А и, Полольский введение в психологию о предмете психологии Глава

§ 1. Современное значение вопроса о предмете психологии

Вопрос о предмете изучения — это не только первый и сегодня, может быть, самый трудный из больших теоретических вопросов психологии, но вместе с тем во­прос неотложной практической важности. Дело в том, что представления о предмете психологии, которые предла­гались и принимались до сих пор, оказались ошибочны­ми. А одного указания на психические процессы — мыш­ления, памяти, воображения, чувства — совершенно недостаточно для построения психологической науки. Эти процессы изучаются не одной психологией, а мно­гими науками, и в самих этих процессах области разных наук не разграничены. Нужен четкий критерий, чтобы ясно различать, что в них может и должен изучать психолог, а что подлежит ведению других наук, какие задачи при­зван решать психолог, а какие лишь кажутся психоло­гическими, но на самом деле ими не являются, и психо­лог не может и не должен их решать.

Когда нет критерия того, что относится к психологии и только к ней, легко происходит подмена предмета пси­хологии предметом других наук: физиологии, теории по­знания, логики, этики и т. д. Отсюда проистекает то фак­тическая ликвидация психологии, оставляющая нас беспомощными перед стихией собственной душевной жиз­ни, то, напротив, неправомерная психологизация явлений, относящихся к другим областям знания (психологизация общественных явлений истории, теории познания, логи­ки, языкознания, педагогики и т. д.). В результате такого смешения объяснение психологических явлений ищут вне психологии, а объяснение непсихологических явлений — в психологии. В обоих случаях этим явлениям даются лож­ные объяснения, а усилия понять их и овладеть ими или устранить нежелательные явления направляются по невер­ному пути.

Вопрос о предмете изучения отдельной науки — боль­шой теоретический вопрос, однако не всегда и не на вся­ком уровне развития каждой науки он одинаково практи­чески важен. И нас в психологии не должны успокаивать соображения, что многие точные науки — математика, физика, химия, биология и другие — будто бы «прекрас­но обходятся» без определения своего предмета; что совре­менная психология стала экспериментальной наукой, по­лучила широкое распространение и применение в разных областях практической жизни, тоже не задерживаясь на определении своего предмета; что выяснение предмета нау­ки больше дело философии, а не самой науки, и т. п. В мате­матике, физике, химии и многих других науках система прочно установленных знаний так обширна и настолько чет­ко разработана, что, овладевая ими, новичок интуитивно уясняет себе предмет этих наук и усваивает однозначный подход к их очередным задачам. В науках, достигших та­кого уровня развития, вопрос об их предмете — это дей­ствительно скорее философский вопрос, важный в боль­шей мере для методологии науки и мировоззрения, чем для каждого очередного исследования.

Но в современной психологии — другое положение. Психология стала экспериментальной наукой, получила разнообразное, экстенсивное применение на практике, и это, действительно, большое завоевание. Но подлинно психологический эксперимент развивается медленно и в наиболее важных разделах и направлениях: например, в учении о потребностях, чувствах, воле, в психологии убе­ждений и личности он делает лишь первые шаги; да и в других областях успехи экспериментальных исследований по сути дела еще скромны. Если учесть размах и распро­странение психологических исследований, те огромные усилия, которые в этой области повсеместно прилагают­ся, учесть общее время применения эксперимента в пси­хологии, которое теперь исчисляется более чем столети­ем, и сопоставить все это с достигнутыми результатами, то последние окажутся несоразмерно малыми и, что, по­жалуй, еще более важно и странно, поразительно разроз­ненными. А сколько было иллюзий, больших надежд и глубоких разочарований в возможностях различных экс­периментальных — да, не умозрительных, а эксперимен­тальных! — направлений в психологии! Относительно небольшое число и как бы случайный характер важней­ших результатов, столь частые взлеты и падения те­оретических конструкций — все это в конце концов и зас­тавляет поставить вопрос: а не направлены ли усилия многих и несомненно выдающихся исследователей по ложному пути? Не ложной ли является и столь распространенная теперь за рубежом уверенность, что строго эмпирическое исследование, оснащенное совершенной аппаратурой и математическими методами обработки материалов, мо­жет успешно развиваться без теоретических представле­ний о своем предмете? Отказываясь от более или менее частных гипотез, подобные «эмпирические» исследова­ния фактически сохраняют ту же общую ложную ориен­тацию. Ведь речь идет не о том, чтобы объяснить предмет психологии, а о том, чтобы выделить его и сделать его предметом подлинно научного изучения.

Что касается широкого практического применения психологии, то и здесь лучше воздержаться от прямоли­нейных заключений о его научной обоснованности и действительном научном значении. Немалая доля прак­тической работы, которая за рубежом выдается за психо­логическую, на самом деле является идеологической; не­сомненно, она полезна ее заказчикам, но к психологии, по сути дела, имеет лишь отдаленное отношение. Кроме того, в психологии, как и во всякой другой области, прак­тика в начальных и довольно широких границах может обходиться так называемым «жизненным опытом» без по­мощи науки в собственном смысле слова; в качестве прак­тических психологов работают (и небезуспешно!) врачи, социологи, инженеры, физиологи, педагоги и многие дру­гие. Вопрос заключается в том, могут ли специалисты-психологи сделать — не делать, а сделать, — что-нибудь большее, чем эти неспециалисты.

Есть еще один аспект вопроса о предмете психоло­гии, который сразу обнаруживает его насущное прак­тическое значение, и не «вообще», а для всякого пси­хологического исследования, не только теоретического, но и практического. Это вопрос о том, что составляет механизмы психологических явлений и где эти механизмы следует искать. Понятно, что только зная эти механизмы, можно овладеть предметом в большей мере, чем позволяют опыт и практика, не вооруженные теорией; понятно и то, что всякое психологическое исследование должно быть на­правлено на изучение механизмов психологических явле­ний. Но где искать эти механизмы? Сегодня большинство психологов ищет эти механизмы в физиологии мозга. Но так как в психике отражается объективный мир, и субъект в своей деятельности руководствуется этим отра­жением, то многие психологи ищут механизмы психиче­ской деятельности в законах, управляющих вещами, в ча­стности в логике как учении о самых общих отношениях между объектами. Так получается, что до сих пор психо­логи ищут механизмы психических явлений или в физио­логии, или в логике, а в общем — вне психологии.

Однако если допустить, что такая ориентация психоло­гических исследований правильна, то это означало бы, что психические явления не имеют собственно психологиче­ских механизмов и что психология ограничена одними «явлениями». Но тогда следует откровенно признать, что психология не составляет отдельную, самостоятельную науку, потому что никакая наука не изучает (т. е. только описывает) явления. Наука изучает, собственно, не явле­ния, а то, что лежит за ними и производит их, что состав­ляет «сущность» этих явлений, — их механизмы. Если мы полагаем, что физиология действительно может объяснить какие-то психические явления, то, чтобы изучить их и ов­ладеть ими, мы должны обратиться к соответствующему разделу физиологии; если мы думаем, что логика дейст­вительно объясняет психические процессы, например, психологию мышления и его возможности на разных уровнях развития, то должны изучать генетическое ста­новление логики в мышлении людей, формирование сна­чала дологических, а затем и различных логических кон­струкций в сознании ребенка, в развитии человеческого общества. В первом случае мы станем физиологами, во втором —логиками, пусть не просто логиками, а генети­ческими логиками, но в обоих случаях психическая дея­тельность оказывается областью одних только явлений, а не самостоятельным предметом изучения. И будет толь­ко непоследовательно говорить при этом, что мы зани­маемся психологией и, вообще, что существует такая нау­ка, психология. Если многие психологи все-таки говорят это, то лишь потому, что теоретические рассуждения — одно, а действительные убеждения — другое, утверждают то, что отрицает психологию, но сохраняют интуитивную уверенность в том, что она существует. Однако теоретичес­кие рассуждения — вещь не безразличная, и сколько психо­логов уходит в физиологию или в «генетическую логику»! Не для того уходят, чтобы исследовать процессы и законы физиологии или логики, а в наивной уверенности и надеж­де, что в них они найдут решения проблем психологии.

Вот чего стоит психологии уклончивое отношение к вопросу о ее предмете! Сегодня этот теоретический во­прос является самым насущным, самым практическим и настоятельным вопросом нашей науки. Современная пси­хология не имеет «жесткого каркаса» знания, построен­ного так, что его изучение стихийно наводит на интуи­тивно правильное представление о ее предмете и задачах. Все предложенные до сих пор определения, описания и указания предмета психологии оказались не только не­достаточными, но и просто несостоятельными (см. § 2). Вместе с тем психология оказалась на перекрестке мно­гих и острых вопросов современного человечества, воз­никающих в связи с научно-технической революцией, с одной стороны, и заострением идеологических столкно­вений нового и старого мира — с другой. Перед лицом этих больших задач психологическая практика, не воору­женная теорией, оказывается малоэффективной. И если мы не хотим оставаться в положении слепых, бредущих в потемках, изредка натыкаясь на значительные, но разроз­ненные факты, то должны сначала выяснить (конечно, учитывая опыт ошибок и отдельные большие достиже­ния), что же, собственно, составляет предмет психологи­ческого изучения.