§7. Расчленение структуры простого предложения

В целях выразительности простое предложение может быть подано расчлененно. Существуют два способа такого расчленения, причем каждый из них в двух стилистически окрашенных вариантах – в разговорном и ораторском.

Сегментация. Этот способ членения простого предложения состоит в том, что с помощью начального именительного падежа обозначается тема последующего высказывания, а затем вводится и оно само, при этом тема обозначена в нем либо повтором, либо субститутом – например, местоимением. Приведем два предложения из «Моего Дагестана» Расула Гамзатова; «Книга, письменность... Вот два сокровища, которые забыл дать нам тот, кто раздавал языки»; «Мой отец... Из тех, кто его знал, каждый, наверное, по-своему представлял себе моего отца».

Именительный падеж называет тему. Без сегментации конструкции могли бы выглядеть так: «Книга, письменность – два сокровища», «Из тех, кто знал моего отца, каждый представлял его себе по-своему». Показана сегментация ораторского типа, для нее характерна большая пауза после именительного падежа и тон размышления.

В разговорном варианте тона размышления нет, пауза отсутствует. Вот отрывок из очерка А. Аграновского «Техника без опасности»: «Вместо расчетов – эмоции, вместо резонов – восклицания, поспорили – будто и дело сделали, а люди, которые планируют ассигнования, – они не публицисты. Им цифры нужны».

Конструкция «люди – они» сегментированная, в начало ее вынесен именительный темы, а высказывание включает субститут. Без сегментации было бы: «люди – не публицисты». Интонация, как мы чувствуем, здесь совсем не торжественная.

Обратим внимание на то, что темой последующего высказывания может оказаться явление, как в предыдущих примерах, а может и слово: «Освобожденная Россия, – какие дивные слова!» (В. Брюсов).

Парцелляция. Элемент предложения при парцелляции отделяется от него, наделяется интонацией законченного высказывания и помещается после базовой конструкции. Интонация торжественности, размеренности, выделяющая, подчеркивающая парцеллят, характерна для ораторского синтаксиса. В «Моем Дагестане»: «Может быть, были времена, когда люди вместо привета, выраженного в слове, посылали огонь, пламя. Мирное пламя. Не пламя пожара и войны, но пламя очага, пламя тепла и света».

Разговорная парцелляция имитирует неподготовленную речь, присоединение к сказанному того, что заранее как бы не было запланировано: «У Настасьи, Степановой-то вдовы, шкатулка малахитова осталась. Со всяким прибором» (П. П. Бажов. Малахитовая шкатулка).

§ 8. Средства осложнения структуры простого предложения

Конструкции, осложняющие структуру простого предложения, кроме дополнительного содержания, вносят изменения в его интонацию. Таких конструкций выделяется пять: однородные члены, обособленные члены, вводные конструкции, вставные конструкции и, наконец, конструкции, аналогичные нечленимым предложениям.

Однородные члены предложения

Однородные члены предложения – это одноименные члены, относящиеся в предложении к одному и тому же слову и связанные перечислительной интонацией или сочинительными союзами. Они образуют цепочки или пары равноправных элементов. Таким образом, однородные члены осложняют не только содержание (несколько субъектов у одного действия, несколько действий, совершаемых одним субъектом, несколько качеств одного предмета и т. д.), но и интонацию простого предложения, так как произносятся они с одинаково сильными ударениями, равными паузами между членами цепочки, более заметными, если связь бессоюзная.

Мы рассмотрим основные проблемы, связанные с введением однородных членов в предложение и с их стилистической нагрузкой

Однородные подлежащие и согласование с ними сказуемого. Сформулируем основное правило связи сказуемого с однородными подлежащими, а затем некоторые отступления от него.

Основное правило таково: если ряд подлежащих стоит на первом месте, то стоящее на втором месте сказуемое имеет форму множественного числа, т. е. происходит координация в соответствии с моделируемой ситуацией; если сказуемое стоит на первом месте, а ряд подлежащих идет за ним, оно имеет форму единственного числа. Последнее, конечно, не отвечает моделируемой ситуации, но при неподготовленности речи освобождает говорящего от грамматического обязательства употребить непременно два или более подлежащих. Письменная речь явно наследует эту черту устной речи. Вот примеры: 1. «Я знаю, добрый король и королева посылали за вами» («Гамлет» в пер. Б. Пастернака). 2. «В тумане над прудом начиналось бульканье, плеск, возня» (К. Г. Паустовский. Повесть о жизни); «В этом огне бушевал рев, визги, стоны, хохот и свист» (М. Булгаков. Мастер и Маргарита).

Как видим, даже если в ряду подлежащих есть формы множественного числа, это не влияет на число впереди стоящего сказуемого, но при одном условии: если подлежащее в форме множественного числа не стоит первым в ряду, сразу после сказуемого. Это еще раз доказывает, что правило ориентировано на «экономию» грамматических обязательств в нашей кратковременной памяти, ведь первое подлежащее сразу реализует обязательство и позволяет больше не хранить его в памяти. Таким образом, впереди стоящее сказуемое имеет форму множественного числа, если непосредственно за ним стоящее подлежащее также имеет эту форму: «Закивали, зашумели тростники и длинный шпажник» («Песнь о Гайавате» в пер. И. Бунина).

Отступления от основного правила заключаются в следующем:

1. Впереди стоящее сказуемое имеет форму множественного числа: а) когда подчеркивается книжность, подготовленность речи: «В сущности, я те две строчки, в которых изображены небо, море и плывущая бочка, тоже представляют собою вполне законченную картину» (С. Я. Маршак. О сказках Пушкина). Перед нами статья, в этом сугубо книжном тексте вполне уместно множественное число сказуемого в данной позиции; б) когда лексическое значение глагола, употребленного в роли сказуемого, указывает на наличие по меньшей мере двух субъектов. Вспомним, например, взаимно-возвратные глаголы, значение которых отражает действие двух и более субъектов: «...Слились земля и небо» («Песнь о Гайавате» в пер. И. Бунина); в) когда подлежащие образуют единство, что подчеркивается, например, их антонимичностью: «В блеске черных глаз играли у нее и свет и тени – свет улыбки, тени гнева» (там же).

2. На втором месте стоящее сказуемое может иметь форму единственного числа, если подлежащие выражены абстрактными существительными: «Гитчи Манито! – вскричал он, полный скорби безнадежной. – Неужели наше счастье, наша жизнь от них зависит?» («Песнь о Гайавате» в пер. И. Бунина).

Однородные и неоднородные определения. На однородность влияют семантические и структурные условия введения определений в предложение.

1. Семантическое условие однородности определений – их смысловая общность, объективная или субъективная. Объективная семантическая общность обусловлена тем, что слова обозначают разновидности одного признака предмета, например, разные цвета, разные величины: «В каких-то легких лиловатых и голубых цветах на школьных клумбах засверкали под солнцем капли дождя» (О. Берггольц. Дневные звезды).

Субъективная семантическая общность обусловливается тем, что автор обнаруживает и с помощью однородности заставляет читателя уловить в словах нечто сходное логически или эмоционально. В «Дневных звездах»: «Он улегся на жесткой и очень узенькой кушетке, а я закрыла лампу газетным кульком и уселась перед листом бумаги»—логическая общность «жесткая и узенькая» = «неудобная для лежания»; «Полукруглые окошки, чудесно посветлев, лили в келью снежный, лунный, грустный свет глубокой зимы» – эмоциональная общность «снежный, лунный, грустный» = «прекрасный, таинственный».

Как показывает наш материал, внешним средством выражения однородности являются сочинительные союзы и перечислительная интонация. Обратим внимание на то, что в примере «лиловатые и голубые цветы» есть еще определение легкие, которое не включено в ряд с помощью перечислительной интонации и потому не является однородным, о чем далее будет сказано подробнее.

2. Структурные условия однородности по отношению к определениям могут быть внутренними, касающимися собственной структуры этих членов, и внешними, касающимися их размещения в предложении.

Внутренние структурные условия однородности:

– Однородными чаще всего являются несогласованные определения. Вот предложение из «Повести о жизни» К. Паустовского: «Это был длиннобородый близорукий старик в толстых очках, в потертой тужурке почтового ведомства со скрещенными медными рожка́ми и молниями в петлицах». Здесь две пары однородных несогласованных определений: «в очках, в тужурке», «с рожками и молниями». Мы уже говорили о том, что однородные определения связаны интонацией перечисления или сочинительными союзами. В наших парах использовано и то и другое. Попробуем устранить эти связующие средства: «в очках в тужурке», «с рожками молниями». Мы видим, что может получиться либо «двусмыслица», вроде «очков в тужурке», либо бессмыслица, вроде «рожков молниями» (рожок уже говорит о форме, и явно не о форме молнии). Язык с помощью своих норм бережет нас от того и от другого и заставляет нас отделять одно несогласованное определение от другого с помощью перечислительной интонации или сочинительного союза. Таким образом, у этих связующих средств есть еще и пограничная функция, позволяющая отделить один элемент от другого и связать каждое из определений с определяемым словом;

– Второй структурный тип определений, которые обычно бывают однородными, – это ряд: «одиночное определение + распространенное определение», например, выраженное причастным оборотом. Из «Дневных звезд»: «Мне снилось: я попала в Углич и иду по длинной, широкой, заросшей мелкой зеленой травкой улице».

Внешним структурным условием однородности является порядок слов. При обратном порядке слов, когда определения подчеркиваются, легче возникает семантическая общность и, следовательно, однородность: «Квасами пахнет и печеным хлебом, великорусским, духовитым, жарким» (В. Луговской. Сказка о дедовой шубе).

Переходим к неоднородным определениям. Определения могут относиться к одному слову, отвечать на один вопрос и стоять рядом, но не быть однородными. Внешне это проявляется в том, что нет перечислительной интонации и сочинительных союзов. Семантические условия неоднородности состоят в том, что, во-первых, между словами, обозначающими разнородные признаки, автор не устанавливает семантической общности, что и выражает тем, что не вводит ни перечислительной интонации, ни сочинительных союзов. Во-вторых, между определениями автор может установить отношения уточнения, т. е. явного семантического неравноправия, поэтому об однородности не может быть и речи. Проиллюстрируем оба случая на фрагменте из романа В. Белова «Год великого перелома»:

«Он не поймал ее взгляда, лицо было наполовину закутано. Но, кроме праздничных рукавиц, он успел разглядеть новый, добротный, правда совсем летний, казакин с борами, а из-под него виднелась темно-синяя длинная юбка домашней пряжи».

Отражение разнородных признаков мы видим в паре «темно-синяя длинная юбка», отражение уточнения – в группе «новый, добротный, правда совсем летний, казакин», где два первых однородных определения уточняются третьим, поэтому последнее и выделено запятыми, т. е. использовано обособление члена, а не однородность.

Структурно-семантическое условие неоднородности определений заключается в том, что первое из них относится не непосредственно к определяемому слову, а к словосочетанию «определение + определяемое», ср. в «Дневных звездах»: «Возле Зоологического сада не по-городскому пахло прохладной осенней землей». Связь: «прохладная» + «осенняя земля».

Предлоги при однородных членах. Очень коротко изложим основные правила повтора предлога или отсутствия такого повтора. Повтор обязателен при сопоставительных и повторяющихся союзах: «И возникает вопрос: как быть с частными предприятиями, причем не только в сельском хозяйстве, но и в промышленности, торговле, услугах?» (С. Меньшиков. Экономическая структура социализма: что впереди?); «Двух коней, коль хошь, продай, но конька не отдавай ни за пояс, ни за шапку, ни за черную, слышь, бабку» (П. Ершов. Конек-горбунок).

Как правило, требуется повтор предлога при противительных союзах: «И молился Гайавата: не о ловкости в охоте, не о славе и победах, но о счастии, о благе всех племен и всех народов» («Песнь о Гайавате» в пер. И. Бунина).

В остальных случаях повтор факультативен: «По субботам и воскресеньям миллионы горожан, утомленных бензином, рвутся вон из любимого города» (Э. Брагинский, Э. Рязанов. Берегись автомобиля!). Возможно: «по субботам и по воскресеньям».

Иногда повтор предлога позволяет избежать двусмысленности или бессмыслицы, об этом нужно помнить и учитывать условия контекста. Читаем в «Повести о жизни»: «С тех пор все битвы с поляками и турками были связаны в моем воображении с диким полем, заросшим чертополохом, с пыльным его дурманом». Если убрать второй предлоге, возникает новый, правда, весьма неловко выраженный смысл: «поле, заросшее чертополохом, пыльным его (?) дурманом». Повтор предлога устанавливает в предложении нужные автору связи между словами и объединяет слово дурман не со словом заросшее, а со словом связаны.

Обобщающие слова при однородных членах предложения. Для правильной постановки знаков препинания нужно учитывать особые конструкции, используемые в предложениях с однородными членами. Ряд однородных членов может предваряться или заключаться обобщающим словом. Отношения между таким словом и однородными членами различны. Во-первых, это родовидовые отношения: «За ним шла, им увлекалась, ему аплодировала лучшая, передовая, коммунистическая, комсомольская, активистская часть молодежи: вузовцы, рабфаковцы, курсанты военных школ... » (З. Владимирова. Игорь Ильинский). Во-вторых, это отношения части и целого: «Революционные лозунги были начертаны везде, на всех камнях, зданиях и огородах города, особенно много было их на окраинах: на воротах фабрик и заводов, на их корпусах...» (О. Берггольц. Дневные звезды). Ясно, что ворота – не вид окраины, а ее часть. В-третьих, в роли обобщающего слова выступает местоимение или местоименное наречие, содержание которого конкретизируется рядом однородных членов: «...Эта келья, этот угол монастырского двора с могучими липами и, главное, высокий, белый пятиглавый собор напротив школы – всё это стало мне почему-то сниться как место чистейшего, торжествующего, окончательного счастья» (О. Берггольц. Дневные звезды).

Стилистические функции. Однородные члены обладают богатыми выразительными возможностями.

I Однородные члены широко используются в описаниях и повествованиях, когда нужно передать сосуществование предметов и признаков – в описании, смену действий – в повествовании. Вот короткое повествование: «Он выронил записку, поднял ее, прочел снова, шепнул: “В Петербург”, снова ее выронил, и только» (И. С. Тургенев. Дым). Целая сценка в одном предложении с однородными сказуемыми.

Описания, выполненные с помощью однородных членов, весьма многообразны и демонстрируют и авторскую манеру письма, и разнообразие авторских намерений. Сравним два осенних пейзажа, в которых авторы создают цветовую картину природы (а можно создать в слове и звуковую картину, и особым образом организованную пространственную).

Первый пейзаж принадлежит К. Г. Паустовскому, рассказ «Желтый свет»: «Я узнал, что осень смешала все чистые краски, какие существуют на земле, и нанесла их, как на холст, на далекие пространства земли и неба. Я видел листву, не только золотую и пурпурную, но и алую, фиолетовую, коричневую, черную, серую, почти белую».

Второй пейзаж описан М. М. Пришвиным в «Календаре природы. Осень»: «Летали теперь только листья, и вот попался в паутину очень нарядный, багровый, с каплями росы осиновый лист. В нескольких шагах от края вырубки была лесная дорожка, разъезженная, черная, но там, где стояла осина, листва ее ложилась на черное ярким, далеко видным бледно-желтым пятном».

Резкость красок второго пейзажа очень отличает его от многоцветья первого. Паустовский написал картину мелкими мазками, а Пришвин – крупными цветовыми пятнами, хотя оба активно использовали одну и ту же синтаксическую конструкцию с однородными определениями.

II Однородные члены участвуют в построении синтаксических фигур градации и накопления синонимов. Фигуры эти, как мы помним, используются для подчеркивания признака: «Мужик пошел помыть мертвых, чтобы обнаружить тем свое участие и сочувствие» (А. Платонов. Котлован). У Платонова, конечно, дело сложнее, чем простой синонимический повтор для подчеркивания признака, поскольку первое слово участие выступает еще и в своем процессуальном значении «действие участвовать, отраженное как предмет», а не только в значении «состояние проявления участия».

III Однородные члены применяются для создания комического эффекта изложения.

1. Комический эффект может возникать в результате нагнетания однородных членов, когда автор создает у читателя впечатление, что он честно и пунктуально решил перечислять все, что относится к данному вопросу. На таком перечислении строится, например, фельетон М. Булгакова «Сколько Брокгауза может вынести организм?», где рассказывается о рабочем, решившем получить образование путем чтения энциклопедического словаря. Начиная с последней трети текста, в нем появляются перечни того, что читал рабочий: «День болела голова. Не читал. Но через день двинулся дальше. И все-таки прошел через Банювангис, Баньюмас, Баньер-де-Бигир и через два Баньякавало – человека и город. Крах произошел на самом простом слове «Барановские». Их было 9: Владимир, Войцех, Игнатий, Степан, 2 Яна, а затем Мечислав, Болеслав и Богуслав». Прием нагнетания однородных членов точно соотнесен с заглавием: так сколько же Брокгауза может вынести организм, какой длины получится перечень?

Нагнетание порой подчеркивается различными структурными средствами: словообразовательными, синтаксическим параллелизмом, т. е. одинаковым синтаксическим строением однородных членов. Вот два примера из романа И. С. Тургенева «Дым»:

«Он видел перед собою господина, наружности почтенной и немного туповатой, лобастого, глазастого, губастого, бородастого, с широкою шеей, с косвенным, вниз устремленным взглядом» – четыре прилагательных с суффиксом -аст- не могут не подчеркнуть весь ряд однородных членов; «P. P., забавный толстяк, который считает себя очень больным и очень умным человеком, а здоров как бык и глуп как пень» – использован синтаксический параллелизм.

3. В ряду однородных членов автор может соединить то, что обычно не соединяется в нашем сознании. Эта внешняя нелогичность и способствует возникновению комического эффекта. Э. Брагинский и Э. Рязанов так характеризуют главного героя «Зигзага удачи»: «Исключенный Орешников уходил с собрания эффектно, не так, как Лидия Сергеевна. Он умел проигрывать. По прямой мужской линии он происходил от д'Артаньяна, Жерара Филипа и старшиновской тройки из хоккейной команды “Спартак”». Как видим, «прямая мужская линия» оказалась весьма зигзагообразной и соединила в разных эпохах и странах то, что читатель по собственной воле вряд ли когда-либо соединил бы.

3. Наконец, однородные члены участвуют в построении каламбуров. У Э. Кроткого: «Короли и дворники равно должны заботиться о блеске своего двора» – два однородных подлежащих «проявляют» разные лексические значения у слова двор. Мы рассматривали этот афоризм с точки зрения омонимии слова двор, а сейчас показываем его с точки зрения синтаксиса, ведь именно синтаксическая конструкция – ряд однородных членов – обеспечивает игру слов; «Ему пришла в голову мысль, но, не застав никого, ушла» – сказуемое из фразеологизма стало в один ряд с однородным сказуемым, расширяющим устойчивое сочетание, в результате этого возникает буквализация фразеологизма.

Обособленные члены предложения

Обособление – это смысловое и интонационное выделение члена предложения. На этом члене делается дополнительное повышение тона, и интонация законченного высказывания таким образом модифицируется. Мы рассмотрим основные условия обособления, которые могут быть семантическими и структурными, как внутренними, так и внешними.

Семантические причины обособления заключаются в том, что говорящий наделяет член предложения дополнительным смыслом.

1. Определение может наделяться обстоятельственным смыслом, причинным, уступительным, условным, что и показывается автором с помощью интонации обособления: «Собранный в некий волшебный фокус, свет любви и какого-то романтического доброжелательства в рассказах А. Грина радостно воздействует на душу» (М. Щеглов. Корабли Александра Грина). Обособленное определение наделено причинным значением (Воздействует почему? Потому что собран в волшебный фокус).

2. Значение уточнения, как уже говорилось при анализе неоднородных определений, также ведет к обособлению, т. е. именно с помощью интонации мы можем указать на уточняющую функцию одного члена предложения по отношению к другому: «Я был гимназистом последнего класса киевской гимназии, когда пришла телеграмма, что в усадьбе Городище, около Белой Церкви, умирает мой отец» (К. Г. Паустовский. Повесть о жизни). Обстоятельство уточняет предыдущее обстоятельство «в усадьбе Городище».

3. С помощью обособления член предложения может подчеркиваться, произноситься, так сказать, «со значением». Вот отрывок из романа А. Грина «Бегущая по волнам»: «В это время, как на грех, молодой лейтенант вздумал ей сказать комплимент. “Вы так легки, – сказал он, – что, при желании, могли бы пробежать к острову по воде и вернуться обратно, не замочив ног”». Надо ли говорить, что в романе, утверждающем, что чудо подвластно лишь тому, кто его желает, с помощью обособления выделено ключевое слово произведения.

Структурные и структурно-семантические причины обособления связаны с внутренними и внешними условиями бытования слова в предложении.

А. Внутренние условия:

1. На обособление может влиять объем члена предложения. Например, в нашей пунктуации есть правило, которое опирается на эту закономерность. Одиночное деепричастие, стоящее после определяемого слова, не обособляется, а деепричастный оборот, находящийся в этой же позиции, обособляется обязательно: «Идет. Идет по платформе. Идет улыбаясь. Вспоминает о встрече с Вронским на станции, и воспоминание заставляет ее счастливо, радостно улыбнуться. А в глазах – страдание» (В. Утилов. Вивьен Ли). Одиночное обстоятельство не обособлено. Распространим его: «Идет, странно улыбаясь». Как видим, обособление стало обязательным.

2. На обособление влияет стремление говорящего разграничить возможные для данного слова при данном его размещении синтаксические функции. Это наблюдается в тех случаях, когда без обособления слово оказывается одним членом предложения, а при обособлении – другим. Обособление и указывает, какую функцию выбрал для этого слова автор текста. Вот отрывок из повести Э. Брагинского и Э. Рязанова «Старики-разбойники»: «Семнадцатый начальник Мячикова, Федор Федорович Федяев, вызвал однажды своего подчиненного и сказал: – Николай Сергеевич, ограбили обувной магазин!». Выделенный элемент – это приложение к подлежащему начальник. Если бы обособления не было, роли этих слов сменились бы: собственное имя стало бы подлежащим, а слово начальник – приложением. Еще один фрагмент, из романа «Дети Арбата»: «Баранов вышел к ним во двор, заспанный, нелюбезно спросил, в чем дело». Здесь есть обособленное определение, а если бы не было обособления, слово вошло бы в составное именное сказуемое со знаменательной связкой «вышел заспанный». Мы нарисуем совершенно фантастическую картину, если будем утверждать, что писатели были озабочены синтаксической ролью рассматриваемых слов. Были они озабочены тем, чтобы выделить в тексте нужный элемент. Синтаксические функции и обособление – лишь техника, которой носители языка владеют автоматически. Но в теоретическом курсе раскрыть механизм приема, конечно, необходимо.

Б. Внешние условия:

1. На обособление влияет порядок слов: при обратном порядке, который и сам по себе выделяет слово в высказывании, обособление используется чаще. И снова у нас в пунктуации есть правила, основанные на этой закономерности: определение, выраженное причастным оборотом, при прямом порядке не обособляется, если не наделено дополнительным обстоятельственным значением, а при обратном порядке, т. е. когда оно стоит после определяемого слова, обособляется. Сравним два предложения из романа В. Белова «Год великого перелома»: «Гремящий на стыках пустой вагон мотало из стороны в сторону»; «Трамвай рассыпал с дуги сноп красноватых искр, напомнивших литейный цех». При перестановке в первом предложении появится обособление, а во втором исчезнет: «вагон, гремящий на стыках»; «напомнивший литейный цех сноп искр».

Мы говорили о том, что не обособляется одиночное деепричастие, стоящее после определяемого слова, но если поставить обстоятельство перед определяемым словом, оно обособится, хотя его объем не изменится. В следующем предложении из «Повести о жизни» Паустовского речь идет о пчеле: «Я, замерев, следил, как она сердито пятится и выбирается из тесного цветка». Для сравнения вспомним конструкцию «Идет улыбаясь».

2. Обособляются определения, в том числе приложения, при опущенном определяемом слове: «Но он и этого не чует. И, несмотря на общий смех, сидит и в ус себе не дует, каналья, видит лучше всех» (А. Блок. Возмездие). Приложение каналья обособлено, поскольку во втором предложении позиция подлежащего не заполнена словом, а приложение относится к этому опущенному подлежащему.

3. Обособление может быть вызвано тем, что определяемое слово иначе не может быть связано со своим определением. Например, личные местоимения не соединяются с определениями, но с помощью обособления эти элементы можно объединить: «Маленький, седой, с бесцветными добрыми глазами, он все лето жил на пасеке за левадой» (К. Г. Паустовский. Повесть о жизни).

Литература

Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении. М., 1956. С. 412–436.

Вводные конструкции

Вводные конструкции – это элементы, грамматически не связанные с членами предложения и выражающие оценку содержания или формы высказывания. Поскольку в этом случае говорящий открыто выступает в высказывании, семантику этих единиц называют субъективной модальностью.

Оценка содержания высказывания дается с разных сторон, поэтому выделяется несколько семантических разрядов вводных конструкций:

1. Говорящий выражает субъективную уверенность или неуверенность в сообщаемом. В роли вводных слов здесь выступают модальные слова двух семантических разрядов: конечно, разумеется, наверное, вероятно. Кроме модальных слов, эту семантику выражают и вводные предложения: «я не сомневаюсь», «мы уверены»: «Уехал, кажется, всего верст сорок или пятьдесят, а истомеешь, отупеешь и раскиснешь так, как будто собственными своими благородными ногами пробежал верст полтораста. Разумеется, первое дело самовар» (М. Е. Салтыков-Щедрин. Губернские очерки).

2. Выражается логическая – согласие, несогласие – или эмоциональная оценка сообщаемого: «Море кажется беспредельным, когда не видно берегов: но все эстетики утверждают (и совершенно справедливо), что море кажется гораздо величественнее, когда виден бeрeг» (Н. Г. Чернышевский. Эстетические отношения искусства к действительности) – дана логическая оценка содержания; «Сделав над собой великое усилие, Иван Николаевич поднялся со скамейки и бросился назад, туда, где разговаривал с профессором. И оказалось, что тот, к счастью, еще не ушел» (М. Булгаков. Мастер и Маргарита) – авторская речь здесь двуголосая, к ней примешивается голос героя, Ивана Бездомного, и это с его позиции выражена эмоциональная оценка содержания высказывания.

3. Объясняется логический ход изложения: высказывание оценивается как вывод, пример, очередное суждение в цепи изложения: «В качестве охотника посещая Жиздринский уезд, сошелся я в поле и познакомился с одним калужским помещиком, Полутыкиным, страстным охотником и, следовательно, отличным человеком» (И. С. Тургенев. Хорь и Калиныч).

4. К высказыванию привлекается внимание адресата, и, следовательно, показывается, что автор оценивает его как важное: «А приятный это стихотворец Беранже! Из русских, я вам доложу, подобного ему нет! И все, знаете, насчет этих деликатных обстоятельств... бестия!» (М. Е. Салтыков-Щедрин. Губернские очерки).

Оценка формы высказывания тоже дается с разных сторон:

1. Используются метатекстовые вводные конструкции, которые оправдывают экспрессию, подчеркивают те или иные качества формы – краткость, точность, приблизительность: «Необходимо добавить, что на поэта иностранец с первых же слов произвел отвратительное впечатление, а Берлиозу понравился, то есть, не то чтобы понравился, а, как бы выразиться... заинтересовал, что ли» (М. Булгаков. Мастер и Маргарита) – описывается затруднение в выборе слова, выбор дважды оправдывается; «Вместо серьезного изображения человеческой жизни произведения искусства представляют какой-то слишком юный (чтобы удержаться от более точных эпитетов) взгляд на жизнь» (Н. Г. Чернышевский. Эстетические отношения искусства к действительности) – оценивается выбор оценочного слова юный, использованного иронически, с помощью не менее ироничной вводной конструкции отрицательная оценка усиливается и подчеркивается.

2. С помощью вводных слов дастся указание на источник мысли: «Генеральша Холмогорова, как говорят, тоже детей терпеть не может, да у ней своих никогда не было» (А. Ремизов. Крестовые сестры).

Вставные конструкции

Вставные конструкции – это элементы простого предложения, либо не имеющие грамматических связей с его членами, либо имеющие разорванные грамматические связи и вносящие в содержание высказывания дополнительные сведения.

На примерах из диссертации Н. Г. Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности» покажем связи вставных конструкций с предложением:

I Отсутствие синтаксических связей: «Во всей природе видит дикарь человекоподобную жизнь, все явления природы производит от сознательного действия человекообразных существ. Как он очеловечивает ветер, холод, жар (припомним нашу сказку о том, как спорили мужик-ветер, мужик-мороз, мужик-солнце, кто из них сильнее), болезни (рассказы о холере, о двенадцати сестрах-лихорадках, о цинге; последний – между шпицбергенскими промышленниками), точно так же очеловечивает он и силу случая».

2. Разрыв грамматических связей вставностью:

а) «Впрочем, живопись (и скульптура) еще больше, нежели очертаниями или выражением своих фигур, гордится перед природой группировкою». Без вставности это были бы однородные подлежащие. Здесь, однако, связи разорваны, сравните единственное число сказуемого, которое без вставности при таких однородных подлежащих стояло бы во множественном числе;

б) «Искусство имеет своим источником стремление человека освободить прекрасное от недостатков (нами рассмотренных), мешающих прекрасному быть вполне удовлетворительным для человека». Без вставности это было бы обособленное согласованное определение;

в) «Часто достаточно обратить внимание на предмет (что всегда и делает искусство), чтобы объяснить его значение или заставить лучше понять жизнь». Без вставности это было бы присоединительное придаточное предложение, тогда у главного «Часто достаточно обратить внимание на предмет» было бы три придаточных. При вставной конструкции мы имеем главное простое предложение, структура которого осложнена вставностью, и при нем два придаточных целевых «чтобы объяснить его значение», «чтобы заставить лучше понять жизнь».

Семантика вставных конструкций

А. Прежде всего вставные конструкции выполняют логическую функцию дополнения, пояснения, уточнения, иллюстрирования высказывания:

1. «...У Маркса понятие ценности является выражением общественной связи между двумя общественными явлениями, производительностью труда и ценами, причем эта связь в капиталистическом обществе (в противоположность простому товарному хозяйству) представляется сложной связью» (Н. И. Бухарин. Политическая экономия рантье). Вставная конструкция дополняет и поясняет элемент «в капиталистическом обществе».

2. «Живое и неподдельное понятие о судьбе было у старинных греков(то есть у греков до появления у них философии) и до сих пор живет у многих восточных народов» (Н. Г. Чернышевский. Эстетические отношения искусства к действительности). Пояснительный союз точно указывает на семантику вставной конструкции.

3. «Укажите произведение искусства, в котором нельзя было бы найти недостатков. Романы Вальтер-Скотта слишком растянуты, романы Диккенса почти постоянно приторно-сентиментальны и очень часто растянуты. Романы Теккерея иногда (или, лучше сказать, очень часто) надоедают своею постоянною претензиею на иронически-злое простодушие» (Н. Г. Чернышевский. Эстетические отношения искусства к действительности). Согласимся, что поправка автора меняет оценку одного свойства романов Теккерея на противоположную: надоедают претензией на простодушие не иногда, а очень часто. Почему автор не захотел сразу выбрать то слово, которое, по его мнению, более точно (вспомним «лучше сказать» – почему сразу и не сказать лучше)? Это письменная речь, она редактируется автором, и, если такие «неточности» оставлены, значит, они являются приемом. Смысл приема состоит в том, что столкновение неточного и точного выделяет и подчеркивает точное. Таким образом, наиболее важный элемент дан здесь во вставной конструкции. То, что введено якобы как дополнительное, второстепенное, на самом деле является главным. Это расхождение формы и содержания (как нередко и в других приемах – вспомним иронию) подчеркивает авторскую мысль.

4. «Надобно согласиться, что “перевесом идеи над формою” усиливается эффект возвышенного, как может он усиливаться многими другими обстоятельствами, например, уединенностью возвышенного явления (пирамида в открытой степи величественнее, нежели была бы среди других громадных построек, среди высоких холмов ее величие исчезло бы); но усиливающее эффект обстоятельство не есть еще источник самого эффекта» (Н. Г. Чернышевский. Эстетические отношения искусства к действительности). Во вставной конструкции подана иллюстрация к тезису. Такая подача примеров нередка в научных текстах.

Б. Вставные конструкции могут выполнять функцию эмоциональной окраски высказывания:

1. Таковы прежде всего иронические и полемические скобки, в которые заключается критический отзыв о мнении противника, о форме его высказывания, а случается, что и о личности оппонента. Вот отрывок из статьи О. Чайковской о книге К. Симонова «Глазами человека моего поколения. Размышления о И. В. Сталине» («...Но не так уж и страшно»):

«На многочисленных встречах Сталина с писателями никто, разумеется, смелых слов не произносил, здесь просто и даже с оттенком добродушия обсуждались вопросы литературы. Каков был уровень руководящих бесед на темы культуры, нам рассказали С. Эйзенштейн и Н. Черкасов (запись 1947 года). Спросив автора фильма об Иване Грозном, изучал ли он историю, и скромно заметив, что он, “тоже немного знаком с историей”, Сталин сообщил своим слушателям поразительные сведения. Опричнину, оружие дикого царского террора, бандитов, громивших деревни и села, разорявших страну, он назвал прогрессивной регулярной армией; похвалил Ивана за то, что этот “великий и мудрый правитель” не пускал в страну иностранцев (как раз пускал!), “ввел монополию внешней торговли” (не вводил, да и не мог бы ввести!); утверждал, что жестокость Ивана была вполне оправданна (еще бы!), и если бы царь не сделал ошибки, оставив в живых пять (?) феодальных семейств, вообще не было бы Смутного времени. Словом, вождь громоздил нелепость на нелепость, от которых любой, знакомый с русской историей XVI века, мог бы сойти сума».

Мы видим здесь эмоционально окрашенные формулировки отрицательных суждений, эмоциональное ироническое отрицание – нечленимое эмоциональное предложение во вставной конструкции «еще бы!», а также эмоциональные графические скобки (?), которые показывают, что читатель должен переосмыслить сказанное и за ним угадать отрицательную оценку автора. Таким образом, перед нами не вводные элементы, которые просто оценивают сказанное, а именно вставные, сообщающие новые дополнительные сведения фактического характера (суждения, противоположные суждениям оппонента).

В художественном тексте в скобки могут заключаться любые иронические замечания, обнаруживающие повествователя, ведущего рассказ и комментирующего его. В «Возмездии» А. Блока:

В салоне этом без утайки,

Под обаянием хозяйки

Славянофил и либерал

Взаимно руку пожимал

(Как, впрочем, водится издавна

У нас, в России православной:

Всем, слава богу, руку жмут).

2. В художественном тексте во вставной конструкции может выражаться настроение повествователя, лирического героя. В поэме А. Блока «Соловьиный сад»;

Размахнувшись движеньем знакомым

(Или все еще это во сне?),

Я ударил заржавленным ломом

По слоистому камню на дне...

3. В художественном тексте во вставную конструкцию иногда уводятся сравнения, метафоры. Из блоковского цикла «Кармен»:

О, не глядеть, молчать – нет мочи,

Сказать – не надо и нельзя...

И вы уже (звездой средь ночи),

Скользящей поступью скользя,

Идете.

Конструкции, тождественные нечленимому предложению

Структура простого предложения может быть осложнена частицами, относящимися ко всему высказыванию (утвердительными, отрицательными), эмоциональными междометиями, а также обращениями. Проиллюстрируем два первых случая (семантика частиц и междометий описана в соответствующих разделах, поэтому мы не будем говорить о ней здесь подробно), детально же покажем только обращения.

Рассмотрим отрывок из романа А. Ф. Писемского «Тысяча душ»: «– Князя Хилова вы знаете Петербурге? – прибавила она.

– Нет, не знаю... Это тоже брат?

Дама засмеялась.

– О нет, это мой знакомый... Он милый.

– Милый?

– Да, а то вот у него есть друг его, тот – фи! гадкий, толстый, нос красный! Фи! не люблю!

– Гусар тоже толстый.

– Нет, тот добрый, брат добрый.

– Вы, конечно, иностранка, но откуда вы родом? – спросил Калинович».

Мы видим, что выделенные частицы и междометия интонационно осложняют простое предложение и вносят дополнительную модальную и эмоциональную окраску.

Обращения. Как известно, обращение называет адресата. В нашей повседневной речи, в официальных документах это наименования лиц, в бытовой речи – и клички животных. Обращения могут быть нейтральными стилистически, а также оценочно окрашенными. Вот отрывок из романа В. А. Слепцова «Трудное время»:

«– Позвольте мне, господа, прочесть вам, – громко заговорил один из посредников, обращаясь к съезду, – письмо, полученное мною на днях от землевладельца, господина Пичугина.

– Слушаем-с, – ответил председатель и сделал серьезное лицо. Посредник начал читать:

– “Милостивый государь, Иван Андреевич, не имея я чести быть лично с вами знаком, имею честь довести до сведения вашего следующий анекдот...”»

В отрывке представлены нейтральные обращения «господа», «Иван Андреевич» и официальное «милостивый государь» (мы учитываем, конечно, время).

Рассмотрим употребление обращений в художественном и публицистическом текстах.

1. Мы уже не раз говорили о контактной форме общения с читателем, которую может избрать писатель или журналист. В создании этой формы участвуют глаголы первого и второго лица, местоимения с теми же характеристиками, в число этих средств входит и обращение. А. Аграновский в очерке «Вишневый сад» пишет:

«Наше с вами дело, дорогой читатель, не присудить, а осудить. Осудить морально этого человека и, в еще большей степени, окружение его... Нет, уважаемые, не может быть блага, если обижен ребенок, если унижен человек».

Автор, как видим, не только что-то втолковывает читателю, но и спорит с ним, обращения показывают эти разнообразные отношения автора и читателя. Ту же функцию выполняют обращения и в художественном тексте, ср. в блоковском «Возмездии»: «Теперь – за мной, читатель мой, в столицу севера больную, на отдаленный финский брег».

2. Мы говорили, что в повседневной речи обращения называют лицо или животное. В художественном, особенно лирическом тексте тематика обращений расширяется. Лирический герой не просто описывает предмет или излагает событие – он переживает его, сведения о внешнем мире мы получаем через раскрытие внутреннего мира лирического героя. И в этом переживаемом мире говорящий может обратиться к любому предмету, к любому явлению. Вот несколько риторических обращений в стихотворениях В. Брюсова и А. Блока:

«И я к тебе пришел, о город многоликий, к просторам площадей, в открытые дворцы» (В. Брюсов. Париж); «Вам поклоняюсь, вас желаю, числа! Свободные, бесплотные, как тени» (В. Брюсов. Числа); «И вас я помню, перечни и списки, вас вижу пред собой за ликом лик» (В. Брюсов. Терцины к спискам книг); «Какая дивная картина твоя, о, север мой, твоя!» (А. Блок); «Дроби, мой гневный ямб, каменья!» (А. Блок. Возмездие).

3. Обращения могут быть тесно связаны с идеей произведения, могут выполнять характерологическую функцию. Чтобы подчеркнуть эту связь, используются различные формальные приемы:

а) обращение перекликается с названием произведения. Ф. М. Достоевский в романе «Идиот» разными способами вводит в текст и слово идиот, и семантику, с ним связанную (больной, несчастный, невинный простофиля, дурак, шут). Вводится это слово и на позиции обращения. Сцена разговора Гани и князя построена очень сложно (приводим ее с большими сокращениями):

«Неизмеримая злоба овладела Ганей...

– Да каким же образом, – вдруг обратился он к князю, – каким же образом вы (идиот! – прибавил он про себя), вы вдруг в такой доверенности, два часа после первого знакомства? Как так?

– Этого уж я вам не сумею объяснить, – ответил князь.

Ганя злобно посмотрел на него...

– Да, может быть, вы сами не заметили чего-нибудь... О! идиот пр-ро-клятый, – воскликнул он уже совершенно вне себя, – и рассказать ничего не умеет!

Ганя, раз начав ругаться и не встречая отпора, мало-помалу потерял всякую сдержанность... Но именно чрез это бешенство он и ослеп; иначе он давно бы обратил внимание на то, что этот «идиот», которого он так третирует, что-то уж слишком скоро и тонко умеет иногда все понять и чрезвычайно удовлетворительно передать».

Как видим, вначале герой использует мысленное обращение, которое затем прорывается во внешнюю речь в виде оценочного номинативного предложения, а затем слово цитируется в авторской речи, где смысл его корректируется в соответствии с художественным замыслом.

б) обращение становится предметом обсуждения. И в этом случае либо открыто представлена его связь с художественной концепцией, либо читатель сам устанавливает эту связь через подтекст. Вот с большими сокращениями сцена допроса Иешуа у Понтия Пилата из романа «Мастер и Маргарита»:

«Прокуратор был как каменный, потому что боялся качнуть пылающей адской болью головой. Человек со связанными руками несколько подался вперед и начал говорить: – Добрый человек! Поверь мне... Но прокуратор, по-прежнему не шевелясь и ничуть не повышая голоса, тут же перебил его:

– Это меня ты называешь добрым человеком? Ты ошибаешься. В Ершалаиме все шепчут про меня, что я свирепое чудовище, и это совершенно верно, – и так же монотонно прибавил: – кентуриона Крысобоя ко мне.

<...> Прокуратор обратился к кентуриону по-латыни: – Преступник называет меня “добрый человек”. Выведите его отсюда на минуту, объясните ему, как надо разговаривать со мной. Но не калечить. <...> Пилат заговорил по-гречески: – Так это ты собирался разрушить здание храма и призывал к этому народ? Тут арестант оживился, глаза его перестали выражать испуг, и он заговорил по-гречески: – Я, доб... – тут же ужас мелькнул в глазах арестанта оттого, что он едва не оговорился, – я, игемон, никогда в жизни не собирался разрушать здание храма и никого не подговаривал на это бессмысленное действие. <...> – А теперь скажи мне, что это ты все время употребляешь слова “добрые люди”? Ты всех, что ли, так называешь? – Всех, – ответил арестант, – злых людей нет на свете. – Впервые слышу об этом, – сказал Пилат, усмехнувшись, – но, может быть, я мало знаю жизнь!»

Обсуждение обращения «добрый человек», конечно, связывается читателем с христианской проповедью всеобщей любви, хотя в тексте открыто эта связь не устанавливается;

в) очень интересен прием смены обращений в устах героя. Прием выполняет характерологическую функцию. Вот сцена из драмы А. Блока «Роза и крест»;

«Переход в замке.

Алиса. Святой отец, как вы меня перепугали!

Капеллан. Я не хотел вас пугать, прекрасная дама.

Алиса. Вы, верно, ждете графа?

Капеллан. Нет, не графа.

Алиса. Или, чтобы паж передал графине...

Капеллан. И не граф, и не графиня, и не паж... вы не очень проницательны, моя красавица...

Алиса. Святой отец, я теряюсь в догадках...

Капеллан. (обнимая ее). Дело проще, чем вы думаете, дорогая Алиса.

Алиса. Ваш сан, ваш возраст...

Капеллан. Ну, это я сам знаю, плутовка... ты не откажешься от маленького подарка...»

Это красноречивая смена обращений в устах капеллана (учтем также переход с «вы» на «ты») весьма выразительно рисует его характер;

г) столь же характерологично преобразование обращений-штампов в устах героев произведения. Приведем сцену наказания Варенухи, но не из «Мастера и Маргариты», а из «Великого канцлера»:

«– Что вы, товарищи? – прошептал совершенно ополоумевший администратор, но, тут же сообразив, что слово «товарищ» никак не подходит к двум бандитам, избивающим человека в сортире среди бела дня в центре Москвы, прохрипел: «Граждане!» – сообразил, что и название «граждане» они не заслуживают, и тут же получил тяжкий удар...»

Неуместность привычных обращений специально оговаривается автором через описание переживаний героя.

А вот философское наполнение обращения-штампа в тургеневском стихотворении в прозе «Нищий»:

«Потерянный, смущенный, я крепко пожал эту грязную, трепетную руку... “Не взыщи, брат; нету у меня ничего, брат”. Нищий уставил на меня свои воспаленные глаза; его синие губы усмехнулись – и он в свою очередь стиснул мои похолодевшие пальцы. “– Что ж, брат, – прошамкал он, – и на том спасибо. – Это тоже подаяние, брат”. Я понял, что и я получил подаяние от моего брата».

Понятно, что фамильярное обращение «брат» наполнено здесь новым смыслом «все люди – братья»;

д) поскольку обращение часто включается в речь героя, оно может участвовать в имитации разговорной или иноязычной речи, одновременно выступая и характерологическим средством. В рассказе К. М. Станюковича «Нянька» матрос Чижик так обращается к барыне: «– Здравия желаю, вашескобродие! – гаркнул в ответ матрос зычным баском, видимо не сообразив размера комнаты», а со своим подопечным Шуркой Чижик разговаривает так: «Повод к такому разговору подала шалость Шурки. Он запустил камнем в утку и подшиб ее... Та с громким гоготом отскочила в сторону... “Неправильно это, Лександра Васильевич! – проговорил Федос, покачивая головой и хмуря нависшие свои брови. – Не-хо-ро-шо, братец ты мой!” – протянул он с ласковым укором в голосе». Обращения входят в набор средств, позволяющих передать особенности речи простого, необразованного матроса, оказавшегося превосходным воспитателем в силу врожденной деликатности, доброты и житейской мудрости.

В первую очередь за счет обращений индивидуализируется речь героя в повести Л. Лагина «Старик Хоттабыч»:

«– Апчхи» – оглушительно чихнул старичок и пал ниц. – Приветствую тебя, о прекрасный и мудрый отрок!»; «– О нет, о юный мой повелитель, – высокопарно ответствовал старичок, оставаясь все в том же неудобном положении и немилосердно чихая, – я не из неведомой мне страны Самодеятельность. Я вот из этого трижды проклятого сосуда»; «Так знай же, о превосходнейший из отроков, звезда сердца моего, Волька ибн Алеша, что я буду впредь выполнять все, что ты мне прикажешь, ибо ты спас меня из страшного заточения... Апчхи!..»

Обилие фантастики и, следовательно, разнообразие фантастических миров в современной русской литературе в некоторых случаях сказывается на обращениях, которыми пользуются герои. На примере «Сумеречного Дозора» С. В. Лукьяненко покажем, как обращаются друг к другу герои мира Иных: «Я усмехнулся: «Да, Великая». – «Антон, ну будь серьезнее!» – Светлана завелась немедленно. Как всегда, если я называл ее Великой»; «Уходил бы ты из Дозора, Светлый Маг третьего уровня...»; «Вот и результат, Пресветлый Гесер!»; «Вам ли не знать, уважаемый Инквизитор, что человек Иным стать не может!»; «Считайте мою просьбу женским кокетством, Светлый»; «Ну, не тяни волынку, чароплёт!»; «Прошу вас, Темный. Создайте подобие!». В романе Т. Толстой «Кысь» показано образование фантастического обращения-штампа. Правитель Федор Кузьмич «новый указ сочинить изволил». По случаю учреждаемого им «Женского Дня» повелел поздравлять женщин так: «Желаю вам Жена и Мать и Бабушка и Племянница или другая какая Пигалица малая счастья в жизне успехов в работе мирного неба над головой». Законопослушные жители городка Федор-Кузьмичска и стали поздравлять своих женщин. Например, главный герой обращается к любимой девушке: «С другими-то разговор легко шел, а с Оленькой как-то боязно стало: оробел, коленки ослабели. Подсел к Оленьке, пробормотал: «Желаю вам Жена и Мать и Бабушка и Племянница или другая какая Пигалица малая счастья в жизне успехов в работе мирного неба над головой».

Литература

Акимова Г. Н. Новые явления в синтаксическом строе современного русского языка. Л., 1982.

Валгина Н. С. Активные процессы в современном русском языке. М., 2003.

Ковтунова И. И. Поэтический синтаксис. М., 1986.

Скобликова Е. С. Современный русский язык: Синтаксис простого предложения. М., 1979.

Сложные синтаксические конструкции