gorod_groznyi_774

совершенное безначалие, и ни воздерживать своевольных, ни наказывать преступных никто не имеет права, ибо все почитают себя равными, то люди порядочные боятся подвергнуться ответственности за мошенников, и оттого удаляются от места пребывания русских» [16, c. 314]. Зачем же тогда «проконсул» выдвигает перед чеченскими старшинами заведомо невыполнимые требования? Ответ напрашивается только один – чтобы иметь повод «наказывать» чеченцев.

Начало строительства крепости Грозной, ультимативные требования, тяжелые повинности, накладываемые на чеченцев – все это показывало, что Россия решила установить в Чечне свою твердую власть. В этих условиях чеченцы попытались выработать единую линию поведения по отношению к новой российской политике. Однако сделать этого не удалось. Более того, в чеченском обществе фактически происходит раскол: притеречные и часть присунженских чеченцев выступили за признание российской власти и выполнение требований Ермолова. Подавляющая же масса жителей Большой и Малой Чечни, защищенные пока непроходимыми дремучими лесами, стали готовиться к вооруженному сопротивлению [17, c. 304–305]. Таким образом, жители терско-сунженского бассейна, имевшие давние политические и торговоэкономические связи с Россией, в первой половине 1818 г. готовы были признать российское подданство и российскую власть. В мае того же года Ермолов и сам отмечал, что «слух обо мне ещей ужаснейший содержит чеченцев в страхе и трепете. Ближайшие из них, которых постигнуть может казнь, чрезвычайно покорны…» [18, c. 287]. П. Зубов, не отличавшийся особым сочувствием к чеченцам, отмечал, что с появлением российских войск на Сунже, чеченцы, проживавшие между этой рекой и Тереком, «начали оказывать совершенное повиновение» и «даже жители ближайших к Сунже деревень, дотоле непризнававшие над собою никакой власти, начали исполнять требования генерала Ермолова и давали для про-

11

ходящих команд подводы и конвой. Желая же показать свое усердие, без всякого требования выставили во многих местах свои караулы для извещения генерала Ермолова о движениях чеченцев, и охраняли все пространство между Преградным Станом и крепостью Грозною, составляющее около 45 верст и незанятое нашими разъездами» [19, c. 6]. Если целью «проконсула» было только достижение покорности чеченцев, то зачем же было изгонять в горы жителей вышеуказанных районов Чечни? Контр-адмирал Серебряков в своей докладной записке «Мысли о делах наших на Кавказе» подчеркивал, что мирные чеченцы со времени построения Грозной не только не скрывали у себя «хищников», но и вместе с российскими войсками участвовали в походах против непокорных горцев, «своих соплеменников и единоверцев», давали подводы, возили лес и «исполняли все требования начальства беспрекословно» [20, c. 271]. Присоединение этих мирных чеченцев позже к освободительной борьбе против царизма – это уже результат политики А.П. Ермолова, направленной на выселение их любыми мерами с занимаемой ими равнинной территории в горы.

В некоторых изданиях ХIХ и ХХ вв. встречаются утверждения, что «проконсул» выселял в горы лишь непокорных чеченцев. Это не так. А.П. Ермолов замыслил депортацию чеченцев еще весной 1818 г., когда жители междуречья ТерекСунжа никакого сопротивления российским войскам не оказывали [21, c. 63]. «…Многие уже деревни ищут примирения и дают аманатов, но я предлагаю условия, которые им (чеченцам – Авт.) не нравятся…», – отмечал наместник 9 июля 1818 г. [22, c. 293] Практически во весь период своего пребывания на Северном Кавказе А.П. Ермолов искал повод (а иногда даже прямо провоцировал горцев, особенно их феодалов) для «наказания» их силой оружия, но никогда не стремился к взаимоприемлемому компромиссу с ними.

12

Политика Ермолова по отношению к горцам была прямолинейной, а методы – однозначными. Он требует от командования кордонной линии «почаще тревожить чеченцев как в Ханкале, так и на стороне Аргуна…, схватывать людей, скот, лошадей, выжигать хлеб, сено, одним словом, наносить им сколь возможно более вреда» [23, л. 199об.]. Репрессивная политика в отношении чеченцев проводится Ермоловым с поразительной настойчивостью. Если его курс на переселение притеречных чеченцев и может найти какое-то объяснение – их близость к русским поселениям по Тереку – то совершенно бессмысленны и не вяжутся с логикой цивилизованного человека его действия по отношению к чеченцам, проживавшим на Кумыкской равнине. С ХVIII в. царские власти приложили немало сил для переселения чеченцев на равнину (в том числе на Кумыкскую). Особенно настойчиво эту политику проводили Гудович и Тормасов, считая это наиболее верным способом для сближения горцев с русскими. С 1818 г. Ермолов насильственным путем начинает изгонять чеченцев обратно в горы, причем и тех, кто проживал географически за пределами Чечни – в Кумыкии.

В июле 1818 г. Ермолов обратился к жителям сунженских селений, расположенных вблизи крепости Грозная: «Я вас уверяю, что русские не имеют намерения искать вашей погибели или разорения, и что собственность ваша, согласно с вашим поведением, останется навсегда неприкосновенною и в целости» [24, c. 301]. Но это были только слова и не зря они «не внушили чеченцам доверия к главнокомандующему»: на практике Ермолов и российские войска делали совсем другое: изгоняли чеченцев в горы, разоряли аулы. Сказаны же они были с тактической целью – «проконсулу» было необходимо спокойствие равнинных чеченцев, пока полностью не была построена крепость Грозная. Ермолов часто обвинял чеченцев (и всех горцев) в том, что они нарушали свои обещания. Но главнокомандующий русскими войсками на Кавказе генерал

13

А.П. Ермолов тоже далеко не всегда придерживался своих обещаний, данных горцам.

А.П. Ермолов своим курсом на установление военноэкономической блокады чеченцев загонял их в тупик, оставляя очень узкий выбор: смерть от голода в горах или вооруженное сопротивление во имя сохранения жизни, собственного достоинства и свободы. Г.А. Даниялов совершенно прав, когда пишет, что «борьба горцев была в буквальном смысле борьбой за существование» [25, c. 40]. В.В. Дегоев отмечает, что Ермолов резко ужесточил политику России на СевероВосточном Кавказе. «Ответом явилось беспрецедентное по силе и длительности движение против царских завоевателей и их местных классовых союзников, которое часто именуется Кавказской войной» [26].

Угроза национальной самобытности, полной потери независимости, выразившаяся прежде всего в строительстве крепости Грозная, заставила чеченцев взяться за оружие. Опасаясь за свои семьи (чтобы их не уничтожили или не использовали как заложников) и подчиняясь требованиям Ермолова, жители из ближайших к Грозной селений начали укрывать их, переселять их в горы и леса. «Принудительное переселение или, лучше сказать, изгнание в необитаемые горные пространства, недостаток в жизненных потребностях и другие лишения породили между переселенцами болезни, от которых гибли целые селения», – отмечал Н.Ф. Дубровин [27, c. 299]. Понимая, что лобового, фронтального столкновения с русскими войсками им не выдержать, чеченцы стали использовать свой традиционный метод войны – партизанские действия. «Редкая ночь походила без тревоги, писал Ермолов об этом периоде, – ибо, подъезжая к противоположному берегу реки (Сунжи. – Авт.) стреляли они из ружей в лагерь. Нападали на передовые наши посты и разъезды в лесу; где вырубали мы хворост, всегда происходила перестрелка; словом, во всех случаях встречали мы их готовыми на сопротивление» [28, c.

14

305]. Одновременно чеченцы начали укреплять Ханкальское ущелье: вырыли глубокий ров, насыпали вал, создали целую систему лесных завалов – чтобы не пропустить российские войска в глубь Чечни. Однако в тот период – летом 1818 г. – большинство чеченцев еще не осознало угрожавшей им опасности со стороны российской администрации. Не до конца понятны были им и планы Ермолова. Население равнинных (притеречных и присунженских) районов Чечни, тесно связанное с русским населением Терской линии, надеялось избежать военной конфронтации с российскими властями и не поддержало призывы к вооруженной борьбе. Тогда чеченские старшины обратились за помощью к дагестанцам [29, c. 3].

Наступательные действия России на Северном Кавказе, выразившиеся в переносе кордонной линии с Терека на Сунжу, строительстве крепости Грозной крайне встревожили и дагестанских владельцев. Наиболее дальновидные из них (и в первую очередь Султан-Ахмед-хан Аварский) поняли, что после Чечни российские войска явятся и в Дагестан. По инициативе Аварского хана в Чечню прибыл отряд в 1 тыс. человек под руководством его родственника Нур-Магомеда. «Некоторые народы, жившие в соседстве чеченцев, как-то: койсубулинцы и другие, действительно присылали к ним толпы вооруженных, – отмечает автор ХIХ в., – с коими чеченцы отчаянно нападали на наши лагеря и транспорты» [30, c. 26].

Ввиду усиливающихся нападений чеченцев на солдат, строящих крепость Грозную и прибытия к ним на помощь дагестанцев Ермолов вынужден вызвать подкрепление – один батальон Кабардинского пехотного полка и несколько казачьих команд [31, c. 5].

Первое крупное столкновение между российскими войсками и объединенным ополчением дагестанцев и чеченцев произошло недалеко от сел. Старый Юрт и Ачаги 4 августа 1818 г., когда горцы напали на большой транспорт, следовавший в Грозную. Транспорт сопровождала рота пехоты. На

15

помощь ей Ермолов выслал 7 рот пехоты и 4 орудия под командованием начальника штаба Кавказской армии полковника Вельяминова. «2 часа сряду продолжалось жаркое сражение. Чеченцы дрались упорно» [32, c. 8], «но все порывы их бешеной храбрости сокрушались о ледяное хладнокровие Вельяминова, не хотевшего допустить рукопашного боя, ни даже ружейного огня в стрелковых цепях» [33, c. 83]. Исход боя решила артиллерия. Вельяминов поставил орудия на прямую наводку и «открыл по густым толпам неприятеля беглый огонь… Напрасно чеченцы несколько раз бросались на пушки

– картечь валила их сотнями. …До какой степени было сильно нападение чеченцев, можно судить по тому, что, несмотря на все выгоды нашего положения, мы все-таки потеряли двух офицеров и более 20 нижних чинов убитыми и ранеными»

[34, c. 258].

Горцы, привыкшие к партизанским действиям в лесах и горах, впервые сражались крупными силами на открытой местности и впервые встретились с губительным действием артиллерии – в результате потерпели поражение.

Всентябре 1818 г. строительство кр. Грозной подходило

кконцу и А.П. Ермолов принялся за обустройство междуречья Терек-Сунжа. Нападение чеченцев и дагестанцев на транспорт 4 августа показало необходимость обезопасить сообщение между Грозной и Терской линией. С этой целью у Старого Юрта было начато строительство укрепления Неотступный Стан (впоследствии – Горячеводское), в котором была размещена рота пехоты.

А.П. Ермолов создал безотказно действующую военную машину по насильственному подчинению горцев, которая в своем безжалостном действии иногда путала и его собственные планы. Так, планируя депортацию чеченцев из терскосунженского междуречья, он считал необходимым сохранить несколько селений около крепости Грозной, которые снабжали бы ее гарнизон продовольствием и фуражом. Одной из них

16

была «Сунженская деревня, одна из богатейших, которой жителей особенно ласкал я, с намерением оберегая деревню» [35, c. 314]. Однако «случай испортил все эти расчеты Ермолова» [36, c. 86]. В начале октября 1818 г. наместник выехал на Правый фланг, в Кабарду, с инспекционной целью. На Левом фланге старшим военачальником остался Вельяминов. 8 октября в сел. Старая Сунжа (недалеко от Грозной) произошла стычка между российскими солдатами и местными жителями (чеченец попытался отнять у солдата своего реквизированного вола). Вместо того, чтобы уладить этот незначительный инцидент мирным путем, Вельяминов в ультимативной форме (в духе Ермолова) потребовал выдать чеченца, чтобы повесить его в «назидательных целях». Жители отказались выполнить это требование. (Горцы, как правило, очень редко воспринимали язык ультиматума, тем более считали – по словам самого же Ермолова – «погрешением против своего закона» «выдавать злодеев в руки неверных» [37, c. 314]). «После такого ответа всякая поблажка являлась неуместной и Вельяминов пошел к ним с отрядом. Чеченцы… встретили войска ружейным огнем. Тогда деревня была взята штурмом и истреблена до основания» [38, c. 260]. Российские военные три дня вывозили из Старой Сунжи «имущество, хлеб, самую большую часть скота и …лесные материалы» [39, c. 10–11]. Уничтожение Старой Сунжи показало равнинным чеченцам, что все призывы Ермолова «заниматься спокойно хозяйством… и русские…не сделают ни малейшей им обиды» [40, c. 501], являются не более чем обещаниями.

Старосунженские события начала октября 1818 г. имели далеко идущие последствия – «совершенно изменили положение края» [41, c. 259]. Расправа над старосунженцами вызвала возмущение в соседних селах и в течение трех дней российские войска «истребляли сунженские аулы» [42, c. 135]. Присунженские чеченцы, не веря больше в возможность мирного сосуществования с российскими властями, спасая

17

свои семьи и готовясь к вооруженному сопротивлению, стали переселяться в горы. «…Цветущие берега Сунжи с тех пор надолго опустели» [43, c. 86]. «Русские поссорились с чеченцами, – писал Г.А. Ткачев. – Богатая Сунженская деревня лежала в развалинах, а все мирные аулы по левой стороне Сунжи были покинуты жителями» [44, c. 65]. Вернувшийся из Кабарды Ермолов одобрил действия Вельяминова и в письме к М.С. Воронцову от 20 октября 1818 г. отметил, что «некоторые из деревень, лежащих на левом берегу Сунжи, за вероломство и мошенничество наказаны» и при этом «удалось убить более несколько людей и жен, нежели в сражениях» [45, c. 540–541]. Расправа над Старой Сунжей была абсолютно необоснованной. У Вельяминова просто взыграли амбиции: как это горцы посмели не выполнить его требование и не выдали на расправу своего односельчанина. Старосунженские события показали, что ни одно чеченское селение, расположенное вблизи русских крепостей, даже если оно находится «под покровительством» самого наместника Кавказа, не может считать себя в безопасности. Ермолов никого не наказал из своих офицеров, участвовавших в старосунженском разгроме, Хотя бы в чисто политических целях, чтобы остановить переселение сунженских селений в горы и леса. В российской армии, действовавшей на Кавказе, никогда не было случая, чтобы кого-либо наказали (офицера или солдата) за насильственные действия против горцев.

Начавшиеся в Дагестане вооруженные выступления против России требовали от А.П. Ермолова принятия там срочных мер. Тем не менее, он задержался в Чечне до конца октября 1818 г., устанавливая на ее равнинной части российскую административную власть, точнее, систему российского военно-административного управления, выполняя указание императора о «водворении гражданского устройства». Чеченские селения, расположенные по правому берегу Сунжи, должны были подчиняться непосредственно военному коман-

18

дованию кордонной линии. Уже 24 июля 1818 г. Ермолов обратился ко «всем муллам, старшинам и почетным людям» с «Обвещением», что «отныне впредь ни Турлов, никто другой не будет допущен к посредничеству при делах, кои деревни сии будут иметь с местным начальством. Ни чье ручательство, кроме аманатов, не будет принято. Для выдачи и перемены оных старшины должны являться прямо к начальнику кордона; ему же могут они приносить жалобы в случае какихлибо обид от Русских войск. …Живите смирно…, в противном случае за всякое с вашей стороны буйство, за всякое воровство, грабежи и смертоубийство аманаты ваши будут отвечать головою» [46, c. 499].

Населенные пункты, расположенные между Тереком и Сунжей, объединялись в одно приставство. Система управления Чечней была многоступенчатой: на низшей ступени находился пристав, он непосредственно подчинялся начальнику Левого фланга Кавказской линии, тот, в свою очередь – командующему войсками на линии и, наконец, высшая власть над Чечней и над всем Кавказом была сосредоточена в руках наместника. Таким образом, приставство опять-таки было формой военной, а не гражданской власти. «Начертаны правила самые строгие, коими руководствоваться должны начальники воинские в отношении к владельцам (чеченским. – Авт.), каким сии последние обязаны им послушанием и подвластные им повинностями», – отмечал А.П. Ермолов [47, c. 66]. Первым чеченским приставом «проконсул» назначил есаула Моздокского казачьего полка А.Л. Чернова. По характеристике В.А. Потто, это «был …и герой, и вор, и конокрад в одно и то же время: он и чуму распространял посредством контрабандного перетаскивания зачумленных бурок из-за Терека…, пускался в набеги, как с русскими на мирных чеченцев, так и с немирными чеченцами на русских» [48, c. 121].

Чернов, есаул Моздокского казачьего полка, командир конноартиллерийской казачьей роты, был назначен приста-

19

вом по рекомендации начальника Левого фланга полковника Грекова и гребенского атамана Зачетова. Чернов был настолько одиозной фигурой и пользовался на Тереке столь дурной репутацией, что «Ермолов на ходатайства этих лиц возразил без обиняков, что «Чернов-мошенник», но ходатаи объяснили, что для укрощения таких мошенников, как сами чеченцы, именно и нужен Чернов…» [49, c. 568]. Это был весьма «солидный аргумент» для Ермолова и вопрос о назначении Чернова чеченским приставом был решен положительно.

Круг прав и обязанностей пристава Чечни был обширным. Прежде всего, он выполнял военно-полицейский контроль над чеченцами. «Через преданных ему людей и переводчиков» он должен был получать информацию о всех событиях на подведомственной ему территории и докладывать ее начальству Левого фланга. Пристав выполнял также судебные функции, разбирая «домашние дела между чеченцами», ежемесячно разъезжая по чеченским деревням и вынося приговоры: сечь плетьми, отправлять под караулом в Наурскую крепость, отдать на поруки родственникам. Виновные в уголовных преступлениях отправлялись в Грозную. Через мулл, владельцев и старшин пристав должен был оказывать на население политическое воздействие, «внушая народу» мысли «о спокойствии, прекращении воровства, о повиновении начальству и об охранении от хищников своих земель». Пристав должен был контролировать выборы сельской администрации, в том числе «знать лично избранных в деревнях муллов и об их поведении» [50, л. 6–7]. Пристав, таким образом, должен был следить за тем, чтобы старшинами и кадиями избирались преданные России люди.

Чернов по своему жестокому обращению с чеченцами ни в чем не уступал Грекову (не зря же последний так настаивал на его назначении приставом): «он собирал с чеченцев штрафы, закапывал сопротивлявшихся в землю по пояс; уверяли

20