Недреманное око

Серая стандартная обложка с гербом царской России. Внутри — аккуратно подшитые, пронумерованные и прошнурованные казенные бумаги. На последней странице — тяжелая сургучная печать, свисающая на плотной веревке.

Так выглядит большинство полицейских и жандармских «дел», которые были царской охранкой заведены на Льва Николаевича Толстого.

Расскажем про одно из них.

Начало 90-х годов прошлого века было отмечено в России тяжелым бедствием — голодом, охватившим многие губернии. Свыше 40 миллионов крестьян оказалось па краю гибели.

С особенной силой голод поразил центральные губернии — Рязанскую и Тульскую. Из этих мест до Льва Николаевича доходили тревожные вести, и он, разумеется, не мог остаться равнодушным. «...Не могу жить дома, писать, — сообщал он в эти дни своему другу художнику Н. Н. Ге. — Чувствую потребность участвовать, что-то делать».

В свое время, в 1873 году, Толстой своей нашумевшей статьей «О самарском голоде» поднял на ноги всю Россию и оказал действенную помощь крестьянам Поволжья, пострадавшим от засухи. С еще большей энергией он сейчас возглавил широкое общественное движение помощи нуждающимся крестьянам. По его призыву к нему стекались десятки тысяч рублей в виде пожертвований со всех концов России, и на эти деньги он со своими помощниками создавал бесплатные столовые, в которых кормились тысячи голодающих крестьян. Центром помощи голодающим Толстой избрал Данковский уезд Рязанской губернии. Сюда он, в сопровождении своих дочерей Татьяны и Марии и племянницы В. А. Кузминской, прибыл 28 октября 1891 г. Поселившись в деревне Бегичевке, в имении своего старого знакомого И. И. Раевского, он немедленно развернул энергичную деятельность: объезжал деревни, составлял списки нуждающихся, выбирал подходящие избы, устраивал в них столовые. В эти же дни он урывками писал свою знаменитую статью «Страшный вопрос».

С первых дней своего приезда в Бегичевку и до возвращения в Ясную Поляну летом 1892 года Толстой, не зная этого, находился под тайным надзором полиции. Почти о каждом шаге писателя и его помощников конфиденциально доносилось рязанскому губернатору Д. П. Кладищеву, который, в свою очередь, немедленно сообщал об этом в Петербург, в департамент полиции министерства внутренних дел. В своих ответных депешах департамент полиции предписывал продолжать неустанное наблюдение над деятельностью Толстого и давал указания насчет тайных мер «ограничения и пресечения?) этой деятельности.

В государственном архиве Рязанской области хранится 32 интересных документа, свидетельствующих о том, сколь много беспокойства причинил Толстой своей деятельностью царским властям и сколь строго и бдительно велось за ним полицейское наблюдение.

7 ноября 1891 года Данковский уездный исправник Доку-довский секретным рапортом за № 604 доложил рязанскому губернатору Д. П. Кладищеву:

«В имение И. И. Раевского при деревне Бегичевке, Лоша-ковской волости, прибыл граф Толстой, который купил у г-на Раевского хлеб и раздает таковой бесплатно бедным крестьянам».

Через три дня он снова доложил:

«В селе Воскресенском, Ивановской волости, в домах крестьян Александра Павлова Гераськина и Данилы Матюхи-на, 1-го сего ноября графом Львом Николаевичем Толстым открыта общественная бесплатная стоповая на сто человек ...На одной из сельских сходок присутствовал сам Толстой и обращался к народу с просьбой о том, чтобы богатые люди не посещали открываемые бесплатно столовые» (рапорт № 604).

Получив эти донесения, губернатор Д. П. Кладищев немедленно паправил в Петербург директору департамента полиции П. Н. Дурпово секретный рапорт (от 14 ноября 1891 года за № 5156), в котором сообщил о деятельности Л. Толстого в селах Данковского уезда и запросил специальных указаний. Па это 19 ноября 1891 года из Петербурга последовало секретное предписание департамента полиции «собрать сведения, чем именно занимается Толстой и в чем выражается его благотворительная деятельность» (предписание № 4715).

26 ноября 1891 года рязанский губернатор телеграфно запросил данковского уездного исправника, «сколько графом Толстым открыто столовых», на что 27 ноября последовал телеграфный ответ: «графом Толстым открыто три столовых с пекарнями и предполагается еще одна».

В тот же день данковский исправник секретным рапортом за № 604 донес губернатору следующее:

«Деятельность графа Толстого исключительно благотворительная, без всяких признаков какой-либо пропаганды, по крайней мере, ничего подобного до сего времени не замечено; личное мое свидание с графом и взгляды его на настоящее положение дел не вызывают ничего противозаконного. Сотрудницами графа по оказанию помощи нуждающемуся населению в Данковском уезде состоят две дочери его Мария и Татьяна Львовны и Наталия Философова, которые также оказывают некоторую медицинскую помощь населению, страдающему инфлюэнцией и, благодаря их уходу за больными и здоровыми, и питанию, болезнь между населением не принимает широких размеров. При этом имею честь присовокупить, что графа Толстого посещают корреспонденты некоторых газет и, лично при мне, при нем находился корреспондент «Нового времени» г. Майков».

В заключение своего рапорта уездный исправник сообщил:

«За наблюдением порядка и спокойствия, как в столовых, так и нелегального наблюдения за округом действия графа Толстого, его сотрудников и окружающих, мною личпо и через исполнительных чиновников приняты энергичные меры, и, в случае проявления чего-либо предосудительного, тотчас же будет доложено вашему превосходительству».

Содержание этого рапорта в день его получения рязанский губернатор переслал начальнику департамента полиции (секретное донесение от 28 ноября 1891 года за № 5417).

Тайное наблюдение за деятельностью Толстого и его помощников усиливалось. 13 декабря 1891 года данковский уездный исправник секретно доложил рязанскому губернатору о том, что число столовых увеличилось до восьми, в них кормится около 400 человек. По его словам, в столовых, организованных графом Толстым, «раздаются крестьянам книжки с рассказами его сочинений». Толстой получает «громадную» простую и денежную корреспонденцию. Его посещает множество людей. Среди крестьян в Бегичевке идут слухи, что «появилась будто бы секта, которая употребляет исключительно растительную пищу». Так как деятельность Толстого с каждым днем расширяется, исправник просил направить в его распоряжение «песколько верных нижних чинов полиции и корпуса жандармерии для нелегального исключительного наблюдения за действиями графа и его окружающих» {рапорт за № 154).

В следующем рапорте от 15 декабря за № 155 данковский исправник добавил:

«Никакой пропаганды еще не замечено, но с основательностью можно предположить, что могут появиться в числе благотворителей люди с намерением воспользоваться неурожайным годом и, прикрываясь флагом графа Толстого без его даже ведома, пропагандировать в народе что-либо совсем нежелательное».

Оба эти донесения рязанский губернатор немедленно переслал в Петербург, в департамент, полици, и от себя добавил:

«Вполне разделяя взгляд уездного исправника о необходимости надзора за местностью в районе, в котором проявляется деятельность графа Толстого, с одной стороны, а с другой, что надзор этот едва ли удобно возложить на чинов полиции, я имею честь покорнейше просить департамент полиции, не признает ли он возможным отпустить в распоряжение уездного исправника некоторую сумму для найма особого агента, или не сочтет ли более удобным выше объясненное наблюдение передать начальнику губернского жандармского управления и его агентам». (Секретное письмо от 20 декабря 1891 года за № 6230).

Относительно книг, розданных крестьянам, губернатор указал, что среди них находятся сочинения Толстого «Сказка об Иване-дураке», «Кавказский пленник», а также книжка «Грех и безумие пьянства», изд. И. Д. Сытина. «Первая, — писал он, — по-моему, неудобна для народного чтения, а потому следовало бы таковую изъять из обращения в народе», о чем он ждет «соответствующее распоряжение, которое мною и будет приведено в исполнение» (там же).

Данковскому исправнику, в ответ на его донесения от 13 и 15 декабря, губернатор направил следующее предписание:

«Не могу не обратить особенного внимания на совершенно правильную мысль вашу, что народные массы по своей неразвитости могут проявлять движение даже без всяких к тому поводов, доказательством чего вы приводите народную молву о появившейся будто секте, которая употребляет исключительно растительную пищу и т. д. Ввиду этих разговоров, могущих породить самые разнообразные движения толпы, которая в минуту возбуждения может дойти до крайних пределов в смысле нарушения тишины и спокойствия, и весьма дурно отразиться на лицах, которые ей благодетельствуют, я считаю нужным обратить ваше особое внимание на необходимость, конечно, с большой осмотрительностью, тщательно следить за движением крестьянских умов и, охраняя последние от влияния на него людей неблагонадежных, вместе с сим зорко охранять тех людей, которые занимаются благотворительностью ввиду тяжелых условий нынешнего года» (секретное предписание от 29 декабря 1891 года за № 6231).

Дальнейшая секретная переписка нолицейских инстанций относительно деятельности Толстого среди голодающих крестьян отражает нараставшую тревогу в этих кругах за «движение крестьянских умов». Под тайный надзор полиции были взяты не только «граф и его доверенные», по и все приезжавшие к Толстому в Бегичевку. Так, в секретных донесениях данковского исправника упоминаются как «подозрительные» следующие лица из помощников Толстого: «лекий Чистяков», оставшийся «уполномоченным» па время отъезда Толстого в Москву; «какой-то Гусарков, крайне стратшъш по его костюму»; «некая Александра Александровна Александрова, очень молодая особа»; «г. Писарев из Епифановского уезда»; «англичанин мистер Гочейс», приезжавший в деревню Бегичевку; «бывший студент Иван Михайлов Клопский — личность не отличающаяся в политической благонадежности» и другие. Все эти «личности» полицией был взяты под негласный надзор.

16 января 1892 года департамент полиции в Петербурге, с ссылкой на личное указание министра внутренних дел, направил рязанскому губернатору новое предписание: усилить паблюдепие «за деятельностью графа Льва Николаевича Толстого и его семьи на месте через данковского уездного исправника, для чего и ассигновать триста рублей» {секретное предписание за № 450).

Вслед за этим на имя рязанского губернатора прибыло секретное распоряжение начальника губернского жандармского управления — отныне строго и неукоснительно «требовать от лиц, приезжающих к графу Толстому на более или менее продолжительное время, предъявления письменных видов на жительство» (письмо от 23 января 1892 года за № 56). Выполняя эти предписания, рязанский губернатор отдал соответствующие распоряжения «вверенным» ему исправникам Данковского, а также Скопинского уездов, где к тому времени развернулась деятельность Толстого в помощь голодающим.

О «крамольной» деятельности Толстого в селах Скопинского уезда местный исправник доносил губернатору следующее:

«1-го сего февраля в селе Муравлянке, Затворенской волости, Скопинского уезда, граф Лев Николаевич Толстой открыл бесплатную столовую на 150 человек. Граф Толстой был в селе Муравлянке 26 и 27 января, проверил материальное состояние людей. Выдал крестьянам несколько одежды, до 70 пар лаптей и роздал для чтения книги» (рапорт от 4 февраля 1892 года за № 23).

На это рязанский губернатор 6-го февраля 1802 года телеграфно приказал исправнику: «Приезжайте Рязань непременно субботу утром. Дело важное». Исправник немедленно выехал. О характере полученных им устных распоряжений можно судить по новым его секретным донесениям губернатору. Вот они:

17 февраля: «8-го сего февраля дочь графа Толстого в сопровождении какого-то мужчины являлась в село Баршевое, Чернавской волости, где осматривала дома нуждающихся крестьян и предположила открыть 5 столовых».

27 февраля: «Графом Толстым открыто шесть бесплатных столовых в селе Руднике, четыре — в селе Ново-Александровске, Горловской волости, и назначено открыть четыре столовых в Горлове».

5-го марта: «Граф Л. II. Толстой, приехав в село Муравлянку, Скопинского уезда, на предмет определения степени нужды крестьян для открытия там столовых, между прочим, роздал крестьянам листки и книжки». Отобранные у крестьян книжки препровождаются при донесении.

Все эти «тревожные» рапорты побудили рязанского губернатора снова обратиться за указаниями в Петербург. В его секретном донесении от 6-го марта 1892 года мы находим следующий перечень отобранпых у крестьян книжек: 1) «Христос в гостях у мужика» Л. Толстого, тип. Сытина, Москва, 1891 г.; 2) «Первый винокур» Л. Толстого, тип. Сытина, Москва, 1892 г.; 3) «Свечка» Л. Толстого, тип. Вильде, Москва, 1887 г.; 4) «Иван-гусь» — рассказ Эрленвейна из журнала «Ясная Поляна» графа Л. Н. Толстого, тип. Сытина, Москва, 1891 г.; 5) «Удаль казака», изд. О. В. Лузиной». Отмечая, что некоторые из этих книжек, в частности, рассказы Толстого «Первый винокур» и «Свечка» признаны святейшим синодом «негодными для народного чтения», губернатор просил указаний об их полном изъятии из обращения. Одновременно он «имеет честь» присовокупить, что «за деятельностью графа Льва Толстого усиливается наблюдение».

Ответ департамента нолиции па это донесение не сохранился. Но это не означало ослабления полицейского надзора за деятельностью «графа Толстого и его доверенных». В бумагах канцелярии рязанского губернатора сохранилась секретная переписка со скопипским уездным исправником и петербургским департаментом полиции относительно «заведующей столовыми графа Толстого в селе Горлове» Марии Владимировны Черняевой, будто бы распространявшей среди крестьян «антицерковную пропаганду», и о «доверенной графа Л. Толстого» в селе Боршевом, Скопинского уезда, Елизавете Прохоровне Кушедевой, якобы распространявшей среди крестьян «учение о бесполезности церковного брака».

Из этих и других секретных бумаг видно, что отпущенные департаментом полиции деньги на тайную слежку за Толстым и его помощниками не были растрачены даром. О каждом шаге «поднадзорных» доносилось по всем пнстанциям — от волости, уезда и до Петербурга.

Лев Толстой, хотя и не знал о слежке за ним, но постоянно ощущал на себе «недреманное око» полиции, охранки и церкви — темных сил, которые мешали ему в его напряженной деятельности. Несмотря на это, он с неослабевающим упорством довел свое благородное дело до конца и сохранил этим тысячи человеческих жизней.

А. П. Чехов, восхищаясь мужеством и неутомимой энергией уже немолодого тогда Толстого, писал: «Надо иметь смелость и авторитет Толстого, чтобы идти наперекор всяким запрещениям и настроениям и делать то, что велит долг».