Согрин В.В. Идеология в американской истории

Ответ "сверху”: от У.Г. Самнера до В. Вильсона

После Гражданской войны в Соединенных Штатах на уме и на языке предпринимателей и финансистов было одно: даешь абсолютную, ничем не ограниченную свободу рынка! То, что такая свобода оборачивалась разорением и обнищанием для миллионов соотечественников и в конечном итоге подрывала социальный мир, ничуть не волновало новоявленных промышленных и финансовых цезарей. Главным было побыстрее сколотить миллионные состояния, а социальная цена пред­ принимательского успеха их мало интересовала. Отсюда следовал четкий идеологический заказ - любыми средствами утверждать культ инди­ видуального успеха.

Реакция двух главных американских идеологий - либерализма и консерватизма - оказалась различной. Либеральные идеологи пребывали в растерянности, ибо совершенно очевидно, что проповедь классических ценностей индивидуализма в новых социально-экономических условиях вступила в противоречие с двумя другими главными ценностями амери­ канского либерализма - эгалитаризмом и демократизмом. Главной идеологической задачей либералов стал поиск новой модели взаимо­ действия индивидуализма, эгалитаризма и демократии. Идеологическое же обоснование интересов экономических элит выпало на долю нового поколения американских консерваторов.

Из двух течений американского консерватизма второй трети XIX в. к концу века на главную позицию вышел буржуазный консерватизм, который являлся ’’наследником по прямой" Александра Гамильтона и Генри Клея.

Новое поколение поборников консерватизма внесло в него определен­ ные коррективы. Главным было то, что высшей и даже единственной ценностью им были объявлены абсолютная экономическая свобода и полное государственное невмешательство в свободную "игру" социальноэкономических сил. Идея же государственного покровительства банкам, торговле, промышленности официально отвергалась. Новое кредо кон­ серватизма развивалось экономистами, философами, историками, социо­ логами, юристами. В его защиту выдвигались самые разнообразные учения, а наиболее модным и популярным среди них стал социалдарвинизм.

Родоначальник социал-дарвинизма, известный английский социолог Г. Спенсер, посетивший Соединенные Штаты в 1882 г., был поражен выпавшим на его долю успехом. Его лекции в университетских ауди­ ториях и в клубах промышленников начинались и заканчивались под аплодисменты, его чествовали как национального героя. Впервые после Т. Пейна англичанин, правда из совершенно иного идеологического лагеря, добился подобного духовного влияния в Америке: в универси­ тетах страны повсеместно создавались кафедры социал-дарвинизма, он приобрел статус официальной социологической теории, которая к тому же стала основой основ других общественных наук, да и всей обще­ ственной мысли. "В первые три десятилетия после Гражданской войны, - констатировал американский историк Р. Хофстедтер, - никто не мог

110

утвердиться в какой-либо из сфер интеллектуальной жизни, не будучи последователем Спенсера. Почти все американские мыслители первого или второго ранга, такие, как Джеймс, Ройс, Дьюи, Боун, Харрис, Хоусон и Мак Кош, должны были признавать его авторитет. Он оказал опре­ деляющее влияние на большинство основателей американской социо­ логии, особенно на Уорда, Кули, Гиддингса, Смолла и Самнера”31. Зарождающаяся американская социология была социал-дарвинистской социологией.

Необычайная популярность социал-дарвинизма объяснялась рядом факторов. Конечно, нельзя сбрасывать со счета научной причины его успеха. Социал-дарвинизм заимствовал свои законы не просто из биологии, которая со времен О. Конта, родоначальника западной социо­ логии, рассматривалась как наиболее близкая ей среди наук о природе, но из биологии, которая благодаря открытиям Чарльза Дарвина, обобщен­ ным в 1859 г. в знаменитом труде ”Происхождение видов путем есте­ ственного отбора”, совершила гигантский скачок в своем развитии и оказалась в одном ряду с самыми передовыми науками своего времени. Г. Спенсер и его последователи, позаимствовавшие принципы Ч. Дарвина при объяснении общественных связей, утверждали оригинальные идеи эволюции, развития, качественных изменений социальных и полити­ ческих институтов. Другое дело, что Спенсер и его последователи использовали дарвиновские выводы механистически, заявив, что законы борьбы за существование, естественного отбора и прогресса, гибе­ ли менее приспособленных и выживания наиболее приспособлен­ ных видов являются главными не только в биологии, но и в социоло­ гии. В результате социология была сведена на уровень биологической науки.

Популярность социал-дарвинизма в США объяснялась не в последнюю очередь тем, что он, как никакие другие учения, проповедовал неогра­ ниченный индивидуализм и самоутверждение личности, что соответст­ вовало основополагающим идеологическим принципам Америки. Кроме того, многим и многим американцам принципы социал-дарвинистов каза­ лись зеркальным отражением окружавшей их реальности: свободная конкуренция развивалась в последней трети XIX в. в самых жестоких формах, беспощадно и ежедневно сортируя людей на ’’более и менее приспособленных”. Даже такие просвещенные американцы той эпохи, далекие от политических выводов социал-дарвинистов, как Д. Де Леон, Э. Беллами, Г. Ллойд, широко пользовались в своих сочинениях и выс­ туплениях социал-дарвинистской терминологией. Социал-да!рвинистскими категориями мыслили многие и многие герои одйого из самых знаменитых писателей той эпохи, социалиста Д. Лондона (зачастую они живут, побеждают, уходят из жизни в полном соответствии с законами "борьбы за существование”, гибели "менее” и торжества "более приспо­ собленных” индивидуумов).

Но, безусловно, главной причиной успеха социал-дарвинизма было то, что исповедуемые им законы общества и политические рекомендации удивительно полно и точно отразили запросы новой социально-эконо­ мической элиты Америки. Главной темой американского социал-дарви-

111

низма было обоснование естественного, вытекающего из самой природы вещей происхождения социальных явлений и противоречий капиталис­ тического общества, таких, как классовая борьба, конкуренция, миллион­ ные состояния корпораций, с одной стороны, и массовая бедность' - с другой. Сведение общественных законов к биологическим снимало вопрос о социально-экономической обусловленности этих явлений и противоречий. Явления и противоречия капитализма объявлялись извеч­ ными и неуничтожимыми категориями мироздания. 4

Признанным лидером американских социал-дарвинистов стал Уильям Грэм Самнер (1840-1910), возглавивший в 1872 г. кафедру политических и социальных наук в Йельском университете и превративший ее в теоре­ тическую трибуну "чистого" индивидуализма. Самнер оказался блестя­ щим проповедником и публицистом: его лекции, собиравшие огром­ ные аудитории, распространялись затем многотысячными тиражами по всей стране. Самнера цитировали газеты и политики, миллионеры и ученые, а американскую социологию все чаще стали называть "самнерологией".

Одно из самых знаменитых сочинений Самнера называлось "Чем общественные классы обязаны друг другу" В нем глава американской социологии декларировал: в мировой истории не было ни одного периода, когда бы отсутствовали классы и классовая борьба. Самнер утверждал, что не видит никаких способов устранения или смягчения в будущем классовых антагонизмов. Идеи, предполагавшие возможность победы бесклассового общества и замены классовой борьбы социальным сотрудничеством, он высмеивал, как утопию.

Природа, по убеждению Самнера, предоставила человечеству только один вариант общественных взаимоотношений - войну всех против всех. Вслед за классовой борьбой воплощением естественного закона борьбы за существование объявлялась частнокапиталистическая конкуренция. Самнер неизменно называл финансовых и промышленных воротил, сокрушавших "менее приспособленных" конкурентов, "продуктом есте­ ственного отбора", элитой общества, отобранной самой природой.

Самнер и его последователи предлагали американцам всецело дове­ риться естественному прогрессу цивилизации, ибо, по их убеждению, лю­ бые попытки искусственного воздействия на ход вещей в обществе могли только навредить ему. Указывая на прогрессивную эволюцию биологи­ ческих видов, социал-дарвинисты утверждали, что и общественный прогресс возможен также только на естественноэволюционной основе и что государственное или любое иное управление ходом общественного развития способно лишь исказить и затормозить поступательное об­ щественное движение.

Молох "естественного отбора", по Самнеру, должен был принизить всех "менее приспособленных" и утвердить господство "наиболее приспо­ собленных" человеческих видов. В этом выражалась суть общественного прогресса. Любые же усилия, направленные на устранение крайностей неравенства и смягчение участи "менее приспособленных" индивидуумов, доказывал Самнер, противоречат научной формуле общественного про­ гресса и угрожают крахом цивилизации: "Многие экономисты выражают

112

неудовлетворенность распространенной в мире нищетой... Но при этом они не учитывают, что, отвергнув формулу выживания наиболее приспо­ собленных видов, можно предложить только одну альтернативу - выжи­ вание наименее приспособленных. Первая лежит в основе развития цивилизации, вторая является формулой антицивилизации"32.

Самнер требовал от правительства неизменно руководствоваться в социально-экономической политике принципами чистого индивидуализ­ ма, и в первую очередь идеей государственного невмешательства,

уходящей корнями в XVIII в.: "Все возможные достижения на пути к естественному социальному порядку могут быть лишь следствием саморазвивающегося прогресса, но не результатом реконструкции общества по плану какого-либо социального архитектора-энтузиаста... Общество должно быть свободно от их вмешательства, т.е. предоставлено самому себе в своем развитии. И здесь мы вновь должны довериться старой формуле - государственного невмешательства"33.

Воспроизводя во многом лозунги классического индивидуализма, Сам­ нер и его школа облекали их в новую упаковку. Если, например, А. Смит, физиократы, другие поклонники экономического либерализма из XVIII в. опирались на категории политической экономии, то социал-дарвинисты возвели конкуренцию и государственное невмешательство в ранг законов человеческой природы. Выводы школы Самнера в чем-то были созвучны учению Мальтуса, проповедовавшего, как известно, естественное возра­ стание нищеты в обществе. Историк Р. Хофстедтер, прослеживая это сходство, приходил даже к заключению, что мальтузианство являлось од­ ним из трех идейных источников социал-дарвинизма (двумя другими были учение Ч. Дарвина и классический индивидуализм).

Но при всем сходстве мальтузианства и социал-дарвинизма между ними имелось одно существенное различие: если Мальтус предрекал будущий крах человечества, то социал-дарвинисты твердили об общественном прогрессе. Этот прогресс, правда, предполагал исчезновение или прозя­ бание "менее приспособленных" видов и вечное господство "более приспособленных" "Менее приспособленные" виды объявлялись не более чем игрушкой истории, необходимыми издержками и жертвами прогресса и должны были безропотно принести себя на его алтарь. Применив социал-дарвинистскую формулу "прогресса" к условиям США конца XIX - начала XX в., нетрудно обнаружить, что она освящала дух грубого предпринимательства и ничем не ограниченной эксплуатации пролетариата, а также неудачливой мелкой и средней буржуазии со стороны монополий, была направлена против как социалистических, так и либерально-реформистских идеалов.

Американские монополисты, познакомившись с социал-дарвинист- скими принципами, без промедления взяли их на вооружение. Все они - Э. Карнеги, Д. Рокфеллер, Д. Херст, Д. Хилл и другие - неизменно преподносили себя как наиболее приспособленных индивидуумов, а созданные ими финансовые и промышленные империи - как высшее достижение естественного отбора. Некоторые из них становились актив­ ными пропагандистами социал-дарвинистских доктрин, распространяя их через газеты, журналы, а то и в пухлых сочинениях. Э. Карнеги,

113

создатель стальной империи, производившей металла больше, чем вся Великобритания, получил признание и в качестве теоретика социалдарвинизма. Одной рукой он беспощадно истреблял в своей отрасли профсоюзы, а другой писал наставления для соотечественников о способах "выживания” в условиях благословенной экономической свободы. Его книга "Триумфальная демократия” стала практическим руководством для тех, кто желал сколотить миллионы, полагаясь ца силу, волю, предприимчивость.

Финансовые и промышленные магнаты той эпохи были очень активны и в политике, нередко претендуя на высокие государственные посты. Особенно привлекательным оказался для них американский сенат, где в конце XIX - начале XX в. заседало 25 миллионеров, почти треть состава палаты. Экономические тузы любили обосновывать закономерность превращения сената в "клуб миллионеров" с помощью все тех же социалдарвинистских аргументов. Газетный король и сенатор Д. Херст заявлял: "Я не слишком-то разбираюсь в книгах, не так уж много довелось мне их прочесть. Но я достаточно попутешествовал, много повидал и, основы­ ваясь на собственном опыте, пришел к заключению, что сенаторы яв­ ляются продуктом выживания наиболее приспособленных видов..."34

Претензия монополистов на то, что место под солнцем было завоевано ими исключительно благодаря выдающимся личным качествам, при бли­ жайшем рассмотрении не выдерживала критики. Действительно, испо­ ведуя принцип государственного невмешательства в конкурентную борь­ бу, руководители корпораций на практике, но не в теории отказывали в праве на правительственную помощь только низшим классам, в то же время активнейшим образом используя государственную власть для про­ ведения в жизнь собственных экономических и социальных интересов. В последней трети XIX в. широкую огласку получили тесные связи между государственными властями и железнодорожными корпорациями. Империи железнодорожных королей Гульда и Вандербильда, как доказала демократическая пресса, были созданы, в первую очередь, благодаря щедрым подачкам из государственного земельного фонда, который согласно гомстед-акту 1862 г. предназначался для целей органи­ зации мелких фермерских хозяйств. Земельные владения, полученные железнодорожными компаниями от федерального правительства и властей штатов за щедрые взятки, равнялись ни много ни мало террито­ рии Франции.

Уже с момента возникновения первых предпринимательских объеди­ нений власти штатов соперничали друг с другом в создании наиболее благоприятных условий для развития корпораций на своих территориях. В 1875 г. в штате Нью-Джерси, известном как "родина корпораций", был принят закон, отменявший большинство ограничений на предельные раз­ меры капиталов предпринимательских объединений, резко расширявший их возможности при получении займов и выпуске акций и облегчавший условия их ответственности перед кредиторами. Другие штаты, не желая отстать от Нью-Джерси и стремясь учредить как можно больше пред­ принимательских объединений, создавали для них тепличные условия. В 1892 г. законодатели Нью-Йорка, желая предотвратить инкорпорацию

114

крупнейшей промышленной компании США, "Дженерэл моторе", в со­ седнем Нью-Джерси, приняли закон об учреждении этой монополии в собственном штате на сверхльготных условиях.

В70-90-е годы во многих штатах были приняты законы, отменявшие предельные размеры капиталов корпораций, предоставлявшие им право заниматься самыми разными видами хозяйственной деятельности, позволявшие монополиям выпускать акции без указания номинальной стоимости. Крупный капитал, не стесненный законодательными огра­ ничениями, прибегал и к преступным средствам достижения своих целей. Отношение к Фемиде, выраженное К. Вандербильдом, было не ме­ нее циничным, чем отношение монополистов к "менее приспособлен­ ным" индивидуумам: "Какое мне дело до закона? У меня что - нет силы?"

Видеологии же защитники промышленных и финансовых цезарей неизменно исповедовали принципы чистого индивидуализма и государст­ венного невмешательства. Кроме социал-дарвинистской социологии, эти принципы наиболее активно отстаивала политэкономия. Как отмечал В.Л. Паррингтон, даже самые известные европейские учения, противо­ речащие классическому экономическому либерализму, замалчивались в

академических кругах. В конце XIX в., по свидетельству экономиста Р. Илая, политическая экономия "объявлялась в США завершенной нау­ кой". В Колумбийской университете ее изучали по учебнику "Полити­ ческая экономия для начинающих", в котором были канонизированы принципы экономического либерализма. Прочитав эту единственную книгу, ^каждый мог почитать себя экономистом"35.

Единственная задача политической экономии сводилась к толкованию сформулированных столетие назад "абсолютных" законов неизменных и "естественных" экономических связей. Рассуждая строго в рамках клас­ сического учения, американские ортодоксы противились даже постановке новых тем, возникавших по мере перерастания свободного капитализма в монополистический. Традиционные же вопросы о ренте, прибыли, налогообложении решались в строгом соответствии с канонами. Един­ ственное расхождение среди ортодоксальных экономистов обнаружи­ валось в вопросах таможенной политики: оно порождало нескончаемые дебаты между протекционистами и приверженцами фритредерства.

Испытание на ортодоксальность в американской политэкономии сво­ дилось, как отмечал Р. Илай, к постановке перед испытуемым единствен­ ного вопроса: "Верите вы или нет в laissez faire? Или, иными словами, согласны ли вы с тем, что наиболее организованным является то обще­ ство, в котором государство воздерживается от каких бы то ни было попыток вмешиваться в развитие промышленности торговли, условий труда?"36

Закрывая глаза на обострение противоречий капитализма, вступив­ шего в монополистическую стадию, ортодоксы продолжали наделять его качествами "естественной гармонии" и "социальной справедливости", которые классики в свое время относили к системе свободного предпри­ нимательства. Глава официальной политэкономии Д.Б. Кларк в книге "Распределение богатств" объявлял, что принцип "свободной игры" про­

115

должал оставаться единственным возможным регулятором справедливого распределения национального дохода между общественными классами. Требования профсоюзов о законодательном регулировании условий труда и заработной платы, как и популярные демократические требо­ вания о прогрессивном налогообложении доходов корпораций, регули­ ровании тарифов и рыночных цен, Кларк считал абсолютно безосно­ вательными и вредными. Официальная политэкономия объявляла проб­ лемы монополий, обнищания фермерства и пролетариата надуманными от начала до конца.

Доктрина "государственного невмешательства" в экономику и социаль­ ные отношения оставалась на протяжении всей последней трети XIX в. официальным кредо американского правительства, обеих ведущих пар­ тий - и демократов, и республиканцев. Президент США демократ Г. Кливленд в речи при вступлении на этот пост в 1893 г. решительно отмахнулся от социальных запросов "низов", заявив: "...хотя народ и поддерживает правительство, правительство не обязано поддерживать народ". Один из его предшественников на президентском посту, республи­ канец Дж. Гарфилд, твердо стоял на том, что "в функции правительства ни в коей мере не входит обеспечение занятости"37.

Принцип государственного невмешательства в экономику неукосни­ тельно поддерживал и Верховный суд США. В его истолковании XIV поправка к федеральной конституции, одобренная в эпоху Граждан­ ской войны и предназначавшаяся для защиты прав негров от посяга­ тельств со стороны властей штатов, стала использоваться в целях освя­ щения неограниченных возможностей обогащения для бизнеса. Но, как и правительство, Верховный суд забывал о принципе государственного невмешательства, когда требование "свободы рук", в данном случае на рынке труда, выдвигалось профсоюзами.

С 1870-х годов против профсоюзов, полагавших, что рыночная свобода естественно подразумевает их право на забастовку, стали использоваться так называемые "инджанкшнз" - запретительные судебные предписания. Преимущество судебных предписаний в борьбе с забастовками состояло в том, что они не требовали разбирательства дела присяжными и могли быть вынесены по одностороннему ходатайству предпринимателей. Не­ повиновение судье, который при вынесении предписания не был связан демократическими процессуальными нормами, влекло за собой суровое наказание вплоть до запрета профсоюза и тюремного заключения. В последней четверти XIX в. "инджанкшнз" применялись против всех значи­ тельных стачек, в том числе и знаменитой Пульмановской забастовки 1894 г. Количество выносимых судебных предписаний стремительно росло: в 80-е годы их было издано 28, а в следующем десятилетии - уже

122.

Всевозможные теории, освещавшие государственное невмешательство в экономику, взаимоотношения индивидуумов и классов, господствовали в общественных науках и общественной мысли США и в последней трети XIX и в начале XX в. Народные массы утрачивали к ним доверие, во­ влекаясь в движения, исповедовавшие иные идеалы. В перспективе это создавало угрозу американскому общественному строю, но, хотя такая

116

перспектива с каждым годом обозначалась все более зримо, признать ее и потребовать обновления ценностей американизма осмеливались очень немногие идеологи и политики даже в либеральных кругах. Первым среди них оказался социолог Лестер Уорд, заявивший о себе в 1883 г. двумя пухлыми томами "Динамической социологии".

Уорд попытался, и весьма решительно, дать новое направление аме­ риканской социологической мысли. Отвергая аналогию между биологи­ ческим и общественным развитием, он настаивал на уменьшающемся значении для общества "естественного отбора" и возрастающей роли "искусственного отбора", совершающегося под воздействием целенаправ­ ленных усилий личности и общественных групп. Цель своих научных штудий Уорд видел в создании позитивного социального учения, способ­ ного дать ответ, по его заключению, "хаотическому состоянию поли­ тического и индустриального мира" конца XIX в.

Саму социологию Уорд потребовал разделить на две части: первая, или "чистая социология", предметом исследования имела "строение и законы общества", вторая, или "прикладная социология", - "разработку неко­ торых общих принципов, которые могут служить как руководство для социального и политического действия". Выяснение путей искусственного совершенствования социальной среды, т.е. задачу прикладной социоло­ гии, Уорд определял как "высшую цель социологии" и замечал, что "никогда не проявил бы интереса к последней, если бы не имел в виду этой ее цели". Свою "Динамическую социологию" Уорд первоначально хотел даже назвать "Великая панацея", а "Прикладной социологии", изданной в 1906 г., прямо дал подзаголовок: "Исследование о целенаправ­ ленном улучшении общества самим обществом"38.

Жизнь и научная карьера Уорда существенно отличались от пути его главного оппонента - Самнера. Правда, оба социолога вышли из низов общества, оба испытали все трудности самоутверждения в послевоенной Америке. Но с конца 1860-х годов эта параллель прекращается. Если Самнер продолжал свое образование в лучших университетах Европы, а по возвращении на родину сразу возглавил кафедру в одном из престиж­ ных университетов, то Уорд вынужден был долгие годы подыскивать работу в различных департаментах государственной службы и читать низкооплачиваемые лекции в заштатных колледжах.

В 1880-е годы, когда идеи Самнера, развивавшиеся полностью в рам­ ках буржуазно-индивидуалистической культуры, достигли наибольшей популярности, "Динамическая социология" Уорда, по замечанию истори­ ка Г.С. Коммаджера, "собирала пыль на полках книжных магазинов"39. В 1890-е годы Самнер продолжал оставаться апостолом американских индивидуалистов, духовным вождем миллионов благополучных сограж­ дан, а выдвинутая Уордом теория "социального мелиоризма" - улучшение социальной среды посредством целенаправленных реформ - была изве­ стна лишь в узкой интеллектуальной среде. Только последние книги Уорда, появившиеся в начале 1900-х годов, накануне и в преддверии либерально-прогрессистских реформ, принадлежали автору, признанному научным миром.

Истинным основанием науки об обществе Уорд объявлял не

117

биологию, а психологию. Именно психология должна была раскрыть движущие мотивы человека и человечества. Заключенные в человече­ ской психике "силы" он разделял на бессознательные и сознательные. К первым относились желания, "чувства, взятые в их совокупности", ко вторым - "интуитивная способность", человеческий интеллект. По мере развития и совершенствования общественных связей чувства и желания разрозненных индивидуумов, - доказывал Уорд, - выступали в форме мотивов различных социальных групп, классов, политиче­ ских объединений. Наряду с изначальными индивидуальными желания­ ми - чувством голода, жажды, стремлением к самосохранению и продол­ жению рода - возникали новые, более сложные - "социальные, эсте­ тические, нравственные и интеллектуальные, жажда прекрасного, хоро­ шего и истинного". Но все эти желания и мотивы - от простых индивидуальных до самых сложных социальных, от изначальных физиологических до духовных - вытекали, согласно Уорду, из самораз­ вития человеческой психики, имели единую природу: "Все они первона­ чально являются психическими, даже те, которые классифицируются как духовные, ибо организм является единственным источником их происхож­ дения"40.

Выдвинув психологическое истолкование управляющих обществом сил, Уорд давал подобное же объяснение происхождения и сущности всех общественных институтов. Возникновение частной собственности выво­ дилось из психического в своей основе желания иметь постоянный источ­ ник удовлетворения "физических потребностей». По мере развития част­ ной собственности, обмена, торговли, ремесел психическое желание, дав­ шее начало всем им, выступает уже как "стремление к накоплению капи­ тала". Последнее превращается в "высшую страсть" человечества41. Ме­ тод психологизации общественных явлений логически приводил Уорда к выводу о том, что целью социальных устремлений всех общественных классов и групп является удовлетворение комплекса психических по своей сути желаний. Определяя соответственно социальный идеал любой группы и общества в целом как "наиболее полное удовлетворение же­ ланий", Уорд неизменно доказывал, что достижение этого идеала воз­ можно без революционных и радикальных изменений в общественной структуре.

Особое внимание Уорд уделил другому "психическому фактору циви­ лизации" - интуитивной способности индивидуума. Совершенствование интуитивной способности, превратившейся со временем в "способность изобретательства", вело к тому, что "естественный отбор" в общест­ венном развитии все более уступал место "искусственному отбору", а человек из простой игрушки природных и социальных сил превращался в их господина. "Способность изобретательства" позволила человеку и об­ ществу преодолеть "животные" принципы "борьбы за существование", господствовавшие в естественном состоянии, создать сначала "примитив­ ные регулирующие системы", затем законы, государство, гражданское общество. Концепция изобретательной способности индивидуума и об­ щественных групп приводила Уорда к формуле общественного прогресса, радикально отличной от учения Самнера и социал-дарвинистов:

118

"Формула, выражающая различие между биологическим и обществен­ ным развитием, заключается в том, что животный мир, находясь в полной зависимости от окружающей среды, изменяется под ее влиянием, в то время как человек сам изменяет окружающую среду, демонстрируя свое превосходство над ней и другими биологическими видами"42.

Эта формула направлялась Уордом против главной политической заповеди консерваторов - идеи государственного невмешательства: если весь комплекс социально-политических учреждений - правительство, за­ конодательство и т.п. - был продуктом изобретательской способности, утверждал он, то попытки преобразовать или несколько изменить его относятся к тому же разряду, что и попытки учредить его, и так же нормальны.

На фоне господствовавших идеологических схем, не оставлявших низшим классам никаких надежд на улучшение своего положения, концепция Уорда имела яркое гуманистическое звучание. Но рассчитана она была не на революционные и радикальные партии. Уорд подчер­ кивал, что его концепция отвергает "только отсутствие регулирующей системы" в американском общественном строе, но ни в коем случае не сам этот строй. Любые учения, направленные на разрушение сложив­ шегося общества и его основополагающих институтов, приравнивались им к утопии: "Фактически не существует такого явления, как разрушение институтов. Институты изменяют свой характер, приспосабливаясь к требованиям времени. Получая дальнейшее развитие под другими назва­ ниями, они теряют лишь видимую связь со своими предшественниками...

Институты постоянны, они никогда не исчезают"43.

Последнее суждение свидетельствует, что Уорд придерживался органи­ ческой теории общественного прогресса и структурно-функционального метода, которые отрицают принципиальные различия между истори­ ческими типами обществ и его институтами, исходят из утопичности их полной замены. Общественные институты Уорд разделял на частные и универсальные. К первым он относил профсоюзы, корпорации, партии, которые выражали групповые интересы, а ко вторым - государство, церковь, назначение которых - достижение компромиссов и социального примирения. Теория органической, т.е. исторически непреходящей об­ щественной структуры, функциональной, а следовательно, также исто­ рически неизменной природы общественных взаимосвязей использова­ лась Уордом для обоснования реформистского воздействия на противо­ речия общества и одновременно критики революционных и радикальных учений: "Изменения в формах структуры не должны сопровождаться разрушением или повреждением самой структуры. Подобный процесс изменения и представляет собою то, что характеризует эволюцию. Различие между эволюцией и революцией есть различие между действи­ тельно динамическим процессом и простым разрушением, которое разбивает и уничтожает существующие структуры с целью замены их совершенно новыми. Структуры, разрушаемые революциями, являются органическими, или генетическими. Они создавались эпохами в процессе естественного отбора, отсеивания и социальной ассимиляции. Очень скоро после окончания революции выявляется тенденция восстановления

119