§ 14. Мораль.

I. Право и нравы имеют между собою то общее, что они представляют собою совокупность объективных норм, которые силою внешнего авторитета – веления государственной власти или общественного мнения – действуют на наше внешнее поведение. Они водворяют в обществе внешний порядок, требуют, чтобы члены общества совершали известные действия, признаваемые полезными, и воздерживались от других – вредных или опасных. Но принудительными предписаниями только и можно влиять на внешнее поведение членов общества. Этого, однако, недостаточно для общественного благосостояния. Идеал общественного развития и состоит в том, чтобы члены общества вели себя в согласии с этическими требованиями не по принуждению, а в силу внутренней склонности, чтобы они самопроизвольно делали добро, а не зло. Эта цель достигается уже не принудительными велениями, а иными средствами: воспитанием и самовоспитанием. Так мы вступаем в область нравственности или морали. Мораль отличается от права и нравов тем, что она действует не путем приказаний, исходящих от внешнего авторитета, а убеждением. Ее задача состоит не в водворении в обществе чисто внешнего порядка, а в воспитании внутреннего настроения членов общества. Она стремится сделать людей добродетельными. При этом под добродетелью мы разумеем, конечно, не простое знание, как учил Сократ, ибо одного знания недостаточно, чтобы побудить нас к действиям[1], но волю, направленную на добро[2]. Добродетель обусловлена развитым чувством долга, которое состоит в стремлении подчинить свои действия этическому идеалу[3]; возможно, конечно, такое состояние воли, когда она добродетельна без малейшей борьбы с дурными влечениями, так что долг выполняется не как нечто неприятное и тягостное, а как нечто само собою разумеющееся. И такое состояние мы (вопреки Канту) признаем идеальным. Внутренней наградой за исполненный долг является чувство внутреннего мира, то, что называется спокойной совестью. Под именем совести мы разумеем развивающуюся в нашем сознании способность и склонность оценивать наши поступки с точки зрения соответствия их этическому идеалу; голос совести проявляется в чувстве одобрения или неодобрения. Конечно, совесть не у всех одинаково развита; все зависит от степени этического развития индивида[4]. Злом в этическом смысле мы называем уклонение от этического идеала[5].

II. Право и нравы с одной стороны, мораль или нравственность с другой – имеют, таким образом, общую цель водворения в обществе наиболее справедливого порядка; их общий идеал – торжество справедливости. Но к этой цели они идут разными путями при помощи различных средств: право и нравы путем внешних велений воздействуют на наше внешнее поведение; мораль путем убеждения, воспитания и самовоспитания воздействует на наше внутреннее настроение. «Если в одном слове, говорит Иеринг[6], выразить те императивы, которые все четыре области социальных норм обращают к человеку, то императив права гласит: «делай и воздерживайся», императив приличия: «воздерживайся», императив вежливости: «кажись», императив морали: «будь». – В виду этого и оценка нашего поведения получает различный характер и иногда дает разные результаты, смотря по тому, с какой точки зрения она совершается. Для права главное значение имеют наши внешние поступки. Поэтому юридическая оценка обыкновенно останавливается на поверхности: принимается во внимание, что сделало или изъявило во вне данное лицо, но его внутреннее настроение, его помыслы и намерения имеют сравнительно второстепенное значение. Еще уголовное право, имеющее своей задачей борьбу именно с преступной волей, обыкновенно заботится об обнаружении внутренних мотивов преступника и придает им значение. Но в области гражданского права значение заблуждения или скрытых мотивов воли сравнительно очень невелико; обыкновенно, то внутреннее настроение, которое не проявилось во вне, здесь не имеет значения, так как отношения лиц в гражданском обороте покоятся на том, что они друг от друга слышат и что они видят (ср. § 32, III). Напротив, анализ нравственный идет гораздо дальше; с точки зрения моральной первенствующее значение имеют внутренние мотивы. Конечно, и здесь внешний поступок не безразличен. Вредный в общественном отношении поступок не может быть оправдан только потому, что он вызван благими побуждениями. Но с другой стороны недостаточно еще совершать общественно-полезные действия, чтобы заслужить моральное одобрение; необходимо, чтобы эти действия и вызваны были чистыми побуждениями. – Есть и еще одно различие между моралью и правом, тесно связанное с первым. Право, стремясь водворить в обществе внешний порядок силою принудительных предписаний, облекает свои веления в общую форму; оно состоит из норм, предусматривающих типические случаи и обращенных к массе граждан. Поэтому право сравнительно мало индивидуализирует подлежащие его оценке действия, мало считается с их конкретными свойствами. Если оно иногда и предоставляет судьям право индивидуализировать, открывать простор «справедливому усмотрению судьи», то это делается сравнительно в редких случаях и обставляется ограничительными условиями. Такой характер права неизбежен: его веления снабжены внешней санкцией в виде наказания и т.п. ущербов, постигающих их нарушителей, а потому должны быть заранее всем известны и по возможности для всех одинаковы, во избежание произвола. С другой стороны, право со своими грубыми средствами не может и не должно вторгаться во все области жизни. Есть такие уголки, куда оно и не должно заглядывать. Такова, например, вся область наших убеждений: право может запрещать вредные внешние проявления этих убеждений, но оно не может силою своих велений переделать их содержание. Да и вообще опека права не должна заходить слишком далеко, чтобы не заглушить самостоятельности граждан и не переобременить заботами государственную власть (см. выше § 9)[7].

Между тем мораль индивидуализирует каждый поступок; она не связана твердыми нормами и производит оценку каждого конкретного положения с общей точки зрения этического идеала. Вот почему возможны т. н. конфликты между правом и моралью. Иногда то, то запрещено общей нормой права, оказывается дозволенным моралью в виду особенностей конкретного случая; еще чаще право, ограничиваясь минимумом отношений в своей нормировке, не запрещает и оставляет дозволенным то, что запрещает мораль[8]. Такие конфликты неизбежны. Они не противоречат тому положению, что право и мораль – союзники, идущие к общей цели. Конфликты порождаются различием средств. Но это различие средств в свою очередь и является для нас ценным: разделение права и морали есть весьма ценный продукт культурного развития. Это – своего рода разделение труда, в котором эти области норм взаимно пополняют и поддерживают друг друга[9]; есть области, куда право не должно вмешиваться и которые оно должно предоставить морали. Ге лежит эта граница, - это вопрос данной эпохи и данных обстоятельств. Граница эта в истории передвигается и правильное ее установление есть одна из важнейших и труднейших задач политики права.

III. Выше указано, что разделение морали и права есть важное культурное приобретение. Действительно, это разделение далеко не всегда имело место. Примитивные общества живут на основании обычая или даже законодательства, в котором происходит самое хаотическое смешение правил внешнего поведения и внутреннего настроения. Примеры такого состояния нам в изобилии дает история права. Так, в индийском своде Ману мы имеем самую пеструю смесь: рядом с чисто юридическими предписаниями встречаются нормы, которые мы отнесли бы просто к приличиям или же к правилам внутреннего настроения[10]. Притом вся эта масса норм в этом кодексе, как и обыкновенно в древнем праве, проникнута религиозной окраской. – Этот характер уже потеряло Вавилонское право, как мы его встречаем в законах царя Хаммураби: эти законы, относящиеся приблизительно к 2250 г., содержат в себе чистое право, освобожденное от всякой примеси морали[11]. Но, напр., древние греки не поднялись до этого уровня. Различие морали и права не вполне проникло здесь в народное сознание. Греческие философы явно смешивали эти две области, утверждая, что задача законов состоит в воспитании людей к добродетели. Поэтому-то Греция и не произвела ни одного великого юриста, и греческое право было сравнительно с римским гораздо менее совершенно в техническом отношении.

Впервые у западноевропейских народов граница между правом, моралью и нравами вполне резко, отчетливо и сознательно проведена была римлянами и это составляет одну из их важнейших культурных заслуг.

Правда. римские юристы не оставили нам точных определений этих понятий, но на деле они мастерски овладели этим важным различием и провели его га практике. Отделение права от нравов нашло себе у Римлян даже внешнее выражение в устройстве органов власти. Древнеримский судья при применении права был столь стеснен в своей деятельности разными формальными предписаниями, имевшими целью оградить граждан от произвола, что он не мог давать много места этическим соображениям; ему представлено было только применять общие юридические нормы, но право индивидуализировать конкретные случаи было сильно ограничено, а в древности и совсем отсутствовало. Что же касается нравов, то эта область также имела для своего выражения особые органы: в пределах семьи таким органом был семейный совет, окружающий домовладыку, во всей же гражданской общине эту роль выполнял цензор с предоставленным ему regimen morum. Деятельность цензора не связана ни формами, ни какой либо буквою абстрактных норм; он свободно производит оценку поступков с точки зрения добрых нравов; притом, его решения – не неизменяющийся приговор суда; как выражение свободной этической оценки, они могут быть легко отменяемы и изменяемы[12]. Полный контраст этим порядкам представляет Греция, где даже гражданские дела решались в народных собраниях, причем красноречие имело большее значение, нежели право[13].

[1] См. Wundt, Ethik. II, 20 сл. 31 слл.

[2] Poulsen, Ethit, II, I. Hoffding, Ethik, 146. Ср. однако Wundt, II, 181 сл.

[3] Hoffding, 39. Паульсен. Основы этики, стр. 337 слл.

[4] Hoffding, 68, слл. Wundt, II, 87 сл.

[5] Hoffding, 115.

[6] Zweck, II, 572. Ср. об отношении права и нравственности Вл. Соловьев, Оправдание добра, гл. XVII. Его же, Право и нравственность.

[7] Поэтому никогда не следует забывать, что полной справедливости нельзя достигнуть одними только средствами права; эти средства сами по себе слишком грубы и поверхностны и нуждаются в необходимом пополнении моралью и воспитанием. Ср. Schmoller. Ueber einige Grundfraden, стр. 86, 25 сл.

[8] См. Paulsen II, 166 слл. Hoffding, 542 слл.

[9] Ср. к этому Новгородцев. Кризис соврем. правосознания (1909), стр. 367 слл.

[10] См. законы Ману; 8, 392, 393, 9, 273. 3, 10.

[11] См. Kohler, Gesotze Hammurabl’s, I, 137.

[12] См. Ihering, Geist, II § 26. Zweck I, 594, слл.; II, 50 слл.

[13] Ср. ко всему Wundt, Ethik, I, 102 слл., 127 слл., 225 слл. – О современном русском праве см. Ренненкампф, Оч. Юр. Энц. (изд. 2, 1890 г.) стр. 133 прим.