Биографические данные

1689 г., 18 января. Родился Шарль Луи де Секонда (замок Ла Вред под Бордо).

1700—1705 гг. Учеба в коллеже. 1708—1709 гг. Изучает право сначала в Бордо, затем в Париже.

1714 г. Шарль де Секонда назначен советником в парламент Бордо.

1715 г. Брак с Жанной де Лартиг.

1716 г. Избрание в Академию наук Бордо. Наследует от дяди пост пред­седателя парламента Бордо, имущество и имя Монтескье.

1717—1721 гг. Изучает естественные науки и пишет ряд работ об эхо, о функции почек, весе тела, прозрачности и др.

1721 г. Анонимная публикация «Персидских писем». Книга моменталь­но становится известной.

1722—1725 гг. Живет в Париже, ведет светскую жизнь. Встречается с ок­ружением герцога Бурбонского, маркизой де При, посещает салон мадам Ламбер, клуб «Антресоль», где читает свой «Диалог Суллы и Эвкрата».

1725 г. Анонимная публикация «Книдского храма». Оставляет пост председателя парламента Бордо и возвращается в Париж.

[76]

Позже в работе «Мысли и фрагменты» Монтескье напишет: «Что мне всегда давало повод плохо думать о себе, так это то, что в Респуб­лике очень мало профессий, к которым я бы действительно был годен. Что касается моей профессии председателя, то к ней мое сердце было открыто; я достаточно разбирался в самих вопросах; однако что касает­ся процедуры, я в ней ничего не смыслил. Тем не менее я остался, но что меня больше всего угнетало, так это то, что у глупцов я видел тот самый талант, который, так сказать, меня избегал».

1728 г. Избрание во Французскую академию. Путешествие в Германию, Австрию, Швейцарию, Италию и Голландию, откуда лорд Честер-фильд увозит его в Англию.

1729—1730 гг. Пребывание в Англии.

1731 г. Возвращение в замок Ла Бред, где отныне он посвятит себя рабо­те над книгой «О духе законов».

1734 г. Публикация «Размышлений о причинах величия и падения римлян».

1748 г. Публикация книги «О духе законов», изданной в Женеве без указания имени автора. Успех значителен, но книгу больше коммен­тируют, чем читают.

1750 г. Дискуссия в защиту «О духе законов» против нападения иезуи­тов и янсенитов.

1754 г. Сочиняет «Опыт о вкусе в произведениях природы и искусства» для энциклопедии Дидро по просьбе д'Аламбера.

1755 г., 10 февраля. Умер в Париже.

Примечания

¹ Вспоминается шутка, кстати весьма спорная, Дж. М. Кейнса в его предисловии к французскому изданию «Общей теории занятости, заинтересованности и финансов»: «Монтескье — самый крупный французский экономист, которого можно сравнить с Адамом Смитом и который превосходит всех физиократов на сто голов своей прони­цательностью, ясностью мыслей и здравомыслием (качество, которым должен обладать каждый экономист)» (J. M. Keynes. Theorie generate de 1'emploi, de I'inUret et de la monnaie. Paris, Payot, 1953, p. 13). 2

2 «Различие между природой правления и его принципом таково: при­рода есть то, что делает его таким, каково оно есть; а принцип — это то, что заставляет его действовать. Первая есть его особенный строй, а второй — человеческие страсти, которые двигают им. Но законы должны в такой же степени соответствовать принципу каждого пра­вительства, как и его природе» (L'Esprit des lois. Liv.III, chap.l; (Euvres completes, t.H, p.250 et 251).

3 «Ясно ведь, что монархия, при которой лицо, заставляющее исполнять законы, считает себя выше законов, не имеет такой надобности в до­бродетели, как народное правление, при котором лицо, заставляющее исполнять законы, чувствует, что само подчинено им и само несет от­ветственность за их исполнение... Когда эта добродетель исчезает, че­столюбие овладевает всеми сердцами, каковые могут вместить его, и все заражаются корыстолюбием» (ibid., p.251 et 252). «Природа чес­ти требует предпочтений и отличий» (ibid., p.257).

⁴ Глубокая разница между республикой и монархией отмечается, по Правде говоря, уже у Макиавелли: «Все государства, все власти, кото-

[77]

рые правили и правят людьми, были и есть или республики, или княжества» (Le Prince. Chap.l; CEuvres completes, Pleiade, p.290).

⁵ По этому вопросу см.: F.T.H. Fletchei. Montesquieu and English politics. London, 1939; а также P.M. Spurlin. Montesquieu in America, 1760— 1801. Louisiana State University, 1940.

⁶ Точка зрения Локка, которую изучает Монтескье, представлена в «Двух трактатах о государственном правлении». В первом вскрываются и оп­ровергаются ложные принципы и обоснования сэра Роберта Филмера и его последователей; второй представляет собой опыт об истинном происхождении, объеме и цели гражданского правления (J. Locke. Two Treaties of Government. London, 1690; Джон Локк. Избранные философ­ские произведения. М., 1960, т.II, с.491. — Прим. ред.).

Теория властей и отношений между ними у Локка изложена в трактате «О гражданском правлении», в главах XI—XIV. В главе XII Локк различает три типа власти; законодательную, исполнительную и федеративную власть государства, л Законодательная власть — это та власть, которая имеет право указывать, как должна быть употреблена сила государства для сохранения сообщества и его членов». Что же ка­сается исполнительной власти, то «необходимо, чтобы все время суще­ствовала власть, которая следила бы за исполнением тех законов, кото­рые созданы и остаются в силе». Она охватывает, таким образом, од­новременно и административные функции и правосудие.

Кроме того, «существует еще одна власть в каждом государстве, которую можно назвать природной, так как она соответствует той вла­сти, которой по природе обладал каждый человек до того, как он всту­пил в общество... Таким образом, принимая это во внимание, все со­общество представляет собой одно целое, находящееся в естественном состоянии по отношению ко всем другим государствам или лицам, не принадлежащим этому сообществу...

Следовательно, сюда относится право войны и мира, право участ­вовать в коалициях и союзах, равно как и право вести все дела со всеми лицами и сообществами вне данного государства; эту власть, если хотите, можно назвать федеративной...

Две власти, исполнительная и федеративная, хотя они в действи­тельности отличаются друг от друга, так как одна из них включает в себя исполнение муниципальных законов общества внутри его самого по отношению ко всему, что является его частями, другая же включает в себя руководства внешними безопасностью и интересами общества в от­ношениях со всеми теми, от кого оно может получить выгоду или потер­петь ущерб, все же эти два вида власти почти всегда объединены...

Невыполнимо сосредоточивать силу государства в руках различ­ных и друг другу не подчиненных или же создавать такое положение, когда исполнительная и федеративная власть будут доверены лицам, которые могут действовать независимо, вследствие чего сила обще­ства будет находиться под различным командованием, а это может ра­но или поздно привести к беспорядку и гибели» (У. Locke. Essai sur le pouvoii civil. Paris, P.U.F., J.-L. Fyot, 1953; Джон Локк. Сочинения. М., «Мысль», 1988, т.З, с.347—348. — Прим. ред.).

⁷ Эта концепция не совсем новая. Толкование римской конституции с идеей разделения и равновесия властей и социальных сил уже при­сутствует в теории смешанного строя Полибия и Цицерона. Авторы теории более или менее четко представляли себе это разделение и это равновесие как необходимое условие свободы. Однако особенно близкое идеям Монтескье толкование можно прочитать у Макиавел­ли «Я заявляю тем, кто осуждает ссоры между сенатом и народом: они осуждают то, что было принципом свободы, и их больше поража-

[78]

ет крик и шум, который они создают на городской площади, чем до­брое дело, которое они делали. Во всей Республике имеется две пар­тии — партия избранных и партия народа, и все законы, способству­ющие свободе, рождаются только из их противоборства» (Machiavelli. Discours sur la Premiere Decade de Tite-Live. Liv.I, chap.4).

⁸ Тема разделения властей является одной из главных тем официальной конституционной доктрины де Голля. «Все принципы и весь опыт требуют, чтобы общественные власти — законодательная, исполнительная, судебная — были бы четко разделены и совершенно уравновешены» (Речь в Байё, 16 июня 1946 г.). «Пусть существует правительство, которое создано, чтобы править, пусть ему для этого будут даны время и возможность, пусть оно не будет отвлекаться ни на что другое, кроме своей задачи, чем заслужит поддержку всей страны. Пусть существует парламент, предназначенный для того, чтобы представлять общественную волю нации, принимать законы, контролировать исполнительную власть без претензии на выход за рамки своей роли. Пусть правительство и парламент сотрудничают, но остаются разделенными в отношении своих обязанностей и пусть ни один член одного органа не будет одновременно членом другого. Такова уравновешенная структура, которую должна приобрести власть... Пусть судебной власти будет обеспечена независимость и она останется хранительницей свободы каждого. Компетентность, достоинство, беспристрастность государства будут лучше гарантированы» (Речь на площади Республики, 4 сентября 1958 г.). Отметим тем не менее, что по Конституции 1958 г. исполнительная власть может приостанавливать действия законодательной с большей легкостью, чем законодательная может это делать с исполнительной. О том, как интепретируют юристы теорию разделения властей, Монтескье, см. также: L. Duguit. Traite de Droit constitutionnel, vol.1; R. Саттё de Malberg. Contribution a la theorie generate de Petal. Paris, Sirey, t.I, 1920; t.H, 1922, notamment t.II, p. 1 — 142; Ch. Eisenmann. «"L'Esprit des lois" et la separation! des pouvoirs». — In: «Melanges Carre de Malberg». Paris, 1933, p. 190 sq.; «La pensee constitutionnelle de Montesquieu». — In: «Recueil Sirey du Bicentenaire de "L'Esprit des lois"». Paris, 1952, p. 133—160.

⁹ Такое толкование принадлежит, в частности, Луи Альтюссеру, см. его книгу «Монтескье, политика и история» (I. Althusser. Montesquieu, la politique et 1'histoire. Paris, P.U.F., 1959, 120 p.).

¹⁰ Кстати, в анализе республики, по мнению Монтескье, вопреки глав­ной мысли о том, что природа республики суть свобода граждан, мы находим дифференциацию между массами народа и элитой.

¹¹ Дидро, энциклопедисты, и особенно Вольтер, защитник Калласа, Сирвена, Ла Барра и других жертв правосудия того времени, автор «Опыта о вероятностях в деле правосудия» (1772 г.), проявляли боль­шой интерес к вопросам уголовного права в XVI11 в. Однако полити­ка по этому вопросу привлекла внимание общественности после по­явления в 1764 г. трактата «О преступлениях и наказаниях» миланца Чезаре Беккариа (1738—1794). Эта работа, написанная автором, ког­да ему было 26 лет, тут же нашла отклик во всей Европе и, в частно­сти, была прокомментирована Морелли, Вольтером и Дидро. В своем трактате Беккариа развивает мысль о том, что наказание должно быть основано не на принципе restitutio juris, а на релятивистском и праг­матическом принципе punitur ne peccetur. Кроме того, он категориче­ски критикует уголовную процедуру (или, точнее, отсутствие проце­дуры) того времени и требует, чтобы наказание было соразмерно тя­жести преступления. Эта работа обосновывает современную крими-

[79]

налистику и положена в основу будущих реформ в области уголовно­го дела. См.: М.Т. Maestro. Voltaire and Beccaria as reformers of criminal law. New York, 1942.

¹² По вопросу о влиянии на Монтескье следует обращаться к трудам Ж. Дедье, одного из самых компетентных специалистов по Монте­скье: J. Dedieu. Montesquieu et la tradition politique anglaise en France Les sources anglaises de «L'Esprit des lois». Paris, Lecoffre, 1909 J. Dedieu. Montesquieu. Paris, 1913.

¹³ Кстати, глава 5-я книги XIV носит название: «О том, что дурные законодатели — те, которые поощряли пороки, порожденные климатом, а хорошие — те, которые боролись с этими пороками». «Чем более физические причины склоняют людей к покою, тем более следует удалять их от него воздействием причин моральных» ((Euvres completes, t.II, p.480).

¹⁴ Теория влияния климата вызывает ряд любопытных и забавных за мечаний со стороны Монтескье. Проявляя постоянный интерес к ан глии, он стремится таким образом выявить особенности жизни Анг­лии и климата Британских островов. Ему удается это не без труда:

«Для нации, у которой порождаемая климатом болезнь удручает душу до такой степени, что поселяет в ней отвращение ко всему на свете, вплоть до самой жизни, для людей, которым все стало невыно­симо, наиболее подходящим образом правления был бы тот, при кото­ром они не могли бы возлагать вину за свое несчастье на одно лицо, страной управляли бы не столько люди, сколько законы, и потому для изменения государственного строя приходилось бы ниспровергать самые законы» (ffiuvres completes, t.II, p.486).

Эта сложная фраза, похоже, имеет тот смысл, что климат Англии приводит людей в такое смятение, что им следовало бы отказаться от правления одного лица с тем, чтобы естественная горечь жителей Британских островов могла бы быть излита на свод законов, а не на одного человека. Анализ климата Англии продолжается на протяже­нии нескольких глав в таком же стиле: «И если бы при этом та же на­ция получила от своего климата некоторую нетерпеливость характе­ра, которая не позволяла бы ей долго выносить однообразие, то оче­видно, что образ правления, о котором мы только что говорили, ока­зался бы для нее еще более подходящим» (ibid.). Нетерпение британского народа находится, таким образом, в тонкой гармонии с политическим строем, при котором граждане, не имея возможности излить чувства на одного обладателя власти, некоторым образом па­рализованы в выражении своего нетерпения.

В книгах о климате Монтескье использует много такого рода вы­сказываний, о которых можно сказать, что в них больше блеска, чем убедительных доводов.

¹⁵ Слово «ремесла» используется здесь в смысле, означающем деятельность кустаря, то есть речь идет о производстве, которое мы называем сегодня вторичным и которое заключается в изготовлении предметов, их переработке, а не непосредственно в земледелии.

¹⁶ Было бы неверно сводить экономический анализ Монтескье к этому пробелу. Монтескье представляет детальную и чаще всего точную картину факторов, влияющих на развитие экономики. Как эконо­мист, он мало систематичен. Он не принадлежит ни к меркантилист­ской, ни к физиократической школам. Однако можно, как это было сделано выше, считать его таким социологом, который предвосхитил современное изучение экономического развития путем именно учета воздействующих на него факторов. Он анализирует труд крестьян,

[80]

сами основы существования человеческих групп. Он проводит разли­чие между системами собственности, находит результаты воздействия различных систем собственности на число тружеников и производст­во земледельческих культур. Он устанавливает связь между системой собственности, земледелия и численностью населения. Затем он про­водит анализ соотношения между числом жителей и многообразием социальных классов. Он набрасывает теорию, которую можно на­звать «теорией роскоши». Нужны богатые классы для того, чтобы су­ществовала торговля ненужными товарами, не входящими в разряд товаров первой необходимости. Он устанавливает связи между тор­говлей внутри различных социальных групп и внешней торговлей всего сообщества. Он затрагивает проблему денежного обращения, роли денег в торговых операциях внутри сообщества и между различ­ными обществами. Наконец, он изучает вопрос о том, в какой мере определенный политический строй способствует или не способствует экономическому процветанию.

Речь идет о более широком и менее схематичном анализе, чем тот, что свойствен экономистам в узком смысле этого слова. Монтескье претендует на то, чтобы сделать социологию всеобъемлющей, включа­ющей и экономическую теорию.

В такого рода анализе постоянно присутствует взаимное влияние различных элементов. Характер собственности соответствует качеству труда земледельцев, качество труда в свою очередь — взаимоотношени­ям социальных групп. Структура социальных классов влияет на внут­реннюю и внешнюю торговлю. Центральная мысль Монтескье заклю­чается в том, что существует взаимозависимость, взаимное, бесконеч­ное воздействие различных аспектов социальной жизни друг на друга.

¹⁷ По мнению Л. Альтюссера, изложенному в его книге «Монтескье: политика и история», автор «О духе законов» стоит у истоков подлин­ной теоретической революции, которая «предполагает возможность применения к политике и истории ньютоновских категорий закона. Она предполагает также, что из самих человеческих институтов мож­но извлечь мысль об их многообразии в единстве и их переменчиво­сти в постоянстве: закон их диверсификации, закон их бытия. Этот закон будет уже не олицетворением идеального порядка, а отношени­ем, свойственным явлениям. Он больше не будет заниматься уста­новлением сущностей, а будет извлекаться из самих фактов, без предвзятой мысли, путем поисков и сравнений, на ощупь» (I. Allhusser. Montesquieu, la politique et 1'histoire, p.26). Однако «со­циолог не имеет дело, как физик, с предметом (телом), который под­чиняется простому детерминизму и следует линии, от которой он не уклоняется. Он имеет дело с типом объектов, совершенно особых, с людьми, которые уклоняются даже от законов, установленных ими для самих себя. Что можно сказать в таком случае о людях и их взаи­моотношениях со своими законами? Пусть они их меняют, обходят или нарушают? Но все это не наводит на мысль, что из их поведения, безразлично покорного или мятежного, можно извлечь закон, которо­му они следуют, не зная того, и даже из их ошибок — истину. Чтобы не прийти в отчаяние от невозможности открыть законы поведения людей, нужно просто взять такие законы, какие они себе составляют в силу необходимости, которая ими правит! По правде говоря, их ошибка, отклонения в их настроениях, нарушение и изменение их законов просто составляют часть их поведения. Остается только из­влечь законы нарушения законов или их изменений... Такая позиция предполагает очень плодотворный методический принцип, который заключается в том, чтобы не принимать мотивы человеческих дейст­вий за побуждения, цели и причины, которые люди сознательно вы-

[81]

дают за реальные причины, поскольку чаще всего их заставляют дей­ствовать причины неосознанные» (ibid., p.28, 29).

¹⁸ По вопросу об идеологическом споре в XVIII в. следует обратиться к диссертации Эли Каркассона «Монтескье и проблема Французской конституции в XVIII в. (Elie Carcassonne. Montesquieu et le probleme de la Constitution franqaise au XVIIIе siecle. Paris, 1927).

¹⁹ Луи Альтюссер подводит такое резюме этой дискуссии: «Одна идея доминировала во всей политической литературе XVIII в.: идея, будто абсолютная монархия была установлена вопреки интересам знати и будто король опирался на разночинцев, чтобы преодолеть мощь своих противников-феодалов и подчинить их себе. Крупная ссора германи­стов и романистов, которая касалась происхождения феодальной зна­ти и абсолютной монархии, происходила на фоне этого всеобщего убеждения... С одной стороны, германисты (Сен-Симон, Буленвилье и Монтескье — последний отличается большей информированностью и большей тонкостью, но тоже очень твердый) с тоской вспоминают времена примитивной монархии — король, избранный аристократа­ми, и пэр среди пэров, каким он был в прежние времена в «лесах» Германии, — чтобы противопоставить его монархии, которая стала абсолютной: король, побивший сильных мира сего и пожертвовав­ший ими, чтобы набрать своих слуг и союзников в простонародье. С другой стороны, абсолютистская партия буржуазного толка, романи­сты (аббат Дюбо, автор заклинания против аристократии, ставший мишенью последних книг «О духе законов». См.: L'Esprit des lois, Liv.XXX, chap. 10) и энциклопедисты, которые славят то ли в Людови­ке XIV, то ли в просвященном деспоте идеал государя, сумевшего предпочесть заслуги и звания трудолюбивой буржуазии отжившим претензиям феодалов» (op. cit., p. 104 et 105).

Началом для германистского традиционализма послужила неиз­данная работа аббата Лё Лабурера, которому 13 марта 1664 г. пэры Франции поручили найти в истории «доказательства и прерогативы, связанные с их рангом». Лё Лабурер, чья работа почти наверняка бы­ла известна Сен-Симону, счел, что он нашел истоки появления ари­стократии в победе франков, и разработал теорию аристократии, принявшей участие вместе с королем в управлении страной в ходе ассамблей на Марсовом и на Майском полях. Герцог де Сен-Симон (1675—1755) в своих правительственных проектах, написанных к 1715 г., граф де Буленвилье (1658—1722) в своей «Истории былого образа правления Францией» (1727), в «Мемуарах монсеньору гер­цогу Орлеанскому — регенту» (1727), в «Очерке о благородном со­словии Франции» (1732) изложили апологию былой монархии «не­сравненного Карла Великого», разделившего, по традиции франков, свою власть с вассалами. Этот германский феодализм продлился вплоть до первой половины XIX в. Монлозье в своем трактате «О французской монархии» уже в 1814 г. поднял темы, затронутые Бу­ленвилье, чтобы «защитить исторические права дворянства». Такая форма аргументации вызвала ответную реакцию со стороны многих крупных историков поколения 1815 г., ив частности Огюстена Тьер-ри, первые произведения которого ("Подлинная история Жака Про­стака", 1820 г.) могли бы иметь в качестве эпиграфа слова Сьейеса: «Почему бы третьему сословию не отправить в леса Франконии все эти семьи, которые сохранили ненормальную претензию на принад­лежность к расе завоевателей».

Германизм Лё Лабурера и Буленвилье являлся одновременно и «расистским» в смысле поддержки прав на завоевание, но и либе­ральным, будучи враждебным по отношению к абсолютной власти и

[82]

благосклонным к парламентскому варианту. Однако два таких эле­мента были несовместимы.

Это политико-историческая доктрина, которая в форме ссылки на традиции франков, касающиеся свободы, и на «лесные» собрания в Германии не была, таким образом, полностью связана с интересами аристократии. Аббат Мабли в своих «Замечаниях по истории Фран­ции» (1765), одной из книг, несомненно оказавшей сильное влияние на поколение революционеров, излагает по этому поводу свою вер­сию, оправдывавшую созыв Генеральных штатов и политические ам­биции третьего сословия. Когда в 1815 г. Наполеон хотел примирить­ся с народом и свободой, он позаимствовал в книге Мабли идею чрез­вычайной ассамблеи Майского поля. Таким же образом в XIX в. Ги-зо, которого можно квалифицировать как историка закономерно поднимающейся буржуазии, был убежденным германистом, (см.: «Очерки об истории Франции», 1823 г., или «Уроки общей истории цивилизации в Европе», 1828 г.).

Токвиль и Гобино являются, без сомнения, последними выразите­лями германистской идеологии. Вместе с Токвилем феодализм испы­тывает мучения, будучи свидетелем подъема абсолютизма монархии, и душой склоняется к либеральным убеждениям, а разумом — к де­мократическим. Что касается Гобино, который через своего дядю и непосредственно у Монлозье черпал свое вдохновение у сторонников аристократической доктрины XVIII в., то у него источник либерализ­ма иссяк, и его восполнил расизм (см. переписку Токвиля и Гобино в: Tocqueville. CEuvres completes. Paris, Gallimard, 1959, t.IX, и, в част­ности, предисловие Ж.-Ж. Шевалье).

²⁰ Это не мешает ему видеть ясно все, что касается его собственного ок­ружения. Его произведения содержат немало выпадов против недо­статков и пороков аристократии и придворных. Конечно, сатира про­тив придворных направлена скорее против того, что сделала монар­хия с благородным сословием, чем против самой аристократии или такой аристократии, какой она должна быть, то есть свободной и не­зависимой. «Сословие лакеев уважается во Франции больше, чем где-либо; это питомник вельмож. Он заполняет пустоту в других со­словиях» (Lettres persanes. Lettre 98; CEuvres completes, t.II, p.277). Или еще: «Нет ничего, что могло бы так приблизиться по невежеству к людям французского двора, как духовенство Италии» (Mes Peiisees; (Euvres completes, t.I, p.1315).

²¹ Lion Brunschvicg. «Le Progres de la conscience dans la philosophie occi den tale», p.489—501.

²² Eric Weil. Philosophie politique. Paris, Librairie philosophique J. Vrin, 1956, p.264. Эрик Вейль пишет, в частности: «Естественное право философа составляет основу всякой критики позитивного историче­ского права, так же как принцип морали обосновывает любую крити­ку индивидуальных правил... Вместе с позитивным правом оно опре­деляет всякому человеку, что именно в такой-то исторической ситуа­ции он должен делать, с чём согласиться и чего может требовать; отла­женная система подвергается критике только в том случае, если она не считается с равенством людей как разумных существ или отрицает разумный характер людей... Естественное право не дает своего собст­венного материального приплода, но, когда он есть, оно воспринима­ет его таким, каков он есть, а затем развивает его согласно своему собственному критерию... Естественное право, как критикующая ин­станция, должно решить, не вступают ли в конфликт те роли, кото­рые распределены положительным законом, не противоречит ли сис­тема, представляющая единое целое, принципу равенства людей как

[83]

разумных существ? Любой ответ на этот вопрос будет одновременно безусловным и историческим: естественное право, когда оно ставит задачу быть примененным, применяется непременно к позитивной исторической системе. А то, что таким же образом применяется к по­зитивному праву и через суждение о нем преобразует его во всей его полноте, не относится к позитивному праву» (р.36 а 38).