Раздел II

СУБЪЕКТНЫЙ АСПЕКТ

МАССОВО-

КОММУНИКАТИВНОЙ

ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

[61]

Тема 4

Субъекты массово-коммуникативной деятельности

Проблема субъектов является одной из важнейших в процессе анализа любого вида деятельности, в том числе и массово -коммуникативной.

Действительно, деятельность — это, с необходимостью, чья-то деятельность. Этот «кто-то» и является субъектом данной деятельности. Поэтому важнейшим фактором понимания той или иной деятельности выступает умение правильно определять субъекта этой деятельности.

При этом важно иметь в виду, что процедуру выявления субъекта деятельности необходимо осуществлять в каждом вновь предпринимаемом исследовании заново, ибо одна и та же социальная инстанция (индивид, группа) в одних видах деятельности может выступать как субъект, в других — в иной роли, причем эти деятельностные ряды могут быть осуществляемы как синхронно, так и разновременно.

Социология определяет субъект как источник целенаправленной активности или, в более строгой формулировке, как индивида или группу их, которая реализует самостоятельно выработанные программы (действий), способствующие достижению самостоятельно выработанных и поставленных целей. В этом положении заключен критерий отличения субъектов деятельности от иных ее участников (средств или объектов). Иными словами, только субъект осуществляет целеполагающую деятельность и определяет условия и средства ее достижения. При этом для достижения цели субъектом могут привлекаться другие индивиды или группы их, которые, способствуя реализации целей субъекта могут иметь свои, отличные от заданной субъектом, цели.

Иначе говоря, субъект — это та социальная инстанция, чью потребность удовлетворяет продукт данной деятельности. Поэтому, чтобы определить субъекта той или иной деятельности или, соответственно, того или иного деятельностного акта, необходимо» дать одно-

[62]

значный ответ на вопрос: «Чью потребность удовлетворяет продукт данной деятельности (данного деятельностного акта)?» Иными сло­вами, отвечая на этот вопрос, мы должны определить, кому выгодны результаты данной деятельности, то есть кто более всего заинтересо­ван в данном социальном действии.

Кто же является субъектом массовой коммуникации как деятель­ности? Определив сущность массовой коммуникации как внедрение в массовое сознание определенной системы ценностей, мы должны от­ветить на следующий вопрос: чья система ценностей внедряется в мас­совое сознание в процессе массово-коммуникативной деятельности? Если субъект — это та инстанция, чью потребность удовлетворяет про­дукт данной деятельности, то, исходя из положений современной тео­рии журналистики, мы должны были бы предположить, что таковым является так называемая массовая аудитория, ведь, согласно этой тео­рии, продукты журналистики (совокупность текстов) удовлетворяют потребности именно этой аудитории.

«Невооруженным» глазом видно, что подобный вывод — неверен. Попытки найти причину ошибки в выводе приведут нас к пониманию того, что речь идет не об эвристической некорректности предложен­ного понятия «субъект» и не о неправильной фиксации массовой ауди­тории в качестве потребителя продуктов журналистской деятельно­сти, а в методологической неоднозначности, связанной с пониманием текстов как продукта журналистики.

Поясним на примере из других сфер социальной жизни, где эта трудность усматривается яснее и четче.

Рассмотрим такую сферу общественной жизни, как материальное производство, например, производство автомобилей и прохладитель­ных напитков. Автомобильная фирма, скажем «А» производит авто­мобили, фирма по производству прохладительных напитков, скажем «Б», производит, соответственно, некий напиток.

Если предположить, что субъектами производства этих продуктов являются владельцы этих фирм — предприниматели, и если, как сле­дует из определения, субъект — это та инстанция, потребности кото­рой удовлетворяются продуктами данной деятельности, то снова по­лучается, на первый взгляд, странная ситуация: зачем владельцам фирмы «А» столько автомобилей, а владельцам фирмы «Б» столько напитка? Такое количество продуктов превышает все мыслимые и не­мыслимые потребности владельцев фирм (субъектов данной деятель­ности) в них.

[63]

Напрашивающийся вывод: либо владельцы фирм не являются субъектами данных видов деятельности и, соответственно, определение по­нятия «субъект» сформулировано неправильно, либо автомобили и на­питки не являются продуктами данных видов деятельности.

Дело, разумеется, не в определении понятия. Оно сформулировано социологией достаточно адекватно действительности. Дело в том, что и автомобили, и напитки являются продуктами данных видов деятель­ности в рассматриваемом аспекте лишь в видимости, кажимости, то есть, так или иначе, на поверхности явлений и в превращенной форме. В другом аспекте, точнее, в этих видах производства, рассматривае­мых в другом деятельностном ряду, они таковыми (то есть продукта­ми) выступают. Но это — уже другая деятельность, другой деятельностный ряд, требующий, в свою очередь, специального исследования на предмет выявления ее (деятельности) субъектной структуры.

Суть дела в том, что настоящим продуктом рассматриваемых видов деятельности (предпринимательской, уточним, деятельности) являет­ся, как хорошо известно из политэкономии, прибыль.

Если мы примем этот факт во внимание, многое становится на свои места. Безусловно, субъектами этих видов деятельности являются вла­дельцы названных фирм, ибо главной потребностью предпринимате­ля как предпринимателя является именно получение прибыли, а вовсе не производство автомобилей и напитков. И производство напитка — по сути — вовсе не производство напитка, а производство прибавоч­ной стоимости (в данном случае, посредством производства напитка).

И тем не менее названные предприниматели заинтересованы в том, чтобы заниматься производством автомобилей и напитков, в этом про­изводстве заключается их интерес.

Интерес, так же как и потребность, есть отношение. Но, в отличие от потребности, которая есть отношение субъекта к необходимым ус­ловиям собственного существования, выражающееся как полагание отсутствующего необходимым, интерес есть отношение субъекта к спо­собам удовлетворения собственных потребностей.

Говоря языком системного подхода, потребность — это нужда субъе­кта в системе, то есть нужда в определенных условиях для существо­вания и развития субъекта, а интерес — это нужда системы в субъекте, то есть необходимость определенного способа деятельности, который система задает субъекту для собственного воспроизводства и разви­тия. Иными словами, система предоставляет субъекту возможность удовлетворить его потребность посредством деятельности по удовлет-

[64]

ворению ее потребности в самосохранении, воспроизводстве и разви­тии. «Для субъекта, таким образом, наиболее важны его потребности. Однако для того, чтобы их удовлетворять, он должен реализовать ин­терес, то есть осуществлять тип деятельности, который необходим си­стеме как целому... Таким образом, для субъекта интересы — средство удовлетворения его потребностей, а для системы удовлетворение потреб­ностей субъекта — средство реализации его интересов»¹.

Иными словами, производя прибыль, и тем самым удовлетворяя свои потребности как предприниматель, он заинтересован получать эту прибыль, производя напитки или автомобили, тем самым удовлет­воряя нужду социальной системы в этих продуктах².

Но если производство прибыли посредством производства напитка перестанет удовлетворять субъекта этой деятельности (например, понизившейся нормой прибыли), он переключится на производство чего-нибудь другого, где эта норма прибыли выше, не переставая быть субъектом именно этого вида деятельности, то есть производства при­были. И тот факт, что теперь производство прибавочной стоимости будет происходить посредством производства, например, деревообра­батывающих станков или кожаной обуви, даже отдаленно не похожих на напиток, сути дела отнюдь не меняет. Не изменится суть дела и в слу­чае, если, вместо производства напитка, наш субъект начнет выпускать газету, выкупив ее у прежнего издателя, или станет хозяином одного из каналов телевидения, производя массовую информацию. Он будет заинтересован производить именно этот продукт. И этот новый инте­рес, в свою очередь, тоже будет задан субъекту системой (в частности, той же повышенной нормой прибыли).

С другой стороны, если субъект — это инстанция, которая реализует самостоятельно выработанные программы деятельности, то кто именно является субъектами вышеназванных деятельностей по этому крите­рию? Чьи программы деятельности реализуют компании «А» и «Б»?

[65]

Ответ вряд ли вызовет затруднения не только ученого-исследователя, но и просто здравомыслящего человека, знающего жизнь. Субъектами этих деятельностей (деятельностных актов) и с точки зрения данного критерия являются владельцы фирм, т. е. те же предприниматели.

Какие методологические выводы следуют из вышеизложенного для социологии массовой коммуникации?

Подобно тому, как напитки являются продуктами деятельности компании по их производству только в видимости, в превращенной форме, точно так же, в видимости, тексты являются продуктами массово-коммуникативной деятельности. И точно так же, в видимости, журналисты, производящие эти тексты, являются субъектами журналистики.

Необходимо отметить в этой связи, что в последнее время некоторые теоретики журналистики предпочитают вообще отказаться от понятия «субъект массовой коммуникации», от фиксации субъектов как важнейших элементов системы массовой коммуникации, растворяя эту проблему в перечислении «действующих сил» данной системы, акцентируя при этом внимание на сугубо юридической стороне дела, так как важнейшими «действующими силами» признаются учредители — «государственные или общественные организации, профессиональные и творческие союзы, ассоциации и общества, группы граждан и отдельные лица, создающие издания и программы, организующие и направляющие их деятельность в той форме и мере, как зафиксировано в редакционном уставе»¹.

На самом деле субъектами массовой коммуникации как таковой являются социальные группы, реализующие свои потребности, связанные с обеспечением условий собственного существования, в данном случае условий, связанных с необходимостью внесения в массовое сознание, то есть в систему сознания, функционирующего непосредственно на практике, социальных установок на основе собственных мировоззренческих парадигм, выраженных в форме их групповых идеологий.

Исходя из этих потребностей, социальные группы заинтересованы производить массовую информацию (в том числе в виде текстов) как способ существования собственных мировоззренческих парадигм, способ, который как раз и соответствует социальной психике и реализуется посредством творческой деятельности журналистов, и продвигать ее в массовое сознание с помощью механизмов, то есть средств

[66]

массовой коммуникации, опять же соответствующих этому последнему.

Здесь, как и в случае, приведенном выше, интерес этот задан самой социальной системой, например, в виде необходимости для практического сознания получить оперативную ориентацию в важных вопросах внутренней и внешней политики. Таким образом, удовлетворяя информационные потребности массовой аудитории, субъекты массовой коммуникации удовлетворяют свои собственные потребности во влиянии на последнюю. Является ли массовая аудитория субъектом? Возможно, но только субъектом, заинтересованным в получении информации, ибо она способствует ориентации в среде существования. Именно этот факт положен некоторыми исследователями массовой коммуникации в основу утверждения о том, что удовлетворение потребностей массовой аудитории — суть, основная цель массово-коммуникативной деятельности. И именно ошибочность такого утверждения является причиной недовольства деятельностью массовой коммуникации, которая, с точки зрения некоторых теоретиков, недостаточно полно, правильно и т. д. информирует свою аудиторию. Все разрешается довольно просто — субъекты массово-коммуникативной деятельности не имеют цели всестороннего и полного информирования аудитории. Информирование — это средство, которое используется субъектами для достижения собственных целей и удовлетворения собственных потребностей в прибыли, либо в определенным образом сформулированном отношении массовой аудитории к тем или иным моментам социальной действительности.

Интерес, осознаваемый субъектом как цель, продиктованная неудовлетворенной потребностью, лежащей в основе деятельности и являющейся ее побудительной силой, реализуется с помощью наличных средств, имеющихся в распоряжении субъекта. В прошлом, в отсутствие современных технических средств, в качестве такового механизма могло выступать, например, оглашение манифестов («во всю Ивановскую»), нынешние же «оглашения манифестов» реализуются посредством механизмов, связанных с гигантскими возможностями, предоставляемыми современными техническими средствами, возможностями, доходящими до планетарного масштаба (типа спутникового телевидения и «всемирного радио»).

Таким образом, субъектов массовой коммуникации как вида социальной деятельности, как определенного социального процесса надо искать не среди журналистов, а в другом месте, во всяком случае, вне редакционных кабинетов, на каких бы высоких редакцион-

[67]

ных этажах эти кабинеты ни находились и какие бы таблички на них ни висели.

Из приведенных теоретических доводов и примеров следует еще один вывод, который на языке теоретической социологии выражается следующим образом: один и тот же технологический процесс, одна и та же инструментальная деятельность (то есть деятельность, взятая с ее инструментальной стороны, со стороны средств деятельности) имеет различное значение для различных участников деятельности. Иначе говоря, то, что для одного участника деятельности является средством заработка, для другого — производством, скажем, духовной ценности, для третьего может выступать как производство прибыли, а для чет­вертого, пятого и т. д. еще как-нибудь иначе.

В силу каких причин одни и те же (в инструментальном плане) дей­ствия оцениваются их участниками (субъектами и несубъектами) столь различным образом?

Во-первых, частично один из ответов содержится уже в самом воп­росе. Этот ответ — в понятии оценка.

Во-вторых, один и тот же (в инструментальном опять же плане) деятельностный акт включен в целый ряд (цепочку) деятельностей и поэтому является «точкой пересечения» нескольких деятельностных рядов, вызванных к жизни различными потребностями раз­личных же субъектов.

Вспомним еще раз известную притчу о строительстве собора в сред­невековом городе Шартре. Спросили трех человек, каждый из кото­рых катил тачку с камнями, что они делают. Первый пробормотал: «Тачку тяжелую качу, пропади она пропадом». Второй сказал: «Зара­батываю хлеб семье». А третий ответил с гордостью: «Я строю Шартрский собор!»

Здесь нам важно отметить следующее. У каждого из опрошенных мы наблюдаем один и тот же набор действий. Иными словами, с точки зрения физики или физиологии они делают одно и то же. Однако де­ятельности их существенно различны, ибо различны цели и лежащие в их основе ценностные ориентации¹.

В этом примере мы совершенно четко видим, что одни и те же инст­рументальные действия различных участников данных актов деятель­ности вызваны различными причинами, выраженными в виде различ­ных ценностей и лежащих в их основании различных потребностей

[68]

различных же субъектов. В данных действиях реализуются несколько видов деятельности, в зависимости от которых эти действия квалифицируются в соответствии с целями тех деятельностей, реализациями которых они выступают.

Для одного участника это может быть выполнение трудовой повинности как наказания за некое преступление, для другого — способ добывания средств существования для своей семьи, для третьего — производство духовной ценности (собора как храма) и, соответственно, творческая самореализация, для четвертого, пятого и т. д. — что-либо еще.

Таким образом, качество субъектов в процессе осуществления массово-коммуникативной деятельности обретают:

♦ носители социальных интересов, реализующие посредством массовой коммуникации свои цели, заключающиеся во влиянии на массовое сознание;

♦ владельцы отдельных СМК как субъекты реализации экономических интересов;

♦ журналисты (коммуникаторы) как субъекты реализации творческих и профессиональных интересов;

♦ массовая аудитория как совокупность субъектов, имеющих общую и единую цель, которой является получение информации для ориентации в среде существования.

Выявление структуры субъектов массово-коммуникативной деятельности способствует пониманию механизмов, движущих массово-коммуникативный процесс. Однако следует уточнить, что названные субъекты не являются субъектами массовой коммуникации как вида социальной деятельности, а являются субъектами неких других деятельностных рядов, других видов деятельности, осуществление которых так или иначе включено в массово-коммуникативный процесс. Собственно субъектами массовой коммуникации как вида социальной деятельности, как социального процесса, являются субъекты, достигающие собственных целей посредством реализации сущностных характеристик массовой коммуникации, в то время как все остальные группы субъектов, участвующие в массово-коммуникативном процессе, стремятся посредством нее достичь таких целей, для достижения которых массовая коммуникация является лишь одним из возможных путей целереализации и используется не в своей сущностной характеристике.

Рассмотрим это более подробно. Как мы уже определили, массовая коммуникация, относящаяся к сфере регулятивной деятельности обще-

[69]

ства, находится на пересечении разных деятельностных рядов, в которых ее участники выступают либо субъектами, либо объектами, либо средствами той или иной деятельности. Существуют утверждения о том, что человек — это всегда субъект и никогда — объект или средство. С точки зрения философии данное утверждение абсолютно истинно, ибо субъектом может быть только тот, кто обладает сознанием, то есть человек или люди, более того, каждый человек является субъектом той или иной деятельности. Однако с точки зрения социологического анализа социальных процессов в различных деятельностных рядах индивид, группа индивидов или любая социальная общность может выступать в роли не только субъекта, но и объекта, и средства.

Субъектами массовой коммуникации как вида социальной деятельности выступают, как правило, социальные группы, занимающиеся трансляцией духовных значений (в том числе и специализированного знания) в массовое (практическое) сознание. В этом отношении средства массовой коммуникации (во всем объеме их содержания, то есть коллективы редакций, технические средства оборудования редакций и типографий, радио- и телестудий и т. д.) — выступают как составные элементы средств данной деятельности. Каждый из участников данной деятельности также является субъектом, но субъектом другого деятелъностного ряда. Репортеры и публицисты («пишущие» журналисты), участвуя в журналистской деятельности, но не имея статуса ее субъектов, являются в то же время субъектами деятельностных рядов иного плана — субъектами своей профессиональной творческой деятельности по производству текстов, в которых реализуются их личности как публицистов; субъектами деятельности по обеспечению своей семьи средствами существования и т. д. Владельцы отдельных каналов и изданий — субъектами деятельности по производству прибыли и т. д. В том случае, если канал или издание являются государственными, субъектом, соответственно, выступает государство, оно определяет финансовую стратегию и информационную направленность того или иного средства массовой коммуникации, информирующего граждан соответственно тем целям, которые государство в лице доминирующего субъекта власти считает необходимым обозначить. Следовательно, упреки в том, что государство неправильно или неадекватно информирует граждан, являются, как минимум, некорректными, ибо любой субъект сам определяет свои цели и способы их реализации. Гражданам может нравиться или не нравиться их государство, являющееся субъектом массово-коммуникативной деятельности при-

[70]

надлежащих ему СМК, однако решение вопроса о власти и о способах коррекции последней находится вне компетенции социологии массовой коммуникации. Граждане могут (если могут) изменить государство в его решении вести ту или иную массово-коммуникативную деятельность, но если они этого не делают (или не могут сделать), то государство, в лице доминирующего субъекта политической деятельности (власти), по своему усмотрению может учитывать или не учитывать мнение граждан в силу опять же права субъекта на реализацию собственной программы.

Поэтому, когда предполагается, что «вступить на стезю журналистики можно, например, из желания вложить свой капитал и получить прибыль, из стремления к повседневному заработку или реализации творческих потенций, из намерения приобрести престижную работу или стать влиятельным человеком... Подобных целей может быть множество, и ни одна из них не несет в себе ничего предосудительного. Но все это как бы побочные цели, имеющие смысл только в том случае, если реализуются глубинные, сущностные цели»¹, то в данном случае речь может идти как раз о том, что массовая коммуникация, взятая со стороны своей инструментальной составляющей, находится на пересечении целого ряда деятельностей, имеющих свои собственные цели, и что речь не может идти о глубинных или неглубинных (кстати, какими единицами измерять их глубину?) целях массовой коммуникации, а о разных видах деятельности, инструментально (то есть, по сути, в видимости) идентичных и, стало быть, о разных субъектах, добивающихся своих целей (вероятно, не менее «глубинных», чем все иные), посредством участия в массовой коммуникации. И если исследователь видит перед собой, как в данном случае, «множество целей», то это с необходимостью означает, что налицо и множество деятельностей, и, соответственно, множество субъектов различных деятельностей.

С другой стороны, то, что называется «как бы побочными целями», в действительности представляет собой те или иные последствия данной деятельности, не являющиеся ее целями (даже и побочными), но целями иных видов деятельности, реализуемых посредством массовой коммуникации (например, бизнеса).

«Это значит, что общими для них являются не только действия, которые мы непосредственно наблюдаем, но и отдаленные последствия этих действий. Специфично для каждого только рефлексивное осо-

[71]

знание того, что делается. Рефлексия как бы окрашивает последствия действий в разные цвета так, что один выделяется, а другие теряются на общем фоне. "Окраска" в данном случае — это оценка»².

Наглядную картину изложенному представляет собой ситуация с субъектами массово-коммуникативной деятельности современной России. То, что негосударственные каналы и издания реализуют цели субъектов коммерческих интересов, уже ни для кого не является откровением. Государственные СМК реализуют, соответственно, интересы власти, выражая ее оценки и влияя тем или иным образом на массовое сознание. В советский период в СССР существовал один субъект политической деятельности, он же олицетворял собой государственную власть. Нынешние упреки в адрес массовой коммуникации того времени в том, что она являлась ангажированной, мягко говоря, необоснованны, ибо наделяют массовую коммуникацию некой самостоятельной сущностью, не зависящей от социальных процессов, происходящих в обществе. Массовая коммуникация советского периода полностью выполняла свою роль — вела массово-информационную деятельность в рамках целей, обозначенных субъектом политической деятельности.

К настоящему времени в политическом пространстве России существует несколько субъектов, стремящихся реализовать свои потребности в государственной власти. По сравнению с советским периодом, в настоящее время существует намного больше различных СМК, в их создание и функционирование вкладываются огромные средства, которые далеко не всегда окупаются тиражами и даже рекламой, ибо граждане, по причине обнищания, не в состоянии тратить финансовые средства на приобретение продукции СМК¹. Если предположить, что главная цель массовой коммуникации — удовлетворение информационной потребности граждан, то тогда кажется весьма странным тот факт, что на фоне неудовлетворенных первичных потребностей граждан в пище, лечении, жилье (на сегодняшний день в России 25 % граждан живет за чертой бедности) и т. д. проявляется такая своеобразная забота, заключающаяся не в том, чтобы спасти своих граждан от реальной угрозы вымирания, а в том, чтобы дать им возможность почитать газету или послушать радио. В определенные моменты жизни общества возникают ситуации, когда информация кажется важнее

[72]

хлеба, но такая ситуация не может длиться десятилетиями, что и подтверждает наличие недоверия граждан к информации СМК, падение тиражей и заинтересованности продуктами деятельности СМК.

Однако это никак не сказывается на процветании и разрастании империи средств массовой коммуникации, что говорит о других целях, лежащих в основе такого рода прогресса, а именно о коммерческих и, в большинстве своем, политических целях (а иногда и тех, и других вместе), которые преследуют субъекты социальных интересов, реализующих их посредством массово-коммуникативной деятельности. Цель данных субъектов — власть, в достижении которой они не останавливаются ни перед чем, в том числе и перед расходами на обеспечение массово-коммуникативной деятельности того или иного СМК, способного помочь субъектам реализовать свои цели. В выступлении по телевидению Ирина Хакамада сказала, что в ее деятельности как политика ей интересен только результат. Если благодаря различным методам и действиям «моя идея принята власть предержащими, то мне все равно, узнают они и народ, что это моя идея или нет. Главное, что есть результат, и я радуюсь»². Эта фраза выражает суть любого субъекта деятельности: главное — результат, то есть главное — достижение поставленной субъектом цели. При этом, как уже упоминалось, декларируемые и истинные цели субъекта далеко не всегда совпадают, в сфере же политической деятельности не совпадают практически никогда. Иначе чем можно объяснить тот факт, что все многочисленные субъекты политической деятельности современной России обещают перманентные улучшения жизни граждан, на практике реализующиеся как стабильные ухудшения? Все политики дадут одинаковый ответ на этот вопрос: нужно было выбирать нас, тогда и были бы улучшения. Иными словами, в своих бедах виноваты сами граждане. Но это ошибка. Субъект, если он субъект, может не только ставить цели, но и обеспечить их реализацию, в противном случае он может быть не субъектом политических интересов, а лишь субъектом собственных мечтаний.

В передаче «Основной инстинкт», в которой участвовали представители большинства российских политических партий, прозвучало мнение, что у нас нет партии, способной позаботиться о народе, что Дума — представитель народа — бесправна, что у нас есть власть, но у нее нет стратегии, ибо она не знает куда идти³. Невольно напраши-

[73]

вается мысль о том, что реальный субъект современной российской политики находится вне интересов России и целью его является не улучшение состояния всех сфер жизни российского общества, но прямо наоборот, так как сложно иначе объяснить столь устойчивое обнищание столь богатого государства и ответить на вопрос, выявляющий субъекта деятельности: какую инстанцию удовлетворяют результаты данной деятельности и кому выгодна такая ситуация?

Однако следует заметить, что результаты по реализации поставленных целей не могут быть полностью предсказуемы, тем более относительно общества, где одновременно пересекаются множество объективных и субъективных факторов. Массово-коммуникативная деятельность служит реализации целей многих субъектов одновременно, что, соответственно, влияет на конечный результат в виде поддержки или неподдержки массовой аудиторией того или иного субъекта политической деятельности, по крайней мере, в демократическом обществе. Однако возможность беспрепятственно влиять на массовое сознание оглаской различных политических убеждений еще не есть демократия, которую недостаточно просто провозгласить. Демократия как власть народа предполагает способность последнего выступать в качестве субъекта этой самой власти, и если это представительская демократия, то способность не просто выдвинуть своего представителя, но и иметь возможность реально контролировать его функционирование вплоть до возможности лишения полномочий. Много ли мы знаем в современной истории России ситуаций с отзывами депутатов, которые не реализовали своих обещаний по улучшению жизни граждан? Это говорит только о том, что сознание современного российского общества еще не ориентировано на демократию, которая является не только политической парадигмой, но и определенным качеством, характеризующим сознание общества. Подобная ситуация весьма удобна для различного рода манипуляций общественным мнением, тем более при помощи мощной индустрии средств массовых коммуникаций.

Обеспокоенность отсутствием субъекта политической деятельности, способного вывести Россию из затянувшегося и углубляющегося кризиса, вызывает недовольство деятельностью массовой коммуникации, ибо предполагается, что именно она должна открыть народу всю правду, и тогда народ сам решит все проблемы. Однако для этого должен существовать такой субъект массово-коммуникативной деятельности, для которого граждане с их проблемами были бы целью, а не средством добиться власти. Для формирования такого субъекта граждане должны сплотиться, осознать свое право быть субъектом фор-

[74]

мирования представляющего их интересы субъекта политической деятельности. В современных условиях отсутствия демократического сознания такая задача под силу только средствам массовой коммуникации. Но, в таком случае, у ныне действующих СМК должен быть субъект, заинтересованный в появлении нового субъекта, что представляется маловероятным. Получается замкнутый круг. В процессе анализа деятельности современных российских массовых коммуникаций невольно напрашивается вывод о том, что у нынешних субъектов массовой коммуникации отсутствуют цели по сплочению и объединению народа, по формированию его национального самосознания. По этому поводу А. Караулов в телевизионной передаче «Момент истины» сказал: «Мы не знаем ни о героях, ни о подвигах, хотя гласность — пиши что хочешь»¹. Однако, видимо, не «что хочешь», а что хочет субъект того или иного деятельностного ряда, реализующегося в рамках массово-коммуникативной деятельности. Ощущение гласности создает иллюзию того, что журналисты не хотят освещать тех или иных тем, хотя они в данном случае являются лишь средством, необходимым для творческой реализации вполне практических целей субъектов массовой коммуникации.

Сказать, что идея сплочения России не интересует никого из субъектов современной политической деятельности — значит сказать неправду. Возможно, такие субъекты есть, однако, как мы уже упоминали, от целеполагания до целереализации — «дистанция огромного размера». История России знает периоды, когда народ мог сплотиться не под влиянием деятельности тех или иных субъектов, а под влиянием объективных обстоятельств. «Время от 1812 до 1815 года было великою эпохою для России. Мы разумеем здесь не только внешнее величие и блеск, какими покрыла себя Россия в эту великую для нее эпоху, но и внутреннее преуспеяние в гражданственности и образовании, бывшее результатом этой эпохи... 12-й год, потрясший всю Россию из конца в конец, пробудил ее спящие силы и открыл в ней новые, дотоле неизвестные источники сил, чувством общей опасности сплотил в одну огромную массу косневшие в чувстве разъединенных интересов частные воли, возбудил народное сознание и народную гордость и всем этим способствовал зарождению публичности, как началу общественного мнения»². Сплоченное под воздействием фактов действительности общество оказалось способным к выработке новых оце-

[75]

нок событий, что породило новое общественное мнение, которое, в свою очередь, определило последующее поведение граждан. Прошлое вряд ли объясняет современное настоящее, однако вселяет некоторый оптимизм относительно будущего.

Затронув проблему «оценки» и, соответственно, соотносительных с ней категорий, мы попадаем в область аксиологии, то есть теории ценностей.

[76]

Тема 5

Ценности как основа деятельности субъектов массово-коммуникативного процесса

Массовая коммуникация, рассматриваемая как определенный вид регулирующей деятельности, имеет определенную структуру, в которой в качестве основных компонентов выступают субъект и объект деятельности.

Однако при социологическом анализе деятельности массовой коммуникации как конкретного социального процесса нам необходимо выделить и другие его составляющие:

♦ побудительные мотивы, в качестве которых выступают различные потребности и интересы;

♦ условия осуществления социальных действий;

♦ результаты, или продукты, деятельности;

♦ основания целеполагания субъектов деятельности.

В качестве последних выступают ценности, которые отражают конечные основания целеполагания субъекта. Иными словами, ценности — это свойства и характеристики предметов, выступающие в роли социальных значимостей для субъекта, его социальные ориентиры¹, из которых он исходит в процессе целеполагающей и целереализующей деятельности.

Отсюда следует, что понятие ценности есть определенная характеристика самого субъекта, ибо ценности существуют всегда для субъектов как носителей тех или иных деятельностей, и, значит, они относительны, то есть являются не таковыми вообще, а всегда в отношении какого-либо субъекта.

Осознание ценности, выступающее в форме выражения или приписывания ценности объекту, есть оценка, которая полностью не со-

[77]

впадает с ценностью, а отражает ее с той или иной степенью адекват­ности.

В гносеологическом плане ценность, в известном смысле, противо­стоит истине. Если истина — это соответствие мысли своему объекту, то ценность — это соответствие объекта мысли о нем. В зависимости от исходных оснований оценивания ценности делятся на положитель­ные, оцениваемые как добро, и отрицательные, оцениваемые как зло, но и в том, и в другом случае в качестве критерия выступает мнение субъекта, его соотнесение оцениваемого явления с собственной систе­мой ценностей. На наш взгляд, кажется необоснованной попытка при­дать ценностям некий объективный характер, и с этой точки зрения разделить их на ценности и антиценности. За попыткой придать тако­му делению объективный характер скрывается мнение субъекта, которое и является критерием дихотомии ценность-антиценность. Ценность, в отличие от истины, имеет всегда субъективный характер, поэтому такое словосочетание, как, например, «истинная ценность» равнозначно выражению «объективная субъективность», которое может иметь зна­чение только в том смысле, что субъективность как свойство субъекта существует объективно и ни в каких дальнейших конкретизациях применима быть не может. Подобно этому и словосочетание «истин­ная ценность» может быть применимо только в том смысле, что нечто действительно является ценностью в некоей системе ценностей или в некоем акте целеполагания, но только не в содержательном понима­нии ценности как таковой.

Поскольку ценности выступают как значимости, как социальные ориентиры для субъекта, как основания его целеполагания, то отсюда вытекает их особая роль в социальном процессе.

Как известно, рано или поздно процесс исторического развития приводит к делению общества на группы и к взаимодействию этих групп, выступающих как его субъекты. Поскольку субъекты занимают неодинаковые, асимметричные места в социальной системе, постоль­ку их деятельность является разнонаправленной, выражающейся, так или иначе, в борьбе этих групп между собой. Основой и причиной борьбы выступают разнонаправленные интересы субъектов, осознава­емые ими как ценности, а в качестве таковых — и как цели деятельно­сти. На основе целей разрабатываются программы как средства их до­стижения и как «регулятивы» деятельности по достижению целей.

Борьба на определенном этапе приобретает политический характер, то есть характер борьбы за власть. Рано или поздно всякая борьба за­канчивается победой одной противоборствующей силы над другой,

[78]

одних интересов над другими, одних ценностей над другими. Устанавливается определенный социальный status quo, фиксируемый, в частности, в виде права как совокупности норм, выражающих эти ценности.

Правовые (и шире — политические) нормы — суть не что иное, как социально навязанные и социально закрепленные оценки, зафиксированные победившим и, следовательно, господствующим в конкретном социальном организме субъектом. Нормы права как наиболее жесткое закрепление ценностей господствующего субъекта в виде оценок (за такими оценками стоят юридические санкции-средства, с помощью которых оценки превращаются в нормы, и обеспечивающие функционирование оценок-норм всеми наличными средствами, имеющимися в распоряжении господствующего субъекта) дополняются иными оценками-нормами, в частности моральными (в том числе религиозными).

Поддержание сложившегося в обществе положения вещей, превалирования ценностей какой-либо социальной группы данного конкретного социального организма, ослабление деструктивных тенденций в обществе (в том числе порождаемых побежденными в свое время социальными силами — субъектами или, наоборот, зарождающимися в конкретном социальном организме новыми, более прогрессивными социальными силами, борющимися каждая за свои ценности) является одной из важнейших функций господствующего в данном обществе субъекта, функций, выступающих в политически организованном обществе как функции публичной власти.

Для осуществления данной функции применяются все доступные средства, которые в ходе исторического развития изменяются, в том числе и под влиянием научно-технического развития. Одним из важнейших путей осуществления этой функции (то есть, фактически, ее подфункцией) является внедрение ценностей господствующей группы в массовое сознание. С появлением печати, а затем и радиоэлектронных средств коммуникации, открывших доступ к подобной возможности, они превратились в скором времени в такое средство, способное внедрять в массовое сознание определенную систему ценностей.

Вышеизложенное вовсе не означает, что деятельность массовой коммуникации являлась и является только и исключительно замкнутой на исполнение данной функции. Для осмысления этой проблемы совершенно необходимо вычленить среди функций массовой коммуникации функции собственно журналистики и функции СМК, так как «журналистика» как деятельность и «деятельность СМК» — понятия не тождественные. Однако к решению этой задачи мы вернемся позже.

[79]

Особенного внимания требует вопрос об определении так называемых общечеловеческих ценностей. При более детальном рассмотрении оказывается, что за таковые принимаются ценности какой-нибудь определенной социальной группы, социального института или конкретной культуры, например, христианские ценности типа «не убий» часто возводятся в ранг абсолютных и общечеловеческих. Однако в рамках других религиозных культур убийство не всегда является отрицательной ценностью (например, джихад в исламе не только не осуждает убийство врага, но даже поощряет, и сама смерть мусульман в такой ситуации считается почетной). В рамках самой христианской культуры принцип «не убий» тоже далеко не абсолютен, его наличие не помешало состояться Варфоломеевской ночи, а также проведению Крестовых походов и осуществлению инквизиции. Это еще раз свидетельствует о том, что любые конкретные ценности, возводимые в статус общечеловеческих, являются не чем иным, как завуалированными ценностями тех или иных субъектов социальных интересов.

Тем не менее понятие «общечеловеческие ценности» не относится к разряду пустых и бессодержательных. К общечеловеческим можно отнести только те ценности, которые вытекают из необходимости общества как целостной системы в ее стремлении к самосохранению. Таковыми на сегодняшний день справедливо называют, например, экологические ценности, разрушение которых может поставить общество перед угрозой гибели. Обеспечение самосохранения общества как целостной системы является единственным критерием выделения общечеловеческих ценностей, все остальные критерии типа гуманистических ценностей, прав человека или сохранение того или иного политического устройства общества являются, на наш взгляд, спекуляциями, выражающими интересы тех или иных субъектов социальной деятельности.

Смешение объективного и субъективного в определении ценностей приводит к неблагоприятным результатам при анализе различных сфер действительности.

Попытки выдать за абсолютные ценности те или иные качества, явления или процессы без их соотнесения с субъектами деятельности приводят к тому, что построенные на этом основании теоретические конструкции, а также выводы, следующие из них, не могут быть положены в основу продуктивного исследования и последующего изменения социальной действительности, ибо не учитывают ни законы функционирования и развития общества, ни законы человеческой деятельности. Например, актуальные на сегодняшний день ценности демократии могли бы играть несравнимо большую роль в процессе развития общества, если бы последнее имело ответы на такие вопросы, как: чьи это ценности, кто является их субъектом, какие интересы и потребности

[80]

они выражают, лежат в основе каких целеполагающих актов, наконец, кто заинтересован в результатах деятельности по достижению этих це­лей? Ответы типа «достижение неких общегуманистических целей в ин­тересах всего человечества» являются абстрактными и неубедитель­ными, что в той или иной мере предопределяет и незначительность результатов по достижению поставленных целей.

Массовая коммуникация относится к сфере регулирующей деятель­ности. В настоящий период, когда общество стало именоваться инфор­мационным, МК играет все более и более значимую роль в вопросах формирования ценностей и выражения оценок различных социальных образований. Информационные потоки имеют сложную структуру с точки зрения проявления в них различных ценностных ориентации, пересечение, взаимодействие которых определяет в итоге конечный результат массово-коммуникативной деятельности.

В условиях представительской демократии, когда оппозиция получает закон­ное право на публичное выражение своих ценностей (идей и т. д.), в конкрет­ном социальном организме формируется система массовых коммуникаций, представленная деятельностью журналистики и средств МК, выражающих не просто разнонаправленные, но и диаметрально противоположные интересы, и транслирующих соответствующие ценности.

Регулирующая деятельность массовой коммуникации, прежде все­го, выражается в том, что в ней проявляются объективные потребно­сти общества по самосохранению себя как самодостаточной системы. Формируя посредством информации горизонтальные и вертикальные связи между различными общественными структурами, МК тем са­мым создает субъектам социальной деятельности условия для взаи­модействия и управления поведением различных составляющих об­щества, чем способствует его самосохранению и развитию.

Однако существующая таким образом потребность общества как системы проявляется в деятельности субъектов социальных интере­сов и проецируется через призму их собственных систем ценностей. Это выражается в том, что каждый субъект в основе своего целеполагания имеет ценность, определяющую его собственные пред­почтения, а не ценность сохранения общества как такового. При этом массовые коммуникации выступают основным орудием, по­средством которого группы, партии и различные объединения как субъекты социальных интересов имеют возможность внедрять соб­ственные оценки актуальных событий, явлений и процессов в мас­совое сознание, пытаясь сформировать таким образом обществен­ное мнение и направить активность масс в необходимом для субъектов направлении.

[81]

Оценки субъектов социальных интересов, существующие как выражение систем ценностей последних, являются основными в определении содержания деятельности массовой коммуникации, в которую, тем не менее, включены и оказывают определенное воздействие на формирование конечного результата оценки субъектов других деятельностных рядов. Таковыми выступают ценности:

♦ владельцев тех или иных средств массовой коммуникации. Ценности владельцев, детерминирующие их цели, реализующиеся в процессе деятельности СМК, во многих случаях определяются коммерческими интересами, ибо «эта система (СМК - Т. Н.) функционирует как промышленное производство, подчиняющееся основным законам бизнеса»¹. Таким образом, прибыль, определяющая в большинстве случаев стремление владельцев каналов к возрастанию рейтингов любыми доступными способами, вносит свои коррективы в формирование ценностных ориентации массовой аудитории;

♦ творческих коллективов, журналистов, выступающих в качестве субъектов творческой реализации целей субъектов социальных интересов.

Журналист является особой фигурой в процессе массово-коммуникативной деятельности.

С одной стороны, все его «свободные» действия определяются четкими рамками той позиции, которую занимает издание или канал (если, конечно, журналист не относится одновременно к руководителям канала или издания, в таком случае его возможности расширяются, но не как журналиста, а уже как руководителя, имеющего возможность участвовать в определении направления деятельности средства массовой коммуникации). Без журналиста, осуществляющего информационное воздействие в особой творческой форме, привлекательной для массовой аудитории, реализация целей по влиянию на последнюю представляется практически невозможной, ибо простое информирование без необходимого оценочно-творческого оформления не будет способствовать формированию в общественном мнении именно той системы ценностей, которая необходима субъектам социальных интересов для реализации их целей.

С другой стороны, журналист является именно тем действующим лицом, которое постоянно находится на виду у аудитории и осуществляет с ней коммуникативный контакт. Именно его аудитория воспринимает как носителя пропагандируемых ценностей и вменяет ему

[82]

в вину тенденциозную подачу материала, которая по сути своей определена не журналистом, а рамками канала или издания, которые определяются ценностями вышеназванных субъектов. Во многих случаях массовая аудитория понимает, что журналист работает в заданном ему направлении. По результатам опроса населения Российской Федерации, проведенного социологическим центром РАГС при Президенте РФ по репрезентативной выборке с 20 по 25 мая 2002 г., на вопрос «Какое утверждение по отношению к большинству журналистов Вы считаете верным?» 44,5 % от числа опрошенных ответили: «Наемные работники своих хозяев». Однако, определяя фактически только форму подачи материала и являясь субъектом, выражающим ценности собственной творческой реализации, журналист, будучи персонифицированным коммуникатором, Тем не менее, влияет на формирование системы ценностей массового сознания. В зависимости от творческих способностей и умения войти в контакт с аудиторией, журналист вызывает у последней доверие или недоверие к поданной им информации, в большой степени определяет ее принятие или непринятие, что, в конечном итоге, приводит к изменению или неизменению в общественном мнении как состоянии массового сознания — массовой аудитории, являющейся объектом массово-информационного воздействия. Она представляет собой неоднородное образование с точки зрения наличия в ней разнообразных, часто противоречащих друг другу систем ценностных ориентации. Это обстоятельство сказывается на итогах ценностного ориентирования общественного мнения, приводя порой к непредсказуемым результатам. По этой причине массовая аудитория постоянно находится в фокусе внимания социологов прессы, занимающихся исследованием потребностей, интересов и системы ценностей, определяющей функционирование массового сознания. Полученные знания дают возможность учитывать состояние последнего и оптимизировать деятельность массовой коммуникации в достижении поставленных целей по формированию ценностей аудитории.

Факт, что массовая аудитория является объектом информационного массово-коммуникационного воздействия, преследующего цель формирования у последней определенной системы ценностей, позволяющей ориентировать аудиторию в необходимом для субъектов социальных интересов направлении, практически никогда не признается заинтересованными в этом субъектами.

Современные аналитики МК часто наделяют ее таким атрибутом, как ведение диалога между различными социальными образованиями с целью сближения их позиций, предполагая причиной этого некие гуманистические ориентиры массовой коммуникации. При этом мы

[83]

не находим ответ на вопрос о том, кем или чем предписаны массовой коммуникации гуманистические ориентиры, и что такое вообще они из себя представляют, какие социальные закономерности детерминируют систему норм информационного порядка, как может выглядеть социальный диалог между, например, олигархами и малоимущими пенсионерами по вопросу сближения их позиций и многими другими.

Способы формирования ценностных ориентации в обществе по каналам СМК различны: от активного навязывания до отстраненного информирования о них. Представляет собой интерес оценка данной деятельности массовой коммуникации со стороны российских журналистов, на основе оценок которых была выявлена своеобразная тенденция: чем важнее, по их представлениям, для общества та или иная модель массово-коммуникативной деятельности как идеальной, тем слабее, по их мнению, она представлена в реальной практике СМК¹.

В таблице 1 представлены ответы на вопросы о том, каким образом СМК связаны с формированием ценностных представлений в обществе о самом важном для его развития в идеале и в реальности (можно было дать любое количество ответов).

Таблица 1

Варианты ответов	Абсолютное число высказанных позиций
	В идеале	В реальности
Показывать существующий в обществе спектр ценностей	16	3
Распространять ценности, одобренные на уровне властных структур	0	14
Пропагандировать ценности отдельных социальных групп	5	22
Принимать участие в обсуждении взглядов, мнений, идеалов различных слоев населения с целью согласования интересов	20	1

[84]

Из данных, представленных в таблице 1, видно, что, по мнению журналистов, имеет место значительное расхождение между идеалом и практикой, то есть между тем, что, с их точки зрения, значимо, что может иметь ценность для массовой аудитории, и тем, что есть на самом деле. Так, журналисты считают, что в идеале по каналам массовых коммуникаций ценности властных структур распространяться вообще не должны, однако в реальности они имеют почти абсолютное распространение. Однако если учесть, что государству, представленному структурами власти, принадлежит определенная часть каналов и изданий средств массовых коммуникаций, в определении направления деятельности которых оно является субъектом, а также то, что многие негосударственные СМК не являются оппозиционными, а скорее нейтральными по отношению к государству, то нет никакого противоречия в том, что Ценности существующих структур власти реализуются в деятельности массовых коммуникаций.

По вопросу о пропаганде ценностей отдельных социальных групп мнения журналистов также склонились в направлении того, что в реальности такая пропаганда занимает гораздо больше места, чем это требуется обществу, в то время как обсуждению взглядов и мнений различных слоев населения практически не уделяется никакого внимания. Такая статистика подтверждает вышеизложенное нами положение о том, что формирование ценностных ориентации аудитории посредством деятельности массовой коммуникации происходит под влиянием и при непосредственном участии различных субъектов социальных интересов, в то время как самой аудитории в этом процессе отводится роль объекта, поведение которого моделируется и направляется путем воздействия на систему ценностей.

Результаты проведенного анализа публикаций некоторых центральных периодических изданий также показывают, что со страниц газет исчезают любые формы обмена мнениями, в то время как ценности властных структур и, особенно, отдельных социальных групп превалируют в материалах СМК¹.

В качестве социальной группы, чьи ценности преобладают в российской прессе, были названы финансовые и коммерческие структуры. При этом было отмечено, что в стремлении демонтировать и опо-

[85]

рочить ценности оппонентов, с тем чтобы нанести наибольший ущерб конкурирующей стороне, массовые коммуникации используют любые методы, вплоть до «передергивания» фактов и откровенной дезинформации.

Так или иначе, большинство журналистов приходят к выводу, что массовые коммуникации выражают ценности различных субъектов социальных интересов, а также владельцев изданий. Этот вывод, независимо от того, нравится он нам или нет, тем не менее является закономерным, так как выражает основную сущностную характеристику массовой коммуникации, которая заключается в том, что в сфере регулирующей деятельности общества функцией массовых коммуникаций, их ролью, которую они, как подсистема, играют как по отношению к обществу в целом, так и по отношению к другим подсистемам, является внедрение в массовое сознание оценок событий и явлений, признанных актуальными с точки зрения действующих субъектов социальных интересов.

Анализ некоторых программ современного российского телевидения подтверждает вышеуказанный вывод. К настоящему моменту на телевидении получил распространение такой жанр, как телевизионная игра. Всевозможные игры, представленные в различных зрелищных формах и организованные по принципу интеллектуальной викторины, казалось бы, стимулируют познавательный интерес аудитории. Однако существует один нюанс, который позволяет усомниться в таком выводе — практически все игры ведутся на деньги, то есть выигравший получает в качестве выигрыша денежное вознаграждение, размер которого зависит от успешности игры одного или всех участников. Сразу возникает ряд вопросов: во-первых, какие ценности пропагандируют такие игры; во-вторых, кому выгодна пропаганда таких ценностей; и в-третьих, чем отличаются такие игры от так осуждаемых азартных игр, считающихся атрибутом едва ли не уголовного мира? Вопросы кажутся почти риторическими, ибо очевидно, что пропагандируются не просто финансовые ценности, а ценности наживы, получения денег часто посредством безнравственных поступков игроков (как, например, в телевизионной игре «Слабое звено»). От азартных игр такие телевизионные игры не отличаются ничем, но вот вопрос о том, кому они выгодны, является более сложным. С одной стороны, они выгодны владельцам каналов, стремящихся таким образом повысить свой рейтинг, который, с другой стороны, можно повышать и более нравственными методами.

Вывод, на наш взгляд, очевиден — пропаганда такого рода ценностей выгодна таким субъектам социальных интересов, которые стре-

[86]

мятся отвлечь массовое сознание от осознания им подлинных причин социального неблагополучия. Это достигается путем внедрения в массовое сознание не просто культа «легких» денег, которые могут решить многие проблемы, а этого же культа, но сопряженного с возможностью, и даже желанностью, снижения нравственного барьера, если не полного его разрушения. Таким массовым сознанием управлять намного легче, чем тем, в основе которого лежат высокие нравственные принципы.

Новые ценности «врастают» в массовое сознание, вытесняя, тем самым, прежние. Приведем такой пример. Телевидением была организована передача об истории создания знаменитого фильма «Офицеры», на котором воспиталось не одно поколение отечественных офицеров. В фильме несколько раз повторяется ставшая впоследствии крылатой фраза: «Есть такая профессия — Родину защищать». В телевизионной передаче, посвященной фильму, исполнитель роли одного из главных героев — В. Лановой — не без горечи рассказал, что однажды на встрече со зрителями к нему подошел молодой человек и сказал: «Да, Лановой, есть такая профессия — Родину расхищать»¹. Сложно сказать, что конкретно имел в виду молодой человек, очевидно одно — озвученная им фраза в условиях современных социальных и политических реалий уже мало кого шокирует и, вполне возможно, что в недалеком будущем может превратиться (если уже не превратилась) в выражение ценности определенных социальных групп.

Этот процесс закрепляется влиянием на формирование эмоциональной сферы аудитории посредством трансляции специфических произведений художественного жанра. «Например, чтобы прокламировать определенные духовные ценности, кино выдает их в знакомой для аудитории оболочке повседневных моделей поведения, мышления и т. д. Опираясь на весь социально-психологический диапазон привычек, настроений, мотиваций, норм, ценностей (для данного общества), оно апеллирует к преобладающим в аудитории моделям мышления»². Многочисленные зарубежные боевики, телесериалы и фильмы ужасов уже, видимо, сыграли свою роль по влиянию на систему ценностей российской массовой аудитории. При том, что на телевизионных экранах их стало ненамного меньше, тем не менее, им на смену пришел новый жанр — отечественный телесериал.

Возьмем для примера телесериал «Воровка», транслировавшийся по I телевидению в течение 2002 г. На протяжении почти семидесяти

[87]

серий зрителю в том или ином виде было предложено видение авторами практически всех сфер жизни и деятельности современного российского общества. Оставим специалистам оценку художественных достоинств этого фильма, потому как нас интересует тот спектр социальных ценностей, которые он привнес в массовое сознание. Государственная власть в лице вице-мэра города выставлена слабой, манипулируемой и вороватой. Правоохранительная система России представлена в еще более мрачном свете: продажный адвокат с лозунгом «закон можно и нужно обойти» и положительный, так как не берет взяток, следователь по особо важным делам, ничего не могущий сделать с мафией и беспомощный настолько, что, узнав о гибели собственного сына, не только не может выехать на место происшествия, но даже не догадывается позвонить и узнать, насколько известие соответствует действительности. Другой следователь просто служит мафии. Деятельность массовых коммуникаций представлена совершенно однозначно образом продажного журналиста, делающего заказные материалы, появляющегося на экране исключительно в тех случаях, когда кому-то при помощи прессы нужно сделать гадость, и имеющего девиз «голодный журналист — плохой журналист». Сфера деятельности молодежи обозначена криминальным бизнесом и модельным, выставленным в худшем свете. Главная героиня воплощает в себе все пороки Мира, однако при этом всеми манипулирует, совершает любые преступления вплоть до организации убийств и вполне преуспевает, ибо ее принцип — ни перед чем не останавливаться, не делать бескорыстно добрых дел и действовать только во имя собственной выгоды.

Может прозвучать мнение, что фильм вполне отражает то, что существует в действительности. Возможно, в этом есть доля истины, тем более что в обществе всегда имеются прототипы не только положительных героев. Однако существует один нюанс — на каких ценностях сделаны акценты. Авторы фильма явно не гоголи и не салтыковы-щедрины, высмеивающие общественные пороки. Образы отрицательных героев, изображенных в фильме, покрываются некоторой романтикой, положительные, в свою очередь, выглядят глупцами и недотепами, а добро кажется тем качеством, которое обязательно приносит неудачу.

В конце 2002 г. социологическая служба Гэллап Медиа провела исследование по выявлению самых популярных в России актеров. В разряде «Открытие года» четвертое место (20,1 % от числа опрошенных) заняла актриса, сыгравшая главную роль в сериале «Воровка», которая, кроме вышеназванного фильма, была еще занята только в одном фильме, при этом в разряде «Много запоминающихся ролей»

[88]

заняла тринадцатое место (34,7 % от числа опрошенных). Это говорит о том, что более чем на треть зрителей эта роль, пропагандирующая подлость, беспринципность, низость как качества, благодаря которым можно управлять миром, произвела очень большое впечатление. Если учесть тот факт, что фильм демонстрировался по второму государственному каналу, то напрашивается вывод о том, что воспевание отрицательного героя становится нормой ценностного ориентирования массовой аудитории.

Анализ содержания информационных передач телевидения не кажется более оптимистичным. Практически на всех телевизионных каналах вместо новостей мы видим сводку происшествий, которые подаются с максимальным количеством подробностей. Если это погоня за рейтингом, то демонстрация убийств и грабежей его только снижает, ибо зрители уже пресытились такой организацией информационного материала. Если сравнить те же информационные программы, сделанные едва ли не теми же самыми журналистами и транслированные по тем же самым каналам, например, в восьмидесятые годы, то первое, что бросается в глаза — это полная противоположность транслируемых оценок, что проявляется как в подборе и приоритетности сообщаемых фактов, так и в отношении к ним. Изменилось государственное устройство — это многое объясняет. Однако для нас более важен другой следующий из этого сравнения вывод — оценки, транслируемые по каналам массовых коммуникаций, полностью зависят от системы ценностей субъектов социальных интересов, а вовсе не от их желания вести с массовой аудиторией диалог и, тем более, не от стремления учитывать информационные интересы последней.

При этом среди социологов и теоретиков, занимающихся изучением сферы деятельности массовых коммуникаций, нередки, как мы уже упоминали, выводы о том, что СМК должны функционировать в двустороннем режиме, то есть в таком, который обеспечивает «возможность прямого доступа общественности к производству и распространению информации по каналам массовой коммуникации»¹. Такой подход назван партиципарным. Одной из причин, которая, по мнению автора, затрудняет внедрение в практику подобной модели, является «узурпация информационного пространства журналистами»², которые должны обеспечить функционирование массовой коммуникации в двухстороннем режиме, что значительно расходится и мнением

[89]

журналистов о своем влиянии на массово-коммуникативный процесс, и с мнением массовой аудитории.

Ранее мы уже говорили о том, что в сфере социологии массовой коммуникации порой возникают ситуации, когда после этапа описания объекта следует не этап его объяснения, а этап рекомендаций, имеющих вид предписаний. В этом случае, как всей системе массовой коммуникации, так и ее отдельным компонентам (например, журналистике, или журналистам) предписывается то или иное должное поведение. Такие ситуации возникают в результате того, что сама социология массовой коммуникации находится в стадии становления, поэтому подобные явления практически неизбежны. Мы подчеркиваем это еще раз потому, что будущим социологам предстоит заниматься дальнейшим развитием социологии массовой коммуникации, поэтому напоминание есть своего рода предостережение, имеющее своей целью предотвратить предписывание массовой коммуникации несвойственных ей ролей.

Сложно представить физика, который бы считал, что какой-нибудь физический элемент должен вести себя по-другому, потому что его поведение не устраивает физика. Точно так же нам сложно представить, чтобы экономист предписал олигарху вести его деятельность с участием общественности и разделить с ней свои деньги, потому что это повысило бы уровень жизни последней и изменило бы в лучшую сторону сложную экономическую ситуацию в стране. Но почему же тогда владелец телевизионного канала или издания, или любой другой субъект социальных интересов, реализация которых предполагает участие СМК, должен учитывать чье-то мнение при организации собственной деятельности? Для них массовые коммуникации являются таким же средством, каким для владельца, например, авиакомпании являются самолеты, и предписание поделиться средствами с общественностью только на том основании, что ей от этого будет лучше или что такая ситуация будет выглядеть более нравственной, есть не что иное, как предписание субъекту той или иной деятельности уступить часть своих возможностей как субъекта другому субъекту. Ни из какого социального закона, в том числе и из закона деятельности, этого не следует.

Мы не можем в своих действиях не учитывать законы природы. Вряд ли кто-нибудь может утверждать, что ему удается игнорировать, например, закон всемирного тяготения. Социальные законы не являются столь непреложными и действие их можно не учитывать, но следствием такого нарушения выступает невозможность добиться поставленных целей. Именно это происходит с различными предписаниями массовым коммуникациям — им никогда не суждено сбыться, потому что их суть противоречит закону социальной деятельности, предполагающему наличие действующего субъекта с его интересами, целя-

[90]

ми и системой ценностей, которая детерминирует его целеполагание и целереализацию. Если предположить, что так называемая общественность тоже является субъектом социальной деятельности, то из этого следует, что у нее должны быть не просто общие, а единые цели, единая система ценностей, и должна иметь место активная деятельность по достижению этих целей, деятельность, направленная в том числе и на противоборство с другими субъектами, имеющими похожие цели. В случае если этого не происходит, субъект как таковой не может состояться.

Анализ деятельности массовой коммуникации позволяет прийти к выводу, что на нее распространяется закон социальной деятельности, как и на все другие социальные процессы. Если обратить внимание на особенности функционирования массовой коммуникации советского периода, предварительно абстрагировавшись от идеологических утверждений о том, что они выражают мнение и волю всего народа, то можно заметить, что их единая позиция являлась результатом наличия в обществе одного доминирующего субъекта социальных интересов, выраженного в виде одной политической партии, определяющей все сферы деятельности общества. Переход общества к многопартийной системе привел к возникновению нескольких противостоящих друг другу субъектов социальных интересов, что никак не противоречит потребности общества как целостной системы в ее стремлении к самосохранению путем развития различных форм регулирующей деятельности. К числу последней относится также деятельность массовой коммуникации, обеспечивающая возможность субъектам социальных интересов осуществлять целереализующую деятельность посредством влияния на формирование массового сознания. Наличие в информации СМК различных ценностных ориентации свидетельствует о полисубъектности общества. В случае если те или иные слои общества не устраивают те или иные ценностные ориентации, внедряемые каналами массовой коммуникации, то единственная, на наш взгляд, возможность противостояния этому лежит не в сфере требований и предписаний массовым коммуникациям, а в сфере формирования новых субъектов социальных интересов, обладающих другими системами ценностей.

Для реализации поставленной субъектом на основании собственной системы ценностей цели необходимы не только средства, но и условия осуществления данной цели, иными словами, субъект должен обладать определенной свободой в достижении своих целей.

[91]

Тема 6

Проблема свободы субъектов массово-коммуникативной деятельности

В науках, исследующих деятельность массовой коммуникации, нет, наверное, более актуальной и животрепещущей темы, чем проблематика, связанная с обсуждением свободы печати, свободы СМК вообще, свободы журналистской деятельности как одной из самых значимых ценностей в деятельности массовой коммуникации.

Теме свободы посвящены многие страницы теоретической (в том числе философской) и публицистической литературы. Идея свободы вдохновляла и вдохновляет поколения людей на протяжении многих веков.

Особое место занимает проблема свободы печати. Со времени выхода в свет одного из первых сочинений на эту тему — изложения речи Джона Мильтона в английском парламенте в 1644 г. — проблема свободы печати находится в эпицентре практически всех проектов общественных преобразований.

Английский историк Джон Кин описывает исторический факт заочного суда в 1792 г. в Лондоне над Томасом Пейном, автором трактата «Права человека», обвиняемым в предательстве родины за активную поддержку на страницах своей работы американской и французской революций, которая в глазах англичан выглядела как подстрекательство к неповиновению парламенту. Защитник обвиняемого считал такое обвинение необоснованным, ибо оно «противоречит основному принципу английской конституции — принципу свободы печати... В сфере, касающейся печати, ...власть парламента ограничена правом личности свободно высказывать и публиковать свои взгляды. Каждый человек нуждается в кислороде публичности. Совершенно недопустимо управлять разумом, глазами и языком гражданина. Свобода печати является неотъемлемым, естественным правом личности, дарованным Творцом»¹.

Тем не менее, суд не счел аргументы убедительными и признал обвиняемого виновным. Однако следует заметить, что в речи адвоката в сжатом виде содержалось большинство аргументов, используемых политиками и теоретиками при разработке темы свободы печати в последующие двести лет.

[92]

С середины семнадцатого века, то есть со времен выхода сочинения Джона Мильтона, проблема свободы печати освещалась с различных методологических, теоретических и идеологических позиций. В сем­надцатом веке сторонники теологического подхода выступали против государственной цензуры печати, ибо были убеждены, что она «...от­вратительна сама по себе, так как... лишает человека свободы мысли, выбора и свободы жить по- христиански»².

Сторонники прав личности считали свободу печати производной от естественных прав личности, которая может реализовывать свои ес­тественные права вопреки даже государству. На этом основании они полагали, что институт печати в своей деятельности должен руководствоваться не чем иным, как правами личности. Сторонники концеп­ции утилитаризма, исходившие из того, что правительства и законы должны обеспечивать своим гражданам максимально счастливую жизнь, считали наличие государственной цензуры узаконенным дес­потизмом, препятствующим возможности достижения гражданами максимального счастья.

Подобного рода классические модели теоретического осмысления свободы печати основывались, как и все последующие, на одном базовом аргументе — заботе (вернее, с нашей точки зрения, видимости заботы) о благополучии граждан. Теологическая концепция сформировалась тогда, когда власть церкви перестала быть всемогущей и определять политику государств. Проблема свободы печати вызвала озабочен­ность теологов именно тогда, когда им, для реализации собственных интересов, была необходима поддержка граждан. Что же касается сторонников концепции прав личности как неких естественных прав, впоследствии положенных в основу либертарианской теории печати, то ими не было выдвинуто никаких обоснований, характеризующих ни естественные права, ни права личности, ни того, как они соотносят­ся с правами государства, которому, по их мнению, личность вправе не подчиняться в некоторых вопросах, в каких именно и, главное, на ка­ком основании.

Надо отметить, что тема мифических прав личности эксплуатировалась на протяжении последних более чем трехсот лет не только теоретика­ми свободы печати, но и многими другими аналитиками социальных процессов. Причина столь устойчивого интереса к правам человека лежит, на наш взгляд, в отсутствии других, в том числе и научных, аргу­ментов в пользу отстаиваемых точек зрения. Никто и никогда не обо­сновал, чем и на каком основании отличаются права человека вообще от его же прав, узаконенных тем или иным обществом в лице государ-

[93]

ства. Из предположения наличия прав без общества следует вывод о возможности существования человека вне общества, однако с таким методологическим выводом вряд ли согласится хотя бы один из приверженцев концепции прав человека. Отсутствие научных аргументов по данному вопросу компенсируется апелляцией к чувствам и эмоциям граждан, у которых всегда найдется элемент недовольства (возможно, справедливого) существующей государственной властью. Такой аргумент, как воля Творца, давшего людям некие особенные права, не может быть признан убедительным по причине своей недоказуемости, более того, этот аргумент также является спекулятивным даже по отношению к верующим гражданам. Если обратиться к библейским сюжетам, Адам и Ева были собственноручно изгнаны Творцом из рая именно за нарушение существующего порядка, за своего рода попытку реализовать «права личности» вопреки существующему законопорядку.

Этот пример мы ни в коем случае не считаем аргументом против сторонников концепции прав личности, но просто иллюстрируем безосновательность даже такого их аргумента.

Джон Кин отмечает, что на практике «существовала не только пропасть, отделявшая утопию "свободы печати" от реальности ограниченных тиражей, повседневных преследований, с которыми сталкивалась пресса, и глубоко проникшая в ее среду коррупция»¹, но и глубокие внутренние противоречия самих концепций.

Развитие рыночной экономики с ее монополизацией и концентрацией капитала привело к формированию новых, отличных от классических, взглядов на проблему свободы печати. Сторонники рынка и либеральных преобразований продолжали выступать за отмену регулирования деятельности массовых коммуникаций со стороны государства, однако в качестве аргументов выдвигали необходимость коммерциализации СМК для повышения их конкурентоспособности и увеличения отдачи по капиталовложениям. В таких социальных условиях свобода печати предполагала свободу для наиболее обеспеченных слоев населения, имеющих возможность не только владеть массовыми коммуникациями, но и возможностью пользоваться рекламируемыми товарами, а также иметь больший доступ к любой информации в силу возможности иметь современную коммуникационную технику.

В двадцатом веке такого рода свобода печати вызывала все большую обеспокоенность социологов. В ранее рассматриваемой работе «Четыре теории прессы» (см. тему 2) авторы анализируют четыре типа проявления свободы печати, зависящие от того или иного типа современного им социального устройства. Авторитарная концепция предопределяла зависимость прессы от существующей власти и не

[94]

учитывала интересы индивида. «Прежде всего считалось, что человек может реализовать свой потенциал полностью только как член общества. ...Такая теория неизбежно приводила к суждению, что государство, как выражение групповой организации, стояло выше в шкале ценностей, чем личность, поскольку без государства личность была не в состоянии развить качества цивилизованного человека»¹.

В рамках либертарианской теории свобода выражения мнения, считают авторы, является естественным и неотъемлемым правом человека, и это право никто не может у него отнять.

Либертарианская теория, основанная на свободе воли, отвергает зависимость массовой коммуникации от государственного контроля, более того, наделяет ее самостоятельным правом контролировать государственную деятельность, ибо в демократических государствах, в которых только и возможно функционирование прессы на либертарианских принципах, правительство является слугой народа.

Теория социальной ответственности, развивающаяся на основе либертарианской концепции печати, предполагает, что «свобода выражения мнений основана на моральном обязательстве человека следовать своим убеждениям, своей совести»².

Теория социальной ответственности, в отличие от либертарианской теории, не считает свободу выражения мнения абсолютным правом, а считает, что она «основывается на обязательстве человека перед своим образом мыслей»³.

Советская коммунистическая теория свободы прессы являлась, по мнению авторов, своего рода вариантом авторитарной теории и основывалась на определении массовой коммуникации как орудия в руках правящей коммунистической партии. Негативно оценивая авторитарные варианты свободы печати, авторы, признающие обусловленность массово-коммуникативной деятельности тем социальным устройством, в рамках которого функционирует пресса, тем не менее, не обнаруживают понимания социальной природы массовой коммуникации. Это проявляется в явном или неявном осуждении положения о зависимости человека от общества, которое, по мнению авторов, характерно только обществам с авторитарным устройством. Однако существование и человека, и печати, и государства возможно только в обществе. Предполагая возможность личностной реализации человека

[95]

вне общества, организованного в государство, авторы, вероятно, предполагают возможность реализации вне какого-то конкретного государства, однако в работе по этому поводу нет никаких пояснений.

Наиболее приемлемой, с точки зрения авторов, является реализация свободы на принципах теории социальной ответственности, ибо для того, «чтобы человек мог определить свою судьбу, достаточно было освободить его от ограничений. И достаточно было снять почти все, кроме самых минимальных, ограничения с прессы, ибо, если бы прессе не мешали, она бы поставляла на рынок идеи и информацию, и из их взаимообмена возникала бы торжествующая истина»⁴.

В работе авторы не описывают механизм, благодаря которому каждый человек мог бы высказать свое мнение сообразно своему образу мыслей, хотя считают, что владельцы СМК по непонятным нам причинам должны идти на уступки журналистам и обществу. Остается неясным, что имели в виду авторы, противопоставляя общество и монополистов, которые также являются частью общества, которое, исходя из теории социальной ответственности, должно предоставлять им право самостоятельной реализации собственных убеждений.

В работах современных зарубежных авторов тема свободы печати остается очень актуальной. Под свободой печати обычно понимается «право распространять идеи, мнения и информацию через печатное слово без ограничений со стороны правительства»¹.

Комментируя Первую поправку к Конституции Соединенных Штатов², Э.Деннис и Д. Мэррилл пишут: «В обществе постоянно ведутся споры о сути этой концепции свободы: что эта свобода означает, на кого распространяется (на всех граждан или только на организации, в совокупности составляющие то, что мы называем СМИ)?»

Современное толкование свободы печати в большой степени зависит от юридического толкования таких терминов, как «Конгресс», «ни одного закона» и «печать»³.

[96]

Авторы приходят к выводу, что абсолютной свободы печати в США нет, да и «ни один ответственный и разумный человек не пожелает этого»⁴, однако свобода печати в рамках, гарантированных законом, несомненно имеет место быть, что является наилучшим способом ее реализации, ибо «свобода печати не может существовать в вакууме, а, напротив, должна существовать в сочетании с другими правами, гарантированными Конституцией»⁵, иными словами, «в США существует свобода прессы в реалистическом смысле этого слова»⁶.

Концепция авторов отражает современные социальные реалии, в рамках которых функционируют массовые коммуникации в государствах с демократическим устройством.

В исследованиях отечественных авторов проблема свободы печати, несмотря на ее актуальность, не получила широкого распространения. Последние восемьдесят лет реализация свободы как таковой проходила в нашей стране под лозунгами демократии и заботы о благе народа. В советский период массовой коммуникации, называемой журналистикой, теоретиками предписывалось «формирование сознания и самосознания, воспитание и перевоспитание масс. Такое определение имеет немалый смысл. ...Оно показывает, что журналистика неотделима от функционирования системы партийной информации, пропаганды и агитации»⁷.

Постсоветский период, связываемый с политическими реформами в России и началом развития рыночной экономики, сформировал новый класс собственников, в том числе и средств массовых коммуникаций, и, тем самым, изменил условия функционирования последних. Проблема свободы печати стала выражением злободневной проблемы реализации политических интересов субъектов социальной деятельности в новых условиях полисубъектности общества. Однако в области теоретических исследований массовой коммуникации проблема свободы печати по-прежнему не нашла своего отражения и описывается в терминах типа «мера свободы зависит от верности социальной позиции»⁸ и т. д.

[97]

Исходя из анализа деятельности массовой коммуникации, становится очевидным, что проблема свободы печати является одной из наиболее актуальных в современной отечественной социологии массовых коммуникаций и нуждается в серьезных специальных монографических исследованиях.

Слово «свобода» в естественном языке весьма многозначно. «Словарь русского языка» насчитывает около десятка значений этого слова¹.

Но нас в данном случае должна интересовать «свобода» в категориальном смысле, то есть свобода как понятие социальной науки, социологии, ибо теория массовой коммуникации не может исходить в своих определениях из понимания свободы, например, как «легкости, отсутствия затруднений в чем-либо», или «непринужденности, отсутствия связанности», или «состояния того, кто не находится в заключении, в неволе».

В настоящее время наиболее адекватным действительности пониманием свободы как категории философско-социологической теории является, на наш взгляд, ее понимание, восходящее к концепции Б. Спинозы, связавшего свободу с необходимостью. Спинозовская трактовка свободы как познанной необходимости, где познание необходимости выступает как предпосылка, условие свободной деятельности, обогащенная дальнейшим развитием теоретической социологии, в современной социологической теории выступает как «способность субъекта контролировать условия собственного существования с целью наиболее полного обеспечения присущих ему потребностей»².

В самом деле, свобода — это всегда свобода деятельности, а значит, деятельности какого-либо субъекта, реализующего в ней собственную цель, путь к которой выражается в виде программы. Поэтому свобода есть способность именно субъекта. Такая способность, или свойство, присуще только субъекту деятельности и никому, кроме субъекта принадлежать не может. Иначе говоря, только субъект может характеризоваться свободою как способностью.

С другой стороны, способность контролировать условия существования никогда не бывает абсолютной. Поэтому речь может идти о той или иной степени контроля за условиями существования, а значит, всегда — о той или иной степени свободы субъекта. Принципиальная

[98]

невозможность абсолютной свободы вытекает из кардинального противоречия между бесконечным количеством условий деятельности и конечным субъектом (деятелем). Любой субъект — конечен, он принципиально не в состоянии контролировать все условия, в которых ему приходится действовать, поэтому он вынужден (в силу своей конечности) учитывать только конечное количество условий своей деятельности (как теоретической, так и практической). Таковы некоторые общесоциологические положения, связанные со свободой как характеристикой субъекта.

Если говорить о свободе применительно к объекту нашего исследования, а именно о свободе печати или, в более общем плане, о «свободе публичного сообщения» (Г. Гегель), то здесь мы переходим на иной уровень рассмотрения, отличающийся от общесоциологического и перемещаемся в область права. По внимательному рассмотрению данной проблемы оказывается, что свобода печати, журналистики и т. д. не есть проблема свободы печати как таковой, а есть проблема права на свободу печати, журналистики и т. д., то есть проблема, относимая в юриспруденции к субъективному праву (праву субъекта общественного отношения).

«Субъективное право — не свобода в рамках закона, а законом гарантированная свобода, то есть признанная правом и потому подлежащая неукоснительной охране со стороны государства возможность самостоятельно действовать и принимать волевые решения. В социологическом плане содержащаяся в любом субъективном праве юридическая возможность — это свобода действий управомоченного лица, объем и вид которой (свободы) диктуется в конечном счете ступенью социального прогресса общества, является официально признанным и охраняется организованным принуждением (государством)»³.

Общесоциологическая и философская проблема свободы печати находится поэтому не в области собственно социологии и философии свободы, а в области социологии и философии права.

В самом деле, даже в ст. 19 Всеобщей декларации прав человека, принятой ООН в 1948 г., на которую обычно ссылаются теоретики журналистики при рассмотрении данной темы, речь идет не о собственно свободе печати, а о праве на эту свободу: «Каждый человек имеет право на свободу своих убеждений и на свободное выражение их; это право включает свободу беспрепятственно придерживаться своих убеждений и свободу искать, получать и распространять информацию и идеи любыми средствами и независимо от государственных границ»¹.

[99]

Следовательно, если смотреть на данную проблему как на реальную, практическую, а не как на идеологему, в которую ее часто превращают, то окажется, что так называемая свобода печати, журналистики и т. д. есть не что иное, как юридическая, правовая норма, относящаяся к субъ­ективному праву и сводящаяся, в конечном счете, к дозволяемым госу­дарством мере и виду возможного поведения.

Действительно, понятие и, соответственно; требование свободы публичного сообщения, выдвинутые уже в эпоху перехода от феода­лизма к капитализму, суть не что иное, как правовые нормы, поэтому адекватное их объяснение возможно только в рамках анализа права, выступающего как системная совокупность норм, охраняемых госу­дарством. Право, явлением которого выступает совокупность норм, законов, то есть норм, охраняемых государством, норм, функциониро­вание которых обеспечивается наличием санкций — мер принудитель­ного воздействия, восстанавливающих нарушенные нормы и, соответ­ственно, наказывающих нарушителей.

В основе права лежит возведенная в закон воля. Для Г. Гегеля «пра­во — не что иное, как осуществление воли»².

К. Маркс и Ф. Энгельс уточнили, что право есть возведенная в закон воля экономически господствующего класса.

Для К. Ясперса «право повсюду основывается на политической воле — политической воле к самоутверждению определенного госу­дарственного строя»³.

В свою очередь, воля есть способность к выбору цели деятельности и к усилиям, необходимым для ее осуществления. Субъект (господ­ствующий в данном конкретном социальном организме) фиксирует свою волю в виде норм права, которые становятся обязательными нор­мами на всем пространстве, контролируемом этим субъектом в лице его органа — государства, которое прикладывает все усилия, необхо­димые для осуществления этой воли.

Такая воля может быть как бескомпромиссным выражением инте­ресов экономически господствующего субъекта, так и результатом компромисса между социальными силами. В последнем случае давле­ние противоборствующих социальных сил выступает одним из усло­вий существования субъекта, которые он вынужден учитывать. В рам­ках данных правовых норм (свободы печати, публичного сообщения вообще) все участники общественной жизни выступают как субъекты

[100]

права, юридические субъекты. Таким образом, мы очертили соци­альное поле, в рамках которого можно говорить о свободе публичного сообщения. Это поле — область права, то есть юридических норм, оформляющих систему политических и иных отношений внутри го­сударственно организованных конкретных социальных организмов.

Свобода печати, публичного сообщения (равно как и иных политических свобод) есть не что иное, как норма права, показывающая, в ча­стности, уровень развития демократии в данном социальном организ­ме, определяющая положение социальных групп и личностей в данном обществе. Исходя из изложенного, становится очевидной необходи­мость различать разные уровни осуществления свободы печати.

1. Если речь идет о свободе реализации ценностных ориентации различных субъектов социальной (в том числе и политической) деятельности посредством массово-коммуникативной деятельности, то осуществление ее оказывается возможным либо посредством привлечения к своим идеологическим платформам тех, кто владеет средства­ ми массовой коммуникации, либо учреждением собственных изданий и каналов СМК.

2. Когда речь идет о свободе различных СМК публиковать (печатать, передавать в эфир) ту или иную информацию, отражающую позицию своих учредителей и стоящих за ними социальных сил, то здесь мы имеем взаимоотношения того или иного средства массовой информации с государством в рамках законодательства, то есть системы юридических законов, выражающих право господствующего в обществе субъекта и допускающего ту или иную степень свободы в распространении массовой информации.

В этих же рамках происходят взаимоотношения отдельных журна­листов со средствами массовой информации, в которых они работают. В данном случае, свобода отдельных личностей (журналистов) как субъектов правоотношений заключается в праве (возможности) вы­бора средства массовой информации, которое опубликовало бы его материалы. Но точно так же средство массовой информации, как субъект права (юридическое лицо), свободно в выборе авторов (жур­налистов), материалы которых это СМК будет публиковать, исходя из совпадения тех или иных идейных позиций. Такое положение свой­ственно средствам массовой информации любой социальной направ­ленности.

Так, непопулярный ныне В. И. Ленин, очень хорошо понимав­ший возможности массовой коммуникации и ее роли в обществе (чему, в некоторой степени, и был обязан успехом проводимой им полити-

[101]

ческой акции), в свое время писал: «Свобода слова и печати должна быть полная. Но ведь и свобода союзов должна быть полная. Я обязан тебе предоставить, во имя свободы слова, полное право кричать, врать и писать что угодно. Но ты обязан мне, во имя свободы союзов, предоставить право заключать или расторгать союз с людьми, говорящими то-то и то-то»¹.

Особого внимания заслуживает тема свободы деятельности журналиста, или журналистов, активно пропагандируемая современными российскими СМК. В силу того, что журналист является персонифицированным коммуникатором, имеющим непосредственный контакт с аудиторией, получило распространение убеждение, что именно он должен обладать правом на свободу высказывания, хотя, с нашей точки зрения, свобода журналиста как журналиста есть, по-видимому, величина, стремящаяся к нулю. Журналист до тех пор — журналист, пока он, строго говоря, является пишущим (творящим) сотрудником одного из средств массовой информации.

Как только его «свободные» акции перейдут грань совпадения собственных идейных позиций с идейными позициями субъекта, чьим средством является СМК (газета, телевизионный канал и т. п.), журналист перестает быть журналистом (его попросту увольняют), и отныне будет оставаться журналистом лишь в возможности (даже если у него в кармане будет лежать диплом об окончании вуза по специальности «журналистика»), то есть журналистом по образованию, может быть, даже по призванию, но не журналистом в собственном смысле слова, так как он не осуществляет деятельность, характеризующую его как журналиста. Возможно, он найдет себе работу в другом СМК (иной идейной направленности или иных организационных принципов). Но это будет уже другой журналист, сотрудник другого СМК.

Получается, на первый взгляд, парадоксальная ситуация: журналист обладает свободой (свободой выбора) до тех пор, пока остается журналистом в возможности, то есть потенциальным журналистом, то есть, строго говоря, не собственно журналистом, а, значит, не журналистом как таковым, то есть не журналистом вообще.

Как только он осуществил свободный выбор (относительно, разумеется, свободный) и приступил к работе в качестве журналиста в одном из СМК, он лишился свободы (в том числе свободы выбора позиции) как журналист. Хотя у него остается свобода (в том числе и свобода выбора) как у гражданина: он может, в случае несовпадения взглядов,

[102]

уйти из данного СМК в другое или вообще из средств массовой коммуникации, из журналистики, и переквалифицироваться, например, в управдомы. Остается также определенная свобода выбора в плане журналистского мастерства: какой, например, способ подачи материала (жанр) для изложения соответствующей позиции избрать в конкретном случае.

Но это уже суть иные аспекты рассмотрения свободы, иные аспекты рассмотрения личности, так как в первом случае речь идет о правах личности как гражданина, а не только как собственно журналиста, а во втором случае — о технологической стороне дела, то есть о субстрате журналистской профессии, а не о ее сути.

Итак, журналист свободен как журналист тогда и только тогда, когда он журналистом не является.

В политически организованном обществе иного положения со свободой вообще, а также со свободой печати, в частности, как представляется, ожидать не приходится. Социальный субъект, сумевший реализовать свои цели, сформулированные в соответствии с его же ценностями, обладает при этом достаточной свободой как способностью контролировать все условия, необходимые для того, чтобы сохраниться как субъект. Если этой целью является политическая власть, то, получив ее, субъект тем более будет стремиться обеспечить себя той мерой свободы, которая необходима ему для удержания власти. С этой целью свои представления о свободе вообще и о свободе печати в частности субъект, достигший власти, возводит в статус норм права.

Понятие «свобода печати», часто отождествляемое с понятием «свобода слова», появилось, как мы уже указывали, с возникновением самой печати и обозначало или требования той или иной социальной силы свободы для себя, или требования журналистов максимально свободного режима для реализации своих политических или творческих идей.

Представляется также целесообразным определиться в понятиях «свобода печати» и «свобода слова». Последняя интерпретируется как возможность «обеспечить конституционные права и свободы человека и гражданина свободно искать, получать, передавать, производить и распространять информацию любым законным способом, получать достоверную информацию о состоянии окружающей среды»¹.

Таким образом, предполагается, что свобода слова есть не что иное, как возможность любого гражданина быть услышанным и услышать

[103]

любую информацию по его желанию. Но здесь возникает вопрос о наличии у конкретного гражданина условий для реализации той и другой возможности, то есть вопрос о наличии у него свободы как способности контролировать условия собственного существования как субъекта, в данном случае субъекта, имеющего цель быть услышанным или нечто услышать.

В этом аспекте особую категорию граждан представляют журналисты и владельцы СМК — в обыденном сознании существует мнение, что они могут реализовать данное гражданское право в полной мере. Но деятельность массовой коммуникации протекает в рамках того или иного государства, устанавливающего свои законодательные ориентиры для деятельности любых социальных институтов. Свобода печати есть условие деятельности СМК, но она далеко не всегда соотносится со свободой слова, если вообще когда-нибудь соотносится. Невзирая на то, что журналисты, как мы выяснили, не являются субъектами массово-коммуникативной деятельности (о чем они, как показывают опросы, и сами знают) и их свобода ограничивается рамками того СМК, в котором они работают, тем не менее они уже давно привыкли считать себя персонами, имеющими право и на свободу слова, и на свободу печати и любые ограничения своей деятельности воспринимают как попытку введения цензуры и покушение на свободу слова. Цензура, несомненно, не лучшее открытие человечества, однако любое государство тоже имеет право на определенную свободу действий, в том числе и на свободу слова, и реализует его теми методами, которые считает уместными, и которые сообразуются с его целями и задачами как субъекта деятельности.

В демократическом государстве цензура отсутствует, но от этого свобода слова, понятая как возможность гражданина выражать свое мнение, тоже практически отсутствует. Отсутствие цензуры расширило границы свободы печати, однако правовое регулирование деятельности СМК существует и должно существовать в любом государстве.

В этом плане довольно иллюстративной, на наш взгляд, представляется ситуация, сложившаяся вокруг телевидения после террористического акта, совершенного в Москве в октябре 2002 года во время представления мюзикла «Норд-Ост». Прямая, едва ли не ежеминутная трансляция разворачивающихся событий послужила основанием шуточному утверждению о появлении нового телевизионного жанра под названием «Теракт в прямом эфире». Но, как говорится, в каждой шутке есть доля шутки. Все телеканалы считали то ли своим правом, то ли обязанностью показывать буквально все происходящее, а также комментировать любые изменения, вплоть до незаметных глазу действий со стороны спецслужб. Успокоить таким образом родственников пострадавших

[104]

вряд ли удалось, ибо они все, или почти все, были рядом с местом происшествия. Буквально «прикованным» к экранам телевизоров гражданам для того, чтобы быть информированными, достаточно было бы одной тысячной доли из того, что они услышали. Погребальный же тон и маска печали на лицах телеведущих, причем вполне уместные в такой ситуации, но не сходившие с экрана в течение многих часов, вселяли в людей ужас. Один из главных принципов коммуникации гласит: важно не только то, что говоришь, но и как говоришь. Из этого вовсе не следует, что во время сообщения о трагедии на лицах телеведущих должна быть радостная улыбка, а фоном — мелодии из «Лебединого озера». Это была бы другая крайность, которая, кстати, и была в России во время памятных политических событий в августе 1991 г.: без улыбок, конечно, но и без информации, зато с «Лебединым озером».

После трансляции «теракта в прямом эфире» в разных слоях общества появились возмущения по поводу того, что телевидение информационно обслуживало ту часть аудитории, к которой относились террористы. Это послужило поводом к активизации в структурах власти обсуждения необходимости принятия нового закона о СМК, регулирующего их деятельность в экстремальных условиях. Иными словами, государство, как и подобает в таких случаях, намерено ввести новые рамки для свободы печати, учитывающие современные реалии изменившегося общества.

Возможно, такие меры не найдут большого количества сторонников среди представителей СМК, привыкших к мысли, что демократический режим обязан гарантировать им свободу печати, граничащую со вседозволенностью. Наличие в обществе последней приводит к произволу как способу действий, основывающемуся только на внутренних мотивах участников действия и не учитывающему никаких внешних ограничений, будь то нравственный кодекс или федеральный закон.

Понятая таким образом свобода ведет не к созиданию, а к разрушению общества. Почти две с половиной тысячи лет назад философская мысль пришла к заключению, что «из крайней свободы возникает величайшее и жесточайшее рабство»¹.

Эта мысль актуальна и сегодня. Свобода слова, гарантированная Конституцией Российской Федерации каждому гражданину, может реализоваться только через свободу печати. Но свобода печати как условие деятельности СМК, имеет в своем основании не только политическую сторону (то есть гарантирующую свободу слова), но и экономическую. В этой ситуации возрастает роль государственного обес-

[105]

печения если не реальной свободы слова для граждан, то хотя бы реальных законодательных рамок, обеспечивающих как свободу печати, так и информационную безопасность граждан.

Из сказанного следует, что политическая свобода слова есть свобода в возможности, в то время как свобода печати есть правовая, законодательно регулируемая норма деятельности любых средств массовой коммуникации, функционирующих в любой исторический период.

Особенности правовых норм регулирования свободы деятельности современной российской системы массовой коммуникации

Во все времена свобода печати считалась несомненной ценностью и достижением демократического режима. Однако многими учеными, особенно зарубежными, имеющими возможность анализировать больший опыт демократических свобод, признавалось, что абсолютной свободы печати не может быть в принципе, ибо деятельность массовой коммуникации, имеющая как условие ту или иную степень свободы, протекает в рамках государственно организованного общества. В частности, создается впечатление, что современные российские СМК, получившие в результате демократических преобразований столь желанную свободу, не всегда знают, что они получили, что еще могут получить и что со всем этим делать. В конечном итоге от своеобразно понятой свободы печати страдают граждане.

Рост криминальности, низкий уровень обеспечения безопасности в нашем обществе, а также особенности освещения этих факторов СМК, в том числе телевидением как самым влиятельным средством воздействия на массовую аудиторию, не могут не привлечь к этой проблематике пристального внимания социологов. Специалисты знают, что деятельность средств массовой коммуникации имеет определяющее значение в формировании общественного мнения. Одновременно с этим следует отметить, что СМК играют еще одну немаловажную роль — функционируя в рамках общества как целостной субстанциальной системы и являясь одной из обусловливаемых ею частей, массовая коммуникация отражает особенности социальных процессов, явлений и проблем, характерных для данного общества. В связи с этим, обилие на экранах телевизоров любой информации можно квалифицировать и как попытку сформировать общественное мнение, и как отражение существующих в обществе реальных проблем.

[106]

Обратимся к статистике. За 1900-2000 гг. преступность в России увеличилась в три раза. В 2001 г. совершено более трех миллионов только зарегистрированных преступлений. В России самый высокий в мире показатель заключенных — примерно один процент от числа всего населения (одна тысяча заключенных на сто тысяч населения). Количество беспризорных детей достигло четырех миллионов. Численность нищих, проституток, наркоманов неуклонно растет¹.

В числе проблем повседневной жизни пятьдесят пять процентов москвичей (из числа опрошенных) назвали рост преступности (для сравнения: актуальную тему дороговизны выделили как проблему сорок четыре процента опрошенных).

Такова картина объективной реальности, которую вынуждены отражать СМК, ибо, если они этого не будут делать, то общество вправе обвинить их в умалчивании и неадекватном информировании граждан. На вопрос: «Хотели бы Вы получать от СМИ больше позитивной информации, чем негативной?» тридцать процентов москвичей ответили: «Хотели бы, но только правдивой»².

Иными словами, граждане ожидают от СМК адекватной информации. Однако методы, которыми пользуются при этом средства массовой информации, не всегда приемлемы. Это является основной причиной того, что, например, телевидение обвиняют в негативном влиянии на аудиторию.

Выявлена тревожная статистика: оценка москвичами серьезности отрицательного влияния СМИ в 1999 году составляла 41,5% от числа опрошенных, а в 2001 г. — 42,3 %. При этом по сравнению с другими видами опасности у этой — самый высокий коэффициент, обозначающий взаимосвязь между оценкой негативного влияния СМИ и степенью защищенности москвичей от различных опасностей — он равен К = -0,1. Следовательно, данный вид опасности воспринимается достаточно большим числом москвичей (42,3%) как прямо влияющий на уровень их защищенности в городе, то есть является непосредственно ощущаемой духовной опасностью¹.

Представители различных сфер современного российского общества, в том числе и участники процесса массово-коммуникативной деятельности, как и большинство российских граждан, обеспокоены сложившейся ситуацией. Представители различных уровней деятельности СМК активно обсуждают сложившуюся ситуацию с целью найти из нее выход.

[107]

Например, для обсуждения столь острой проблемы в Центральном доме журналистов состоялся «Круглый стол» на тему «Специфика освещения российскими СМИ кризисных ситуаций. Пропаганда насилия»², По мнению присутствовавших психиатров, бизнесменов и чиновников, российские СМИ превратили действительность в сериал ужасов.

Представитель НИИ Психиатрии Министерства здравоохранения РФ профессор Ю. И. Полищук сообщил, что состояние психического здоровья россиян прогрессивно ухудшается. По некоторым данным, в помощи психолога, психотерапевта или психиатра нуждается в настоящее время от сорока до пятидесяти миллионов человек, то есть каждый третий-четвертый житель Российской Федерации. Установлено, что широкий спектр психических расстройств (невротические, депрессивные, психосоматические, личностные расстройства, алкоголизм и наркомания) в большинстве случаев должны рассматриваться как следствия социально-стрессовых воздействий. Важным источником таких воздействий и способом их «доставки» в сознание людей являются средства массовой коммуникации. Он отметил, что иногда дело доходит до информационного садизма, когда журналисты почти с упоением в подробностях описывают издевательства преступника над жертвой. В качестве примера были приведены рубрики «Срочно в номер» и «Хроника происшествий» в газете «Московский комсомолец».

По данным английских ученых Суссекского университета под руководством профессора М. Дейви, под влиянием негативной информации часто возникают чувство беспокойства, страха, депрессия. Ученые считают, что СМК должны думать о психологическом ущербе, который может нанести населению «слишком грубо поданная информация». Вот почему после событий 11 сентября 2001 г. в США были предприняты значительные ограничения на подачу связанной с нью-йоркской трагедией информации о человеческих жертвах.

Представители бизнеса утверждали, что демонстрация по телевидению трупов и катастроф негативно сказывается на российском бизнесе, ибо, попадая в западные СМИ, такая информация отрицательно влияет на поступление инвестиций в Россию, так как иностранные инвесторы не хотят вкладывать деньги в экономику такой неспокойной страны. Основное обвинение со стороны представителя компании «Аэрофлот» в адрес СМИ заключалось в том, что информация об авиакатастрофах, поступающая по каналам средств массовой информации, способствует запугиванию граждан и, как следствие, приводит к снижению пассажиропотока авиакомпании.

От МЧС, представленного своим пресс-секретарем, было высказано мнение, что виной всему — низкая квалификация журналистов и их погоня за информацией о различных социальных бедах.

Как считает известный политолог Сергей Кара-Мурза, тема разрушения и гибели стала главной на телевидении, которое вводит зрелище смерти в дом каждой семьи вне всяких норм, в огромных количествах и в самом неприглядном виде. Нормальный человек погружен в состояние непрерывного шока. По мнению Кара-Мурзы, на частом

[108]

показе смерти настаивают рекламодатели. Специалисты по рекламе, придерживаясь принципов фрейдизма, считают, что зрелище смерти сильнее всего возбуждает внимание и интерес телезрителей, так как удовлетворяет подсознательный комплекс Танатоса (инстинкт смерти). Сенсационность и срочность— это технологии, обеспечивающие формирование необходимого уровня нервозности и предрасположенности к панике, которые разрушают психическую защиту личности и способствуют возникновению психических расстройств¹.

Несомненно, возрастающее количество различных боевиков, использование терминов, имеющих негативное лексическое значение, приоритетное освещение происшествий вместо новостей, формирование культа силы и любыми способами нажитого богатства (особенно это заметно по специфическому подбору художественных фильмов) — эти методы не могут вызывать симпатий населения.

Влияние СМК на формирование общественного мнения огромно. Например, в одиннадцать-четырнадцать лет телевидение является самым влиятельным фактором на социализацию личности, ему принадлежит 68 % влияния. Немаловажная роль отводится телевидению и среди факторов сопротивления воспитанию — 30,8%. Результатом такого положения является снижение в России нравственности за последние годы на 53,3%².

Даже такого беглого обзора сложившейся ситуации достаточно для того, чтобы сделать вывод о противоречиях, существующих между обществом и СМК. Для устранения этих противоречий необходимо, как минимум, вскрыть их причины и найти механизмы, компенсирующие данные противоречия.

Средства массовой коммуникации поистине являются средствами «массового поражения», но они поражают отражая, ибо сфера деятельности СМК — это сфера актуального. Пресса отражает существующую в обществе ситуацию и одновременно с этим внедряет в массовое сознание оценки сложившейся ситуации, которые и формируют общественное мнение. Возможно, эти оценки слишком тревожны, но как сказал ныне непопулярный социолог К. Маркс: если наверху играют на скрипке, то пусть не удивляются, что внизу пляшут. Повышенная тревожность, исходящая из СМК, — сигнал бедствия в обществе.

Однако, как уже было сказано, проблема заключается не в содержании информации, а в ее количестве и в методах воздействия. Возникает вопрос о правомерности и законности этих методов. Они могут не соответствовать требованиям нравственности, что тоже отражает определенную социальную реальность, но, в то же время, не являются противозаконными. СМК действуют в рамках закона Российской

[109]

Федерации «О средствах массовой информации», и если он допускает применение таких методов, то изменить данную ситуацию могут не журналисты, а законодательная власть.

Демократическое государство должно заботиться о безопасности граждан, прежде всего, путем совершенствования законодательства. Для улучшения положения в рассматриваемой сфере усовершенствования российского законодательства, на наш взгляд, должны производиться в трех направлениях.

1. Ужесточение мер по борьбе с преступностью. Не стоит забывать, что вышеизложенная статистика преступности в России — показатель, характеризующий коммуникативное пространство, в котором действуют современные российские СМК. Растущим уровнем преступности россияне озабочены не меньше, чем ее освещением в прессе, однако в обыденном сознании причина и следствие порой меняются местами. Иногда складывается впечатление, что кому-то выгодно видеть причину криминализации России в пропаганде насилия средствами массовой информации. Бизнесмены, например, не возмущаются тем фактом, что на размещение инвестиций в России отрицательно влияет уровень ее криминализации и что люди боятся летать самолетами из-за того, что они падают. Парадоксально, но возмущение касается средств массовой коммуникации, сообщающих об этих фактах.

2. Снижение уровня криминальности само по себе снимет актуальность этой темы и, как следствие, уменьшит напряженность, транслируемую по каналам СМК, которые, как любые средства, нейтральны в системе целеполагания, то есть нагнетание тревожности не является целью деятельности СМК, а происходит, как было сказано, в процессе отражения актуальных моментов окружающей действительности. Общественность призывает журналистов к совести, к нравственности, наконец, к жалости. Но журналист выполняет свой профессиональный долг в рамках существующих правовых норм, поэтому для изменения ситуации необходимо менять рамки данного законодательства, потому что такие категории, как «совесть» являются нравственными, но не юридическими и могут использоваться в межличностных отношениях, но не в отношениях общества и профессионального цеха, как любят называть себя журналисты.

В этом заключается смысл второго направления по усовершенствованию правовых норм. На сегодняшний день Закон Российской Федерации «О средствах массовой информации» регулирует практически только рамки формально-организационный деятельности СМК, почти не касаясь ее содержательной части. Пункт о запрете пропаган-

[110]

ды насилия не является действенным, ибо не определена сама суть ни пропаганды, ни насилия. Именно поэтому определить, занимается ли телевидение пропагандой насилия, невозможно, если только в передачах не присутствует открытый призыв к насилию, а он, как правило, не присутствует.

Независимый Исследовательский центр РОМИР в декабре 2001 г. провел очередное исследование по всероссийской репрезентативной выборке. Всего было опрошено 1500 взрослых россиян. Был задан специальный блок вопросов относительно необходимости введения информационного контроля в российских СМК. Как показали результаты опроса, подавляющее большинство респондентов (71,9%) в целом согласны с необходимостью введения информационного контроля в СМК, противоположной точки зрения придерживаются 22,1 % опрошенных, и 6% участников опроса затруднились с ответом.

Какие же темы, по мнению россиян, больше всего нуждаются в контроле?

1. Насилие, жестокость — 34%.

2. Порнография — 25,5%.

3. Пропаганда войны — 12,6%.

4. Политический экстремизм — 12,1 %.

5. Эротика —8,4%.

6. Оппозиционные политические взгляды — 3,1 %.

Требование ограничения в освещении той или иной темы не есть, на наш взгляд, требование введения цензуры, которая является полным запретом на обсуждение определенной тематики. Речь идет об ограничении некоторых методов в деятельности СМИ, то есть способов, позволяющих журналистам излишне увлекаться одними темами в ущерб другим.

Лицензии на вещание дает государство, и оно вправе требовать от средств массовой коммуникации соблюдения не только коммерческих, но и государственных интересов, в том числе и интересов граждан. Именно в этих направлениях и должен быть усовершенствован Закон Российской Федерации «О средствах массовой информации».

В среде журналистов к этой идее сложилось отрицательное отношение, и это понятно: история знает немного случаев добровольного отказа от власти, пусть даже «четвертой», то есть понятой как влияние. После упомянутой нами трансляции «теракта в прямом эфире» со стороны журналистов прозвучали заверения (например, в выступлении журналиста А. Бенедиктова по телевидению), что журналисты сами в своем профессиональном цехе разберутся с тем, как действовать более нравственно. Но это заблуждение. Оно заключается в том, что деятельность таких социальных институтов, как СМК регулируется, как было сказано, не нравственностью, а законодательно-правовыми нормами. Представления о нравственности могут быть различными, в то время как закон предполагает единые условия для всех участников того или иного вида социальной деятельности.

[111]

Норма только тогда будет действенной, когда за ее невыполнение могут последовать определенные санкции. Нарушение норм нравственности не влечет за собой никаких санкций, ибо одобрение или осуждение коллегами по цеху не может быть признано таковыми. Несмотря на демократическое устройство, наше общество еще не достигло того уровня развития, когда нормы морали и нормы права совпадают. Поэтому усовершенствование Закона РФ «О средствах массовой информации» есть настоятельная необходимость на пути достижения усиления защиты граждан от травм, наносимых информационным воздействием.

3. Для того чтобы вносить в законодательство изменения, которые были бы эффективными, необходимо тщательное изучение социологами и другими обществоведами всего комплекса причин, приведших как к неэффективному функционированию существующего законодательства, так и к порождению негативных процессов в самом обществе. Для этого наука должна быть включена в сферу приоритетных интересов государства.

Развитие науки, как известно, не относится к сфере коммерческой деятельности, ибо представители бизнеса заботятся о прибыли, но не об изучении социальных законов. Поэтому в отличие от экономической сферы, которая может развиваться посредством предпринимательской деятельности, науку должно развивать государство, имея в виду долгосрочные перспективы по ее отдаче.

Российский народ имеет небольшой опыт демократии и, возможно, поэтому, не сразу и не очень настойчиво требует от выбранной им власти выполнения тех обещаний, которые раздавались в период проведения предвыборных кампаний. Задача государства в лице субъекта существующей власти — разрабатывать такое законодательство, которое бы вменяло в обязанности СМК проводить пропаганду демократии и просвещать население в правовых вопросах демократического общества. Возможно, большая ответственность выборной власти перед избирателями привела бы к урегулированию «криминального» вопроса в России и его освещения в средствах массовой коммуникации.

[112]