3.1. Метафизика и этика

Метафизика¹(¹ Термин «метафизика» обозначал те разделы философии Аристотеля, которые следуют за «Физикой», Аристотель понимал метафизику как науку о первоначалах и высших причинах сущего) как форма философского теоретизирования и аб­страктного мышления зародилась на почве античной Греции, в уче­ниях досократиков, Сократа и Платона, процветала в университе­тах средневековой Европы и потеряла свое прежнее значение в эпоху Ренессанса. Несмотря на заметное оживление в XVII в., она не получила высокой оценки у представителей Просвещения. Фи­лософский скептицизм и эмпиризм также пытались низвергнуть ме­тафизику с ее пьедестала. Противником метафизики является со­циальная философия. Против метафизики выступили логические позитивисты, утверждавшие, что метафизические высказывания эпистемологически пусты и метафизика является синонимом фи­лософского нонсенса. Метафизика подверглась ревизии в связи с актуализацией проблемы метода в философии. Р. Декарт, И. Кант, М. Хайдеггер целенаправленно реформировали метафизику. Г. Ге­гель придал метафизике значение догматического, косного, статич­ного мышления в противоположность диалектическому развиваю­щемуся мышлению. В познании сущего метафизическая философия имеет сильнейшего соперника и противника в лице естествен­ных и точных наук. Метафизические гипотезы и умозрительные построения не могут сосуществовать с научным знанием, неизбеж­но изгоняются из сферы науки с клеймом суеверия и предрассудка. С точки зрения науки метафизика есть не что иное, как позднее варварство, упразднение науки. Метафизические гипотезы оседают в познании социокультурных интересов, отражения реальности с позиции норм, идеалов и ценностей, в аспекте должного.

Метафизическая традиция имеет большое влияние на этику. Более того, кажется, что это единственная область социального зна­ния, где метафизика не просто уцелела, но и взяла под свою юрис­дикцию так называемые «метафизические проблемы», т.е. в отличие от поведенческих, проблемы морального сознания и мировоззре­ния, высших целей в жизни человека.

Метафизика означает онтологию, теологию и науку о первопринципах, или универсалиях. Она апеллирует к сверхчувственному, внеопытному и доопытному априорному знанию, устремляется на по­иски трансцендентного обоснования феноменального мира, аб­страктных параметров или структур мышления, незримых или даже фиктивных сущностей. Метафизическое часто ассоциируется со спе­кулятивным, теорией идей, сущностным созерцанием, трансцен­дентным Я как источником свободы и творчества, религиозными интенциями, вечными и неизменными ценностными плеядами, гипостазированием возможных идеальных миров. Методом метафи­зической философии выступает априоризм, трансцендирование, или возвышение сознания, извлечение сущностного и фундамен­тального знания из недр самого сознания, стремление добыть ис­тину из субъективного видения и понимания мира ценой сверхна­пряжения мышления, недоверие ко всему происходящему извне и, конечно, к чувственности. Метафизика легко трансформируется в философию сознания, так как в сущности всецело занята проблемой сознания, все сводит к проблеме сознания, абстрактного и надличностного. Метафизика трактует о бытийствующем сознании, о «бре­мени сознания», об отчужденном сознании, об абсолютных правах субъективности, которые не сбываются и не подтверждаются дей­ствительностью, неуместном и бесполезном в объективно заданных обстоятельствах. Поэтому метафизика конструирует интеллигибель­ный мир, мир, только возможный, в основе которого находятся не враждебные и чуждые человеку тенденции, а идеи разума, сознания. Метафизика переосмысливает недостаточные или отсутствующие условия для той или иной деятельности, воплощения идей. Так по­является метафизика бессмертия, метафизика свободы, метафизика солидарности, метафизика творчества. Они отвечают не на вопрос «как есть на самом деле», а «как возможно» или при каких условиях умозрительно должное, например свобода, справедливость, может существовать, а не случаться эпизодически. Метафизика поэтому может рассматриваться как философия утопического сознания. Meтафизические аргументы, как правило, призваны защитить идеалистическую позицию и ценностный абсолютизм.

Рефлексия над универсалиями выдвигает притязания на собственную универсальность. Метафизические системы стремятся к монументальности. Предполагается, что их основоположения облада­ют высокой разрешающей способностью и исключают все пробле­матичное. Универсализм Аристотеля, наименее метафизичного из античных авторов, достигался путем использования в философст­вовании самого широкого социально-исторического контекста. Уни­версализм гегелевской философии отвечает требованиям научности философии в противоположность «бесформенно растекающимся размышлениям», а также методу внутренних различений и опосредований в философском познании предмета. Оба теоретика были выдающимися систематизаторами и энциклопедистами. В большин­стве случаев в метафизике претензии на универсальность реализу­ются путем тривиализации и формализации основных принципов, а то и просто путем ухода в мистицизм. Среди метафизиков есть и мистагоги, и формалисты, и фанатики одной идеи, и те, кто изби­рает путаную форму для выражения простейшей мысли. В отдель­ных случаях метафизика означает брезгливость и спесь по отноше­нию к здравому смыслу и органической культуре.

Фундаментальными объектами метафизики являются субстан­ции, сущности, принципы, телосы, ноуменальное, но не феноме­нальное. Истинным бытием обладает всеобщее, абстрактное, а еди­ничное, конкретное лишь пребывает и мнится. Факты есть прояв­ление субстанций, видимость. Идея субстанциональности и эссенцеизма (познания сущности) глубоко укоренены в философии. Р. Де­карт и И. Кант выводили ее за рамки метафизики, поскольку она ассоциировалась у них с идеей теоцентризма. Она, тем не менее, возвращается как богатство всего содержания преходящих вещей в философию Гегеля и как гидра мировой воли — в философию А. Шо­пенгауэра. Противоположное мнение, а именно мнение о том, что единичное реально существует, высказано Д. Юмом и Б. Расселом.

Один из основных тезисов метафизики — мир не таков, каким представляется и кажется. Это проблема «майи», иллюзорности, не­подлинности бытия, беспрерывного обмана и отсутствия удовлетво­рения.

Недовольство метафизическим подходом в этике выражали мно­гие выдающиеся мыслители. Ф. Бэкон выступил против методологии схоластов и абстрактного гуманизма в этике. Он по достоинству оце­нил великолепные и вдохновляющие образцы добродетели, долга и иных целей, предлагаемые моральной философией, которая, к не­счастью, не объяснила — как можно их достичь. Д. Юм оставил как она есть «легкую» житейскую нормативную философию, содержа­щую здравые предписания, но отверг «туманную философию с ее ме­тафизическим жаргоном». На место последней, согласно Юму, долж­на встать «истинная метафизика», уничтожающая ложную и поддель­ную. В его понимании моральные умозаключения касаются фактов, и именно их истинность не может быть доказана с помощью отвле­ченных априорных рассуждений. «Истинная метафизика», или скеп­тическая философия, основанная на опытных свидетельствах, обра­щена к обыденной жизни. Действительный разум никогда не выхо­дит за границы опыта, фактической реальности, чувственной досто­верности. Идеи не появляются путем самопорождения. Говоря о том, что нравственность не имеет своим источником разум, что ее сущность не состоит в согласии или несогласии с разумом, Юм вы­ступает против этического рационализма и философии априоризма.

Скептический метод Декарта полностью освобождает сознание от эмпирического и идеологического содержания. Поддающееся со­мнению не существует. Только истинное существует. Единичное со­знание, «мыслящая вещь» — единственно что существует и может су­ществовать безотносительно к «вещи протяженной», или матери­альному миру, и «вещи бесконечной», или Богу. Этот метод Декарт взял у Августина.

Декарт игнорирует метафизику как теологию и создает свою он­тологию, или метафизику субъективности, где роль субстанции вы­полняет единичное сознание, инертное по отношению к мыслимому содержанию, даже от Бога не требующее санкции для своего суще­ствования. Применительно к морали Декарт не воспользовался своим открытием, воспринимая ее как естественный феномен.

И. Кант отверг старую метафизику, нацеленную на постижение сверхъестественной и сверхчеловеческой реальности, и ее поня­тия, в частности понятия сущего, субстанции, совершенства, еди­ного и высшего начала, блага и т.п. Он создал свою трансценден­тальную метафизику (метафизику нравов), которая является наукой о принципах, законах свободы, моральном законе. Кант преодолел и рассудочную метафизику, абстрактные представления рассудка, т.е. юмовский философский идеал. Метафизика Канта является уче­нием о человеке как трансцендентальном субъекте, в котором снята единичность и эгоизм, для которого существенен только абстракт­но всеобщий интерес. Закон свободы не терпит рядом с собой ни­какого другого принципа. В «царство свободы» не вступает эгоизм. Канту удалось, наконец, разорвать отношение «природа — нравст­венность», хотя и небезболезненно.

Кант едко иронизирует над морализирующей метафизикой, ха­рактеризуя ее как «спекулятивное истощение философии», амбици­озные стремления и далее порождать «безмерно великие творения» о субстанции и самосознании. Он замечает: «В метафизике можно нести всякий вздор, не опасаясь быть уличенным во лжи»¹ (¹ Кант И. Соч.: В 4 т. Т. 4 (1). С 162) и добав­ляет: «Метафизические утверждения всем наскучили; люди хотят знать возможности этой науки»² (² Там же. С. 203). Он наблюдает упадок догматичес­кой и пророчествующей метафизики. Кант предпринял попытку со­здать метафизику как науку, имеющую дело с законченным и непро­тиворечивым априорным знанием, верную основополагающим принципам, представляющую собой целостность и не выводящую познание за пределы опыта трансцендентным (религиозным) спо­собом. В его понимании метафизика опирается не на абстракции, но основывается на действительно всеобщих воззрениях.

Метафизика многолика. Эзотерические школы славились при­страстием к метафизическим аллюзиям, по выражению К. Юнга, «метафизическим нуминозным высказываниям». Античная культура презрения к материальному, к мускульному усилию произвела зна­ние как трансцендирование явлений, устремления «прочь». Средст­вами метафизики философия ослабляла традиции и привычки, от­рывала нравственность от жизни, чтобы обосновать самоценность нравственности. В рамках метафизики велись упорные поиски уни­версального основания нравственности, такого принципа, который смог бы объяснить всякую мораль, взятую вне социально-истори­ческого контекста, нравственность для всех времен и народов, найти для нее неизменную опору. Метафизика защищала энтузиазм, черпающий силы в абстрактных утопиях. Для всех метафизических теорий мораль осенена тайной, как это есть у Канта. «Метафизи­ческий призрак морали», по выражению Гегеля, остается в фокусе философских интуиций, но не в поле научного анализа. Эта «реф­лексия тайны», как называл метафизику Г. Марсель, отражает про­тиворечие между логикой и опытом. Постепенно и с большим тру­дом метафизические проблемы превращаются в научные проблемы, эмпирические гипотезы. Центр тяжести переносится с онтологии в гносеологию. Апогеем метафизики является философский и эти­ческий рационализм, сконцентрированный на проблеме универ­сальности и логического обоснования морали. В этой связи М. Хайдеггер говорит о преодолении, точнее, об «уходе метафизики» как черты западноевропейской истории и «человека метафизики», т.е. рационального животного. По мысли Хайдеггера, «метафизика не дает слова самому бытию», «существо истины является метафизике всегда лишь в уже производном облике истины познания и ее вы­ражения», «представляющая мысль метафизики никогда не сможет достичь существа истины», «кажется, что метафизика тем способом, каким она мыслит сущее, обречена на то, чтобы, не зная о том, быть преградой, воспрещающей человеку исконное отношение бытия к человеческому существу¹ (¹ Хайдеггер М. Время и бытие М , 1993 С. 29).

Философия, кружащаяся вокруг морали как тайны, благоговею­щая перед ней, не смеющая ее расчленить, есть философия убеж­дений и «этика мыслящая», по словам А. Швейцера, общедоступное философствование или «легкая философия», говоря словами Юма. А. Швейцер пишет: «Философия почти стала историей философии. Творческий дух покинул ее. Все больше и больше она становилась философией без мышления»² (² Швейцер А. Культура и этика М., 1973 С. 37), имея в виду рационализм. Согласно Швейцеру, этика не является наукой, «наукой является только ис­тория этики ...нет никакой научной этики, есть только этика мыс­лящая»³ (³ Там же. С 114). Философия, утратившая энергию убеждения, не может рав­няться даже с религиозным морализаторством: «Там, где религиоз­ные мыслители-моралисты получили слово и проникают до чистых вод подземных глубин, философская этика иногда роет лишь не­большое углубление, в котором образуется всего лишь лужа»⁴ (⁴ Там же. С. 118). Он укоряет философию за этическое бездумье и этическую фразу. «Без­домными и жалкими бродят по свету этические идеалы рационализ­ма», оставшиеся от эпохи догматизма и этического доктринерства. А. Швейцер видит выход в историческом толковании существующих условий, которое подготовлено философией Гегеля.

В отличие от интуицирующей, грезящей, вместе с тем понимаю­щей метафизики, проникающей в существующие условия, интерпре­тирующей эти условия, существует метафизика в качестве особен­ного громоздкого дискурса объясняющей философии, цель кото­рой — обоснование нравственности с помощью аргументов. В совре­менных дискуссиях по поводу метафизики и этического метода ме­тафизика ассоциируется с линией Платон — Кант, которой проти­вопоставляется линия Аристотель — Гегель. Дискурсивной этике, ко­торая вобрала в себя идеи Просвещения и либерализма, противос­тоит неоконсерватизм, протестующий против антиисторического, формалистического, индивидуалистического мышления, которое абстрактно, бессодержательно и вынуждено колебаться между три­виальностью и ригоризмом.

После Гегеля большинство философов скептически относятся к метафизике, в особенности представители утилитаризма, позити­визма, экзистенциализма, социологической мысли, марксизма. Ло­гические позитивисты объявляют все метафизические высказыва­ния пустыми и бессмысленными. Утилитаристы подчиняют мета­физический дискурс здравому смыслу. Сартр видит в этике «собра­ние идеалистических трюков», дающее возможность как-то прожить ту жизнь, которую навязывают нам скудность ресурсов и техники. М. Мерло-Понти напоминает об ответственности «говорящего че­ловека», т.е. философа, и о том, что время «импровизирующего мышления» прошло. Метафизика долго была подпорками науки, ко­торая манипулировала вещами и ощупывала их, видела перед собой, но не пыталась вжиться в них¹ (¹ Мерло-Понти М. Око и дух М , 1992). Декарт открыл мир только как мир мыслей. Мерло-Понти, критик ортодоксального марксизма и либе­ральных мифов, выступил как критик идеализма в философии, про­тив механической рефлексии, спекулятивной философии в защиту критической мысли и конкретного мышления. Он считал, что одна из самых значительных идей Маркса состояла в том, что ничто не может быть изолировано в тотальном контексте истории. Автор эк­зистенциальной феноменологии допускал, что эра морали еще не наступила. В его представлении универсальным классом должен стать пролетариат. Этика пролетариата возникает из его действи­тельной всеобщности, а не через процесс мышления, не из абстракт­ных принципов² (² Kruks S. The Political Philosophy of Merleau-Ponty. N. Jersy, 1981). М. Хайдеггер также говорит о том, что «человек метафизики» ныне превращается в «трудящееся животное».

Г. Зиммель считает, что из того, что мы вынуждены постулиро­вать некоторое абстрактное основание этической теории, ни в коем случае не следует, что им является некоторая метафизическая дан­ность Зиммель утверждал, что нет «монистической морали», а есть много моралей. Тем самым он отрицает философский монизм и его этическую импликацию. Речь не может идти о простом моральном субстрате как о чем-то всем известном. В таком случае под моралью следовало бы понимать лишь отжившие окостенелые формы, пред­рассудки, стремящиеся к самосохранению: Среди многих моралей должна быть и новая, иная мораль. Эта мораль не описывается в терминах трансцендирования и перфекционизма.

А. Бергсон язвит по поводу интеллектуалистских теорий морали, в основном кантианства: «Претензия на то, чтобы основать мораль на уважении к логике, смогла родиться у философов и ученых, при­выкших поклоняться логике в умозрительной области и склонных, таким образом, думать, что во всякой области и для всего челове­чества в целом логика навязывается в качестве высшей власти»¹ (¹ Бергсон А. Два источника морали и религии. М., 1994. С. 92). Он подчеркивает, что не может быть и речи об основании морали на культе разума. Обязанности существуют помимо интеллектуаль­ных конструкций морали. Он также предвосхищает появление иной морали.

Одним из тех, кто безжалостно обрушился на этическую мета­физику, был, как известно, Ф. Ницше. Он противопоставляет ме­тафизической философии историческую философию. Ницше вос­стает против морального истолкования и морального значения су­ществования человека, против представлений о том, что сущест­вование мира может быть оправдано как моральный феномен, что мораль является метафизической (высшей, совершенной) деятель­ностью человека. В метафизике он видит «бесчинство нелоги­ческого мышления». Ницше унижает религиозного человека, это «трансцендентное я», дышащее угаром своей социальной психо­логии.

Христианско-европейскую мораль Ф. Ницше называет моралью стадных животных, тиранией по отношению к природе, моралью умеренного, трусливого, посредственного человека, внутренне стра­дающего от нечистой совести. Эта мораль твердит: «Я — сама мо­раль, и ничто, кроме меня, не есть мораль!», прославляет такие добродетели, как дух общественности, благожелательство, почти­тельность, прилежание, умеренность, скромность, снисходитель­ность, сострадание. Должны быть или возможны другие, прежде всего, высшие морали. «Есть морали, назначение которых — оправ­дывать их создателя перед другими; назначение одних моралей — успокаивать его и возбуждать в нем чувство внутреннего довольства собою; другими — он хочет пригвоздить самого себя к кресту и сми­рить себя; третьими — мстить, при помощи четвертых — скрыться, при помощи еще других — преобразиться и вознестись на недося­гаемую высоту. Одна мораль служит ее создателю для того, чтобы забывать, другая — чтобы заставить забыть о себе или о какой-нибудь стороне своей натуры; один моралист хотел бы испытать на чело­вечестве мощь и творческие причуды; какой-нибудь другой, быть может, именно Кант дает понять своей моралью следующее: «во мне достойно уважения то, что я могу повиноваться, — и у вас должно быть не иначе, чем у меня»² (² Ницше Ф.Соч.: В 2 т. М., 1990. Т. 2. С. 307-308).

Науке о морали недостает учения о типах морали, сравнения мно­гих моралей, проблемы морали. Философы стремились обосновать мораль, сама же мораль считалась при этом данною: «То, что фи­лософы называли «обоснованием морали» и чего они от себя тре­бовали, было, если посмотреть на дело в надлежащем освещении, только ученой формой твердой веры в господствующую мораль, новым средством ее выражения, стало быть, фактом, который сам коренится в области определенной нравственности; в сущности, даже чем-то вроде отрицания того, что эту мораль можно понимать как проблему, — и во всяком случае чем-то противоположным иссле­дованию, разложению, сомнению, вивисекции именно этой веры»¹ (¹ Ницше Ф. Соч.: В 2 т. Т. 2. С. 306).

Этическая метафизика бедна содержательно и нормативно. Ее сильной стороной являются формализации. Мода на формализм проходит. Как утверждает К. Манхейм, «...приходит конец преобла­данию формалистической этики над этикой содержательной. Гово­ря о формализме этики, мы имеем в виду те этические принципы, которые намеренно отказываются давать конкретные советы отно­сительно того, что следует делать, и вместо этого сводятся к аб­страктным формулам правильного и неправильного действия»² (² Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1992. С. 167). Со­циологической основой формалистического мышления он считает мировоззрение, соответствующее «стадии социальной слепоты ин­дивидов» в обществе с неплановой экономикой, свободой конкурен­ции и индивидуальным приспособлением. А. Хеллер отмечает: «Фундаменталистские этические теории ведут себя как религиозная мо­раль, даже если суть их моральных предписаний и целей нерелиги­озная по своей природе»³ (³ Heller A. The Contingent Person, and the Existential Choice // The Philosophical Forum V. XXI, № 1-2. Fall-Winter 1989-1990). Она объясняет формализм теорий с по­зиций экзистенциального субъекта, «случайного индивида» как на­бора нереализуемых возможностей без телоса, без предзаданной мо­дели поведения. Метафизическое кредо противопоставляется экзис­тенциальному выбору. Критика формализма отражает переориен­тацию этики, подтверждающей универсальность и законность неко­торых норм, на проблемы личного выбора, самосознания, мораль­ной психологии. Критическую оценку этического формализма раз­деляет П. Сорокин: «Трагедия моральных наук заключалась в том, что они давали только общие формулы, вроде императива Канта, неясные и чисто формальные»⁴ (⁴ Сорокин П. Новый труд о Бентаме. Этическая мысль. М., 1990. С. 352). Социальной философии и этике недостает знания объективных связей и опосредствований между явлениями. Нормативная этика не может быть наукой в этом смыс­ле слова.

Согласно русскому философу И.А. Ильину, вопрос этики есть во­прос о содержании, а не о форме. Философия должна быть конкрет­ной и по предмету, и по методу. Ее теоретическая позиция должна составлять единство с жизненными ориентирами, которые и гаран­тируют предметность философствования. Другими словами, внача­ле быть, потом действовать, а после этого — философствовать. Он рассматривает этику как описательную теорию в противовес осно­ванным на чисто понятийных конструкциях спекулятивным концеп­циям и полагает, что самое легкое, самое непроизводительное и наи­более импонирующее множеству обывателей есть дедукция, а самое скромное и значительное — созерцающая интуиция.

А.Ф. Лосев сохраняет метафизику в качестве учения о добре и зле, свободе воли. Он понимает ее как учение о сверхчувственном мире. Это не наука в строгом смысле слова, например, психология и социология. Он ее отделяет от «произвольной метафизики», ко­торая существовала во все времена, не имела определенных границ с мифологией, религией, наукой и искусством. Настоящая научная метафизика, которая есть «критика степени соответствия нашей мысли объективной реальности»¹ (¹ Лосев А. Этика как наука // Человек. 1995. № 2. С. 94), имеет дело со сложным предме­том, включающим интимнейшие переживания, и находится в на­чальной стадии: «То, что составляет теперь предмет метафизики и что многим кажется непостижимым, без сомнения, станет самой точной и всеобще необходимой наукой в будущем»² (² Там же. С. 95). Рационального обоснования положения метафизики не имеют, по Лосеву. Науч­ность метафизики вытекает из его понимания науки: «Наука всегда там, где возможно установление единых и вообще необходимых (по крайней мере, в пределах этой науки) принципов, всеми признава­емых как закон»³ (³ Там же. С. 93). А.Ф. Лосев убежден, что этика — одна из самых молодых наук.

Итак, поступательное движение метафизики, в процессе которо­го она эволюционировала от мистицизма и онтологии к гносеологии и теории ценности, от религии к законам разума, от Платона до Канта,-замедлилось, а может быть, и остановилось. Метафизичес­ки-спекулятивные конструкции восполняли пробелы в знаниях, «от­вечали» за целостную картину мира, заключали в себе всеобщие аб­страктные принципы, метафизическую триаду «истина, добро, кра­сота». Все вещи должны были получить сверхъестественную санкцию, или санкцию разума, соответствовать своему понятию. Метафизика часто заполняла смысловой и этический вакуум. Она обо­сновывала этику как нечто космическое, божественное, общезначи­мое, разумное, надличностное. В настоящее время такие аспекты метафизики, как мистика, мифология, схоластический символизм, гностицизм, не воспринимаются всерьез. Многие им подобные вещи снесены на чердак философии. Эти философски интерпретирован­ные суеверия показали свою несостоятельность.

Метафизика эпохи модернизма постепенно устаревает. Во мно­гих отношениях она уже превратилась в пошлость. Она не способна надлежащим образом воспринять и решить проблемы живых инди­видов. Субъективная сторона морали, которая, по идее, должна быть взята вместе с ее объективной необходимостью, сведена к отдель­ным элементам, в частности, способности суждения, мотивам, по­искам консенсуса. Мыслится, что моральные принципы возникают благодаря теоретическому мышлению, в специальном контексте, в сфере квазирассудочной деятельности.

«Метафизические вопросы» являются последней надеждой мета­физики. Никакая частная наука на них не может ответить. Это во­просы о ценностях. Их задают именно потому, что горизонт инди­видуального существования слишком узок, чтобы можно было дать ответ. Для решения этих вопросов требуется отталкиваться от це­лого, от самого широкого основания, привлекать самый широкий контекст, т.е. мыслить по-настоящему. Доходя до этих вопросов, ме­тафизическая философия никогда не говорит правды, не берет на себя ответственность за провозглашенные принципы, не предлагает программы действий. По сути дела, здесь она смыкается со здраво­мыслием, подсказывающим, что от жажды благородных дел можно вылечиться.

Итак, метафизика — это особый тип философско-теоретического мышления. История метафизики в европейской философии — это прежде всего история учений о бытии (онтология), затем гносеоло­гия и философия сознания, теория субъективности, а также решение теологических задач. Метафизика связана с религиозными убежде­ниями и воззрениями христианской Европы. Ее главные темы — сущ­ность и явление, бытие и сознание, пространство и время, единство бытия, бесконечное и конечное, духовное бытие, проблема бытия и становления, соотношение единичного и всеобщего. Важнейший признак метафизического мышления — обращение к последним и всеобъемлющим основаниям всего сущего (Одно и Целое).

Это философия первоначал, доктрина идей, образец унитарного и тотализирующего мышления, доктрина всеобщего единства, или упорядоченного многообразия, а также мистическое мышление о бытии, которое использует трансцендентные гарантии. Метафизика преувеличивает значение разума (сознания) и обеспечивает гегемо­нию определенных суждений, придавая им универсальный характер. Она начинается как теория идей (субстанциональности, единого, аксиомы, принципа и источника, с логического и онтологического постижения мира) и завершается теориями субъективности. Мета­физическое означает также систематическое. Идея системы обуслов­ливает «архитектоническую склонность» метафизической филосо­фии. Метафизические конструкции всегда восполняли пробелы в знаниях, «отвечали» за целостную картину мира.

Философию зачастую принято отождествлять с метафизикой. В каком-то смысле для нее это, действительно, лучший способ само­идентификации, проводящий демаркационную линию между собст­венно философией и другими отраслями гуманитарного знания, частными науками. Вместе с тем многими метафизика оценивается как устаревшая, пошлая и больше невозможная философия. С сере­дины XIX в. идея возврата к метафизике считается реакционной. Ее считают философской интерпретацией суеверий, хламом, кото­рый теперь остается только снести на чердак. Метафизика проро­чествует о финальных целях и абсолютах, но не берет на себя ни­какой ответственности за практическое осуществление моральных принципов — известную метафизическую триаду «истина, добро, красота». Многие откровенно сожалеют об упадке метафизического мышления и надеются на его реставрацию в ближайшем будущем. Они полагают, что реалистичная философия скоро растворится в других науках. Отказ от метафизики может подорвать критическую функцию философии, а также целостное отражение действитель­ности. И оппоненты, и сторонники метафизики указывают на то, что выйти из этой традиции непросто. Философские школы, кото­рые намеревались ее преодолеть (например, лингвистическая фи­лософия, экзистенциализм), тем не менее остались в русле метафи­зических построений. Авторитет метафизики пошатнулся, но она все еще жива.

Метафизическая философия, как правило, превозносит мораль, изображает ее в виде чисто духовного отношения к миру. Последняя есть продукт метафизического мышления. Действительность пред­стает как сфера господства идей, а человек — как сознание и носи­тель идеи. Тем самым мысленно преодолеваются горизонты инди­видуального существования. Наиболее существенные противоречия жизни разрешаются в сфере морали. Другими словами, социальные противоречия и конфликты сводятся к моральным коллизиям, борь­бе идей, столкновению антагонистичных моральных принципов, ко­торые стоят над схваткой действительных интересов и действительных борющихся сил. Последнее слово остается, таким образом, за идеологией.

Метафизика учит, что мыслить по-настоящему — значит мыслить, опираясь на самые широкие, предельно широкие основания. Она не умеет сказать правды или всей правды об этих основаниях (прин­ципах и ценностях), не может сказать, но на них указывает. При­ступая к решению любых задач, метафизика предлагает иметь перед глазами целое и идти от целого к частностям. В метафизических рассуждениях единичное не может существовать вне целого. Мета­физика может быть прогнозирующей, т.е. заглядывающей в будущее, пророчествующей, а может быть и ностальгирующей, мечтающей о прошлом, бессильной что-либо изменить, сокрушенной и пессимис­тической.

Существовали и все еще существуют причины, побуждающие к метафизическому мышлению. Так, например, оно дает чувство мо­ральной уверенности, обещает полноту духовной жизни. Нравствен­ные убеждения получают онтологическую достоверность. Помимо этого, в обществе всегда найдется некоторое число догм, которые принимаются всеми (или большинством) практически без обосно­вания и обсуждения. Метафизическое мышление свойственно тра­диционным обществам, является кульминационным моментом его культуры, его идеалом.

Метафизический дискурс традиционно считается очень важным в этике. Метафизическими считаются проблема ценностей, добра и зла, вопрос о смысле жизни, о высших и конечных целях человека, о нравственных императивах, о смерти и бессмертии, о свободе и необходимости, о справедливости и другие. В настоящее время стоит вопрос о том, что. этические проблемы больше не могут ре­шаться метафизическими средствами и в метафизической плоскос­ти. В качестве альтернативы метафизической философии морали выдвигается социология морали.

Опыт духовности, свойственный традиционному обществу, соот­ветствует человеку моральному, или Homo humanis (moralis). Ему и его отношению к миру отдается предпочтение. По отношению к нему выстраиваются и другие образцы и типы отношений. Он сим­волизирует человеческую сущность. За этим понятием стоит много­функциональная деятельность и целый комплекс нерасчлененных общественных связей. Традиционного индивида сменяет «случай­ный индивид», монофункциональная ролевая личность. Мораль­ность и духовный опыт не являются для нее важнейшим видом де­ятельности. Это узкая и второстепенная сфера деятельности, отно­шения, которые не реализуются, нормы, которые не исполняются, идеалы, которые не осуществляются. Предпочтение отдается другим типам отношений, как-то: Homo politicus (гражданин). Homo faber (человек производящий, рабочий). Homo sapiens (человек разум­ный, теоретизирующий), Homo euconomicus (экономический чело­век, предприниматель), действующий ради прибыли. Consumer (че­ловек потребляющий, покупатель). Мораль становится простым суб­стратом.

Программа этического универсализма в этих условиях моралистична вплоть до полной утопии, чревата анархистскими последст­виями, может парализовать институциональную жизнь и социаль­ные нормы. Совершенно не очевидно, что она позитивно влияет на развитие кооперации и благожелательности. В такой же мере она может способствовать подъему ханжества и ригоризма.