_Мы жили тогда на планете другой (Антология поэзии русского зарубежья. 1920-1990) - 2

Ты скажешь: разве не напрасны Все пережитые года?

Война безжалостно и властно Их зачеркнула навсегда.

Нет! Вот опять в борьбе суровой Мы можем, как бы им в ответ, Средь лютых бурь и лютых бед Перекликнуться верным словом.

** *

Вот нищий ждет с протянутой рукою. Тебе при нем в довольстве жить нельзя!

Ивек наш виснет тучей грозовою, Страдая, сострадая и грозя.

Имне ль жалеть о гибнущем покое? Покоя мы не знали никогда.

Там, где случайно соберутся двое Во имя брата— мы спешим туда.

С огромною тревогой и надеждой Мы смотрим в неразгаданную даль. И ветер будущего, ветер свежий Летит в лицо. И прошлого не жаль.

Так я стою с раскрытою душою. (Нам не унять неукротимый бег.) Лишь совестью и братской теплотою Мы озаряем беспощадный век.

** *

1еографическая карта.

Пески пустынь. Простор морей. С какой надеждой и азартом Склонялся в юности над ней.

Воображеньем зачарован, Я странствовал по вечерам,

Над старым атласом в столовой Засиживался до утра.

Бежали голубые реки

С вершин коричневых хребтов.

Яполюбил с тех пор навеки Тугие крылья парусов.

За ученическою партой Вдруг встали дальние края, Географическою картой Развертывалась жизнь моя.

Простая, трудная,и все же Скитанья тешили меня— На угольной платформе лежа Иль грея руки у костра,

В Албании или в Тироле, Измучившись и сбившись с ног,

Ив трудной, и в счастливой доле

Яслушал вещий зов дорог.

Не ущербляется с годами Воображение мое.

Все те же бредни— ночь на Каме, Костер, собака и ружье.

** *

Чем сердце жило? Было чем согрето, Ты спрашиваешь,— в буре страшных лет? Простая вера мальчика кадета Дает исчерпывающий ответ.

Не отдавая ясного отчета, Но юности нимало не щадя,

Мы честно бились. Ты— у пулемета. У жарких пушек честно бился я.

Иза отцовской верностью и честью Не ведали, что нищая страна Уже выходит к славе с новой вестью, Великие возносит имена.

Ивдруг встает за капитанской рубкой Жестокий мир борьбы, труда, беды.

Ив этой жизни прежний смысл вражды Уж кажется сомнительным и хрупким.

Ив крепком сердце верность сохрани, На всех земных безрадостных дорогах, Библейский сын, сойдя с коня, Склоняется у отчего порога.

** *

Ушло у нас жизни немало По черным дворам на постой. Может быть, время настало Спешить на работу домой.

Странники— по охоте, Странники— по неволе. В трудной учили заботе Нас трудовые мозоли.

С прошлым расстались навеки У больших европейских дорог. Повесть о человеке, Что дважды родиться не смог.

Только мы всюду чужие, Везде и всегда в разлуке. И как ответит Россия На распростертые руки?..

** *

Острым пером на листе бумаги Черчу твой профиль, радость моя. Какой-то Рамзее лежит в саркофаге,

И ему не снятся чужие края.

Япишу-о Рамзесе, потому что рядом Лежит раскрытый старый журнал. По странице феллах ходит за стадом, Несколько пальм и грязный канал.

Если так дико разбросаны строки, Это значит, что в жизни моей, 1де бы я ни был, во все строки,

Всегда мне снились паруса кораблей.

Всегда мне снились далекие страны, Морская синь, дорожная пыль,

Вгорячей пустыне путь каравана,

Впустынных степях— белый ковыль.

Ну, а теперь еще это значит:

Что бы ни делал я, где бы ни был, То карандаш, то перо обозначат Образ твой милый, что я полюбил.

** *

Свод потолка и холоден и крут, Холсты картин давным-давно поблеклых, Но той же райской радостью цветут Средневековые цветные стекла.

Заснул Адам под деревом в саду, Склонился змей и искушает Еву. И вот уже архангел, полный гнева, На землю гонит к бедам и труду.

А грешников поджаривают бесы. Склонясь над яслями, мычат скоты...

И с башенной огромной высоты Поплыл удар густой и полновесный.

Перекрестились женщина, солдат...

Века, века о том же— о пощаде.

Стакою же надеждою во взгляде...

Итак же исчезают без следа.

Как грустно, что не существуют черти. Как грустно, что не крестится рука. Какая это мутная тоска Так унизительно искать бессмертья.

** *

Еще стояли римские орлы, На рубежах рубились легионы, Но с севера бегущие волы Ревели трубами Иерихона.

И некий римлянин, свидетель века, Философ, может быть, или поэт, Последний, может быть, ценитель греков, Не находил грядущему ответ.

Усталостью и грустию томим, Он с отвращением смотрел на город, Еще не зная, что Аларих скоро

Сожжет и разорит бессмертный Рим.

Иполоса вечернего заката Сгорала медленно в огне судьбы,

Ив то же время варвар волосатый Уже рубил германские дубы.

Он выстроит большие города, Он выстроит высокие соборы, Но на путях боренья и труда

Желанный день придет еще не скоро.

Еще шумит рекой горячей кровь И норов необузданный и дикий

Вогне, в труде, в бореньях вновь и вновь Покажет миру облик свой двуликий.

Втяжелый день ведем неравный бой,

Втяжелый день мы вышли на дорогу, Еще недосчитаемся мы многих, И ярость бурь шумит над головой.

И если нашим дням прощенья нет За кровь, за рабский труд, за самовластье,—

Все ж снился нам какой-то звездный свет Большого человеческого счастья.

И, может быть, и мой потомок дальний Под шелест медленный старинных книг Вдруг различит высокий и печальный Эпохи нашей искаженный лик.

** *

Так все закончилось войною. Безликий, беспощадный рок Подводит черною чертою Двадцатилетию итог.

Все пережитое уходит, Отодвигается в века.

Ижизнь мою с собой уводит От двадцати до сорока.

Иснова трудным испытаньем Встают еще слепые дни. Бедой, разлукой и скитаньем Грозят мне сызнова они.

1939

СТАРЫЙ РЫБАК

От загара и от ветра бурый, Над волнами ты имеешь власть.

Днем работаешь упорно, хмуро— Чинишь ты разорванную снасть.

О тебе я думаю: счастливец!

Ты в мой труд не веришь: блажь и ложь! Думаешь— бездельник и ленивец. Помогать тебе к сетям зовешь.

Нет, старик, и я тружусь до пота Под немолчный и глухой прибой. Ты смеешься над моей работой И качаешь белой головой.

А когда угаснет день несносный, Труд земной и мы доволочим— Приходи на дальние утесы, Посидим, покурим, помолчим...

Бретань

И страшный час:

Обвал, и треск, и грохоты Синая, Когда в огне разверзлось с громом небо

Ив чугуне отягощенных туч Возник, тугой, и в мареве глядел

На тлю заблудшую, что корчилась в песке, Тяжелый глаз Владыки— Адоная.

Япомню все: скорбь вавилонских рек,

Искрип телег, и дребезги кинор,

Идым, и вонь отцовской бакалейки— Айва, халва, чеснок и папушой,— 1де я стерег от пальцев молдаван Заплесневелые рогали и тарань.

Я, Довид-Ари бен-Меир,

Тысячелетия бродившее вино, Остановился на песке путей, Чтобы сказать вам, братья, слово Про тяжкий груз любови и тоски—

Блаженный груз моих тысячелетий.

** *

Лежу на грубом берегу, Соленым воздухом согретый,

Ижизнь любовно берегу, Дар многой радости и света.

Исердце солнцем прокалив, Его очистив от желаний, Я слышу царственный прилив Невозмутимого сиянья.

Ткк, омываемый волной

Ввеках испытанного счастья,

Япринимаю труд и зной

И предвкушаю хлеб земной, Как набожное сопричастье Вселенной, трудной и благой.

10 Зак.4662