15 Вопрос

Социология возраста

Социология возраста и взросления

Для специалистов по социальной работе крайне важно понимание социальной сущности таких естественных категорий, как пол и возраст. Социальное конструирование пола широко проблематизируется в многочисленных гендерных исследованиях, и курс «Гендерология и феминология» присутствует в учебных планах специальности «Социальная работа». Возрасту повезло меньше, и мы остаемся в плену традиционных представлений: возраст понимается прежде всего как количество прожитых лет, несмотря на то, что это только одна из многих его разновидностей – демографический, или хронологический возраст.

Всем известно, что после года дети начинают ходить, лет в 6–7 должны самостоятельно читать, в 55–60 лет – выход «на заслуженный отдых», конец трудоспособного возраста и т. д. Так демографический возраст нагружается нормами физического, интеллектуального и социального развития, которые подробно рассматриваются в возрастной психологии и демографии.

Ограничившись указанными нормами, мы попадаем в культурные рамки, которые не позволяют выйти за пределы устоявшихся стереотипов, что, в свою очередь, сильно ограничивает как исследовательский потенциал, так и практику (социальную политику, социальную работу и пр.). В то же время «возраст становится все более важным основанием социальной категоризации, – говорится в преамбуле секции «Культурные репрезентации возраста и жизненный путь» IVМеждународной конференции «Перекрестки культурных исследований», – репрезентации возраста – это изменяющиеся культурные и социальные явления, которые постоянно определяются в различных средствах массовой информации, литературе, образовании и пр. Конструкции возраста специфицируются гендером, расой и культурой и требуют тщательной исторической и социальной контекстуализации» [25, p.11].

Этим занимается направление социологической науки, которое мы называем социологией возраста. Ее объектом является социальный возраст, предметом – то, как мы «делаем возраст» («doingage»). Люди «делают возраст» совершенно определенным образом, исходя из явных и неявных норм, ценностей, социокультурных образцов и практик; механизмы, «благодаря которым индивиды социально обозначаются» [20, с. 26] как молодые или старые, взрослые или невзрослые, и составляют предмет нашей дисциплины. Онтологический аспект предмета составляют социальные смыслы возраста, его реальное социальное конструирование, гносеологический – история, теория и практика социологических исследований возраста. Очень близки, но все же не совпадают с социологией возраста исследования в парадигме жизненного пути и биографического метода.

Настоящая статья опирается на теоретические и эмпирические выводы нашего исследования стратегий взросления (1-й этап, 2002 г.) и социальной компетентности взросления (2-й этап, 2003–2004 гг.). Поддержка данного проекта была осуществлена Программой «Межрегиональные исследования в общественных науках», Институтом перспективных российских исследований им. Дж.Кеннана (США), Министерством образования Российской Федерации за счет средств, предоставленных корпорацией Карнеги в Нью-Йорке (США), Фондом Джона Д. и Кэтрин Т.Макартуров (США) и Институтом «Открытое общество» (фонд Сороса). Точка зрения, отраженная в данном документе, может не совпадать с точкой зрения вышеупомянутых благотворительных организаций. Некоторые результаты исследования отражены в наших работах [4–7; 15–16; 28–32]. Мы благодарны за сотрудничество и предоставленные материалы Синикке Ааполе, а также всем участникам проекта, которые помогали и помогают в проведении исследований по данной теме.

Неравная социальная ценность возрастов выливается в дискриминацию по возрастному признаку, которая отражена в понятии «эйджизм». Этот термин введен в научный оборот в 1968 г. Робертом Батлером. Чаще всего говорят об эйджизме в отношении пожилых людей [8; 11; 24], имея в виду стереотипное жалостливо-брезгливое отношение к старикам, как в сущности неполноценным людям. Причем эти стереотипы присущи не только молодежи или людям среднего возраста, но и самим старикам, которые, с одной стороны, принимают правила такой игры, а с другой – искусно их эксплуатируют, извлекая определенные дивиденды (помощь, снисхождение и пр.).

Однако социальный статус невысок не только у пожилых, но и у молодых людей и детей, если сравнивать их со взрослыми. Стоит согласиться с позицией О.В.Красновой, полагающей, что эйджизм превозносит точку зрения людей работоспособного возраста, работающего населения, которые «угнетают» молодых и стариков [11]. Действительно, несмотря на провозглашаемые лозунги типа «дети – наше будущее», «молодым везде у нас дорога», распространено представление о том, что молодые люди только готовятся к настоящей жизни: в детском саду дети готовятся к школе, старшеклассники готовятся к поступлению в вуз, в вузе готовятся к самостоятельной жизни.

За этими рассуждениями просматривается непроговоренный образец, идеал – взрослые. По сравнению с ним дети, подростки и молодежь – «недозрелые» взрослые, которым необходимо повзрослеть, созреть; пожилые же люди – уже «перезрелые» взрослые. В то же время очень высок социальный престиж молодости, чему мы нашли подтверждение и в наших исследованиях. Таким образом, представляется более корректной «расширительная» трактовка эйджизма как дискриминации по возрастному признаку, которая может существовать в отношении любого возраста.

Актуальность социологии возраста можно обосновать по трем позициям. Во-первых, ее наглядно демонстрирует возрастающее внимание к феномену возраста в современной социальной науке. Во-вторых, понятие возраста настолько прочно вошло в повседневный обиход и кажется таким «естественным», что требуются немалые усилия для развертывания его археологии и генеалогии (в терминах М.Фуко), чтобы увидеть, что возраст по-разному понимался и классифицировался в различные эпохи, да и сегодня у этого понятия масса смысловых оттенков.

В-третьих, актуальность социологической проблематизации возраста видится нам в преодолении социологического эйджизма. Под последним мы понимаем неравное внимание ученых к разным возрастам. Как правило, возрастной ценз участников социологического исследования привлекает людей, начиная со старшего школьного возраста, и заканчивается нижней границей трудоспособного возраста. Дети до недавнего времени вообще не попадали в поле зрения социологов. Социология детства существует всего лишь около десяти лет (одноименный исследовательский комитет Международной социологической ассоциации организован лишь в 1998 г., тогда как комитеты по социологии молодежи и социологии старения существуют с 1975 г.!).

Социальная сущность возраста. Происхождение категории «возраст». Обсуждая социальную сущность возраста, очень трудно отделаться от призрака биологизма. Действительно, легко может показаться, что физические стигматы, и, более широко, биологические особенности и составляют суть таких вещей, как пол, возраст, раса [20]. На самом деле эти категории обязаны своим происхождением не «природе», а деятельности общества в лице своих социальных институтов. Возраст – не самоочевидность, проистекающая из биологического развития.

Французский социолог Морис Хальбвакс в 1935 г. писал о том, что человек, будучи изолированным, не знал бы даже, что он должен умереть. Возраст – это социальное понятие, которое устанавливается благодаря сравнению с другими членами группы в ходе социальной практики [20]. Еще раньше, в 1928 г., Карл Мангейм, рассматривая такой возрастной феномен, как поколения и закономерности отношений между ними, блестяще определил место «биологического»: «Поколение в качестве социологического феномена основывается на биологическом ритме рождения и смерти. Но быть основанным на факторе – необязательно значит быть выводимым из него или им подразумеваться. Если феномен основывается на другом феномене, он не может существовать без этого другого феномена; однако ему принадлежат определенные, присущие ему самому черты, которые ни в коей мере не заимствованы у основного феномена» [12, с. 24–25].

Известно, что в архаическом обществе понятия индивидуального возраста вовсе не существует – он сливается с возрастом племени, поскольку индивидуальная идентичность еще не выделилась из коллективной. По словам А.В.Толстых, античность развивает философию возраста, средневековье – магию возраста, новое время и ренессанс – начала науки о возрасте [18; 19]. Продолжая эту линию, рискнем сказать, что индустриальная эпоха рождает экономику возраста, а постмодерн – социологию возраста.

Хотя классификации возрастов жизни известны с глубокой древности (например, классификация Пифагора относится к VI в. до н.э.), обыденной эта категория становится лишь на излете средневековья. Идентичность задавалась тогда миром традиции, принадлежностью человека к фамилии и сословию. Понятие возраста, как показывает Филипп Арьес, пришло из науки и ассоциировалось с миром строгих цифр [1]. Надо иметь в виду, что наука во времена скептицизма, всевластия церкви и «умаления человека» (Делюмо) была далека от того высокого и общепризнанного статуса, каковой она имеет сейчас. Постепенно, благодаря деятельности религиозных и светских реформаторов, с XVI в. знание и указание своего возраста входит в обыкновение среди наиболее образованных слоев населения.

Так же меняется представление о возрастах жизни. То же средневековье не знало детства как особого продолжительного периода жизни: дети простолюдинов включались в трудовой процесс, как только у них появлялось достаточно выносливости и силы, дети из знатных семей носили одежду точно такого покроя, как их родители. «Открытие» (или, более осторожно, «переоткрытие») детства происходит только в XVII–XVIII вв.

Подростковый возраст – еще более позднее приобретение человечества. В нашей стране этот возраст как возраст получения школьного образования повсеместно закрепляется только с введением в 1958 г. всеобщего восьмилетнего образования. До этого подростковый возраст для большинства населения был уже частью самостоятельной трудовой жизни, поэтому фактически не существовал как отдельная фаза [18]. Подобным образом, в зависимости от множества социально-экономических и историко-культурных факторов, меняются и границы старости, по-разному понимается сущность старения. Все это находит выражение в возрастных классификациях, коих известно множество.

Для нас важно подчеркнуть, что возрастные классификации выражают социальность, т. е. социальные отношения, опредмеченные и закрепленные в социальных институтах и социальном неравенстве – социальной стратификации, в том числе возрастной стратификации.

Еще одним важным понятием, которое, наряду с возрастными классификациями, раскрывает социальную сущность возраста, является возрастной символизм. Возрастной символизм, так же, как и классификации, – суть средство (канал, механизм) выражения социальности в возрастных системах общества с присущей ему культурно-исторической спецификой.

Многие исследователи отмечают, что понятия, которые сейчас рассматриваются как возрастные, первоначально означали общественное положение, социальный статус индивида. Например, древнерусское «отрок» (буквально – «не имеющий права говорить») означало: «раб», «слуга», «работник», «княжеский воин»; сноху в русской семье могли называть «молодицей» почти до старости [3; 18; 19].

В целом система представлений и образов, в которых культура воспринимает, осмысливает и легитимирует жизненный путь индивида и возрастную стратификацию общества, конструирует возрастное самосознание и субкультуру, и составляет возрастной символизм [10]. В эту систему, как показывает И.Кон, входят:

· нормативные критерии возраста;

· аскриптивные возрастные свойства или возрастные стереотипы;

· символизация возрастных процессов;

· возрастные обряды;

· возрастная субкультура [10].

Несколько перефразируя И. Кона, можно сказать, что каждый возраст– это специфический вид социальной проекции, отражение потребностей господствующей социальной группы («класса», «мужчин», «производительного возраста», «взрослых»). Однако это не односторонняя проекция «сверху вниз», а скорее взаимоигра среди многих участников. «Правилами игры» предусмотрен как конфликт поколений (тема насколько избитая, настолько и неоднозначная и непонятая), так и вполне мирные формы. «Мирная» конвенция, межпоколенческий и межвозрастной контракты, в свою очередь, существуют на уровне сознательной риторики, устоявших лексем и деклараций, но также и на уровне молчаливо подразумеваемых, а частью даже неосознаваемых смыслов и стереотипов.

Поэтому мы полагаем, что для каждого конкретно-исторического периода существует не набор возрастов, а, скорее, социальная матрица возрастов. Количественно она выражается в классификации возрастов, качественно – в возрастном символизме, динамически – в социально-возрастной регуляции. Тема социально-возрастной регуляции представлена в классических трудах К. Мангейма [12], М. Мид [13]; оригинальная версия предложена в недавней работе В.В. Бочарова [3].

Интересно, что первая, самая нашумевшая и самая критикуемая работа о детерминации взросления – «Взросление на Самоа» – была опубликована М. Мид в 1928 г., в тот же год, когда вышло в свет блестящее произведение К. Мангейма о проблеме поколений. Значительно позже, в 1970 г. М. Мид в своей работе «Культура и преемственность. Исследование конфликта между поколениями» выступила с социологическими обобщениями по поводу типа взаимоотношений поколений, определяющих тип культуры. В постфигуративной культуре дети прежде всего учатся у своих предшественников, в кофигуративной культуре и дети и взрослые учатся у сверстников, в префигуративной культуре взрослые учатся у своих детей. Замечательно, что эта типология используется в качестве методологической основы и в работах современных исследователей возрастных субкультур [26; 27].

Социальный возраст среди других видов возраста. У. Мурпредложил различать психологический возраст, социальную зрелость и хронологический возраст еще в 1963 г., а категория «социальный возраст» постулирована М. Пайпером в 1978 г. Наиболее дифференцированную типологию возрастов разработала финская исследовательница С. Аапола. Исходя из собственных эмпирических исследований в парадигме дискурсивного анализа, она рассматривает целый ряд измерений возраста, существующих в современном обществе [21–23]. Измерения возраста определяются как дискурсы, более или менее систематически организованные способы проговаривания, основанные на взаимосвязанных понятиях, идеях и практиках, часто относящихся к социальным институтам.

Таким образом, возраст понимается как исторически, социально и культурно сконструированный феномен. Все виды возрастных дискурсов сгруппированы в 4 блока: хронологический, физический, субъективный и символический возраст.

1. Хронологический возраст – наиболее известное измерение возраста: количество лет, прошедших с момента рождения человека. Однако таким важным этот вид возраста стал только лишь в 1850-е гг., с распространением требований рационализации в образовании, здравоохранении и промышленности. Хронологический возраст обладает сильными культурными смыслами и используется для создания различий между людьми, особенно в публичной сфере. Например, во многих странах 18 лет – возраст совершеннолетия, и 18-й день рождения маркирует достижение полных гражданских прав и ответственностей.

Наши данные подтверждают, что достижение совершеннолетия действительно воспринимается молодыми людьми как прохождение очень важного барьера, за которым ожидается приобретение нового статуса: «Считается взрослый с 18 лет, потому что может нести ответственность, и все такое, – считает 15-летний гимназист (Тимофей, ученик 11-го класса гимназии № 94, октябрь 2002 г.). – Сейчас, если может что-то случиться, должны родители приехать… или в школу прийти там, родоки за меня ответственность несут еще. Когда тебе 18 лет уже, там все уже, там свои решения делай».

А вот мнение 19-летней студентки: «У меня ассоциируется мое взросление с моим поступлением в университет …и с возрастом. То есть вот 18 лет исполнилось – и я сама могу принимать решения, я сама могу влиять на свою жизнь. Для меня этот барьер возрастной был очень важен. …Я думала, что когда мне исполнится 18 лет, как бы моя жизнь, она будет принадлежать только мне» (Елизавета, студентка 2-го курса Российского государственного профессионально-педагогического университета, май 2002 г.). Взрослость, конечно, не наступает с первой минутой 18-летия. Но все же этот рубеж для новоиспеченных совершеннолетних означает оправданность активных действий – борьбы за независимость на законных, как им кажется, основаниях.

Конечно, не для всех этот возраст так сакрализован. Не достигшие формального совершеннолетия школьники при наличии определенных ресурсов (привычка к определенному стилю и образу жизни, включающему посещение определенных заведений, распоряжение деньгами, соответствующий внешний облик) не чувствуют себя невзрослыми из-за того, что им еще нет восемнадцати. В этом случае молодые люди могут ожидать 18-летия с весьма прагматичными мотивами – получения прав, например. Недопуск к вождению автомобиля до 18 лет – безусловно, проявление возрастной сегрегации. Однако очевидно, что эксклюзия в данной сфере может быть обусловлена и целым рядом других причин, независимо от возраста: отсутствие автомобиля, недостаток средств и времени на получение прав, лишение водительских прав. На этом фоне возрастной ценз не выглядит серьезной несправедливостью. Совершенно иначе воспринимаются «притеснения» на рынке труда. Не достигшие совершеннолетия молодые люди имеют существенно меньше возможностей продать свою рабочую силу и приобрести опыт работы в желаемой области.

У хронологического возраста есть подтипы – институциональный возраст и возраст развития.

Институциональный возрастописывает стандартизованные определения возраста, которые обычно используются такими социальными институтами, как юридическая система или образование. Сегодня школа – центральный институт для 6/7–17-летних. С тех пор, как повсеместно перестали использовать разновозрастные учебные группы, хронологический возраст в школе становится институциональным. Однако первоначально и очень долгое время, вплоть до начала XX в., школа была совершенно безразлична к разделению учеников по возрастам, поскольку не имела основной целью воспитание детей, как утверждает Ф.Арьес. «Средневековая школа не являлась детским учреждением, она равно принимала всех – детей, молодых людей, взрослых, людей с ранним и поздним развитием» [1, с. 330].

Ограничения институционального возраста в школе сейчас высоконормативны: ученики, которые не соответствуют этим нормам, будут считаться подозрительными или странными, девиантными. В то же время проводимые в Финляндии и в России исследования показывают, что школьники ощущают противоречивость набора возрастных ограничений, создаваемых для них различными социальными институтами – школой, семьей. «Мама может иногда сказать, что ты уже взрослая, – утверждает участница фокус-группы (учащиеся 10–11-х классов гимназии № 207, октябрь 2003 г.), – ты должна все самостоятельно решить, как тебе поступать, а в некоторых ситуациях – родители могут сказать, что ты еще маленькая, ты еще ребенок, поэтому надо делать, так как я [скажу]».

Возраст развития (developmental) иногда также называют психологическим, поскольку он входит в предмет психологии развития. Теории развития определяют универсальный линейный курс развития, который представляется как постепенное восхождение по заданным ступеням, пока индивид не достигнет «зрелой» взрослости и «стабильной» идентичности. Индивидуальные же, социальные, культурные и контекстуальные различия обычно не принимаются во внимание. Подобное мышление особенно распространено в идеологии детства и молодости. Даже проявляющие внимание к социальности возраста психологи (в российской традиции, например, основатель педологии П.П. Блонский [2], автор одной из теорий личности А.В. Толстых [18; 19]) все же определяют юность, отталкиваясь от особенностей полового созревания.

2. Физический возраст включает оценки телесного развития, функциональные способности человека и его внешний вид. Этот вид возраста связан с вышеописанным возрастом развития, поскольку считается, что каждой стадии развития должен соответствовать и определенный физический облик. Физический возраст включает в себя два подтипа – биологический/медицинский и контекстуальный.

Биологический/медицинский возраст,акцентирующий внимание на проблемах функционирования человеческого организма и репродукции, широко используется также и при анализе старости и старения. Причем даже в анализе социальныхаспектов этих процессов наблюдается «скатывание» к биологическому/медицинскому дискурсу.

Так, в уже классической демографической работе Э. Россета по старению наряду с указанием социально-экономической обусловленности периодизации старости говорится о «постарении организма», тогда как предметом анализа является старение социального субъекта [17]. Подобным образом доктор философских наук, профессор М.С. Каган, желая говорить о возрасте как феномене культуры, на первое место в своем определении выносит биологическую составляющую: «возраст – качество человека как трехстороннего, био-социо-культурного существа; имеет соответственно все три характеристики – биологическую, социальную и культурную» [9, с. 14]. Е.Ф. Молевич определяет социальную старость как «закономерные изменения в социальном статусе личности, вызываемые явлениями биологического старения и необходимой адаптации личности к этим изменениям» [14, с. 61].

Контекстуальный возраст, по С.Ааполе, – это совокупность оценок возраста личности, которые даются родственниками, знакомыми, работниками, в том числе сферы обслуживания, которые контактируют с человеком в различных ситуациях, исходя из его внешности и поведения. Эти оценки часто отличаются от реального возраста человека, иногда к его удовлетворению, иногда к неудовольствию.

3. Субъективный, опытный (experiential) возраст отражает самооценку своего возраста – это представление человека о самом себе, которое часто формируется в определенном социальном контексте и может значительно варьировать в различных ситуациях. Такой возраст может находиться в гармонии с оценками контекстуального возраста либо значительно отличаться от них. Это измерение можно назвать также «относительный возраст», поскольку субъективный возраст определяется путем сравнения себя с окружающими.

Очень часто стареющие люди ощущают себя моложе своих лет. Старшеклассники (15–16 лет), по данным С.Ааполы, часто чувствуют себя, наоборот, старше. «Энтузиазм, с которым молодые люди в моем исследовании идентифицируют себя с взрослостью, отражает культурные ценности: взрослые и люди среднего возраста представляют собой культурную норму, и молодые люди принимают ее» [21, p. 306].

Данные, полученные в результате нашего исследования, показывают иное, избирательное отношение к ценности взрослости. Молодые люди с удовольствием примеряют на себя только те ее аспекты, которые им выгодны (различные пробы самостоятельного поведения и взрослого образа жизни), в других же ситуациях вспоминают, что они «еще дети». Взрослость сама по себе зачастую оценивается негативно: «[Взрослые] – у них ни фантазии, ничего, они… реалисты забитые… законченные» (Алена, ученица 10-го класса гимназии № 207, апрель 2002 г.), «[взрослый] – это загруженный очень человек, у которого очень много проблем, который не умеет расслабляться… Они упертые, и если они поставили себе какую-то цель, они ее достигают и забывают про семью, т. е. они… более односторонние» (Ирина, ученица 11-го класса гимназии № 94, май 2002 г.).

В то же время можно отметить и сходство этих двух исследований в том, что в современной (западной и российской) культуре молодость высоко ценится, и молодые люди связывают свой возраст со свободой и удовольствиями.

В дискурсе субъективного возраста С.Аапола выделяет один подтип – телесно воплощенный возраст, означающий проявление возраста через телесность и связанные с этим чувства и эмоции. «Дискурс телесно воплощенного возраста – даже если он интроспективен и в этом смысле индивидуален – базируется на разделяемых культурных представлениях того, как должно выглядеть тело человека в определенном возрасте» [21]. Яркий пример навязывания подобных образов – сюжеты, демонстрирующие молодость и стройность в рекламе средств для похудения, тренажеров и пр.

4. Символический возраст – это социальные ожидания определенного поведения, навыков и стиля одежды для различных жизненных фаз. Финские старшеклассники в своих рассказах о взрослении часто упоминают конкретный объект, получение которого символизирует шаг на пути к взрослости. Эти символические объекты связаны главным образом со свободой передвижения (автомобиль), особыми состояниями (алкоголь, сигареты, кофе), деньгами и/или отношениями с противоположным полом (презервативы, обручальные кольца). Часть этих символов связана с опасностями и рисками, другие отражают изменения в объеме контроля (родительского) в жизни молодого человека.

Наши молодые люди освоили курение и «литр пива» как привычную форму эпатажа, показной взрослости. В то же время они очень четко отделяют эти внешние проявления взрослой жизни от подлинного взросления: «Некоторые считают себя взрослыми людьми, если есть сотовый телефон, хожу играть в бильярд с 30-летними мужиками… Я думаю, что это не так» (Григорий, учащийся 10-го класса гимназии № 207, май 2002 г.).

С. Аапола выделяет в данном виде возраста два подтипа – функциональный и ритуальный. На наш взгляд, определение символического дискурса у С. Ааполы совпадает с тем, что еще в 1985 г. И. Кон назвал «символизацией возрастных процессов», это «представления о том, как протекают или должны протекать рост, развитие и переход индивида из одной возрастной стадии в другую» [10, с. 423].

Функциональный возраст – этооценка зрелости личности в соответствии с ее способностями и навыками в социальной среде. Например, в аграрных обществах молодой человек обычно признается взрослым после того, как докажет свое мастерство в тех сферах, которые считаются главными в этом обществе (для мужчины – построить дом, для женщины – ткать, вести домашнее хозяйство).

В современном обществе хронологический возраст совпадает с функциональным в признании совершеннолетия в 18 лет – все молодые люди независимо от их умений и способностей достигают возраста совершеннолетия и получают определенные права. Но даже и сегодня функциональный возраст используется как неофициальный критерий: положение молодого человека в семье может меняться в зависимости от освоения навыков, которые родители считают существенными. И наоборот, когда от молодого человека не ожидается владение определенным навыком по причине его юных лет, – это тоже проявление оценки функционального возраста.

Таким образом, у взрослых есть совершенно четкий набор критериев взросления, и если молодые люди им не соответствуют, то оцениваются как невзрослые, а если и не стремятся к их достижению – то как инфантильные. Однако у молодых людей существуют собственные представления о взрослении и, соответственно, другие критерии взрослости, которые образуют, по нашей терминологии, современную социальную компетентность взросления. В частности, взрослеть – значит «делать себя», личностно развиваться: «Раньше человек считался взрослым, когда он уже начал зарабатывать на жизнь, а сейчас подростки считаются как бы взрослыми, уже взрослеют сейчас как бы раньше… Время сложнее становится, надо взрослеть уже раньше, делать себя» (Евгений, учащийся 10-го класса, школа № 53, май 2002 г.).

Мы согласны с С. Ааполой в том, что функциональные способности в значимой для референтной среды сфере могут принести молодому человеку престиж. Например, молодые люди, победившие в каком-нибудь художественном конкурсе или спортивных соревнованиях, так же как и молодые «компьютерные гении», могут достичь повышенного социального статуса.

Ритуальный возрастдля финского общества иллюстрируется значимостью конфирмации и процедурой поступления в вуз. В ходе нашего исследования мы также наблюдали приписывание некой ритуальности получению статуса студента как статуса взрослости, но это не было столь показательным. День первокурсника и празднование сдачи государственных экзаменов – ритуалы, маркирующие скорее границы студенческой жизни, чем ступени взросления. Наше сопоставление высказываний старшеклассников и студентов младших курсов вузов не выявило существенной разницы в их самооценке взрослости. Несколько раз упоминались сверстники, которые рано создали свою семью, но такой способ оценивался как «некачественное взросление». Как и в случае с символическим возрастом, ритуальный возраст очень близок к «возрастным обрядам», которые определены И. Коном как «ритуалы, посредством которых культура структурирует жизненный цикл и оформляет взаимоотношения возрастных слоев, классов и групп» [10, с. 423].

Таким образом, понятие возраста является продуктом определенной социальной практики. Возраст условен, относителен, конвенционален. Возраст – это социальный ресурс, подлежащий учету, он часть системы распределения власти, взаимных обещаний и ожиданий, обязательств и долгов.

В трансформационном обществе каждый возраст вынужден заново определять свое место в системе возрастных отношений. При этом старая матрица возрастов не утратила силы и продолжает диктовать нормы «традиционного» возрастного поведения. В целом границы социального возраста сегодня гораздо более подвижны и гибки, чем 20 лет назад. Безусловно, неопределенность неприятна для части граждан, с другой стороны, появляется больше возможностей для социального творчества. Сама матрица возрастов становится сегодня более подвижной. Возрастные субкультуры динамически развиваются. Можно предположить, что в течение ближайших лет социальная матрица возрастов в нашем обществе стабилизируется.