Культурная самостоятельность
Как можно было заметить, в настоящее время нет единой позиции в принципах культурной типологии и классификации археологического материала эпохи средневековья для лесной зоны Западной Сибири. Многие исследователи продолжают придерживаться весьма запутанной схемы В.Н. Чернецова. Другие, например, вышеназванные уральские учёные, попытались создать новую. В отличие от В.Н. Чернецова, они обоснованно и верно определили генеральную линию изменений в культуре, которая вряд ли будет серьёзно пересматриваться в ближайшее время. Однако они внесли значительную путаницу в методологию вопроса. В добавок к тому, что они подменили термин «археологическая культура» термином «культурно-хронологический тип», в 1993 году А.П. Зыковым и Н.В. Фёдоровой на XII Уральском археологическом совещании ввели понятие «Обь-Иртышская культурно-историческая общность» определив её как «высшее проявление степени генетического сходства археологических комплексов северо-западной Сибири эпохи железа». Однако общность (людей) не может быть проявлением сходства археологических комплексов – наоборот, сходство археологических комплексов может свидетельствовать о существовавшей некогда общности людей, отражать общность культуры.
Лесная зона Западной Сибири представляет собой относительно замкнутый природно-географических район. На мой взгляд, прежде всего этот фактор и сыграл ведущую роль в формировании здесь на различных этапах сменявших друг друга генетически связанных или не связанных историко-культурных общностей. Их формирование происходило в результате взаимодействия родственных и неродственных этносов, волею судеб оказавшихся в определённый период (этап) в этом регионе. В силу общности исторической судьбы и в результате взаимного влияния у них складывались сходные культурные особенности – стереотипы в материальной и духовной культуре, которые нашли своё отражение и в археологическом материале: в типах поселений, фортификации, утвари (прежде всего, керамике), одежде, погребальном обряде и ином материальном выражении культовой практики... То есть, если стремиться к обобщению, то стоит говорить о историко-этнографической или историко-культурной области (несмотря на равнозначность, второй термин в приложении к археологическому материалу кажется предпочтительнее).
Историко-культурные области являются историческими категориями и их ареалы зависят не только от географических факторов, но и от процессов развития конкретных этнических образований, их группировок, культурного, политического и экономического взаимодействия. Именно поэтому в различные периоды средневековья границы Обьиртышской историко-культурной области (здесь я пытаюсь сохранить название, предложенное А.П. Зыковым и Н.В. Фёдоровой) с ядром где-то на Средней Оби имели различные очертания. Этим же можно объяснить и «растягивание» границ этой области до Таймыра в «вожпайское» время.
Стремление «упаковать» всё средневековье и даже ранний железный век Западной Сибири в одну археологическую культуру или вообще отказаться от выделения культур кажется не совсем правильным. Ведь именно выделяя археологические культуры, мы прослеживаем смену историко-культурных образований прошлого и собственно развитие культуры. Отказ от этого на основании утверждения о «преемственности» между «культурно-хронологическими типами» нельзя считать обоснованным. Ведь преемственность – это, прежде всего, связь между явлениями в процессе развития, когда новое, снимая старое, сохраняет в себе некоторые его элементы. Так, например, нельзя отказывать в самостоятельности английскому языку на основании того, что в нём присутствует кельтский субстрат.
Разделяя мнение Л.П. Хлобыстина, о культурной самостоятельности вожпайского феномена, я попытался несколько расширить и укрепить аргументацию.
1. Одним из индикаторных признаков (в большинстве случаев единственный или основной) для выделения археологических культур является керамика, точнее стиль керамической посуды. Проблем с идентификацией вожпайской керамики у исследователей не возникает. В.Н. Чернецов отмечал «сухость» орнаментации вожпайской керамики (Чернецов, 1957, с. 198) и характерные для неё «орнаментальные зоны на шейке, состоящие из косых лент или треугольников», заштрихованных в разных направлениях (Чернецов, 1957, с. 200). Интересна субъективная оценка вожпайского стиля Н.В. Фёдоровой, А.П. Зыковым, В.М. Морозовым и Л.М. Тереховой. Они, напротив, называют её «нарядной». При этом дают очень близкое к чернецовскому описание, в котором отмечают, что к керамике «так называемого вожпайского типа» относятся «сосуды, украшенные на шейках лентами наклонных полос, ромбов, взаимопроникающих треугольников, заштрихованных в разных направлениях, горизонтальной ёлочкой, ниже – исключительно гребенчатым штампом» (Фёдорова и др., 1991, с. 137-138). Кроме того, «группа уральских ученых» отметила, что в погребальных комплексах этого времени встречаются приемущественно сосуды с «обеднённой орнаментацией: гребенчатая ёлочка и ряды горизонтальных оттисков гребенчатого штампа на шейке» (Фёдорова и др., 1991, с. 138-139). То есть, в вожпайской посуде они выделили две группы – «классическую нарядную» и «с обеднённой орнаментацией».
Доминирующими в орнаментации вожпайской керамике являются оттиски гребенчатого штампа. В отличие от посуды предшествующего и последующего времени в орнаментации отсутствует отступающая техника. В «классическом» варианте на вожпайских сосудах присутствуют следующие орнаментальные зоны: ряды вертикальных или наклонных оттисков, как вариант – «горизонтальная ёлочка»; полосы с мотивами взаимопроникающих треугольников, ломаной линии или нескольких ломаных линий, иногда образующих ромбы, наклонных лент; горизонтальные линии, как правило, разделяющие орнаментальные полосы. Срез венчика не орнаментирован. Обычно на сосуде присутствуют три горизонтальные орнаментальные зоны, разделённые линиями, и незаполненная оттисками штампа полоса по линии глубоких наколов на шейке. Полоса с «основным вожпайским мотивом» (взаимопроникающими треугольниками, ломаной линией или наклонными лентами), как правило, занимает центральную часть композиции в верхней части тулова от перегиба шейки до нижней линии плечика или перегиба тулова (рис. 3-5). Нередко вместо «основного вожпайского мотива» на сосудах представлен ряд наклонных или вертикальных оттисков гребенчатого штампа; иногда их два, в этом случае они разделены двумя или тремя горизонтальными линиями. Кроме того, в орнаментации ряда сосудов использован ромбический или треугольный штамп с поперечной штриховкой или сеткой. От кучиминской керамики в качестве субстратного элемента сохранились фестоны, нередко завершающие декор вожпайских сосудов в нижней части.
Естественно, что существует множество комбинаций, которые встречаются несколько реже. В их числе и сосуды с «обеднённой» орнаментацией, когда на сосуде отсутствует центральная полоса или они орнаментированы исключительно мотивом «ёлочка». Сосуды такого типа, как правило, небольшие и встречаются чаще, как уже было отмечено, в погребальных комплексах. Что касается формы, то можно отметить, что сосуды характеризуются укороченной шейкой, переход к тулову/плечу начинается сразу же под линией глубоких наколов. Еще одна характерная черта – наколы не образуют с внутренней стороны «жемчужины», в некоторых случаях вздутия едва намечены.
Уникальность вожпайского керамического стиля была подтверждена результатами статистической обработки, проведённой В.И. Семёновой (Семёнова, 2001, с. 162).
На Средней Оби в комплексах вожпайского времени встречаются сосуды с орнаментом, выполненным различными разновидностями С-видного штампа. Примесь эта довольно устойчива. Такие сосуды найдены и на могильнике Усть-Балык, погребения 16, 17, 6 (Семёнова, 2001, с.58, рис 14: 17-19); на могильнике Барсов Городок, погребения 82, 90 (Arne, 1935, p. 126, 128), 123, 129, 140, 144, 170 (Зыков, 1988); на Сайгатинском VI могильнике, погребения 98, 105 (рис. 6: 1, 2). Кроме того, встречены сосуды, сочетающие в себе гребенчатые и С-видные штампы: Барсов Городок – погребения 120, 121, 131, 143 (Зыков, 1988). Я думаю, здесь стоит говорить о двух одновременных традициях, которые, возможно, сосуществовали если не на одной, то на близких территориях и находились во взаимодействии друг с другом. Отметим, что манера орнаментации С-видными штампами очень близка гребенчатой. Мотивы орнаментов очень близки, близка и техника нанесения (оттиски без протаскивания или отступания).
Безусловно, вожпайская посуда отличается как по форме, так и по орнаментации. Преемственность керамических стилей в цепочке кучиминский – вожпайский – кинтусовский, на мой взгляд, не идёт дальше преемственности отдельных элементов или мотивов. Сменяя предшествующий стиль, например, вожпайская посуда наследует «кучиминские» фестоны, а в орнаментации кинтусовской посуды часто использована «вожпайская» полоса взаимопроникающих треугольников.
2. Ареал распространения вожпайского керамического стиля отличается от территории, на которой встречается кучиминская и кинтусовская керамика. Он значительно дальше уходит на восток, судя по раскопкам стоянки Дюна III, захватывает, по крайней мере, Западный Таймыр. При этом на Западном Таймыре эта орнаментальная традиция не получает развития в более поздней посуде усть-половинковской культуры (Хлобыстин, 1993, с. 26). В лесной же зоне Западносибирской равнины сформировался керамический стиль (кинтусовский), который интегрировал в себя вожпайский субстрат.
3. «Приход» вожпайской археологической культуры – это не просто смена керамического стиля. Исчезает такой яркий элемент предшествующей кучиминской культуры как городища, имевшие в основе построения прямоугольник с мощной, часто многорядной, системой обороны и уличной планировкой. «Чистых» вожпайских городищ ещё не обнаружено. Не исключено, что собственной вожпайской фортификации и не существовало. Городища следующей кинтусовской археологической культуры отличаются от «кучиминских». В основе их построения лежит круг – это круглые городища. Их площадь меньше, «уличность» в планировке отсутствует.
Исчезновение «кучиминской» традиции фортификации вряд ли можно связывать с внутренним развитием этой культуры. Скорее всего, определяющую роль сыграли внешние факторы.
4. Погребальный обряд вожпайского периода также имел некоторые отличия как от «кучиминского», так и от «кинтусовского». По Сайгатинскому некрополю прослеживается то, что территориальные группы погребений почти всегда относятся к конкретным выделяемым культурным периодам, случаи смешения редки. Так ранняя группа Сайгатинского III могильника, расположенного в восточной части урочища, перестаёт функционировать в IX веке, в момент прихода «вожпайской» традиции. Одновременно появляются «вожпайские» группы погребений в западной части. Позже здесь же появляются «кинтусовские» погребения, однако они образуют отдельные группы.
Слом в погребальном обряде особенно заметен при переходе от кучиминской традиции к вожпайской. Несмотря на то, что ориентировка могильных ям продолжала тяготеть к меридиональной, но умершие в них укладывались головой, как в южном, так и в северном направлениях. В «кинтусовское» время и ориентировка ям становится неустойчивой. В вожпайской погребальной практике начинает использоваться керамическая посуда и стрелы с наконечниками (или наконечники?), – элементы не характерные для кучиминского времени. В более позднее время их использование становится массовым.
5. Ещё одним подтверждением значительных изменений при переходе к вожпайскому периоду может служить тот факт, что в одной и той же группе погребений и даже могильной яме встречены останки представителей хоть и близких, но разных антропологических типов (Ражев, 2005). В пользу значительных политических событий и подвижек групп населения косвенно могут говорить и погребения с выраженной воинской атрибутикой, а также останки людей со следами боевых травм. Интересно отметить, что в вожпайских воинских погребениях, как правило, не встречается оружие с длинными клинками типа сабель или палашей (мне известен лишь один случай). В аналогичных «кинтусовских» погребениях палаш или сабля являются одним из основных атрибутов.
Вряд ли можно говорить о «спокойном» развитии в последние два века первого тысячелетия нашей эры. Исходя из вышеизложенного, правомерно предположить, что территория Западной Сибири испытала значительный импульс в культурно-политической сфере. Необязательно он привёл к глобальным миграционным процессам. Его распространение в таёжной зоне могло иметь характер волны, когда состояние распространяется без значительного перемещения составляющих элементов среды. Однако нельзя исключать и миграционных факторов, что подтверждают антропологические данные. В пользу гипотезы импульса говорит и факт «прорыва» вожпайского ареала на Таймыр.