Сущность фашизма Идеализация силы как извращение (перверсия) утрата памяти об эмоциях при идентификации с сильным

В процессе развития анально-невротического характера пережитые страдания истязаемого, запуганного ребенка вытесняются. Ребенок утрачивает память об эмоциях (возмущения, протеста, сопротивления, а также страха, ненависти, муки, отчаяния), которые он имел до того, как его лишили самостоятельности.

Позже, когда, находясь в положении сильного, он сам кого-то угнетает и губит, он не сознает, что действует, как угнетатель, а истолковывает свои действия как необходимые и правильные. Так в Третьем Рейхе властные, внушающие страх манеры, неумолимое и жестокое поведение считались выражением крепкого душевного здоровья: строгость, жестокость, демонстративная бесчувственность в отношении собственных страданий - как и страданий других - считались признаками силы и власти, достойными подражания и восхищения. ("Славься все то, что делает твердым".)

Идентификация с властью означает вытеснение чувств слабости, незначительности и беспомощности, душевных страданий, неуверенности и страха. В основе идентификации с сильным угнетателем должна быть заложена идея, что прежнего ребенка с его собственным восприятием справедливости больше не существует. Его здоровое реактивное чувство возмущения, бунта против жестокого, нечеловеческого обращения, против смертельного страха "перестало существовать".

Это означает, что при идентификации с угрожающими, внушающими страх способами поведения, подчиняясь власти своих воспитателей, ребенок перенес "смерть памяти о своих чувствах".

Это означает, что со-переживания с нерешительными жертвами агрессии, "живущими в нужде" (каким ребенок сам был ранее и каким он больше не хочет быть никогда) - переживания, напоминающие о страшном и тяжком - либо не проявляются вообще, либо кажутся незначимыми.

Это может привести к тому, что человек, оказавшийся в ситуации беспомощного и нуждающегося в поддержке, будет подвергаться тому же жестокому, лишенному чуткости обращению со стороны другого, которое тот, бесчувственно функционирующий теперь в роли сильного, сам был вынужден терпеть в детстве. Потому что такое обращение когда-то было признано обоснованным - при отказе от протеста и сопротивления и при вытеснении своих собственных, испытанных при этом чувств. Отсюда "... возникает ощущение избитости, духовного унижения и жестокости, которое все время повторяется, из которого нет выхода и в котором никто не протянет руку помощи, потому что никто не считает этот ад адом; постоянное или то и дело вновь испытываемое состояние, при котором в конце не может быть крика облегчения и которое можно забыть только лишь с помощью его вытеснения".

При идентификации слабого с сильным мучительные чувства ребенка должны быть подавлены. Следовательно, страдания зависимого существа, которым человек когда-то был, должны быть признаны незначимыми: "принуждение - это совсем не принуждение"; "жестокость - это совсем не жестокость"; "неумолимость и безжалостная дисциплина - это добродетели": "Такова жизнь!"

В соответствии с этими убеждениями поступает человек с анальным характером, который выживает с помощью "силы и власти".

Однако страх перед преследованием, то есть перед новым лишением власти, доминирует над его поступками: "Никто не хочет снова стать бессильным в опасной диаде".

Предотвратить это - вот основная идея борьбы за существование. Кто останется главным? - Борьба нескончаема!

В каждой новой ситуации, при каждой новой конфронтации приходится постоянно решать вновь возникающий вопрос о победе или гибели (именно такова основная характеристика прусской эры).

В основе возникновения этого типа невротического характера лежит то обстоятельство, что при я-синтонной интеграции (то есть при интеграции, воспринимаемой как правильная и достойная подражания), приобретается осознанное представление о жизни, в которой принуждение и угнетение представляют собой нечто неотъемлемое, само собой разумеющееся.

Тот, кто выражает сомнение в этом, может навлечь на себя неудовольствие добропорядочных граждан, потому что он "ведет себя подозрительно, расшатывая мировой порядок". Если от него не отмахиваются как от "утописта, фантазера или мыслящего по-детски", то при некоторых обстоятельствах он, как представляющий настоящую "опасность для установленного порядка", может почувствовать подозрения и неприязнь общества, страдающего коллективным неврозом. В настоящее время старый дух покорности властям становится заметным в тенденции (в чем и проявляется несовершеннолетие и неспособность мыслить во всей своей абсурдности) исказить суть движения за мир, придав ему "образ врага", и изобразив его как находящегося якобы "в опасной близости к терроризму".

Это тот же образ мыслей, возникший на почве принуждения и приспособленчества, который когда-то почти не подвергал сомнению "государственную власть" Гитлера, а незадолго до того - необходимость вооружения могущественных правящих кругов.

Это отношение, пробуждающее ненависть и стремление к разрушению, которые, будучи вытесненными, продолжают сохраняться как деструктивный потенциал, в позиции сильного воспринимается a priori как "нормальное", и так же a priori и беспрекословно оно принимается, когда человек попадает в "позицию слабого" (например, при болезни, в преклонном возрасте).

Я хотела бы еще раз указать на то, что мы должны считаться с существованием идеи борьбы за власть в целях выживания в подсознании каждого, идеалом воспитания которого в детстве было насильственное подавление его воли.

Эккехард фон Браунмюль указывает на то, что отношение к детям в наше время все еще преимущественно основывается на "воспитании по старому образцу лишения прав и лишения силы": "Только немногие родители сознают, что в результате применения их принципов воспитания, ориентированных на дисциплину, послушание, приспособление и подчинение, они отнимают у своих детей основное право на развитие личности. Этот процесс ограничения, постоянного регламентирования и, таким образом, лишения прав, угрожающе продолжается в школе в виде тотального надзора педагогов за жизнью детей и подростков".

Сужение способности к обучению при "принуждении к социализации", то есть неспособность усваивать новое мышление и перестраиваться, когда этого требует новая реальность, Арно Грюн рассматривает как следствие нашего "страха перед свободой", который возникает после того, как, вынужденно подчинившись, мы отказались от нее. "В нашем приспособлении опасение внушает не только то, что мы все до определенной степени живем, недобровольно подчиняясь воле других. Опасность скорее заключается в том, что в тот момент, когда мы живем, так сказать, вне нашей телесности, материальности, мы начинаем страшиться свободы, которая внезапно пробуждается в нас вследствие прорыва чувства собственного достоинства".

В прежних поколениях желанным идеалом воспитания в целях сохранения существующего соотношения сил был лишенный эмоций, послушный исполнитель, который вследствие отсутствия связи со своим собственным миром чувств, безоговорочно помогает осуществлять разрушительные планы власть имущих.

При обязательном для всего народа жестком требовании подавления воли концепция слепого послушания весьма удобна для воспитания соучастников, которые бесчувственно и без колебаний позволяют использовать себя для бесчеловечных поступков.

Этот идеал воспитания, по-видимому, в большинстве случаев был достигнут. Как еще иначе можно было бы объяснить условия, существовавшие в концентрационных лагерях Третьего Рейха, или еще существующие в наше время в тоталитарных государствах.

Не прошло еще и пятидесяти лет с тех пор, когда эти максимы воспитания были обязательными.

Безоговорочное самоотречение при абсолютном послушании, при подчинении неумолимой отцовской инстанции, которая лишает силы путем угрозы смерти, находит свое выражение в характеристике Адольфа Гитлера, данной Германом Герингом: "Тот, кто хоть сколько-нибудь знаком с нашими условиями,.. знает, что каждый из нас обладает точно таким количеством власти, какое ему желает дать фюрер. И только с фюрером и стоя за ним можно быть действительно сильным и держать могучие средства власти государства в руке, но против его воли (и даже просто без его желания) можно в тот же момент полностью лишиться власти. Одно слово фюрера - и падет каждый, кого он желает устранить. Его престиж, его авторитет безграничны..."

В связи с захватом власти Гитлером Альберт Эйнштейн говорил в 1933 году о фашизме: "Как и каждый индивидуум, каждый общественный организм также может оказаться психически больным, особенно в трудное для существования время". И он объяснял ситуацию в тогдашней Германии как "состояние психического заболевания масс", причины которого он видел в "насилии" и "милитаризме".

Арно Грюн приводит показательный пример того, насколько далеко и в наше время может зайти измена себе при послушании власти, по заповеди "Все, что делает начальство - на благо": "... Но когда идеология власти принимается гражданами за исходную реальность, то автономия гибнет, и царит абстракция. Этот процесс наглядно иллюстрирует газетное сообщение в "Нью-Йорк Таймс" от 3 июля 1970 г. В связи с процессом, для которого предстояло выбрать присяжных заседателей, судья спросил одного кандидата, считает ли тот подсудимого виновным. Ответ гласил: "Если бы он ничего не сделал, то он бы здесь не был". (Судить должны были члена организации "Черные пантеры", тогдашнего движения негров.) Когда судья сказал: "Предположим, что я возьму сейчас под арест Вас", - то кандидат ответил: "Это означало бы, что я, очевидно, что-то совершил"".