18. Особенности финалов рассказов и. Бунина («Господин из Сан-Франциско», Темные аалеи – цикл)

«Господин из сан-франциско – один из самых мрачных рассказов Бунина. В нем нт любви, нет поэзии. Холодный анализ обнажает ситуацию. Всю жизнь работал господин, а теперь он, наконец готов к тому, чтобы жить и наслаждаться. Но теперь-то егои настигает смерть. Иллюзорное счастье, купленное за деньги. Писатель не делает попытки показаться психологическое состояние Господина, его мысли, чувства. Героя бунина смерть настигает внезапно, нет процесса умирания и осознания. Нельзя примириться со смертью. Мотив невозможности примирения с жизнью со смертью человеческого разума переключается Буниным на постижение интуитивного восприятия жизни.

Но смерть, которая уравнивает всех, низводит господина из Сан-Франциско до положения последнего бедняка. При жизни деньги возводили вокруг него некое подобие декорации. Смерть безжалостно разрушает их, показывая непрочность человеческого могущества, купленного за деньги. Неслучайно Бунин вводит в лирико - публицистическое отступление рассказ о римском императоре Тиберии, вошедшем в историю из-за своей жестокости. Он еще раз напоминает о том, что богатство и власть, достигнутые жестокостью и унижением, не приносят человеку счастья.

Мы видим, что пир жизни на борту «Атлантиды» подобен пиру во время чумы. Тень возмездия, воплощенная не только в образе Дьявола, но и в разгуле стихии за бортом корабля, незримо витает над этим пиром. В финале рассказа чувствуется трагический накал: в залитом светом салоне уже иные «хозяева жизни» пытаются веселиться, но о хрупкости их мира, о тщете их усилий напоминает просмоленный гроб, стоящий глубоко в трюме, — символ конца, обреченности мира, охваченного войной. Мысль о неминуемой катастрофе приобретает окончательную завершенность, становится страшным пророчеством, которое во многом сбылось в ХХ веке.

Главная тема «темных аллей» - любовь. Любовь по бунину – величайшее счастье и неизбежное страдание. В любом варианте это – дар богов. Любовь в произведениях Бунина не просто счастье, но и величайшая из иллюзий. Поэтому в рассказах нет счастливых финалов, в которых герои соединились бы в браке. Состояние счастья не может быть длительным, отсюда обязательные разрывы, катастрофы смерти. Темные аллеи – это целая энциклопедия любви: любви возвышенной и продажной, притворной и самозабвенной.

Поздний час (подходит к могильной плите), Холодная осень (погиб возлюбленный, через 30 лет и она ушла к нему) Дубки (ревнивый муж повесил за измену) , Темные аллеи (что было бы, если я не бросил ее), муза (быстротечность счастья, жили-жили, а она вдруг пошла и изменила, и разбила ему сердце)

19. Авторская позиция в произведениях Набокова

Владимир Набоков признанным стал в эмигра¬ции в середине 20-х годов (ранние стихотворные сборники не обес¬печили ему литературной известности), но лишь во второй половине 80-х, после публикации подборки стихов в журнале «Октябрь» (1986.—№ 11) и «Защиты Лужина» в «Москве» (1986,—№ 12) он, име¬ющий мировую славу, оказался доступен российскому читателю. Среди ценителей набоковского таланта в эмиграции были такие мастера, как Е. Замятин, В. Ходасевич, И. Бунин. «Многие им вос¬хищались, почти все ему удивлялись»,— писал Г Струве. Прочитав «Защиту Лужина», И. Бунин готов был, кажется, уступить ему пер¬венство: «Этот мальчишка выхватил пистолет и одним выстрелом уложил всех соперников, в том числе и меня». Однако существовали и иные мнения. В. Набокова обвиняли в разрыве с гуманистической традицией русской литературы, в демонстративной приверженнос¬ти «чистому искусству», в покушении на авторитеты Чернышевско¬го и Достоевского. Противоречивость суждений — «талантливое, но бессодержательное», «красивое, но бесцельное» — характерна для многих критиков и часто объясняется простым непониманием набоковских книг. Во многом расходясь с русскими эмигрантами, В. Набоков со¬хранил свою самостоятельность, независимость. Перед ним не вста¬вал вопрос о возвращении на родину, поскольку не могло быть ни под каким видом примирения с диктатурой, а расхождения с совет¬ским государством, по признанию писателя, «никак не связаны с иму¬щественными вопросами». Россия для В. Набокова была больше, чем «тема воспоминаний», звучащих постоянно в его произведениях. Устами одного из автобиографических героев Федора Годунова-Чердынцева («Дар», 1937) писатель объясняет свою кровную, независи¬мую от политических систем и режимов, связь с Россией: «Мне-то, конечно, легче, чем другому, жить вне России, потому что я наверня¬ка знаю, что вернусь — во-первых, потому, что я увез с собой от нее ключи, а во-вторых, потому, что все равно когда, через сто, через две¬сти лет,— буду жить там в своих книгах или хотя бы в подстрочном примечании переводчика». Сейчас это возвращение осуществилось. Как складывался творческий путь В. Набокова? В первом его ро¬мане «Машенька» (1926) видна еще бунинская традиция лирико-психологической прозы. Действие романа происходит в одном из бер¬линских пансионов, населенном русскими эмигрантами, которые постоянно грезят Россией. С образом Машеньки связано воспоми¬нание героя не только о возлюбленной далекой юности, но и о поки¬нутой родине. Россия тоже потеряна, и кажется, что безвозвратно. Но зов души подавить нельзя. Мотив этот вновь прозвучит в «Под¬виге» (1932), герой которого, понимая обреченность своей попытки, не сможет противостоять желанию перейти границы. В 1929 году завершен роман «Защита Лужина». В нем В. Набоков обратился к теме таланта, творческого начала в человеке, к судьбе неординарной личности. Шахматы в жизни Лужина не только про¬фессиональное занятие, не просто призвание, но способ самоосуще¬ствления. Мир шахмат воспринимается В. Набоковым как мир ис¬кусства. Он противостоит квартирному быту, разговорам о политике, имущественным проблемам и отношениям. Для героя и для писате¬ля именно в искусстве видится настоящая реальность. Не случайно неловкий, неповоротливый, неряшливый, некрасивый («полное се¬рое лицо», «плохие прокуренные зубы») Лужин преображается за шахматным столом. В обыденной жизни в его мир постоянно врыва¬ются «призраки», «зрители»,— он им противостоять не может. Но и шахматы тоже требуют противостояния. Поражение в партии с ита¬льянцем Турати воспринимается Лужиным как крах. Попытки близ¬ких оградить его от шахмат бесполезны. Ни женитьба, ни другие со¬блазны обыкновенной жизни не могут заменить счастья, которое давали шахматы. Талант несовместим с прагматизмом. Лужин выб¬расывается в окно. Это уход из обыденной реальности, которую не принимает душа героя. Подобные «уходы», «растворения» героя бу¬дут встречаться и в других произведениях В. Набокова (например, в «Приглашении на казнь»). Развивается тема творчества в романе «Дар». Герой здесь уже не шахматист, а поэт, писатель. Годунов-Чердынцев, как и его создатель, не признает литературы «с направлением», «писателей, греющих руки на злобе дня». В этом автор и герой единодушны. Вместе с тем имен но на примере этого романа хорошо виден сам процесс выбора «мас¬ки», введения приема, примеривания различных вариантов сюжета. Творчество понимается В. Набоковым как самораскрытие. Герой объясняет своей возлюбленной (Зине Мерц), как жизнь претворяет¬ся в художественную ткань текста: «...так пропитаю собой, что от ав¬тобиографии останется только пыль, но такая пыль, конечно, из ко¬торой делается самое оранжевое небо». Почти одновременно с «Даром» В. Набоков заканчивает роман «Приглашение на казнь», в котором читатель оказывается в вымыш¬ленном городе вымышленного государства. Этот роман многие ис¬следователи относят к числу антиутопий, ставя рядом с «Мы» Е. За¬мятина, «О, этот дивный мир» О. Хаксли. Но у книги В. Набокова есть и принципиальное отличие. Мир, в котором живут герои,— бук¬вальный театр абсурда. Тюрьма выглядит не страшной, а вполне «до¬машней». Палач любит свою жертву, адвокат — брат прокурора. В. Набоков избегает психологического анализа характеров. Основ¬ной его прием — пародия. Пародируются и тюремные порядки, и вся система жизни, отторгающая человеческую индивидуальность. Вина Цинцината в том, что он не захотел быть прозрачным при всеобщем законе прозрачности, запрещающем тайные (свои) мыс¬ли, желания. Он не может принять правила игры и поэтому осужден. Однако состоялась ли казнь в финале, остается неясным. Палач сде¬лал свое дело, но казнь как бы не помешала герою уйти. Как пишет А. Долинин, «за секунду до казни „внутренний человек" осознал, что в его силах вырваться из „тюрьмы на свободу"». Очевидно, поэтому и возможен финал после финала, движение после отсечения головы, переход в другую реальность, к другим, таким же, как он, людям. К пародии В. Набоков обращался достаточно часто. Как вызов идее тоталитаризма, диктатуре воспринимается пьеса «Изобретение Вальса» (1938). Изобретатель аппарата «телемор», который может уничтожить целую страну, становится диктатором, «ленивым и раз¬вратным». Ему подстать министры с «игрушечными» внешностями и именами: Берг, Бриг, Брег, Герб, Гроб и т. п. Последние трое пред¬ставлены куклами, ничем не отличающимися от прочих генералов. Выступая продолжателем М. Салтыкова-Щедрина, В. Набоков глав¬ным своим оружием избирает смех. В 1940 году В. Набоков переехал в Америку и стал не только аме¬риканским гражданином, но и англоязычным писателем. На английском языке написаны романы «Подлинная жизнь Се¬бастьяна Найта» (1938—1940), «Под знаком незаконнорожденных», «Другие берега» (1954), «Лолита» (1955), «Пнин» (1953—1957), «Блед¬ный огонь» (1962), «Ада» (1965), «Прозрачные вещи» (1972), «Взгля¬ни на арлекинов» (1974), рассказы, стихи, эссе. В. Набоков продол¬жал разрабатывать те же темы — творческой личности, абсурдности современного государства, утраченных иллюзий, тоски по детству. Он занимался переводами на английский язык русских классиков (Пушкина, Гоголя); написал комментарии к «Евгению Онегину», составившие четыре тома; преподавал русскую литературу сначала в колледже Уэллесли, а с 1948 года в Корнелльском университете. Именно в Корнелле написана «Лолита» (первая публикация — в Париже в 1955 году) — одно из самых знаменитых произведений В. Набокова, с которым связаны были и скандальные истории, и на¬чало настоящей известности и успеха. Еще в 1951 году он писал о «Лолите»: «Я сочиняю сейчас роман, в котором речь идет о проблемах весьма нравственного господина средних лет, который весьма безнравственно влюбляется в свою три¬надцатилетнюю падчерицу». Поскольку роман написан от первого лица, кое-кто воспринял его как автобиографический, а пикантные подробности позволили цензуре и читателям считать книгу порног¬рафической. Русская литературная община в Нью-Йорке выставила моральный счет автору, нарушившему канон целомудрия отечествен¬ной литературы. «Лолиту» противопоставляли «Доктору Живаго» Б. Пастернака,— между прочим, романы в один год (1958) оказались американскими бестселлерами. Непривычность (для многих скорее уж прямо и неприличность) сюжета препятствовала пониманию авторского замысла. 3. Шахов¬ская в книге «В поисках Набокова» пишет: «„Лолиту" прочла в пер¬вый раз в запрещенном издании Жиродиаса. Мы еще не были при¬учены к такому жанру, но как прекрасны были описания, как всюду сверкало набоковское мастерство. Да и было в этой истории что-то очень трагичное, искупающее то, что не нравилось». Постепенно начали появляться вдумчивые исследования. Среди них эссе Н. Берберовой, работы К. Проффера «Аннотация „Лолиты"» и «Ключи к „Лолите"». За внешним сюжетом романа угадывали фи¬лософский смысл, мотив тоски по утраченному детству. Утвердилось мнение, что поклонение Гумберта Лолите — истинная драма. После всех переживаний, разочарований, ревности к сопернику он пони¬мает, что им владеет не страсть, но любовь,— и в этом цель автора. Мотив детства в разных аспектах крайне важен в произведениях В. Набокова. Детство у него всегда связано с любовью, с образом дома, с памятью об отце и матери, о родных местах, которые никогда (до старости) от себя не отпустят. «Лолита» написана сразу после «Дру¬гих берегов» (1954) — автобиографического повествования, в кото¬ром поэзия детства достигает наивысшей концентрации. Сопостав¬ление столь разных произведений помогает войти в творческую лабораторию писателя. «Я считаю этот роман,— говорил В. Набоков о „Лолите",— лучшим из написанного мною по-английски, и, хотя тема и положения имеют отчетливо чувственный характер, поэтика чиста и фантазия безудержна». Он противопоставлял свой взгляд фрейдистскому психоанализу, который «подменяет любую поэзию половыми комплексами», не уставал издеваться над смакованием половых проблем в литературе. Многие произведения В. Набокова автобиографичны. Но если «Другие берега» — это в полном смысле автобиография, то в иных слу¬чаях происходит, по словам писателя, «выворачивание наизнанку сво¬его опыта». Как и его герой Себастьян Найт, раненный грубостью мира, скрывал писатель свою боль за маской. Именно маску видит читатель во многих произведениях, но она так естественна, что трудно опреде¬лить, не срослась ли она с лицом, не стала ли реальностью. Читая В. Набокова, нельзя забывать, что перед нами не публи¬цист, а художник. Как писал В. Ходасевич еще о первых произве¬дениях писателя, «при тщательном рассмотрении Сирин оказыва¬ется по преимуществу художником формы, писателем приема... Сирин не только не прячет прием, но выставляет наружу, как фо¬кусник, который, поразив зрителя, тут же показывает лабораторию своих чудес». Взаимоотношения автора и героя — всегда игра с определенны¬ми правилами. В игру вступает писатель и с читателями. Именно эту школу прошли у В. Набокова (и по-разному ее опыт усвоили) современные постмодернисты. Изображая современный мир в его жестокости, показывая тор¬жество пошлости и посредственности, В. Набоков обращается, как уже говорилось, к форме пародии, считая ее действеннее сатиры. На вопрос своего бывшего ученика А. Аппеля он ответил предельно крат¬ко: «Сатира — поучение. Пародия — игра». Занимаясь интерпретацией произведений В. Набокова, очевид¬но, стоит помнить о тех оценках и рекомендациях, которые он вы¬сказывал в адрес критиков. Смысл и оправдание литературной кри¬тики писатель видел в том, чтобы объяснить читателю, как сделано произведение. Начинающим критикам он давал совет научиться рас¬познавать пошлость и помнить, что посредственность преуспевает за счет идей. Изучение творчества В. Набокова на Западе началось давно и ус¬пешно развивается. После смерти писателя стал выходить журнал «Набоковианец». Защищены десятки диссертаций, напечатано не¬сколько монографий. Наиболее популярные (хотя обе отнюдь не бес¬спорные) принадлежат Э. Филду и Б. Бойду. В 1995 году появилась первая русская биография писателя — книга Б. Носика «Мир и дар Набокова». Россия включилась и в организацию международных набоковских конференций, проведенных в 1989 году в Париже, в 1990 году в Ленинграде, в 1992 году в Ницце. Заслуживает внима¬ния монография Е. Анастасьева «Феномен Набокова» (М., 1992) и полемическая работа В. Липовецкого «Анти-Бахтин—лучшая кни¬га о Набокове» (СПб., 1994). Выпущенное в России в 1990 году четы¬рехтомное собрание сочинений В. Набокова включает только про¬изведения, написанные на русском языке. В 1997-1999 годах вышло в пяти томах собрание сочинений американского периода.