47.Идеологические основы российского самодержавия: от идеологемы «Москва – Третий Рим» к формуле «Самодержавие – Православие – Народность».

Факторы формирования новой политической идеологии с середины XV века:

• Гибель византийской ойкумены

• Начало решительной борьбы с Ордой

• Усиление власти великого московского князя

Теория “Москва - Третий Рим” послужила смысловой основой мессианских представлений о роли и значении России, которые сложились в период образования Русского централизованного государства. С подачи украинского историка Иконникова (изложившего ее в 1869 году в своей докторской диссертации) длительное время бытует прочно укоренившаяся версия, что в явном виде данная концепция впервые была сформулирована в посланиях старца Псковского Елизарова монастыря Филофея великому князю Московскому Василию III Ивановичу.

„Храни и внимай, благочестивый царь, тому, что все христианские царства сошлись в одно твое, что два Рима пали, а третий стоит, четвёртому же не бывать“ [9, 441]. Эта формулировка из письма Филофея стала классическим выражением сути концепции.

Однако в действительности впервые эта идея была выдвинута существенно ранее митрополитом Зосимой в предисловии к его труду "Изложение Пасхалии", а Филофей обосновал эту концепцию в соответствии с господствовавшим тогда миропониманием и духовными запросами общества.

Свою политическую теорию автор сформулировал в письмах псковскому наместнику М.Г. Мунехину и великим князьям Василию Ивановичу и Ивану Васильевичу.

Наиболее подробно у Филофея разработан вопрос о значении законной царской власти для всей русской земли. В Послании к великому князю Василию Ивановичу он возводит династическое родословие русских князей к византийским императорам, указывая Василию III, что править ему следует по заповедям, начало которым было положено великими прадедами, в числе которых называются “великий Константин... Блаженный святой Владимир и великий и Богоизбранный Ярослав и прочие... их же корень до тебе”.

Многократно обращается Филофей к описанию образа держателя верховной власти, разрешая его традиционно. Царь строг ко всем, кто отступает от “правды”, но заботлив и справедлив в отношении всех своих подданных, в его обязанности входит утешать “плачущих и вопиющих... избавлять обидимых от руки обидящих”.

Высокое представление о царской власти подтверждается требованиями безоговорочного подчинения ей со стороны подданных. По мысли Филофея, все подданные дают обет государю волю его “творити и заповеди хранити во всем”, а если и придется кому-либо понапрасну терпеть “царское великое наказание”, то, возможно, только выразить свою печаль “горьким стенанием и истинным покаянием”. В обязанности государя вменяется забота не только о подданных, но и о церквах и монастырях. Духовная власть подчиняется светской, правда, с оставлением за духовными пастырями права “говорить правду” лицам, облеченным высокой властью. Он, как и его предшественники, настаивает на необходимости законных форм реализации власти. Так, Ивану Васильевичу он советует жить праведно и следить за тем, чтобы и подданные его жили по законам.

Сохранившая верность православию, Россия непобедима, она сбросила татарское иго, ныне успешно обороняет свои границы и возвышается в глазах современников еще и благодаря успехам на дипломатическом поприще. Величие и славу России Филофей сравнивает с величием и славой Рима, и особенно Византии, которая в глазах всех русских считалась великим государством. Ее блеск, слава и могущество не исчезли, а перешли к стране, возглавляемой великим русским князем.

Основная мысль концепции - преемство наследования московскими государями христианско-православной империи от византийских императоров, в свою очередь наследовавших её от римских.

До XV в. Россия считала себя покорною дщерью константинопольского патриарха, а в византийском императоре видела верховного блюстителя общественной правды. Константинополь стал в глазах русских как бы вторым Римом. Со второй половины XV века во взглядах русского общества произошла значительная перемена. Флорентийская уния (1439) пошатнула в самом корне авторитет греческой церкви; обаяние Византии, как хранительницы заветов православия, исчезло, а с ним и право на главенство политическое.

Последующее падение Константинополя (1453), понятое как Божия кара за отпадение от веры, ещё более укрепило новый взгляд. Таким новым сосудом, новым Третьим Римом и является Москва — освобождение от татарского ига, объединение разрозненных мелких уделов в большое Московское государство; женитьба великого князя Иоанна III на Софии Палеолог, племяннице (и как бы наследнице) последнего византийского императора; успехи на Востоке (завоевание царств Казанского и Астраханского) - все это оправдывало в глазах современников представление о праве Москвы на такую роль. На этой почве сложился обычай коронования московских государей, принятие царского титула и византийского герба, учреждение патриаршества, возникновение трёх легенд:

а) о бармах и царском венце, полученных Владимиром Мономахом от византийского императора Константина Мономаха (офиц. ссылка в 1547 г.);

б) о происхождении Рюрика от Прусса, брата римского кесаря Августа;

в) о белом клобуке: клобук этот, как символ церковной независимости, император Константин Великий вручил римскому папе Сильвестру, а преемники последнего, в сознании своего недостоинства, передали его константинопольскому патриарху; от него он перешёл к новгородским владыкам, а потом к московским митрополитам.

Новое положение вызывало новые обязательства. Самодержавно-царская, автокефально-православная Русь должна хранить правую веру и бороться с её врагами. В этом направлении одно время её поддерживал и сам латинский Запад: римские папы старались поднять московских государей против турок, пропагандируя мысль, что русские цари — законные наследники Византии; в том же духе действовала и Венеция. Теория Третьего Рима до конца XVII в., а именно до войн с Турцией, не выходила из сферы отвлеченных вопросов: но и позже она никогда не получала характера определенной политической программы, хотя некоторое отражение её и слышится: более слабое - в правительственных заявлениях во время освободительных войн России с Турцией на Балканском полуострове, более сильное - в воззрениях славянофилов.

Следствием идеи «Москва — Третий Рим» стало устойчивое убеждение русских в осознании ими своей судьбы, что Россия призвана быть последним оплотом, цитаделью православия.

В политической концепции «Москва – Третий Рим» исследователи давно ищут своеобразие отечественной истории, основанной на византийской, религиозно-государственной парадигме.

Идеологические основания опричнины

• В основе – сформулированная Иваном IV в 1564 г. Концепция суверенитета самодержавной власти, мерилом справедливости выступала воля и государственный разум самого правителя

• Так как власть царя от Бога, только последний может предложить царю модель поведения

• Образцом стал Михаил Архангел – патрон императоров, воитель и архистратиг, «ангел смерти»

• Бог карает грешников не только в преисподней, но и на земле, и орудием возмездия от имени Бога выступает царская власть

• Невозможность совмещения «священства» и «царства» и синтез политики и богословия

• Любой оппозиционер совершает не только государственное, но и религиозное преступление.

Оформление мифа о власти: «Сказание о князьях Владимирских», утвердившее происхождение московской династии от императора Августа, теория божественного происхождения царской власти (Иосиф Волоцкий), концепция «Москва – Третий Рим», идея равенства всех перед верховной властью и понятие самодержавия как источника высшей справедливости

Сказание о князьях Владимирских

В основе "Сказания" лежат две легенды. Первая — о происхождении Рюриковичей и, следовательно, московских великих князей от римского императора Августа. Вторая легенда доказывает, что царские регалии — царский венец, бармы, золотая цепь, крест от древа распятия и сердоликовая шкатулка, принадлежавшая Августу, — достались московским великим князьям через Владимира Мономаха от его деда византийского императора Константина. Таким образом, удревление генеалогии московских государей на максимально возможный срок позволяло рассматривать историю самой России как часть общемировой истории, в которой Россия занимает самое достойное место.

Конечно, сегодня мы понимаем, что основа "Сказания о князьях Владимирских" абсолютно легендарна — это в полном смысле слова историко-генеалогический миф, созданный древнерусскими книжниками XVI столетия. Но ведь сами книжники и их читатели были уверены в обратном — в абсолютной истинности созданного ими исторического мифа. И потому с помощью мифов творили реальную историю. Недаром впоследствие "Сказание" активно использовалось в дипломатических и династических спорах, служило вступительной статьей к "Государеву родословцу" и вступительной статьей к чину венчания Ивана IV на царство в 1547 г. Да и сам Иван IV в своих произведениях постоянно использовал аргументы "Сказания".

«Земной бог». Одна из доктрин Иосифа Волоцкого привела к сближению иосифлян с Василием III — теория божественного происхождения царской власти. Зародыш этой теории содержался в «Послании на Угру» ростовского архиепископа Вассиана Рыло. Утверждая, что великому государю всея Руси не подобает подчиняться ордынскому хану, Вассиан именовал Ивана III «богом утвержденным царем». Развернутое обоснование этого тезиса дал Иосиф Волоцкий, который проводил мысль о том, что царская власть исходит от бога, но царь есть божий слуга, подчиняющийся «священству». В «Посланиях» к Василию III (1510—1511) Иосиф Волоцкий подчеркивал «божественный» характер царской власти, созданной по подобию власти небесной.

Первая забота царя, по мнению Иосифа Волоцкого — защита православия. Для иосифлян царская власть становилась союзником в борьбе за сильную и воинствующую церковь, опорой в борьбе с ее врагами. Поэтому они утверждали, что государь, не радеющий о православии, является не царем, а мучителем, которому не следует повиноваться. Однако современники упрекали их за то, что они изменили «царю небесному» и перешли к «царю земному».

В одном из своих посланий Иосиф развивал мысль о том, что Василий III является «всеа русския земли государь». Он противопоставлял «больших царей» царям «меньшим», т. е. удельных князей великому. Таким образом, учение Иосифа Волоцкого о теократическом характере власти московского государя и его практические выводы помогали борьбе с удельными князьями за создание единого государства. В этой борьбе сильная церковь на данном историческом промежутке заключала союз с великокняжеской властью. Союз носил временный и условный характер: Иосиф и его сторонники поддерживали и освящали власть московского государя лишь до тех пор, пока он покровительствовал церкви, боролся с ее идеологическими противниками и сохранял в неприкосновенности ее земельные богатства.

Становление абсолютизма при Петре I

Идеология реформ – идея насильственного прогресса

“Правда воли монаршей” (Феофан Прокопович, 1722) – поиск новой государственной идеи

• Государство обладает верховной властью

• Верховная государственная власть повинуется только Богу и не подвластна никаким человеческим нормам, в том числе церковным канонам

• Судьёй в вопросе о том, соответствует ли её решение воле Божьей, является сама верховная власть

В трактате «Правда воли Монаршей» обосновывал священный, абсолютный характер царской власти. Его оппоненты (в первую очередь, Стефан Яворский) считали, что, постоянно критикуя в своих сочинениях католицизм («папизм») за претензии на политическую власть («папоцезаризм»), он в то же время сам впадал в противоположную крайность, наделяя государство и монарха всеми возможными атрибутами сакральности (цезарепапизм) и по существу лишая церковь права на реальный авторитет в религиозно-нравственных вопросах.

Николай I

Триада «Самодержавие, православие, народность» - отказ от эпохи веротерпимости Александра I, в 1826 г. было закрыто Библейское общество

Теория официальной народности – правительственная идеология, сформулированная в 1833 г. Министром народного просвещения графом С.С. Уваровым.

В русле идей консерватизма обосновывала незыблемость самодержавия и крепостного права. Была разработана в связи с усилением общественного движения в России с целью укрепить существующий строй в новых общественно-политических условиях. Особое звучание для России эта теория имела в связи с тем, что в Западной Европе во многих странах в первой половине XIX в. было покончено с абсолютизмом.

Теория официальной народности основана на трех принципах: православие, самодержавие, народность.  В этой теории преломлялись просветительские идеи о единении, добровольном союзе государя и народа, об отсутствии противоположных классов в русском обществе. Своеобразие заключалось в признании самодержавия как единственно возможной формы правления в России. Крепостное право рассматривалось как благо для народа и государства. Православие понималось как присущая русскому народу глубокая религиозность и приверженность христианству. Из этих доводов делался вывод о невозможности и ненужности коренных социальных изменений в России, о необходимости укрепления самодержавия и крепостного права.

Теория официальной народности со времен Николая I широко пропагандировалась через прессу, внедрялась в систему просвещения и образования. Эта теория вызвала резкую критику не только у радикально настроенной части общества, но и у либералов. Наибольшую известность получило выступление П.Я. Чаадаева с критикой самодержавия.

Стремясь противостоять революционным и либеральным идеям, самодержавие прибегало не только к репрессиям. Царь понимал, что взглядам могут противостоять лишь иные взгляды. Официальной идеологией николаевской России стала т.н. "теория официальной народности". Ее творцом стал министр просвещения граф С.С. Уваров. Основу теории составила "уваровская троица": православие - самодержавие - народность. Согласно этой теории, русский народ глубоко религиозен и предан престолу, а православная вера и самодержавие составляют непременные условия существования России. Народность же понималась как необходимость придерживаться собственных традиций и отвергать иностранное влияние. Спокойная, устойчивая, благолепно-тихая Россия противопоставлялась мятущемуся, разлагающемуся Западу.

В "теории официальной народности" ярко проявилась закономерность русской истории: любой поворот к консерватизму и охранительству всегда сочетается с антизападничеством и подчеркиванием особенностей собственного национального пути.

"Теория официальной народности" была положена в основу преподавания в школах и университетах. Ее проводниками стали консервативные историки С.П. Шевырев и М.П. Погодин. Она широко пропагандировалась в печати усилиями таких литераторов как Ф. Булгарин, Н. Греч, Н. Кукольник и др.

Россия в соответствии с "теорией официальной народности" должна была выглядеть счастливой и умиротворенной. Бенкендорф говорил: "Прошедшее России удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается ее будущего, то оно выше всего, что только может представить себе самое пылкое воображение".

Сомнение в великолепии российской действительности само по себе оказывалось или преступлением, или свидетельством сумасшествия. Так, в 1836 г. по непосредственному распоряжению Николая I был объявлен сумасшедшим П.Я. Чаадаев, опубликовавший в журнале "Телескоп" смелые и горькие (хотя далеко не бесспорные) размышления об истории России и ее исторической судьбе.

В конце 40-х гг., когда в Европе начались революции, стало очевидно, что попытка Уварова противопоставить революционной угрозе воспитание преданности престолу и церкви не удалась. Крамола все шире проникала в Россию. Недовольный Николай в 1849 г. уволил Уварова, сделав ставку только на подавление свободомыслия с помощью репрессий. Это знаменовало глубокий идейный кризис власти, окончательно оттолкнувшей от себя общество.

Теория "официальной народности". Славянофилы и западники

Идейным выражением охранительного направления была так называемая теория "официальной народности". Принципы ее были кратко сформулированы в 1832 г. С. С. Уваровым (с 1833 г. - министр народного просвещения "православие, самодержавие, народность". Однако основные положения ее были изложены еще раньше, в 1811 г., Н. М. Карамзиным в его "Записке о древней и новой России". Этими идеями проникнуты коронационный манифест Николая I от 22 августа 1826 г. и последующие официальные акты, обосновывавшие необходимость для России самодержавной формы правления и незыблемость крепостнических порядков. Уваров добавил лишь понятие "народность".

Надо сказать, что за "народность" выступали все направления русской общественной мысли - от реакционной до революционной, вкладывая в это понятие совершенно различное содержание. Революционное рассматривало "народность" в плане демократизации национальной культуры и просвещения народных масс в духе передовых идей, видело в народных массах социальную опору революционных преобразований. Охранительное направление в условиях роста национального самосознания русского народа тоже апеллировало к "народности"; оно стремилось представить самодержавно-крепостнический строй якобы соответствующим "народному духу". "Народность" трактовалась как приверженность народных масс к "исконно русским началам" самодержавию и православию. "Официальная народность" являлась формой казенного национализма. Она спекулировала на темноте, забитости, религиозности и наивном монархизме широких масс, в первую очередь крестьянства, стремилась укрепить их в его сознании. Вместе с тем "официальная народность" рассматривалась самим ее автором С. С. Уваровым как "последний якорь спасения", "умственная плотина" против проникновения с Запада и распространения в России "разрушительных" идей.

Социальная задача "официальной народности" заключалась в том, чтобы доказать "исконность" и "законность" крепостничества и монархического правления. Крепостное право объявлялось "нормальным" и "естественным" социальным состоянием, одним из важнейших устоев России, "древом, осеняющим церковь и престол". Самодержавие и крепостничество назывались "священными и неприкосновенными". Патриархальная, "спокойная", без социальных потрясений Россия противопоставлялась "мятежному" Западу. В этом духе предписывалось писать литературные и исторические произведения, этими принципами должно было быть пронизано и все воспитание.

Главным "вдохновителем" и "дирижером" теории "официальной народности", несомненно, был сам Николай I, а министр народного просвещения, реакционные профессора и журналисты выступали в роли усердных ее проводников. Основными "толкователями" теории "официальной народности" являлись профессора Московского университета - филолог С. П. Шевырев и историк М. П. Погодин, журналисты Н. И. Греч и Ф. В. Булгарин. Так, Шевырев в своей статье "История русской словесности, преимущественно древней" (1841) высшим идеалом считал смирение и принижение личности. По его утверждению, "тремя коренными чувствами крепка наша Русь и верно ее будущее": это "древнее чувство религиозности"; "чувство ее государственного единства" и "осознание нашей народности" как "мощной преграды" всем "искушениям", которые идут с Запада. Погодин доказывал "благодетельность" крепостничества, отсутствие в России сословной вражды и, следовательно, отсутствие условий для социальных потрясений. По его представлению, история России хотя и не имела такого разнообразия крупных событий и блеска, как западная, но она была "богата мудрыми государями", "славными подвигами", "высокими добродетелями". Погодин доказывал исконность в России самодержавия, начиная с Рюрика. По его мнению, Россия, приняв христианство от Византии, установила благодаря этому "истинное просвещение". С Петра Великого Россия должна была многое заимствовать от Запада, но, к сожалению, заимствовала не только полезное, но и "заблуждения". Теперь "пора возвратить ее к истинным началам народности". С установлением этих начал "русская жизнь наконец устроится на истинной стезе преуспеяния, и Россия будет усваивать плоды цивилизации без ее заблуждений".

Теоретики "официальной народности" доказывали, что в России господствует наилучший порядок вещей, согласный с требованиями религии и "политической мудрости". Крепостное право хотя и нуждается в улучшении, но сохраняет много патриархального (т. е. положительного), и хороший помещик лучше охраняет интересы крестьян, чем они смогли бы сделать это сами, а положение русского крестьянина лучше положения западноевропейского рабочего.

Кризис этой теории наступил под влиянием военных неудач в годы Крымской войны, когда несостоятельность николаевской политической системы стала ясна даже ее приверженцам (например, М. П. Погодину, который выступил с критикой этой системы в своих "Историко-политических письмах", адресованных Николаю I, а затем Александру II). Однако рецидивы "официальной народности", попытки взять ее на вооружение, подчеркнуть "единение царя с народом", предпринимались и позднее - в периоды усиления политической реакции при Александре III и Николае II.

В конечном счете "официальной народности" не удалось поработить людей духовно, несмотря на мощную поддержку со стороны правительства. Вопреки ей и всей мощи репрессивного аппарата, цензурных гонений шла огромная умственная работа, рождались новые идеи, разные по своему характеру, как, например, идеи славянофильства и западничества, которых тем не менее объединяло неприятие николаевской политической системы.

48. Советская идеократия: от идеи мировой революции к «строительству социализма в отдельно взятой стране»

Кратко

Неудачные для России итоги советско-польской войны и спад революционной волны в Европе заставили В. И. Ленина более трезво взглянуть на идею мировой революции. Он пришел к выводу, что Европа еще не готова к мировой пролетарской революции, но и у мирового капитала нет сил для удушения советской республики.

Не отрицая в принципе идею мировой пролетарской революции, В. И. Ленин отодвинул ее на далекую перспективу. Ленина теперь больше занимали проблемы нормализации отношений с мировыми державами и широкое привлечение иностранных капиталов в страну.

«Наследник» вождя. Сразу же после смерти В. И. Ленина, опираясь на его отдельные высказывания, Сталин начинает подменять центральную идею большевизма — идею мировой революции — на не менее эффектную теорию возможности строительства социализма в одной, отдельно взятой стране. Более того, дав партии эту новую установку, позволяющую выпутаться из щекотливой ситуации, когда пролетариат европейских стран не очень спешил совершать мировую социалистическую революцию, Сталин указал и на виновника создания этой неприятной для большевиков ситуации — Л. Д. Троцкого с его теорией «перманентной революции» и предложениями об относительной демократизации правящей партии.

Согласно этой теории, российская буржуазно-демократическая революция перерастет в социалистическую, которая, в свою очередь, станет прологом мировой революции. Сталин конструирует термин «троцкизм», которому противопоставляет тоже свое изобретение — «ленинизм». Он обвиняет «троцкизм» прежде всего в том, что тот не верит в возможность построения социализма в СССР «как отдельно взятой стране». Присвоив себе функции главного «блюстителя» ленинизма, Сталин тем самым, с одной стороны, укреплял вождистские настроения в партии и обществе, с другой — как бы автоматически переносил на себя и ленинский авторитет. Итак, враги были найдены: Троцкий, «троцкисты», оппозиционеры, которыми теперь были все те, кто не разделял взглядов Сталина и способов его действия.

Полно

Далеко не последним источником конфликта внутри партии после смерти Ленина было разногласие о курсе политики Советского государства. Предполагалось, что строительство социализма в Советской России будет осуществляться в рамках нэпа, но к вопросу о том, как пойдет этот процесс, существовали принципиальные различные подходы.

Ленин видел Россию вскоре после взятия власти как советскую, но еще не социалистическую страну. В ней уже произошла политическая революция, в результате которой власть взял рабочий класс во главе с партией марксистов-социалистов, но сам образ жизни еще не стал социалистическим. «Социализм» означал не просто общественную собственность на средства производства. Следовательно, чтобы Россию нэповскую сделать социалистической, требовалось осуществить глубокое обновление общества. Поэтому социалистическая революция уже после захвата власти рассматривалась как длительный процесс, в рамках которого партия большевиков претендовала на безраздельную власть.

Ленин всегда связывал развитие России с международными событиями, в особенности с революциями трудящихся в других странах. «...Полная победа социалистической революции, – сказал он 8 ноября 1918 г., – немыслима в одной стране, а требует самого активного сотрудничества, по меньшей мере, нескольких передовых стран, к которым мы Россию причислить не можем». Выступая на Х съезде, он заявил, что в такой стране, как Россия, где промышленные рабочие составляют меньшинство, а малоземельные крестьяне – подавляющее большинство населения, социалистическая революция может увенчаться окончательным успехом только при двух условиях: 1) заблаговременной поддержке благодаря социалистической революции в одной или нескольких развитых странах, 2) союзу между пролетариатом и большинством крестьянского населения. Это мнение считалось общепринятым среди большевиков, и они продолжали придерживаться его, несмотря на ход событий за границей, кульминацией которых стало поражение коммунистов в Германии осенью 1923 г., что подорвало веру большевиков в то, что социалистические революции в Европе произойдут в недалеком будущем. Таким образом, то, что писал по этому вопросу Сталин в своей работе «Об основах ленинизма», является лишь повторением ленинского положения: «Для свержения буржуазии достаточно усилий одной страны, это доказывает история нашей революции. Для окончательной победы социализма, для организации социалистического производства, усилий одной страны, особенно такой крестьянской страны, как Россия, недостаточно, для этого требуются усилия пролетариев нескольких развитых стран».

Ленин всегда увязывал успехи социалистических преобразований в России с революционными событиями за ее пределами. Однако в последние годы его жизни учение о «строительстве социализма» претерпело определенные изменения. Так, в 1921 – 1923 гг. он придавал большее значение постепенному строительству социализма в России. В статье, опубликованной в ноябре 1921 г., Ленин противопоставлял «революционный подход» к экономическим проблемам, характерный для периода «военного коммунизма», постепенному, осторожному (и, с точки зрения Ленина, более правильному) «реформистскому подходу», принятому в условиях нэпа. Более того, в последние годы своей жизни Ленин вывел кардинальную формулу социалистического строительства – «кооперирование в России», то есть вовлечение населения в кооперативы. Теперь партии предстояло перенести центр тяжести с революции и политической борьбы на мирную организационную и культурную работу – «культурничество». Следует расширять воспитательную работу в сочетании с экономическим стимулированием для того, чтобы вовлечь крестьян и другие слои населения в кооперативы. Однако для осуществления такой культурной революции в России и строительства социализма через нэп понадобится целая историческая эпоха – как минимум 10 – 20 лет.

После смерти Ленина его преемники, принимая эти принципы к сведению, неизбежно должны были сориентироваться в сложившейся ситуации в свете новых условий и проблем, а также собственных политических предпочтений. Дискуссии в партии о путях строительства социализма в России в основном сводились к спорам об индустриализации. В партийном руководстве произошла поляризация мнений между правыми и левыми. Главными представителями конфликтующих сторон стали Бухарин и Преображенский. Как Бухарин, так и Преображенский претендовали на то, что их политические предписания соответствуют принципам ленинизма. Однако и тот, и другой – каждый по-своему – в какой-то мере отошли от ленинского наследия.

Бухарин подчеркивал, что путь к социализму «есть путь... очень долгий» в условиях отсталой России, и что при отсутствии технической и экономической помощи других стран в конечном счете получится в лучшем случае относительно отсталый социализм. И все же задача строительства социализма в России может быть решена при условии, что партия станет проводить правильную политику в отношении крестьянства. Эта политика должна быть в первую очередь ориентирована на крестьянина-середняка, являющегося, по словам Ленина, «центральной фигурой нашего земледелия».

Еще в феврале 1924 г., выступая по вопросу о строительстве социализма, Бухарин заметил (как бы вскользь), что он ведет речь об «одной, отдельно взятой стране». Это расходилось с общепринятой позицией большевиков, ибо Бухарин отделил программу строительства социализма в России от перспектив дальнейших революционных событий в мире. Хотя в то время он и не подчеркивал положение об «одной стране», Бухарин и другие близкие ему члены умеренной группы хорошо понимали его значение. Они были убеждены, что Советская Россия, идущая по пути постепенного строительства аграрно-кооперативного социализма, которое могло быть успешным только в условиях мира и, возможно, при наличии определенной экономической помощи со стороны некоммунистических стран, должна отказаться от стремления к международной коммунистической революции в качестве необходимого элемента и направления своей государственной политики. Отказ Троцкого и его сторонников среди левых поддержать этот курс привел к тому, что Бухарин и другие умеренные заняли враждебную в отношении Троцкого политическую позицию и были готовы объединить усилия со Сталиным в борьбе против него. По их мнению, отказ от тезиса о мировой революции являлся логическим следствием стратегического решения, принятого в 1921 г., о переходе от «военного коммунизма» к нэпу – перехода, необходимость которого была вызвана отсутствием новых революций, на которые Ленин возлагал большие надежды в 1917 г. Бухарин и его сторонники считали, что и сам Ленин в последние годы жизни склонялся к выводам, созвучным их позиции.

В начале дискуссии об индустриализации Сталин не внес в нее большого вклада. С другой стороны, он сыграл ведущую роль в разногласиях, когда избрал тезис о «социализме в одной стране» в качестве своей политической и идеологической платформы в конце 1924 г.

Систематизировав учение Ленина в работе «Об основах ленинизма», Сталин не только внес свой вклад в большевистское движение, но и добился значительного успеха на пути к преемственности. Ведь Сталин до сих пор не изложил учения, которое принадлежало бы лично ему. Для того чтобы занять выдающееся положение, ему нужно было найти позицию, которая пользовалась бы широкой поддержкой в партии и в то же время рассматривалась большевиками как характерная лично для него. Когда Бухарин, выдвинув концепцию построения социализма в одной, отдельно взятой стране, не придал ей основополагающего значения, у Сталина появилась такая возможность. В то время как Бухарин сделал упор на «социализм» и в особенности на его экономический аспект, Сталин ухватился за тему «одной страны» и использовал ее в борьбе против Троцкого по основным идеологическим вопросам политики партии.

Сталин как политик не мог не испытывать энтузиазма в связи с идеей построения социализма «в одной стране». Эта идея апеллировала к его глубокому «русскому красному патриотизму». Она полностью соответствовала позиции, занятой им в августе 1917 г.: «Не исключена возможность, что именно Россия явится страной, пролагающей путь к социализму... Надо откинуть отжившее представление о том, что только Европа может указать нам путь».

К этому времени в партии уже стало аксиомой, что любая верная идея обязательно должна быть ленинской. Поэтому Сталин и не претендовал на оригинальность, когда высказал мнение о возможности строительства полного социализма в условиях отдельно взятой Советской России. Более того, он постоянно называл ее «ленинской теорией победы социализма в одной стране». В этот период основная полемическая аргументация Сталина состояла из ленинских цитат, которые подтверждали правильность его позиции. В статье «О кооперации» Ленин указывал, что государственный контроль над крупномасштабными средствами производства и союз двух классов – пролетариата и миллионов крестьян-бедняков – даст России «все необходимое для построения полного социалистического общества». Цитируя эти положения вновь и вновь в своих выступлениях и статьях в 1925 – 1926 гг., Сталин подчеркивал, что «именно Ленин, а не кто-либо другой, открыл истину о возможности победы социализма в одной стране».

Но скорректировав собственные взгляды, он не признал, что меняет большевистскую идеологию. Отказавшись от первоначальной формулировки на том основании, что она не являлась адекватным выражением позиции Ленина, он казуистически реинтерпретировал эту позицию таким образом, что слова Ленина о «полной победе» социализма увязывались с учением о строительстве социализма в одной стране. Сталин доказывал, что, когда Ленин говорил о «полной победе», он имел в виду не полное построение социализма в СССР, а безопасность советского социализма от внешней угрозы, от военной интервенции со стороны враждебного капиталистического окружения. Полная безопасность советской революции и, следовательно, полная ее победа могут быть обеспечены только дальнейшим развитием мировой революции. Сталин особо подчеркивал этот момент. Его трактовка теории построения социализма в одной стране никоим образом не отвергала постулата, в соответствии с которым коммунистическая революция со временем распространится за пределы советских границ, а затем станет всемирной. Новое, предложенное Сталиным, заключалось в утверждении автономного характера российского национального революционного процесса, т. е. в том, что социализм будет построен в стране независимо от мировой революции.

Взяв на вооружение новый тезис о различии между «полным построением» и «полной победой», Сталин перешел во фронтальное идеологическое наступление против Троцкого. Стратегией этого наступления было принципиальное противопоставление «ленинизма», который идентифицировался теперь с верой в возможность победы социализма в одной стране, и «троцкизма».