52. Проблема соотношения общественного сознания и общественного бытия, их роль в развитии общества.

Проблема соотношения общественного бытия и общественного сознания была далеко не периферийной в советской философской литературе. Ей посвящен большой массив публикаций разного масштаба и плана. По ряду причин, в анализ которых здесь нет возможности вдаваться3, мы не разделяем модного ныне снисходительно-пренебрежительного отношения к философии советского периода. С нашей точки зрения, она заслуживает серьезного к себе отношения. Серьезного – это значит не умилительно-апологетического, а аналитического.

Характерной чертой всей советской философской литературы была апелляция к авторитету Маркса. Все – от аспиранта до академика – выступали от имени марксизма. Однако объективное содержание развиваемых взглядов далеко не всегда соответствовало принципам марксизма. Фактически под флагом марксизма нередко проводились идеи совсем иного типа. Именно это обстоятельство побудило М.А. Лифшица – марксиста глубокого и искреннего – выступить с язвительной критикой некоторых популярных воззрений. Так, подвергнув основательному разбору воззрения М.С. Кагана, он пишет: “Я, разумеется, не могу присвоить себе монополию марксистской истины — в этом отношении М. Каган совершенно прав, но если то, что он проповедует в своей системе, есть марксизм, то можно ли мне рассчитывать на звание марксиста?”. Проницательность М.А. Лифшица была подтверждена после того, как в нашем обществе произошла антисоветская и антисоциалистическая революция (т.е. согласно общепринятому словоупотреблению, контрреволюция). В новой обстановке марксизм стал совершенно немодным, и авторы, которые еще вчера смертельно оскорблялись, если им отказывали в праве называться марксистами, сегодня уже говорят о марксизме как о “скомпрометированной исследовательской парадигме”. Тот же М.С. Каган пишет: “В конечном счете, в наши дни взгляды Маркса, как и Фейербаха и других классиков философской мысли, имеют для нас исторический интерес (курсив наш – Р.Л.), собственная же точка зрения современного философа должна покоиться на тех данных, которые предоставляет ему современный уровень научной мысли”. Как утверждает М.А. Лифшиц, “собственная точка зрения” М.С. Кагана, есть эклектика. В другом месте она охарактеризована как “бедно выраженная шелеровщина”. В воззрениях других авторов, выступавших “под знаменем марксизма” можно обнаружить иные идейные веяния.

особенно популярным было философствование в русле позитивизма, и тому есть по меньше мере две причины. Первая причина заключается в его сциентистской ориентации. (Под нею мы понимаем в данном случае стремление мыслить в соответствии с нормами и критериями научности.) Такое стремление отнюдь не чуждо и марксистской философии. Это значительно облегчает мимикрию позитивизма под марксизм. Вторая причина – соответствие уровня мышления в позитивизме возможностям рассудка. Рассудок – низшая ступень познавательной деятельности по отношению к разуму. О рассудке можно сказать, что это и нижняя ступень. Интеллект, взошедший на уровень рассудка, обрел тем самым способность создавать разнообразные объяснительные схемы. Интеллект чувствует себя на этой ступени вполне комфортно. Чтобы взойти на следующую ступень, необходимо совершить усилие, которое не всякому под силу.

Мертвящий дух позитивистского суемудрия, без сомнения, сказался и на способе понимания проблемы соотношения общественного бытия и общественного сознания. Классики марксизма, формулируя идеи нового миропонимания, не ставили перед собой задачу нарисовать всеохватную объяснительную схему, где все разложено по полочкам, и всяк сверчок сидит на своем шестке. Они стремились не к классификации явлений, а к постижению сущности. Их целью была выработка принципов постижения социальной реальности во всей ее глубине. Поэтому они не зацикливались на словах, на соотношении понятий, на выяснении оттенков и оттеночков – то есть на всем том, что стало привычным делом среди многочисленных “попов марксистского прихода”. Вчитаемся в классические, тысячекратно цитированные строки. “В прямую противоположность немецкой философии, спускающейся с неба на землю, мы здесь поднимаемся с земли на небо, т.е. мы исходим не из того, что люди говорят, воображают, представляют себе, — мы исходим также не из существующих только на словах, мыслимых, воображаемых, представляемых людей, чтобы от них прийти к подлинным людям; для нас исходной точкой являются действительно деятельные люди, и из их действительного жизненного процесса мы выводим также и развитие идеологических отражений и отзвуков этого идеологического процесса”. Итак, принципиально новое понимание социального процесса Маркс и Энгельс формулируют посредством противопоставления своей позиции традиционным взглядам. Конкретно речь у них идет о немецкой идеалистической философии, в первую очередь гегельянстве, но в более общем плане – обо всей предшествующей философии. Немецкая классическая философия – наиболее полное, завершенное и совершенное выражение того видения социальной действительности в ее статике и динамике (функционировании и развитии), которое было свойственно всем философам до Маркса. Все они “спускались с небес на землю”, т.е. считали, что действительная жизнь людей, их поведение, поступки, способ деятельности детерминируется их эмоциями и представлениями (теориями, концепциями, доктринами и т.п.). В сущности, все мыслители до Маркса воспроизводили вполне определенный ход мысли, который обнаруживается еще в Библии. Возьмем, к примеру, миф о грехопадении. Как нам сообщается в книге Бытие (3:1-7), первые люди, отведав плода с древа познания добра и зла, обнаружили, что они наги, и сделали себе опоясания. Их действительная жизнь изменилась под влиянием новых взглядов по вопросу о том, “что такое хорошо и что такое плохо”. Так же рассуждает, например, Ж.-Ж. Руссо, в своей известной теории происхождения неравенства. Процитируем соответствующее высказывание: “Первый, кто напал на мысль, огородив участок земли, сказать “Это мое” — и нашел людей, достаточно простодушных, чтобы этому поверить, был истинным основателем гражданского общества. От скольких преступлений, войн и убийств, от скольких бедствий и ужасов избавил бы род человеческий тот, кто выдернув колья и засыпав ров, крикнул бы своим ближним: “Не слушайте лучше этого обманщика, вы погибли, если способны забыть, что плоды земные принадлежат всем, а земля – никому!” Итак, Руссо заявляет совершенно ясно, четко и определенно (однозначно, на современном воляпюке), что частная собственность возникает в результате определенного рода открытия. Не было бы этого открытия – человечество оказалось бы навсегда избавлено от бедствий и страданий, возникших вследствие социального неравенства11. Аналогичным образом мыслится возникновение любого другого социального феномена или института. Логика такого понимания исторического процесса не допускает мысли о том, что люди сами, в силу условий своей жизни, в результате обобщения накопленного опыта, способны додуматься до открытия. Оно не вызревает в недрах социального организма, но даруется сверху. В роли дарителя может выступать великий мыслитель, религиозный реформатор, пророк или какой-то анонимный субъект – это в данном случае не имеет принципиального значения. Главное в данной теории состоит в утверждении, что идея является демиургом истории. Такова традиционная точка зрения, с которой решительно порывают классики марксизма. Их позиция заключается в том, что история – результат творчества людей, действующих в конкретных условиях. Чтобы понять, каким образом люди додумались до тех или иных идей, почему в их головах возникли те, а не иные представления, надо анализировать эти условия, рассматривать конкретные обстоятельства и факторы социального процесса. Так, если взять тот же вопрос о возникновении частной собственности, то он решается с марксистских позиций принципиально иначе, чем у Руссо. Согласно классикам марксизма, частная собственность не была придумана, но появилась естественно, закономерно, как продукт развития социальных отношений. В родовом обществе частной собственности не было, потому что уровень развития производительных сил не позволял произвести прибавочный продукт. Первобытный род на ранних ступенях эволюции (во избежание уводящей в сторону от вопроса полемики не будем их уточнять) был способен обеспечить себе лишь пропитание на уровне физиологического минимума. И только абсолютная спаянность рода, первобытный коллективизм с его уравнительностью давали людям шанс выжить. Ситуация меняется, когда в результате прогресса производительных сил или завоевания появляется прибавочный продукт. Вот тогда, но никак не раньше, находится человек, которому приходит в голову сказать: “Это – мое”. И такой человек появляется у всех народов, достигших определенной ступени экономического прогресса. Он, этот “изобретатель”, отразил новую реальность – в этом и состоит его историческая заслуга. Обобщая, можно сказать, что любое социальное изобретение отражает изменившиеся общественные условия. Фиксировать “открытия”, анализировать их влияние на реальный жизненный процесс, — вот что такое “спускаться небес на землю”. Рассматривать идеи как порождение определенных объективных условий, как отражение жизненных реалий – это и есть то, что Маркс и Энгельс называют восхождением с земли на небеса. Материалистическое понимание истории, выраженное через формулу “общественное бытие определяет общественное сознание” есть не что иное, как определенное видение социального процесса, подход к анализу жизни общества, принцип исследования социума и его истории.