Был город-фронт, была блокада... - 1984

ТАК МЫ ЖИВЕМ

венадцатый час. Город тих и пустынен. Без­ людны прямые улицы, замерли просторные площади. Ни огонька —

хивают, как зарницы, отблески выстрелов. Это бьют по врагу с фортов и кораблей. Порою сов­ сем близко раздается разрыв. Немцы обстре­ ливают город. В подъездах домов зябко ежатся дежурные. На перекрестках, у мостов — патру­ ли. Звучит суровый оклик: «Стой! Кто идет?»

Это ночь в ноябре 1941 года в Ленинграде. Мы живем в осажденном городе. Враг от нас на расстоянии пушечного выстрела. Что означает эта дистанция, мы знаем по разрывам снарядов на улицах. Полями сражений стали места гуляний и отдыха. Где звенели наши праздничные песни — гремят орудия. Окопы вырыты за жилыми домами. Баррикады пере­ резали улицы. Батареи установлены на окра­

инах.

Война пришла в город. Бульвары и сады изрыты щелями. Окна первых этажей забраны щитами. У входа — ящики с песком, бочки с водой.

Плакаты на улицах зовут: «Ленинградцы, учитесь гасить зажигательные бомбы!» Закра­ шен золотой купол Исаакия. Не отблескивает шпиль Адмиралтейства.

Осада сложила наш быт. Он прост и суров. Мы ложимся, готовые встать по звуку сирены.

Работаем под грохот канонады. Девушки-вожа­ тые ведут трамвайные поезда под артиллерий­ ским обстрелом. Домохозяйки гасят зажигатель­ ные бомбы. Парикмахеры бреют во время бом­ бардировок.

Город стал фронтом. На передовые уходили семьями — отец с сыновьями, муж с женой. Уходили бригадами — вместе работали, вместе воевали.

Отцов сменили дочери и сыновья, мужей — жены. Об армии, защищающей Ленинград, говорят как о боевом содружестве своих род­ ных, товарищей по работе, соседей по дому. Надо будет — мы выйдем, встанем рядом.

День начинается военной учебой. На пло­ щадях маршируют, разучивают приемы штыко­ вого боя.

В урочный час по улицам проходят школяры . Они занимаются в бомбоубежищах. Ученики постарше начали учебный год в своих классах. Противогазы через плечо у учеников и учителей.

Театры работают днем.

На время воздушных налетов объявляется антракт. Отелло откладывает убийство Дезде­ моны. Яго занимает свой пост как дежурный пожарный.

Так мы живем. Стоим у ворот своего горо­ да, как у дверей своего дома.

Мы всегда любили город. Любили, как лю­ бят воздух, которым дышат. Любовь эта так ес­ тественна, что мы не замечали ее, как не заме­ чают биения собственного сердца. Но когда сердце ранят, по силе боли узнаешь глубину любви.

Как рана, зияет дыра в прекрасном зда­ нии Кировского театра. Сколько памятных ве­ черов провел здесь каждый ленинградец! Сби­ тая снарядом, висит крыша на здании школы, которую совсем недавно город подарил детям.

родом. С каждым камнем его, с каждым заводом его, с каждой улицей. Он плоть наша, мы душа его. В школах его мы учились. На заводах его мы работали. В парках его мы отдыхали. На набережных его мы шептали первые слова люб­ ви. Мы становились ленинградцами не только по праву рождения или по месту жительства. Слава отцов переходила к нам не только по пра­ ву наследства. Мы завоевали звание ленин­ градцев своей работой. Мы множили славу го­ рода в труде, в науке, в искусстве, в спорте. Те­ перь жизнью нашей мы должны отстоять честь города.

Эта холодная ноябрьская ночь, тишина и по­ кой которой ежеминутно могут взорваться сиг­ налом воздушной тревоги, разрывом снаряда, ночь, полная напряженного труда и воинской настороженности, — канун праздника. Самого большого, самого великого. В первый раз за двадцать четыре года мы не выйдем, как всегда, на площадь Урицкого, не понесем свои знамена по ликующим улицам.

Сожмем руки на оружии, товарищи! По­ клянемся родной стране нашей — от Мурмана до Днестра, от Западной Двины до Великого океана, и той ее части, которая стонет под игом мучителей, и той, которая напрягает силы для победы, — мы обещаем, что не опозорим чести Ленинграда, славы его не запятнаем слабостью.

Будет холодно — перетерпим!

Всеволод Вишневский, ОКТЯБРЬ

доль Невы дует ноябрь­ ский ветер. Немецкие самолеты бросают ли­ стовки: «Шестого — седьмого ноября будем нещадно бомбить вас!» Что же, нам, если хоти­ те, любопытно читать это! Вы угрожаете, — значит, у вас недостает силы.

Мы знаем — все попытки противника взять Ленинград провалились: его бомбежки, его арт­ обстрелы, его листовки, его подкупленные «хо­ доки», сладкие радиопередачи и прочее не по­ действовали на Ленинград. Он стоит суровый, гранитный, незыблемый, как воплощение само­ го Октября. Мы холодно и брезгливо смотрим на все эти немецкие излияния, заискивания, угро­ зы, обещания и увещевания. Все это ни к чему! Остался один военный разговор, одно решение: мы уничтожим фашизм.

Предоктябрьская ночь: вечерний сумрак, привычный, ко всему готовый город на замерз­ шей Неве. Зима пришла рано... Трамваи идут по улицам и проспектам под артиллерийским ог­ нем, как корабли, не сворачивая с курса. Высо­ ко над городом рвутся тяжелые немецкие шрап­ нели, а люди идут по своим делам, по своим до­ мам, стоят в очередях за свежими центральными газетами.

Город-фронт живет, в нем бьется по-преж­ нему сердце революции. По-русски, по-ленин­ ски спокойный, уверенный... Репродукторы пе­ редают очерк Льва Толстого «Севастополь зи-

МОЙ 1854 года». Толпа стоит как зачарованная. Это рассказ о сегодняшних днях! Толстовский «Четвертый бастион» — это сегодняшний Ле­ нинград. Все, все у Толстого абсолютно точно, верно, как у нас сегодня. Спокойный русский героизм, скромный, чистый. И затемненный трамвай № 9 идет на передний край обороны, идет на четвертый бастион...

Лед схватывает корабли на Неве. Они стано­ вятся фортами, дотами. На набережных — взры­ тых — асфальт и земля. Воронки от бомб и фу­ гасных снарядов, и в ответ — новые доты, но­ вые укрепления, новые батареи... Индустрия ра­ ботает круглосуточно... Чуть пригнет голову то­ варищ у станка при свисте снаряда и жмет дальше.

Гитлеровцы лежат в окопах и блиндажах под Ленинградом, взирая на этот огромный, страш­ ный, недоступный для них город.

Ночь... Предоктябрьская ночь. Фашисты — эскадрильи «Гинденбург» — обрушили бомбо­ вый удар на жилые кварталы города. Завтра вруны из ставки главного командования фаши­ стской армии сообщат: «Мы бомбили важные военные объекты Ленинграда».

Посмотрим. Взрыт сад одной из школ, по­ рваны провода троллейбусной линии. Милицио­ нер на перекрестке стоит как вкопанный...

Работают пожарные у загоревшегося жилого дома...

Рвутся рядом снаряды дальнобоек... «Важ­ ные военные» объекты? Пожарные работают, делают свое дело...

И вот утро... Историческое утро 24-й годов­ щины Октября. По набережной, где когда-то высаживали наш кронштадтский десант, про­ ходит отряд морской пехоты... Это наши сыны. Они действуют безупречно... Они дерутся на

Ладоге, на Неве, на всех участках Ленинград­ ского фронта, на святых пушкинских местах, на островах Балтики.

Дует пронзительный ветер. Бородатый ко­ мандир Климов, богатырь русак, бывший гвар­ дейский матрос, стоит навытяжку на палубе. Замерла вся команда. Рвутся близкие снаряды. Торжественный подъем флага...

Праздник, суровый праздник дней войны...

Торжественность разлита всюду. Багряные фла­ ги на домах, на дворцах. Корабли стоят готовые к бою. По великолепным мостам проходят трам­ ваи, и высятся шпили Петропавловской крепо­ сти и Адмиралтейства. К ним не притронется ничья чужая рука. Из госпиталей вышли на утреннюю прогулку раненые. Улыбка бродит по их исхудавшим лицам... В глазах их — радость, победа... Да, Ленинград ощущает себя побе­ дителем!..

Врадиорубке корабля склонившийся над

листом радист записывал октябрьские вести с морских позиций. Командиры подводных ло­ док доносили: потоплен еще один транспорт. Счет одного из командиров дошел в канун празд­ ника до 40 тысяч тонн, — это добрых десять фашистских пароходов. О, как встретит этого командира Ленинград!

Бьют балтийские линкоры «Марат» и «Ок­ тябрьская революция», повторяя залпы, кото­ рые они когда-то делали за Октябрь, за социа­ лизм. Бегут на торжественные собрания розо­ вощекие школьники, у которых на днях начался учебный год.

Высоко, прямо в небо, в морозный воздух поднимается черный дым заводов.

Великий город живет Октябрем, он знает себя и свою судьбу. Он уверен в ней. Это труд, жертвы, верность, мужество, победа!

Глеб Семенов,

химик районной спецлаборатории МПВО Ленинграда

МУЖЕСТВО

Мы рыли рвы — хотелось пить. Бомбили нас — хотелось жить.

Не говорилось громких слов.

Была судьба на всех одна. Мы растеряли имена.

Мы усмиряли потный страх. Мы умирали на постах.

Мы умирали...

Город жил — Исполнен наших малых сил.

Вадим Шефнер,

сотрудник газеты «Знамя победы», лейтенант Ленинградский фронт

ЗЕРКАЛО

Как бы ударом страшного тарана Здесь половина дома снесена, И в облаках морозного тумана Обугленная высится стена.

Еще обои порванные помнят О прежней жизни, мирной и простой,

Но двери всех обрушившихся комнат, Раскрытые, висят над пустотой.

И пусть я все забуду остальное — Мне не забыть, как, на ветру дрожа, Висит над бездной зеркало стенное На высоте шестого этажа.

Оно каким-то чудом не разбилось. Убиты люди, стены сметены, — Оно висит, судьбы слепая милость, Над пропастью печали и войны.

Свидетель довоенного уюта, На сыростью изъеденной стене

Тепло дыханья и улыбку чью-то Оно хранит в стеклянной глубине.

Быть может, это зеркало видало Ее последний миг, когда ее Хаос обломков камня и металла

Обрушил вниз, швырнул в небытие.

Теперь в него и день и ночь глядится Лицо ожесточенное войны.

Внем орудийных выстрелов зарницы

Изарева тревожные видны.

Его теперь ночная душит сырость, Слепят пожары дымом и огнем.

Но все пройдет. И что бы ни случилось Враг никогда не отразится в нем!

1942 год

ЛЕНИНГРАД

Мой город непреклонен и спокоен, Не ослеплен слезами взор сухой. Он темными глазницами пробоин На запад смотрит в ярости глухой.

10 СЕНТЯБРЯ.

12 СЕНТЯБРЯ.

Он гордо ждет назначенного срока, Чтоб, все сметая на своем пути, Внезапно, справедливо и жестоко Все счеты с неприятелем свести.

Взорвется ярость города глухая —

Идля врагов настанет Страшный суд,

Ис мест дома сорвутся, громыхая,

Ив наступленье улицы пойдут.

Все в бой пойдет, чтоб отомстить за муки, Каналы хлынут через берега, И, протянув обугленные руки, Пойдут деревья задушить врага.

Ив бой всесокрушающе-победный, Тяжелыми доспехами звеня, За Пулково помчится Всадник Медный, Пришпоривая гордого коня.

Ив грохоте и в скрежете металла,

По всем проспектам промелькнув на миг, От площади Финляндского вокзала К Урицку устремится броневик.

Все каменное, медное, живое — Все в бой пойдет, когда придет пора.

Итанки, зло и напряженно воя,

Ипехотинцы с криками «ура».

Так будет смят врага бетонный пояс,

Имы с боями двинемся вперед.

Ис каждого вокзала бронепоезд По направленью к западу пойдет.

1942 год

В командование Ленинградским фронтом вступил генерал ар­ мии Г. К. Жуков.

Создан штаб обороны Кировского завода.

ровалось и регулировалось нашими руками. Мы знали в них каждый винтик.

Когда началась война, из всего довольно мно­ гочисленного штата ремонтников на заводе оста­ лось всего трое: я, Сергей Павлов и Василий Скопа.

Меня назначили главным механиком. Это звание «генеральское». Но по сути дела, я ока­ зался генералом без армии.

До блокады мало кто интересовался нашим заводом. Скромно притулился он в старом при­ земистом здании на набережной Фокина, неза­ метный среди окружавших его крупных про­ мышленных предприятий Петроградской сто­ роны. И продукцию мы изготовляли скром­ ную — булочные изделия: плетенки, сайки, штрицели, калачи, сдобу.

В блокаду мы стали важнейшим «объектом». После бомбежек и артиллерийских налетов пре­ жде всего интересовались, не случилось ли чего с нами. Мы не выпекали больше ни штрицелей, ни калачей, но мы ежедневно обеспечивали

хлебным пайком сотни тысяч человек, и, чем меньше была порция, тем дороже она казалась людям.

Блокадный хлеб. Из чего только не прихо­ дилось его выпекать! Меньше всего в нем бы­ ло муки — мякина, отруби, целлюлоза. И все же это был хлеб, почти единственное питание ле­ нинградцев.

Из-за острой нехватки рабочей силы, элек­ троэнергии, топлива и воды в городе работали далеко не все хлебозаводы. Случись с нами что-нибудь — и сотни тысяч ленинградцев ли­ шились бы своего скромного микроскопическо­ го пайка.

...Солдаты нет-нет, а все же время от вре­ мени выводятся с переднего края на перефор­ мирование и отдых. Наши работники не знали отдыха и ниоткуда не ждали пополнения. Они выпекали хлеб, разбирали на топливо старые деревянные дома, добывали ведерками на жгу­ чем" морозе невскую воду для замесов, дежури­ ли под огнем на наблюдательной вышке, выгру­ жали муку, ухаживали за ранеными в подшеф­ ном госпитале, гасили термитные бомбы, спаса­ ли детей, оставшихся без присмотра, и хорони­ ли своих погибших товарищей и родичей.

Самой острой проблемой было водоснаб­ жение. Городской водопровод не обеспечивал нас больше водой.

Рядом с заводом течет Нева. Мы поставили на мосту Свободы, метрах в ста от завода, по­ жарный насос. Он гнал воду по резиновому ру­ каву в бак. Но насос работал на электроэнергии, а ее вскоре не стало.

Не знаю уж из каких резервов, но райком партии добыл нам собственную электростан­ цию — сблокированный с генератором мотор Ч Т З . Ее мощности оказалось вполне достаточно для завода.

Вскоре нас постигла новая беда. В первый же морозный день отказал насос на мосту. Точнее, не насос, а рукав, по которому гнали воду. Гиб­ кий резиновый шланг промерз насквозь, не про­ пускал воду и ломался, как стеклянный.

Как раз в тот день на завод привезли муку. А в то время доставка муки была событием. Му­ ку разгружали всем коллективом. Трехпудовый мешок с трудом тащили или волочили по полу четверо, а то и пятеро работниц.

Разгрузка затруднялась еще и тем, что меш­ ки были покрыты слоем льда. Очевидно, они побывали в воде.

Во втором этаже на складе мешки рассе­ кали топорами — под ледяной коркой показа­ лась сухая мука. Ее бережно бросали совками на сита. На решетках после просева часто ока­ зывались пули, мелкие осколки, окровавлен­ ные куски шинельного сукна.

Мы смотрели на эти лоскутки, и нас охваты­ вало тревожное волнение. Люди за эту муку отдавали жизни, а мука без воды в хлеб не пре­ вратится.

От нас зависела жизнь тысяч людей, собст­

Я стоял у распоротых, немного оттаявших мешков, с которых работницы отскабливали но­ жами каждую крупинку муки, когда меня окликнула от дверей старая работница, секре­ тарь заводской партийной организации Варвара Даниловна Орлова.

— Поди-ка скорей, Александр Александ­ рович, — торопила она, — посмотри, что наду­ мали комсомолки.

Она повела меня во двор, со двора на набе­ режную, и вот что я увидел.

Несколько десятков девушек выстроились живой цепью от проруби в Неве до лотка, вы­ ходившего в окно первого этажа и соединен­ ного с баком. Мелькали обледеневшие ведра, передаваемые из рук в руки. От воды и от лю­ дей на трескучем морозе шел пар.

Я обрадовался и ужаснулся в одно и то же время: будет, будет вода для замесов, но дорого

ведро, передать соседу, снова принять... И так много, много раз.

Воды требовалось для каждой смены около тысячи ведер.

Фактически через каждые руки их проходи­ ло по две и три тысячи, потому что ведра, быстро покрывавшиеся на морозе толстым слоем льда, вмещали только половину, а то и треть чистой воды.

Никогда не забуду: на «водной трассе» ра­ ботает после 12-часового дежурства у печей смена комсомолки Лиды Райковой. Лида, как

но вздыхает и собирается покинуть свой труд­ ный пост, но не тут-то было: ее валенки на­ крепко вмерзли в лед. Подруги топорами освобождают ее из ледяного плена и, окоченев­ шую, только сейчас почувствовавшую смер­ тельную усталость, на руках несут в цех...

Среднего проспекта и Шестой линии Василь­ евского острова, рвущаяся ввысь гроздь розо­ вых и голубых воздушных шаров, которую с

ми и щелями укрытий. Витрины магазинов на Среднем заложены мешками с песком, а в хо­ лодном зимнем небе вместо воздушных шаров зависли буро-зеленые аэростаты, похожие на ги­

ли. Это тяжкое испытание — за окном минус тридцать, да и в комнате немногим больше: за ночь выстудило последние остатки тепла. Дров у нас, как, впрочем, и у всех, давнымдавно нет. Большая белая кафельная печь высится у стены ледяной глыбой. Установлен­ ную против буфета жестяную «буржуйку» то­ пим дедушкиными рукописями, старыми книга­ ми, распиленными на куски стульями и книж­ ными полками. Пока горит огонь, печурка рас­

каляется докрасна, от длинной, уходящей в форточку коленчатой трубы веет жаром. Можно даже ненадолго снять верхнюю одежду. Но ут­ ром... И хоть я сплю одетая в лыжный костюм и толстый свитер, мне не позавидуешь!

Приходится подниматься.

Комната плотно охвачена тьмой. Л и ш ь над столом, вокруг язычка пламени, трепещущего в плошке, слабый ореол света. Электричества то­ же давно нет, и каждый сооружает себе светиль­ ник из подручных средств. Наша коптилка при­ думана мамой: кусок воска для натирания по­ лов и продернутый сквозь него фитиль из бо­ тиночного шнурка. При таком освещении тени фантастически увеличены. Мамина занимает половину потолка, моя — чуть не всю стену. Тени двигаются, плывут, жестикулируют...

—Мыться!

Тень на потолке решительно вскидывает руку и указывает на дверь. Тень на стене по­ нуро съеживается.

Легко сказать — мыться! А если вода в би­ доне, как вчера, промерзла до дна?

И зачем такая морока? Ведь никто не уви­ дит, что я не мылась, — и дома, и в школе сижу закутанная по самые уши.

Но с мамой спорить бесполезно. Сама она уже причесана, умыта, ватник аккуратно под­ поясан кожаным ремнем, ватные брюки заправ­ лены в валенки. Мама очень нравится мне в та­ ком наряде, и сама я втайне тоже мечтаю о чемнибудь подобном.

—Ты слышала? Мыться!

Ятащусь простывшим коридором на кухню,

амама готовит завтрак.