью, почками и лицом об мои и Рюмина ботинки с целью завладеть нашим табельным оружием, что могут подтвердить официанты и посетители ресторана.

Позднее уставшего гр. Суркова мы доставили к следователю в районное отделение милиции. Следователь Кокорин, увидев пистолет задержанного и услышав его матерные выражения в адрес российской милиции и себя лично, стал стыдить гр. Суркова и объяснять, что тот неправ. В припадке раскаяния он стал плакать и случайно ударился об угол сейфа той частью мозга, которая заведует устными показаниями.

Следователь Кокорин записал добровольные признания гр. Суркова. Потом я и Рюмин пальцами раздвинули задержанному веки, самотравмированные в ресторане, чтобы он мог видеть и подписаться под протоколом, что он и сделал. В дополнение к вышесказанному хочу добавить, что с моей стороны, а также со стороны Рюмина и следователя Кокорина никакого физического воздействия к гр. Суркову не применялось, а его заявление прокурору - наглая ложь и провокация с целью опорочить нашу родную российскую милицию" <112>.

--------------------------------

<112> Законность. 2001. N 2. С. 64.

Штатными ситуациями этого вида посягательства являются те, когда осуществляющие по делу оперативно-розыскную работу сотрудники, тем или иным образом (чаще всего, увы, предусмотренными ч. 2 рассматриваемой статьи), мягко скажем, принуждают лицо к даче показаний, тем самым получая или создавая доказательственную информацию, и предоставляют его следователю для допроса и производства других следственных действий (например, проверки показаний на месте), в ходе которых допрашиваемый (по причинам, требующим себе отдельного исследования) ее подтверждает.

Н.Н. Китаев приводит следующий ярко иллюстрирующий это положение пример.

Братья Ф. длительное время содержались под стражей, дважды приговаривались к смертной казни.

Их обвинение в совершении убийства В. основывалось на показаниях трех свидетелей о том, что с места происшествия раздавались крики В. об убийстве ее братьями Ф., а также на показаниях С. о том, что в камере следственного изолятора один из обвиняемых рассказывал ему о совершенном вместе с братом убийстве В.

В конечном счете оказалось, что С., ранее 7 раз судимый, дал ложные показания в отношении Ф. по принуждению сотрудников милиции. Другие упомянутые выше свидетели стали давать изобличающие братьев Ф. показания только после того, как их незаконно на несколько дней поместили в камеру предварительного заключения и применяли к ним иные незаконные методы дознания <113>.

--------------------------------

<113> См.: Китаев Н.Н. Неправосудные приговоры к смертной казни. Системный анализ допущенных ошибок. Иркутск, 2001. С. 7 - 8.

К совершению данного вида посягательств на доказательственную информацию зачастую сотрудники оперативно-розыскных органов привлекают своих конфидентов и иных лиц из числа содержащихся под стражей по обвинению в совершении различных преступлений; именно это, на наш взгляд, имел в виду законодатель, сформулировав положение о понуждении к даче показаний со стороны другого лица "с ведома или молчаливого согласия следователя".

В той же работе Н.Н. Китаев приводит выписку из дела оперативного учета, заведенного по факту убийства З., за которое был осужден к расстрелу Александр Краченко, признавший себя виновным в этом преступлении (приговор приведен в исполнение): "В камеру к Александру поместили подсадного, убийцу и наркомана М., который методично его каждый день избивал между изнурительными допросами".

Впоследствии обвинительный приговор в отношении Кравченко в порядке надзора был отменен <114>.

--------------------------------

<114> Китаев Н.Н. Указ. соч. С. 48, 52.

В книге с подзаголовком "Хроника одного уголовного дела с необходимыми комментариями" мэр одного из районов Иркутской области полковник милиции в отставке В.И. Сайков, незаконно более полутора лет содержавшийся под стражей по обвинению в организации заказного убийства, а затем оправданный судом, цитирует фрагменты показаний в суде ряда таких использованных оперативными сотрудниками лиц, весьма подробно и в высшей степени впечатляюще раскрывающих технологию подобных посягательств на доказательства <115>.

--------------------------------

<115> См.: Сайков В.И. Преступление без наказания. Иркутск, 2009.

Нам, однако, совершенно непонятно, почему комментируемая статья УК не содержит такого квалифицирующего признака, как совершение указанных в ней посягательств на доказательства группой лиц по предварительному сговору. В то же время, как показывает практика, чаще всего посягательства на доказательства этого вида носят групповой характер, воздействие на лицо оказывается одновременно не одним, а несколькими сотрудниками органов уголовного преследования (обычно несколькими сотрудниками оперативно-розыскного подразделения, иногда оперативными сотрудниками и следователем).

А потому мы полагаем насущно необходимым включить в статью 302 УК в качестве квалифицирующего признака совершение описанного в ней деяния группой лиц по предварительному сговору и/или организованной группой лиц.

Во-вторых (продолжая анализ данной уголовно-правовой нормы), из ее диспозиции следует, что такой вид посягательства может быть осуществлен субъектами этого преступления при посягательстве как на доказательственную информацию, так и на доказательства в точном, рассмотренном выше уголовно-процессуальном значении этого понятия, в частности при их формировании.

Иными словами, в таких случаях следователь формирует доказательство, заведомо зная, что лежащая в основе этого информация добыта "неправедным" путем. По нашему убеждению, если по делу в ходе дальнейшего его расследования или при рассмотрении его в суде будет бесспорно установлено, что доказательственная информация, на основе которой следователем ранее сформировано соответствующее доказательство, была получена в результате противоправного принуждения, это доказательство - ничтожно, недопустимо для использования в качестве доказательства обвинения.

Более того, "ведомо или молчаливое согласие" следователя на формирование доказательства на основе таким способом полученной оперативным сотрудником информации позволяет рассматривать его в этом случае как непосредственного субъекта совершенной фальсификации доказательств (с учетом наших ранее сформулированных предложений по изменению редакции ст. 303 УК).

Именно по этим основаниям в свое время привлекались к уголовной ответственности за преступления против правосудия печально знаменитые по уголовному делу серийного сексуального маньяка Михасевича (за ряд совершенных им преступлений были осуждены невиновные лица, один из которых - Н.С. Тереня - расстрелян) следователи М.К. Жавнерович и В.И. Сороко <116>.

--------------------------------

<116> См.: Китаев Н.Н. Указ. соч. С. 17 - 19.

В этой работе Н.Н. Китаев приводит и другие многочисленные примеры "традиционно незаконных", по его выражению, методов получения доказательственной информации сотрудниками оперативно-розыскных служб и формирования следователями доказательств. См. об этом же также материалы опубликованной судебной практики последних лет, приведенные в приложении к настоящей работе.

Что же касается принуждения со стороны лиц и органов, осуществляющих уголовное преследование, эксперта или (и) специалиста к даче заключения или показаний, то признаемся, что в известной лично нам следственной и судебной практике такие факты не встречались.

Однако думается, что это отнюдь не свидетельствует о невозможности такой разновидности посягательств на доказательства в принципе, особенно в тех случаях, когда заключение дается экспертом или специалистом, состоящим в структурном подразделении того же органа, в котором осуществляется уголовное преследование (например, в ЭКУ УВД, следователь которого и расследует данное уголовное дело). В данной ситуации, полагаем мы, принуждение эксперта, специалиста к даче "нужного" заключения, а затем и соответствующих показаний может осуществляться путем угроз наступления неблагоприятных для него дисциплинарных и других служебных последствий.

Дело, как представляется, в ином: такие факты в высшей степени латентны. Даже в тех случаях, когда, скажем, повторная экспертиза опровергла выводы первоначальной "ведомственной" экспертизы, данные в результате принуждения к ним, доказать это обстоятельство практически возможно лишь в случаях "признательных" показаний о том эксперта/специалиста, подвергавшегося принуждению (повторим, лично нам такие факты, не говоря уже об уголовных делам по ним, неизвестны).

Не менее (если - не более) социально опасным и, как отмечено выше, зачастую генетически связанным с принуждением к даче показаний является такой вид посягательств на доказательства, как их фальсификация.