Заключение

Сопоставляя условия формирования и сущности нидерландской и португальской культур, можно сделать предварительные выводы, которые необходимо будет дополнить и уточнить по мере накопления информации о культурах других народов.

Для нидерландской культуры, как и для североморской в целом, характерна индивидуальная предприимчивость, недоверие власти одному лицу (герцогу, королю и т. п.), избираемость руководства общественными организациями на строго определенные и сравнительно короткие сроки, сменяемость, отчетность и ответственность этого руководства. Тут нет места кумовству или патернализму, обычных для Португалии и России. Португальской же культуре долгое время было присуще не просто послушание монарху, а потребность в нем. В республиканские времена место монарха надолго занял диктатор, полномочия которого каждые четыре года подтверждались избирателями на чисто символических парламентских выборах, а каждые семь лет — на президентских. Особенно отчетливо эти различия двух культур проявились в представлениях о корпоративности в Нидерландах и Португалии.

Вследствие избираемости, сменяемости и подконтрольности властей, а главное, индивидуальной предприимчивости, в североморской культуре коррупция была лишена почвы, каковой являлась для Португалии несменяемая и безответственная власть в сочетании с народной традицией предпочтения несменяемой власти.

На примере Португалии отчетливо видно, что по мере изменения деятельности народа вследствие индустриализации страны, роста образованности и т. п. меняется и сознание португальцев, а с ним и его культура. Однако этот процесс идет очень медленно, и негативные особенности португальской культуры приводят в настоящее время к бегству португальских капиталов (наподобие утечки португальских сокровищ в прошлые века) за границу. Бегство от житейских тягот, порожденных многовековыми обычаями организации человеческого общежития, выражается в эмиграции португальцев. Эмиграция в Португалии существовала веками и не прекращается до сих пор. В Бразилии португальские эмигранты сталкиваются с относительно привычными нормами, но в странах североморской культуры, например, в Канаде, они попадают в тяжелые условия ломки их культуры. Только в Торонто в 1973 г. существовала община, включавшая в себя 75 тыс. португальских эмигрантов, которая была «столь же Португалией, сколь и Канадой». Как этническая группа, так и португальские эмигранты по отдельности «страдают от маргинальности и невежества среды, в которой они жили и которая не являлась ни португальской, ни канадской» [15, 18].

Португальская культура, начиная с XVI в., терпела поражения в соревновании с североморской культурой (сначала нидерландской, а затем английской), но настойчиво искала приемлемые для себя пути развития. Например, еще в начале 50-х гг., вопреки предрассудкам Салазара, началось плановое осуществление индустриализации (планы 1953—1988, 1959—1964, 1965—1967, 1968—1973). В начале 50‑х гг. Гуннар Мюрдаль еще не приступал к своему исследованию стран Южной Азии и не сделал свой вывод о предпочтительности планирования в обществе, где нет культурной традиции индивидуального предпринимательства или она мала (см. ч. I). Благодаря планированию в начале 80-х гг. Португалия имела индустриальный сектор, на который падало более трети производства страны.

Можно считать, что, планируя индустриализацию, Португалия последовала примеру СССР, вышедшему сильным индустриальным государством из сокрушительной Второй мировой войны. Но за этой догадкой скрывается куда более глубокая истина: условия формирования португальской и великоросской культур (именно великоросской), а также сами культуры двух народов поразительно похожи друг на друга. Как португальская, так и великоросская культуры сформировались на границе двух миров — христианского и мусульманского. Оба народа веками копили силы для того, чтобы сбросить чужеземное владычество (мавританское и монголо-татарское соответственно), милитаризируя свое общество, подчиняя всю свою деятельность из поколения в поколение военизированному укладу общественной жизни. У обоих народов были отцы-освободители — Афонсу Энрикеш у португальцев и Иван Калита у московитов. Оба народа прошли через полосы абсолютных монархий, колонизаторских экспансий (что определялось военизированными культурами двух народов), революций 1910 и 1917 гг., хаосов периодов 1910—1926 гг. и февраля—октября 1917 г., диктаторских режимов 1926—1974 и 1917—1991 гг. соответственно, революционных переворотов 1974 и 1991 гг. с последующим развитием культур в сторону ценностей североморской культуры.

Общность португальской и русской культур проявляется даже в отдельных характерных деталях. Например, обеим культурам присуще идея миссионерства. В Португалии традиционный себастьянизм в ХХ в. трансформировался в идею распространения в мире (прежде всего в Бразилии, Анголе, Мозамбике и т. д.) высоких идеалов иберийской культуры (лузотропикализм, идея Пятой империи), а в России мессианство сначала выражалось в христианской идее «Москва — Третий Рим», а позже русская культура взвалила на себя миссию распространения коммунизма во всем мире ради счастья на земле, несмотря на лишения и перенапряжение сил народа. Такого мессианства нет более ни в одной европейской стране.

В соответствии с задачами этой книги все общие черты процессов формирования португальской и великоросской культур, равно как и основных их особенностей, будут рассмотрены после изложения исторических условий формирования русской культуры.