Язык деловых памятников и частной переписки Киевской эпохи.

Жанрово-стилистическая разновидность литературно-письменного языка, принятого в деловых документах Киевского государства, известна нам хуже, чем книжная, потому что письменные памятники делового содержания хранились менее тщательно, чем памятники церковные, и поэтому почти не дошли до нас. Кое-что представлено в позднейших списках. Язык этих памятников отличался от языка книжного главным образом по степени отражения в нем восточнославянских элементов речи, характеризовавших живую разговорную речь жителей тогдашней Руси, которые в нем безусловно преобладали. Однако нельзя думать, что в языке деловых памятников вообще отсутствовали старославянские (южнославянские) языковые элементы. И черты книжности в какой-то степени проникали в деловую письменность, оказывали свое воздействие на язык писцов, оформлявших документы, способствовали созданию и закреплению устойчивых традиций письменного употребления. Таким образом, будучи противоположным стилю книги по соотношению в нем элементов восточнославянской и южнославянской речевой стихии, и язык деловых памятников киевской эпохи, был смешанным по своему составу, являлся результатом слияния книжной и живой разговорной речевых систем.

С наибольшей полнотой эта жанрово-стилистическая разновидность литературно-письменного языка представлена в выдающемся памятнике древнерусской литературы и древнерусского литературного языка «Русской правде». «Русская правда» не является рядовым или случайным юридическим документом. Она первый записанный закон Киевского государства. В «Русской правде» нашло свое выражение правовое мировоззрение Киевского государства. Известны три редакции «Русской правды»: краткая, пространная и сокращенная. Составление древнейшей части краткой редакции относится ко времени Ярослава, т.е. І половине ХI в. К сожалению, ни одна из редакций «Русской правды» не сохранилась в подлиннике или копии, близкой ко времени составления. Древнейшие списки краткой редакции сохранились в списках І Новгородской летописи ХV в., а древнейший список пространной редакции «Русской правды» – в Новгородской кормчей 1282 г.

Язык списка 1282 г. обследовал акад. С.П. Обнорский. Он с исчерпывающей убедительностью показал, что этот список написан на древнерусском языке. Количество церковнославянизмов в нем ничтожно, и они имеют случайный характер.

«Русская правда» по своему содержанию представляет разбитое по статьям последовательное изложение ряда обусловленных правовых норм, выраженных в форме условных синтаксических конструкций, например: аже кто ударить мечемь... или рукоятью, то 12 гривне продаже за обиду и т.п. В связи с этим в тексте «Русской правды» мы находим множество условных союзов; это все типичные древнерусские союзы: оже, аже, аче; и лишь один раз во всем обширном тексте 1282 г. мы встречаем церковнославянский союз аще. Такой же случайный характер имеют и другие, ничтожные по количеству, церковнославянизмы. Так, при очень большом количестве полногласных форм (голова, голову (в значении «труп»), бородh, холопъ, хоромъ) имеем лишь две неполногласные: чрево и вражду. В начале слова имеем ро и ло по древнерусской норме: роба, робу, лодью, лоньщину; исключение составляет слово разбой.

Из других церковнославянских элементов отметим хощеть (др.-р. хочеть), единъ, но рядом с этим одну – по древнерусской норме.

С точки зрения морфологии и синтаксиса, формы аориста в списках І Новгородской летописи вовсе не употребляются, а в тексте 1282 они очень редки и чаще встречаются в позднейших вставках.

Лексика списков очень интересна. Они сохранили много старинных древнерусских слов, причем некоторые из них не засвидетельствованы пока ни в каких других памятниках древнерусской письменности. Очень богата здесь сельскохозяйственная лексика: овьца, порося, свинья, куря, утъка, горохъ, волъ, кобыла, гумьно, борона и т.п.

Из юридических терминов находим головьникъ – «убийца», головьничство – «убийство», потокъ – «ссылка», вира «штраф за убийство свободного человека».

К памятникам собственно русского, или делового, типа относится и огромное количество грамот. Первым древнерусским юридическим документом, сохранившемся в подлиннике, является Мстиславова грамота (1130 г.). Это дарственная грамота киевского великого князя Мстислава Владимировича и его сына новгородского князя Всеволода новгородскому Юрьеву-Георгиеву монастырю. Мстиславова грамота написана по-древнерусски, а не по-церковнославянски. При отсутствии неполногласных церковнославянских форм находим полногласные : володимирь, всеволоду ,всеволодъ; укажем еще осеньнее при церковнославянском Fсень. Личное местоимение 1 л.ед.ч. употребляется в древнерусской форме язh, я. В грамоте находим типичные древнерусские флексии h (вин. п. мн.ч.) при церковнославянской A.

Характерны стереотипные для грамот вплоть до ХVII в. начала, или зачины, (Се аз?... А язъ далъ рукою своею повелhл? есмь). В двух условных оборотах, встречающихся в грамоте, находим древнерусский союз даже = «если». Из живого разговорного языка идет в грамоте обозначение числительного 25 (полhтретия десяте). Древнерусскому языку свойственно употребление слова коли в значении союза «когда» или «если»: на обhдh, коли игуменъ обhдаеть.

В обширной договорной грамоте смоленского князя Мстислава Давидовича с Ригой и Готским берегом (1229 г.) мы находим в изобилии материал, иллюстрирующий древнерусский, а не церковнославянский характер ее языка.

Такой же древнерусский характер имеет и язык других древнерусских юридических документов ХII и последующих веков: жалованных, договорных, духовных завещаний и т.п.

Частные письма Киевской Руси не могут рассматриваться как памятники делового стиля. Но язык их в существенных чертах имеет те же функциональные особенности и поэтому рассматривается сразу же после грамот.

В одной из редакций «Жития Сергия Радонежского» указывалось, что в качестве дешевого писчего материала в Древней Руси широко использовалась березовая кора. Этот факт был подтвержден раскопками, произведенными в 1951 г. советским археологом профессором А.В. Арциховским, в Новгороде, в результате которых были найдены 10 документов, начертанных на березовой коре. Подобные берестяные грамоты были обнаружены также в Старой Руссе, Смоленске, Пскове, Витебске.

Грамоты на бересте – это совершенно новый, ранее не известный вид письменного исторического источника.

В вопросе о языке берестяных грамот остается много неясного и спорного. Так, споры идут 1) по поводу прочтения и толкования текстов в отдельных берестяных грамотах, 2) по вопросу квалификации языка всех берестяных грамот в целом. В частности, В.В. Виноградов высказал мнение, что язык берестяных грамот не имеет никакого отношения к древнерусскому литературному языку, -- поскольку они якобы представляют собой лишь непосредственное отражение живой разговорной речи древних новгородцев.

Противоположная точка зрения высказана профессором Н.А. Мещерским. Она состоит в следующем.

Во-первых, к текстам, начертанным на бересте, нельзя подходить суммарно, потому что на бересте могли фиксироваться тексты самого разнообразного содержания и жанрово-стилистической принадлежности. И поэтому следует включать в изучение языка и стиля грамот на бересте только те из них, на которых сохранились тексты частных писем, исключив грамоты, содержащие счета, расписки, записи долговых обязательств, а также случайные малограмотные записи.

Во-вторых, нельзя отрывать язык частной переписки от всех остальных ранее известных нам письменных памятников древнерусского языка, как деловых, так и собственно литературных, как оригинальных, так и переводных.

Лучше всего, в полной сохранности, дошел до нас текст грамоты №9, по данным археологии, датируемой ХI в. (пишет покинутая мужем жена):

1. + от ГостA ты къ Васильви Еже ми отьць даA – Что мне отец дарил