5. Афинская демократия, ее характерные черты и

ОСОБЕННОСТИ.

Афинская демократия глазами современников

(Фукидид. История)

Фукидид (ок. 460 -395 гг. до н.э.) – афинский историк, современник и участник Пелопоннесской войны, описанию которой посвящена его «История». Труд Фукидида уже после смерти автора был разделён на восемь книг, из которых первая представляет собой введение к истории Пелопоннесской войны. Сочинение Фукидида – величайшее достижение античной историографии; афинский историк смог предвосхитить некоторые методы и приёмы современной исторической науки.

Одной из особенностей стиля Фукидида является введение в изложение речей исторических деятелей. Оценивая степень достоверности этих речей, следует принять во внимание слова самого историка: «Речи составлены у меня так, как, по моему мнению, каждый оратор, сообразуясь всегда с обстоятельствами данного момента, скорее всего мог говорить о настоящем положении дел, причём я держался возможно ближе общего смысла действительно сказанного» (Фукидид, I,22). Роль этих речей в общей композиции труда Фукидида различна. Приводимый ниже текст представляет собой отрывок из речи Перикла, произнесенной над останками воинов, павших в самом начале Пелопоннесской войны (431 г. до н. э.). Эта речь содержит программу внутренней и внешней политики Афин, а также прославление афинской демократии в период наивысшего её расцвета.

II, 37. Наш государственный строй не подражает чужим учреждениям; мы сами скорее служим образцом для некото­рых, чем подражаем другим. Называется этот строй демокра­тическим, потому что он зиждется не на меньшинстве [граждан] , а на большинстве их. По отношению к частным интересам законы наши предоставляют равноправие для всех; что же касается политического значения, то у нас в государственной жизни каждый им пользуется предпочтительно перед другими не в силу того, что его поддерживает та или иная политическая партия, но в зависимости от его доблести, стяжающей ему добрую славу в том или другом деле; равным образом скром­ность звания не служит бедняку препятствием к деятельности, если только он может оказать какую-либо услугу государ­ству… Свободные от всякого принуждения в частной жизни, мы в общественных отношениях не нарушаем законов больше всего из страха перед ними и повинуемся лицам, облеченным властью в данное время, в особенности прислушиваемся ко всем тем законам, которые существуют на пользу обижен­ным и которые, будучи неписанными, влекут общепризнан­ный позор…

40. Мы любим красоту без прихотливости и мудрость без изнеженности; мы пользуемся богатством как удобным сред­ством для деятельности, а не для хвастовства на словах, и со­знаваться в бедности у нас непостыдно, напротив, гораздо по­зорнее не выбиваться из нее трудом... Только мы одни счита­ем не свободным от занятий и трудов, но бесполезным того, кто вовсе не участвует в государственной деятельности. Мы сами обсуждаем наши действия или стараемся правильно оценить их, не считая речей чем-то вредным для дела; боль­ше вреда, по нашему мнению, происходит от того, если при­ступить к исполнению необходимого дела без предваритель­ного уяснения его речами. Превосходство наше состоит так­же и в том, что мы обнаруживаем и величайшую отвагу и зрело обсуждаем задуманное предприятие; у прочих, наобо­рот, неведение вызывает отвагу, размышление же — нереши­тельность… Равным образом в отношениях человека к чело­веку мы поступаем противоположно большинству: друзей мы приобретаем не тем, что получаем от них услуги, но тем, что сами их оказываем. Оказавший услугу — более надежный друг, так как он своим расположением к получившему услу­гу сохраняет в нем чувство признательности; напротив, чело­век облагодетельствованный менее чувствителен: он знает, что ему предстоит возвратить услугу как лежащий на нем долг, а не из чувства благодарности. Мы одни оказываем бла­годеяния безбоязненно не столько из расчета на выгоды, сколько из доверия, покоящегося на свободе.

41. Говоря корот­ко, я утверждаю, что все наше государство — центр просвеще­ния Эллады; каждый человек может, мне кажется, приспосо­биться у нас к многочисленным родам деятельности и, выпол­няя свое дело с изяществом и ловкостью, всего лучше может добиться для себя самодовлеющего состояния.

Пер. Ф. Г. Мищенко – С.А. Жебелёва

(Псевдо-Ксенофонт. Афинская Полития)

III (1)... Кроме того, как я вижу, некоторые упрекают афи­нян еще и за то, что иногда у них Совету и народу не удаёт­ся принять решение для человека, хотя бы он сидел в ожида­нии целый год. Происходит это в Афинах только из-за того, что вследствие множества дел они не успевают всех отпус­кать, разрешив их дела. (2) Да и как бы они могли успеть сделать это, когда им проходится, во-первых, справить столь­ко праздников, сколько еще ни одному из греческих госу­дарств, - а во время их труднее добиться чего-нибудь по де­лам государства, - затем разбирать столько частных и госу­дарственных процессов и отчетов, сколько не разбирают и все вообще люди, а Совету – совещаться часто о войне, часто об изыскании денег, часто о законодательстве, часто, о теку­щих событиях государственной жизни, часто о делах с союз­никами; принимать подать; заботиться о верфях и святили­щах. Так что же удивительного, что при наличии стольких дел они не в состоянии всем людям разрешить их дела?... (5) Еще о многих вещах я не говорю; самое же важное упомяну­то все, кроме установления подати для союзников.¹А эти дела бывают в большей части каждое пятилетие... (7) Хоро­шо! Но кто-нибудь скажет, что судить надо, но не такому большому количеству судей.² Тогда по необходимости в каждой судебной комиссии, если не сократят числа их, будет заседать лишь ограниченное число членов, в результате чего легко будет и вступить в сделку с судьями ввиду их малочис­ленности, и подкупить их, но вместе с тем им будет гораздо труднее судить по правде… Так вот ввиду этого я не считаю возможным, чтобы в Афинах дела шли иначе, чем теперь…

Перевод С.И. Радцига