Глава 21. Брак и семья. Куртуазность

Брак

Появляется новое в отношении к браку. Он рассматривается теперь как высшее состояние по сравнению с безбрачием. Холостяк и старая дева служат предметом насмешек, а брак без устали восхваляется. Однако демографические показатели неблагоприятны. Повсюду, и в городе, и в деревне, численно преобладают женщины (несмотря на то, что смертность среди них была высока вследствие частых и ранних родов). Число мужчин сокращается, и причина тому — гибель на поле боя, во время военных экспедиций, путешествий — например, освоение новых земель, торговые негоции. Количественное неравенство полов дополняется социальными факторами, осложняющими положение женщин. Это наемничество, означавшее отказ от стабильной оседлой жизни, в том числе от брака, семьи и детей²⁷. В ремесленных цехах продолжает действовать запрет на женитьбу для подмастерьев и учеников (или наоборот, женатому подмастерью закрывалась дорога в мастера). Часть мужского населения, становившегося священнослужителями, также исключалась из потенциальных женихов вследствие целибата. Все это ограничивало возможности заключения брака. А женщинам того времени брак давал возможность более или менее благополучно устроить свою жизнь, так как женских профессий было чрезвычайно мало. Оставшийся выбор исчерпывался двумя вариантами: уходом в монастырь или проституцией. Женские монастыри отдавали предпочтение знатным или, по крайней мере, состоятельным женщинам. Для женщин из низших слоев этот путь был практически закрыт.

Брак — важнейший социальный институт. При его заключении учитывались интересы семьи, рода, будь то престиж, политическое влияние, профессиональные или экономические мотивы. Для знати он представлял собой политический акт, а жених и невеста олицетво-

²⁷ Профессия отнюдь не обрекала наемника на аскетический образ жизни. У него могла быть масса детей. Насилуя женщин завоеванных городов или просто крестьянок и горожанок, случайно попадавшихся по дороге, он имел весьма многочисленное потомство, обычно сам не ведая об этом.

ряли договаривающиеся стороны (особенно в династических браках). Это относится и к городскому патрициату, купечеству, где также все решают семейные интересы. Однако здесь на первый план могли выходить не политические соображения, а материальные, будь то накопление богатства, расширение дела или экономическое преуспеяние вообще. Ремесла в городах были разделены на малые группы, регулировавшиеся цеховыми уставами, и брачный союз в первую очередь преследовал интересы сохранения и продолжения семейного дела. Крестьяне важнейшее значение придавали благополучию хозяйства, для чего необходимо было иметь как можно больше детей.

Браки заключались уже в раннем возрасте. Это характерно и для знати, и для бюргерства или крестьянства (там, где не существовало подворного права, исключавшего раздел земли). Четырнадцатилетняя девушка уже считалась невестой, а династические союзы устраивались чуть ли не в детском возрасте. Не считалось предосудительным повторное вступление в брак, наоборот, это было весьма желательно, особенно для женщины-вдовы. В таких случаях дети, рожденные от первого мужа, ее практически не интересовали.

Широкое распространение церковной формы брака, брачно-семейных отношений, их окончательная “христианизация”, переход в морально-правовом аспекте под церковную юрисдикцию произошли именно в эпоху Возрождения. Возможно, Реформация стала последним, завершающим аккордом в многовековой эпопее. На этом пути церковь отобрала и ассимилировала, переработав в соответствующем ключе, многие языческие обычаи, облагородив и освятив их. Языческий брак олицетворял собой священный союз — соединение мужского и женского начал, призванное увеличить плодородие космоса, и поэтому в магическом действе важнейшее место отводилось эротике, фаллической символике. С приходом христианства церковь берет на себя мистерию, превращая ее в таинство (церковное венчание), а все земное оставляя светскому празднику. Ритуал разделяется, причем обе части получают свое собственное содержание и особую эстетическую форму. Лишенные сакрального духа, свадебные обряды эпохи Возрождения отличаются чрезвычайной свободой нравов и даже разнузданностью. Это характерно для бракосочетания как простолюдинов, так и знати. Бесстыдные насмешки, вольности и непристойности сопровождают свадебный поезд, пир, величание. Они как бы воссоздают особую атмосферу древних сатурналий — обстановку вседозволенности. Свадьбы могли длиться по нескольку дней. В честь молодой пары устраивались пиршества, игры, танцы, зрелища. Сочинялись и произносились “свадебные супы” — песни и шутки, посвященные жениху и невесте, полные скабрезностей. Эротикой наполнены такие обычаи, как похищение подвязки невесты, а то и ее самой, праздничное посещение бани и др.

Одним из примеров длительного сосуществования языческого и церковного ритуалов, их органического совмещения могут служить два широко распространенных обычая. Они противостоят и одновременно дополняют друг друга: освящение брачного ложа и его публичное разделение. Так как главная цель брака — рождение детей, то священник освящает брачное ложе, дабы на нем было благоволение Божие, чтобы вступившие в брак имели наследников, продолжателей рода. Обычай публичного разделения ложа древний и коренится в традициях германских племен. Поскольку брак — это сделка, то она должна заключаться публично, при свидетелях. Поэтому во многих странах в разных классах общества бракосочетание считалось совершенным, если жених и невеста “накрылись одним одеялом”. “Взойдешь на постель и право свое обретешь” — гласит немецкая поговорка. Подобная легкость порождала массу “случайных” или “тайных” браков, которые церковь признавала весьма неохотно. Однако церковное венчание внедрялось чрезвычайно медленно, наталкиваясь на глухое и упорное сопротивление в разных слоях населения. Обычай публичного разделения ложа сохранялся вплоть до 17 в., пока церковный обряд не стал единственной законной формой заключения брака.

Самое важное событие в семье — рождение детей, о чем свидетельствует обычай “пробных ночей”, распространенный в 15 и 16 вв. Он был принят в крестьянской среде как форма добрачных ухаживаний: когда девушка достигает возраста зрелости, ее посещает по ночам выбранный ею юноша. Эти свидания продолжаются в течение некоторого времени, пока молодые не решат вступить в брак, либо разойтись. Если они расстанутся, то “пробные ночи” через какое-то время возобновятся с другим партнером, — эта практика не бесчестит девушку²⁸. Если же она забеременеет, то парень официально сватается к ней. В патриархальном деревенском мире он, как правило, не мог оставить ее, так как подобный поступок восстановил бы против него всю деревню. Этот обычай также встречается у знати и горожан в Германии, Франции, Италии. В среде бюргеров он не был связан с сексом, являясь скорее не “испытанием”, а некоей невинной формой флирта, при Котором присутствовали свидетели.

²⁸ При повторных разрывах общественное мнение может заподозрить скрытые недостатки у девушки.

Официальная мораль и законы того времени, наоборот, требуют от девушки соблюдения целомудрия. Оно считается высшей женской добродетелью, особенно в бюргерской среде. Там, где она являлась господствующей, это требование поддерживалось общественным мнением, церковными установлениями и даже юридическими законами. Достойная или недостойная невеста имеет разные права: так, первая подходит к алтарю с венком на голове, имеет право распускать волосы, а вторая довольствуется только вуалью. Недостойная невеста может быть даже наказана, в ряде мест на нее налагают церковную епитимью: в Ротенбурге, например, она в знак своего позора стоит на паперти с соломенной косой, а в Нюрнберге — с соломенным венком. У “недостойной” пары молодых законодательно ограничивалось на свадьбе число гостей, количество блюд, им выделяли для венчания худшие дни недели (например, среду). В одном из Нюрнбергских указов 16 в. прямо говорится, что наказание дается, чтобы “молодые предстали публично перед всеми в том позоре, в котором они сами виноваты”. Цель подобных акций — борьба с гнусным пороком — “растлением девушек”. Если же добрачная связь обнаруживалась уже после свадьбы, то санкции могли быть еще более суровыми, вплоть до телесного наказания и денежного штрафа²⁹. Для выявления нарушений пользовались услугами доносчиков, поощряя их “добрые дела” определенной суммой от денежного штрафа. Несмотря на подобные строгости, добрачные связи были широко распространены во всех слоях населения, что вполне соответствовало открытому духу эпохи.

Семья

Отношения в семье строились на основе патриархальности. Муж являлся господином и повелителем. “Муж да будет утешением и господином жены; “муж да будет хозяином ее тела и достояния”, “женщина да слушается советов мужа и поступает... по его воле” — в этих сентенциях заключена мораль семейной жизни. Жена должна быть кроткой и покорной при любых перипетиях семейной жизни. “Если он кричит, она да молчит, если он молчит, она пусть с ним заговорит”. Закон и общественное мнение дают мужу право физически наказывать упрямую жену. Предоставляя мужу все права для “укрощения строптивой”, общество карает самого мужчину, попавшего под каблук властной жены. Так, ежели жена побила мужа, то в первую очередь она

²⁹ Более суровыми они становились вследствие того, что молодые обманули церковь и общину.

сама, а затем и ее муж могут быть подвергнуты денежному штрафу или тюремному заключению.

Плодовитость женщин рассматривалась как обычное явление, ценилась и уважалась, бесплодность считалась наказанием за грехи, проклятием. Взгляды эпохи на благословенность деторождения ярко проявились в эстетических канонах Возрождения. Они запечатлены не только в галерее ослепительно прекрасных мадонн, но и в изображении беременных женщин, в характерных чертах костюма, поведения и т.п. Малое количество детей по ренессансным меркам — 5— 6 человек, что в современном мире считается многодетностью. Семья с дюжиной детей была не редкостью, зачастую этот показатель намного превышался. Отец Альбрехта Дюрера имел 18 детей, папский секретарь Франческо Поджо тоже. В некоторых семьях их число превосходило 20. Ничего удивительного — семья хотела застраховать себя, ведь наиболее уязвимыми были дети. Их уносили неведомые болезни, которые никто не умел ни распознавать, ни лечить, и родителям надо восполнить эту убыль.

Супружеская неверность — одна из самых популярных и вечных тем в истории семьи. Подобными сюжетами полны новеллы, шванки, масленичные пьесы и т.п. Но измена измене рознь: прелюбодеяния супругов не равноценны друг другу. Честь жены не страдает от измены мужа, юридически и морально она не может быть потерпевшей стороной, так как партнеры в браке неравноправны и власть в семье принадлежит мужчине. И наоборот. Измена жены означает воровское вторжение в права господина и должна быть строго наказана. Тем не менее не всякое прелюбодеяние было преступным. Распространен, например, обычай предоставлять почетному гостю свою жену (или хорошенькую служанку). Иногда дело доходило до открытой торговли, причем замаскировано или открыто торговали своими женами и аристократы, и буржуа. Еще проще происходило это у простонародья. (Жены, в свою очередь, могли использовать угрозу измены в качестве средства шантажа, заставляя мужей идти на уступки.) “Нынче прелюбодеяние стало таким общим явлением, что ни закон, ни правосудие уже не имеют право его карать”, — сетует Петрарка в одном из своих трактатов. Однако такое преступление каралось. Если жены наказывали неверных мужей собственной изменой (важнейший мотив для оправдания женской неверности), то мужья предпочитали с помощью физической силы расправляться с преступными любовниками.

Одно из оригинальных изобретений эпохи — так называемый “пояс целомудрия”, с помощью которого надеялись сохранить женскую верность. Они изготовлялись, как правило, из дорогих материалов — золота, серебра и отличались тонкой работой — чеканкой, инкрустацией и т.п. Их называли также “венецианскими решетками” или “бергамскими замками” в знак того, что изобретены они были в Италии. (Отсюда выражение: запереть свою жену на бергамский лад.) Эти пояса были официально приняты в патрицианско-бюргерской среде, а также среди дворянства. Как знак своего времени, они в некотором роде являлись официальным атрибутом благопристойной семейной жизни. Так, его мог преподнести в подарок своей жене молодой муж, либо мать объявляла жениху, просящему руки дочери, что та уже с 12 лет постоянно носит “пояс целомудрия”. “Венецианские решетки” распространились во многих западных странах: в Германии, Франции, Италии — “знатные люди опоясывают своих жен золотыми или серебряными искусно сделанными поясами... и затем предоставляют им жить свободно и без надзора”. О них говорит Рабле: “Да возьмет меня черт, если я не запираю свою жену на бергамский лад каждый раз, когда покидаю свой сераль”. Ирония судьбы состоит в том, что на каждое действие всегда находится противодействие: те же мастера, которые продавали мужьям пояса, за большие деньги тайно делали для их жен дополнительные ключи. Женщины, владея заветными отмычками, вручали их избраннику сердца. Таким образом, пояса, усыпляя бдительность ревнивых мужей, не мешали изменять им. Как гласила поговорка того времени, “пояс девственности с замком только усиливает неверность жен”.

Наиболее строго нормы буржуазной морали соблюдались в семьях мелких и средних ремесленников, торговцев — основной массы городского бюргерства. В этой среде женщина пользовалась наименьшими правами, она представала в роли серьезной и рачительной хозяйки, домоправительницы, следящей за порядком в доме и экономящей каждую копейку. Она первой встает и последней ложится, в ней ценят прагматичность, скромность, отсутствие тщеславия. За ее поведением следят очень внимательно.

В крестьянских семьях главным богатством являлись дети (точнее, их количество). Они были необходимыми и зачастую единственными работниками, которых имело крестьянское хозяйство. В этой ситуации не столь уж и важной казалась проблема их законного происхождения. Зачастую крестьянин закрывал глаза на своего “заместителя” в лице батрака или соседа. В некоторых формулировках местного патриархального права прямо говорилось: “Муж, имеющий здоровую жену и неспособный удовлетворить ее женские права, пусть приведет ее к соседу...”. В период разложения феодальных отношений в крестьянстве усиливались процессы дифференциации. Вместе с ростом нищеты происходило распадение семейных связей. Там, где подчинялись подворному праву, многочисленное молодое мужское население лишалось возможности жениться. В деревне, кроме того, практически не существовало проституции. Ее заменяло общение со служанками, батрачками, и здесь-то уж царило особенно свободное поведение. Зачастую было просто не известно, от кого рожден тот или иной ребенок у батрачки. Во многих местах иметь незаконных детей считалось обычным, и это не позорило девушку или парня. Естественно, что нравы отличались чрезвычайной “простотой”, примитивностью и грубостью.

Женщина из высшего сословия вела совсем иной образ жизни, идет ли речь о старой феодальной аристократии, либо о подражающем ей городском патрициате. Женщина этого круга наиболее эмансипирована. Она освобождена от повседневного труда, забот о домашнем хозяйстве. Девочек из благородных и богатых семей готовят к роли светских дам. Они даже обучаются литературе, музыке, искусствам. Помимо основной функции продолжения рода у них появляется еще одна — представительская. Степень открытости, публичности семейной жизни была разной: наряду с ролью светской дамы женщина из придворных или патрицианских кругов могла вести и достаточно замкнутый образ жизни, олицетворяя достоинство и недоступность знатного рода. Интересно, что именно в эпоху Ренессанса на волне увлечения всем античным возрождается такое явление давно ушедшей жизни, как греческий гетеризм. На новой исторической почве он укореняется, занимая некое промежуточное положение теневой структуры, отражающей и воспроизводящей реалии вышестоящего общества (в дальнейшем — полусвет). Именно новые гетеры — куртизанки получат наиболее свободный доступ в общество сильных мира сего, в кружки гуманистов, будут иметь возможность получить образование. (Во многих случаях оно будет доступно только для женщин данного типа, но отнюдь не для “жен”, принадлежащих к аристократическим семьям).

Куртуазность

Культурная жизнь высшего круга полна забав, развлечений, игры. Но эта игра чрезвычайно серьезна. Ее возводят до уровня стилизации: так же, как прекрасный рыцарский идеал, настойчиво культивируется мечта о прекрасной любви. Все, связанное с любовью, с отношениями между мужчиной и женщиной, приобретает особые игровые формы и стиль — куртуазность. Главный мотив — рыцарь и Дама его сердца. Этому положил начало пару веков назад культ Прекрасной Дамы, совершенно преобразившийся в эпоху Возрождения. Романтический мотив остался, но являлся не более чем прекрасной оболочкой. Теперь он наполняется эротическим жизневосприятием. Отношения между мужчиной и женщиной приобретают внешне благородные формы и правила. Дабы не прослыть варваром и мужланом, следовало подчинить свои чувства строгим условностям. Этикет того времени не был аскетическим и пуританским, отнюдь. Тем не менее он обуздывал непотребство, требовал от членов общества знания правил “искусства (или науки) любви” (ars amandi).

Несколько поколений выросло в эпоху куртуазности. Воспеванием женской красоты полны произведения литературы и искусства. Например, многочисленные рыцарские романы, в том числе цикл об Амадисе Галльском, получивший широкое распространение в 15— 16 вв., или знаменитый “Роман о Розе”, настольная книга нескольких поколений, своеобразная энциклопедия светской жизни. Средневековая по форме, она описывает почти языческие чувственные переживания, создает особый язык для выражения чувств. Приветливость, Щедрость, Искренность, Опасение, Злоязычие — эти аллегории становятся расхожими понятиями в словаре куртуазного обихода.

Еще более, чем в литературе и искусстве, куртуазность присутствует в повседневной жизни, как бы окутывая ее романтическим флером. Это “суды любви”, которые устраивались во время эпидемии чумы, “дабы развеяться”. Члены суда, наделенные громкими титулами (Рыцари чести, Оруженосцы любви, Магистры прошений и др.), читали литературные произведения и проводили диспуты о любви. “Суды” представляли собой своеобразные аристократические литературные салоны, напоминавшие бюргерские “палаты риторики”. Эти придворные игры просуществовали достаточно долго, и в них участвовали сотни людей. К развлечениям аристократии относятся и всевозможные амурные игры: “замок любви”, “фанты любви”, “изящные вопросы”. Создается культ разнообразных атрибутов: эмблем, имен, зашифрованных в виде шарад, колец, шарфов, драгоценностей. Важна символика цвета, о ней изданы специальные пособия, нечто вроде пользовавшейся большой популярностью “Геральдики цветов”. И наконец, куртуазный дух привносится в средневековый аристократический спорт — рыцарский турнир, в котором особенно четко проступает эротический момент — поединок ради Дамы. “Возбужденные турниром, дамы дарят рыцарям одну вещь за другой: по окончании турнира они без рукавов и босы”.

Все это — светские развлечения, праздное времяпрепровождение знати. Однако правящие сословия формируют эстетический идеал эпохи, прививают обществу определенную систему ценностей. Для Возрождения характерен культ физической красоты, прекрасной телесности; акцентирование чувственности, жажда физической любви. Эпоха любуется обнаженным телом — будь то портреты королевских метресс или возлюбленных самих художников (например, Дианы Пуатье, Агнесы Сорель, Форнарины и т.д.). В духе времени принято было заказывать портреты обнаженных фавориток правителей. Чрезвычайно симптоматичен обычай, когда высокого гостя приветствовали прекрасные нагие женщины. Они декламировали хвалебные вирши либо изображали мифологические сцены вроде суда Париса³⁰. Прямая, открытая и бесстыдная в своих чувствах и желаниях, еще не обремененная тем грузом условностей и комплексов, которые появятся позднее, эпоха наслаждается вновь открытым человеческим естеством, отбросив средневековые запреты.

QQQ