Родченко родился в Санкт-Петербурге в 1891 году. Отец — Михаил Михайлович Родченко (1852—1907), театральный бутафор. Мать — Ольга Евдокимовна Родченко (1865—1933), прачка. В 1902 году семья переехала в Казань, где в 1905 он окончил Казанское приходское начальное училище.

В 1911—1914 учился в Казанской художественной школе у Н. И. Фешина, где в 1914 году познакомился с Варварой Степановой. С1916 года Родченко и Степанова начали совместную жизнь в Москве. В этом же году он был призван в армию и до начала1917 года служил заведующим хозяйством Санитарного поезда Московского земства.

В 1917 году, сразу же после Февральской революции в Москве создается профсоюз художников-живописцев. Родченко становится секретарем его Молодой Федерации, и занимается, в основном, организацией нормальных условий жизни и работы для молодых художников. В это же время вместе с Г. Б. Якуловым, В. Татлиным и другими он работает над оформлением кафе «Питтореск» в Москве, открывшемся в бывшем Пассаже Сан-Галли, а с 1918 по 1921 служит в отделе ИЗО Наркомпроса, заведует Музейнымбюро. Одновременно с работой в наркомате разрабатывал серии графических, живописных и пространственных абстрактно-геометрических минималистских работ. С 1916 начал участвовать в важнейших выставках русского авангарда (на выставке «Магазин», организованнойВладимиром Татлиным) и в архитектурных конкурсах. В текстах-манифестах «Все — опыты» и «Линия» зафиксировал свое творческое кредо. Относился к искусству как к изобретению новых форм и возможностей, рассматривал свое творчество как огромный эксперимент, в котором каждая работа представляет минимальный по форме живописный элемент и ограничена в выразительных средствах. В 1917—1918 работал с плоскостью, в 1919 написал «Черное на чёрном», работы, основанные лишь на фактуре, в 1919—1920 ввел линии и точки как самостоятельные живописные формы, в 1921 на выставке «5×5=25» (Москва) показал триптих из трех монохромных цветов (желтый, красный, синий).

Помимо живописи и графики занимался пространственными конструкциями. Первый цикл — «Складывающиеся и разбирающиеся» (1918) — из плоских картонных элементов, второй — «Плоскости, отражающие свет» (1920—1921) — свободно висящие мобили из вырезанных из фанеры концентрических форм (круг, квадрат, эллипс, треугольник и шестиугольник), третий — «По принципу одинаковых форм» (1920—1921) — пространственные структуры из стандартных деревянных брусков, соединенные по комбинаторному принципу. В 1921 подвел итог своих живописных поисков и объявил о переходе к «производственному искусству»

В конце 1919 Родченко вступил в общество «Живскульптарх» (Комиссия по разработке вопросов живописно-скульптурно-архитектурного синтеза), в 1920 был одним из организаторовРабиса. В 1920—1930 преподавал на деревообделочном и металлообрабатывающем факультетах Вхутемаса-Вхутеина в должности профессора (в 1928 факультеты были объединены в один — Дерметфак). Он учил студентов проектировать многофункциональные предметы для повседневной жизни и общественных зданий, добиваясь выразительности формы не за счет украшений, а за счет выявления конструкции предметов, остроумных изобретений трансформирующихся структур. С 1921 по 1924 работал в Институте художественной культуры (Инхук), где сменил в 1921 В. В. Кандинского на посту председателя. В 1930 был одним из организаторов фотогруппы «Октябрь». В 1931 на выставке группы «Октябрь» в Москве в Доме печати выставил ряд дискуссионных снимков — снятые с нижней точки «Пионерку» и «Пионера-трубача», 1930; серию динамичных кадров «Лесопильный завод Вахтан», 1931 — послужившую мишенью для разгромной критики и обвинения в формализме и нежелании перестраиваться в соответствии с задачами «пролетарской фотографии».

Участник групп «ЛЕФ» и «Реф» (1923—1930), художник журналов «Леф» и «Новый Леф». Был членом «Объединения современных архитекторов» (ОСА) и АСНОВА^[1]. В 1925 году был командирован в Париж для оформления советского раздела Международной выставки современных декоративных и промышленных искусств (архитектор советского павильона —К. С. Мельников), осуществлял в натуре свой проект интерьера «Рабочего клуба». Рекламные плакаты А. Родченко удостоены серебряной медали на парижской выставке 1925 годаРодченко принадлежит авторство панно на Доме Моссельпрома в Калашном переулке в Москве.

С 1924 занимался фотографией. Известен своими остродокументальными психологическими портретами близких («Портрет матери», 1924), друзей и знакомых из ЛЕФа (портретыМаяковского, Л. и О. Брика, Асеева, Третьякова), художников и архитекторов (К. Мельников, Веснин, Ган, Попова). В 1926 году опубликовал свои первые ракурсные снимки зданий (серии «Дом на Мясницкой», 1925 и «Дом Моссельпрома», 1926) в журнале «Советское кино». В статьях «Пути современной фотографии», «Против суммированного портрета за моментальный снимок» и «Крупная безграмотность или мелкая гадость» пропагандировал новый, динамичный, документально точный взгляд на мир, отстаивал необходимость освоения верхних и нижних точек зрения в фотографии. Участвовал в выставке «Советская фотография за 10 лет» (1928, Москва). Как фотограф, Родченко стал известен благодаря экспериментам с ракурсом и точками фотосъёмки.

В 1929 году как сценограф оформил в Московском театре Революции спектакль «Инга» по пьесе А. Г. Глебова^[2].

В конце 1920-х — начале 1930-х годов был фотокорреспондентом в газете «Вечерняя Москва», журналах «30 дней», «Даешь», «Пионер», «Огонек» и «Радиослушатель». Одновременно работал в кино (художник фильмов «Москва в Октябре», 1927, «Журналистка», 1927—1928, «Кукла с миллионами» и «Альбидум», 1928) и театре (постановки «Инга» и «Клоп», 1929), разрабатывая оригинальную мебель, костюмы и декорации.

В 1932 вышел из группы «Октябрь» и стал фотокорреспондентом по Москве издательства Изогиз. С 1933 работал как художник-оформитель журнала «СССР на стройке»^[3]фотоальбомов «15 лет Казахстана»^[4], «Первая конная», «Красная армия»^[5], «Советская авиация»^[6] и других (совместно с супругой В. Степановой). Продолжал занятия живописью в 1930—1940-е годы. Был членом жюри и художником-оформителем многих фотовыставок, входил в состав президиума фотосекции профессионального союза кинофотоработников, был членом МОСХа (Московская организация Союза художников СССР) с 1932 года. В 1936 участвовал в «Выставке мастеров советского фотоискусства». С 1928 года регулярно посылал свои работы на фотографические салоны в США, Францию, Испанию, Великобританию, Чехословакию и другие страны

Применил фотомонтаж для иллюстрирования книг, например, «Про это» В. Маяковского. В 1930-х годах от раннего творчества, проникнутого революционным романтическимэнтузиазмом, А. Родченко перешел к выполнению пропагандистских государственных задач: оформил много номеров журнала «СССР на стройке», в 1933 году участвовал в поездке на Беломоро-Балтийский канал, где сделал большую серию репортажных снимков. В 1938—1940 годах фотографировал артистов цирка, позже вернулся к живописи.

“Перед нами вставали видения нового мира, промышленности, техники и науки. Мы изобретали и изменяли мир. Мы создали новые представления о красоте и изменили само понятие искусства”. Александр Родченко. Воспоминания о Маяковском

“Важно то, что никогда прежде столь большое число художников не ставило себя и свое творчество со столь полной самоотдачей и страстью на службу политическому движению, как в ту революционную пору”. Петер Невер

Имя Александра Родченко в наше время известно сравнительно неплохо. Услышав его, всякий современный искусствовед на мгновение надует щеки, а затем разразится потоком всевозможных “измов”. И действительно, современное искусствоведение сделало эту фамилию “классической для классификации”, и преимущественно использует ее в качестве примера ко многим течениям и направлениям художественного творчества ХХ столетия. Таких научных “эпитетов” немало: один из родоначальников беспредметной живописи, главный инженер конструктивизма, пионер советской фотографии, уже при жизни сделавший классикой собственное новаторство, и даже “пророк” “искусства” современной нам рекламы. Немногим лучше, полнее, оценивают Родченко и современные представители “левого” искусствоведения. Традиционно втискивая имя художника в весьма мутное понятие “левого авангарда”, они отслеживают его пластичное, постоянно меняющее формы творчество лишь приблизительно до начала тридцатых годов. После этого анализ работ автора как-то плавно прекращается, причем только по одной, явной причине – в угоду политической конъюнктуре. Таким образом, за бортом оказывается значительный этап его творческой жизни, что, фактически, делает невозможным полноценное исследование динамики развития нашего искусства.

Совсем другое дело – конкретные работы Родченко. Они то и дело всплывают в нашей сегодняшней жизни, воспроизводятся как целиком, так и отдельными элементами – от логотипов печатных изданий до рекламных телероликов банка “Аваль”. С ними можно столкнуться практически везде, за пределами художественных выставок – и в архитектурных фрагментах современных зданий, и в многочисленных “конструктивистских” компьютерных фонтах, самый известный их которых так и называется – “”. Одним словом, работы Родченко доказывают свою жизнеспособность и сегодня, в условиях капиталистического мира, абсолютно чуждого идеям его творчества.

При этом, далеко не всякий, знакомый с этим именем человек знает о том, что в течении сорока с лишним лет Александр Родченко работал совместно со своей женой, замечательным художником-дизайнером Варварой Степановой, и практически каждое из созданных ими произведений является результатом совместной работы. Творчество двух художников, при сохранявшейся специфике каждого из них, было максимально тесно переплетено между собой, чему способствовала организация их деятельности и самого образа жизни в уникальной квартире-мастерской. Поэтому, рассказывая о художественном явлении, именуемом “Родченко”, на деле приходится говорить о жизни и работе этих двух людей.

1. “Будущее – единственная наша цель”. [фото]

А. Родченко, газета “Искусство Коммуны” 1918 год

Александр Родченко и Варвара Степанова познакомились в 1913 году в Казанском художественном училище. После его окончания и прохождения воинской повинности в санитарных частях армии Родченко, сын прачки и театрального бутафора, остался в холодном петербургском подвале, без всяких возможностей к существованию и с огромным желанием работать.

В 1917 году, сразу же после Февральской революции в Москве создается профсоюз художников-живописцев. Родченко становится секретарем его Молодой Федерации, и занимается, в основном, организацией нормальных условий жизни и работы для молодых художников, большинство из которых приветствовало Октябрьскую революцию: “как и все другое, во всем, после нее”. “Мы прославляем вслух революцию, как единственный двигатель жизни” – объявляли Родченко и Степанова. Это было время анализа окружающей их действительности, начало нового понимания революционных процессов, происходящих в обществе и закономерности порождающих их причин, определение целей будущего. И это понимание для каждого начиналось с осознания своего собственного положения.

11 апреля 1918 года Художникам-пролетариям Мы – пролетарии кисти! Творцы – Мученики! Угнетенные художники! Мы - обитатели холодных чердаков и сырых подвалов! Мы, носящие пылающий огонь творчества, ходим голодные и босые! Мы, не имеющие возможности творить, отдаем лучшие силы и время для заработка на скудное пропитание! Мы, чье положение хуже рабочих, ибо мы – и рабочие для пропитания своего и творцы для искусства в одно и то же время! Мы, ютящиеся в конурах, часто не имеющие ни красок, ни света, ни времени для творчества. Пролетарии кисти, мы должны сплотиться, мы должны организовать “свободную ассоциацию угнетенных художников-живописцев” и требовать хлеба, мастерских и права на существование. Довольно! Нас угнетали меценаты, заставляли исполнять их прихоти...

Несмотря на всю наивность этих классовых оценок, это был первый этап в процессе перехода, – от искусства для заказчика, – к искусству для себя. Следующим шагом должно было стать восхождение к искусству для общества, для его конкретных потребностей.

В первые годы революции Родченко и Степанова, совместно с Василием Кандинским, Малевичем, Татлиным, Эль Лисицким, Алексеем Ганом входили в московскую группу супрематистов и беспредметников, провозглашающих устаревшей всякую конкретность художественных форм. В этот период они экспериментируют с цветом и композицией своих работ, и в 1918 году объявляют о переходе к беспредметности как о новом этапе в развитии искусства. Однако параллельно Родченко создаются технические модели, названные “пространственными конструкциями”, появляются первые наброски и модели новых зданий.

Переход от беспредметного творчества начался еще в годы его короткого расцвета. Объективной причиной для этого служила явная оторванность “беспредметников” от современной им реальности, от практики бурной революционной жизни, и их страстное желание полнокровно участвовать в ней. В 1920-м художник писал: “Я все-таки думаю, что предметная не вернется такой, какой была, беспредметная своевременно умрет, уступив место какой-то новой, начало которой я чувствую”... Будущие предметные живописцы, вероятно, поймут, что предмет можно передать не только фотографией, правдой света, материалом, а еще и психологией его существа. Будут давать не впечатление предмета, а саму суть его существования...”. В принципе, Родченко никогда не станет отрицать ни один из этапов своего творческого развития. Времена “беспредметных” работ для него – творческий опыт, отрицание которого стало необходимым для перехода к “новым предметам нового мира”. Таким отрицанием становятся идеи конструктивизма, вскоре захватившие всех супрематистов и беспредметников.

Причины появления советского конструктивизма, его цели и задачи наиболее емко сформулированы в “учебных” лозунгах, специально разработанных для студенческой молодежи в 1921-22 годах, когда Родченко становится профессором живописного отделения ВХУТЕМАСа (Высших государственных художественно-технических мастерских), деканом металлообрабатывающего факультета, а Степанова преподает в Академии коммунистического воспитания имени Н. Крупской.

Пора ИСКУССТВУ организованно влиться в жизнь Долой ИСКУССТВО, как яркие ЗАПЛАТЫ на бездарной жизни человека имущего. Долой ИСКУССТВО как драгоценный камень среди грязной темной жизни бедняка. Долой ИСКУССТВО, как средство УЙТИ ОТ ЖИЗНИ, в которой не стоит жить. ЧЕЛОВЕК, организовавший свою жизнь, работу и самого себя, есть СОВРЕМЕННЫЙ ХУДОЖНИК. ЖИЗНЬ, сознательная и организованная, умеющая ВИДЕТЬ и КОНСТРУИРОВАТЬ, есть современное искусство.  РАБОТАТЬ для ЖИЗНИ, а не для ДВОРЦОВ, ХРАМОВ и МУЗЕЕВ.

Основой этих лозунгов, в первую очередь, является отрицание традиционной для буржуазного общества роли искусства. Художники четко схватывают и показывают коренное противоречие между творчеством и капиталистическим строем, неизбежным результатом которого было одностороннее содержание буржуазного искусства, его унизительное положение в “старом мире”. Отсюда следует основная идея и задача конструктивизма – преодолеть традиционный для художника прошлого индивидуализм, подчинить его работу, как и деятельность всех остальных трудящихся Советской Республики, организованному строительству нового, социалистического общества. Стремиться к реализации своего творчества во всех областях общественной жизни, и прежде всего – на производстве. Действительно, налицо была назревшая необходимость преодолеть веками складывавшееся противоречие между художественной творчеством и жизненной практикой, и, по мнению конструктивистов, для этого существовал только один путь, – творчество должно полностью и навсегда слиться с повседневной жизнью, стать ее естественным проявлением. Сама Степанова называла это “органической связью искусства с жизнью через производство”.

При этом, господствовало мнение, что принципиально новое искусство должно создаваться такими же новыми, не использовавшимися ранее художественными формами, считалось, что только они в состоянии отразить эпоху, не имеющую аналогов в истории, и достойно служить ей.

“Творить новое надо новыми средствами выражения. Мы должны создавать и строить во всеоружии современной науки и техники” – писал в 1920 году Родченко. Отныне работы современного художника рассматривались конструктивистами как готовые модели для внедрения в производство, в жизнь, по выражению Степановой, “картина, превращаясь в опыт и научное данное, дает формулу для производства новой формы быта”.

Эти положения на десятилетия определили будущую деятельность Родченко и Степановой, занимавшихся буквально всем, что давало возможность общественного приложения их творчества: живописью, дизайном, фотографией, работой в и театре, графикой, моделированием одежды и ткани, оформлением книг.

С 1923 года они – активные сотрудники “ЛЕФа”, журнала Левого фронта искусств, выходившего под редакцией Маяковского. Публикуя в нем свои теоретические материалы, Родченко одновременно разрабатывает первые коллажи для оформления журнала, ставшие затем эталоном конструктивистского дизайна[фото]. Работая над ними, он решает проблему акцентирования наиболее важных графических деталей для максимальной силы идеологического воздействия художественного образа, – в коллажах Родченко, по выражению современника, “ракурс служит идеологии”. В это же время им были созданы статические и динамические титры для кинохроник Дзиги Вертова, первого новатора советской кинодокументалистики. (Позднее, в 1925 году именно он оформит афиши кинофильма “Броненосец Потемкин” Сергея Эйзенштейна, обошедшие вместе с этой картиной капиталистический мир). [фото] В свою очередь, Степанова, совместно с Л. Поповой изготавливают мобильные театральные установки, продолжительное время определявшие “лицо” театра Всеволода Мейерхольда.

Тогда же, в 1923 году Родченко, совместно с Маяковским начинает работу над знаменитой серией рекламы Моссельпрома. Всего ими было сделано свыше 100 эскизов – “на стихи”, точнее, двустишия, Маяковского, из которых около шестидесяти пошли в массовый тираж. Рекламировалась самая разнообразная продукция – товары первой необходимости, предметы одежды, быта, сигареты, кондитерские изделия. Характерной особенностью рекламного дизайна Родченко являлось переплетение в ее композиции графических и понятийно-знаковых элементов, как например, в виде стрелок-указателей, подчеркивающих образность двустиший Маяковского. Популярность этой новой, советской рекламы была огромной, она сразу же забила господствующую ранее "художественную" нэповщину. “Мы полностью завоевали Москву и полностью сдвинули или, вернее, переменили старый царски-буржуазно-западный стиль рекламы на новый, советский”, – с гордостью вспоминал позднее сам Родченко. Так реализовывалось его прежнее заявление: “живопись – это улица, площадь, город и весь мир...”[фото]

Между тем, задачи, стоявшие перед художником и поэтом, были очень серьезны. Их работа “должна была зрительно выделить государственные предприятия среди частных, убедить в высоком качестве продукции, показать доступность и демократичность цен”.

Высокая общественная значимость этой “рекламной кампании” была широко признана уже в те годы: “Маяковским, совместно с Родченко, по заказу Моссельпрома выполняются новые конфетные обертки, рисунки и агитстроки. Намечены серии” “Вожди революции”, “Индустрия”, “Красная Москва”. Сорта конфет, преимущественно потребляемые деревней. Агитационное значение этого начинания заключается не только в двустишиях, но и в вытеснении прежних “конфетных” названия и рисунков такими, в которых четко обозначается революционно-индустриальная тенденция Советской республики. Ибо вкус массы формируется не только, скажем, Пушкиным, но и каждым рисунком обоев...” писала 30 марта 1924 года “Правда”.[фото]

Не менее высокая оценка этой работы была получена и на Международной выставке декоративных искусств и художественной промышленности, состоявшейся в 1925 году в Париже, где Родченко получил за нее Серебряную медаль в разделе “Искусство улицы”. Там же был представлен изготовленный по его проекту интерьер Рабочего клуба[фото], в основе которого лежала идея “динамики вещи”, позволяющая раскрыть практическое предназначение предмета, заложенного в его форме. По окончанию экспозиции Рабочий клуб был подарен автором Компартии Франции Кроме того, Родченко выполнил и знаменитое оформление советского каталога выставки.

Уже тогда, в 1925 году, в Париже, с Родченко желали познакомиться Пикассо, Ван Дусбург, Леже, с огромным интересом наблюдавшие за развитием советского искусства. По свидетельству очевидцев, эта встреча не состоялась в основном только из-за незнания языка, а так же потому, что замкнутый Родченко вообще “неуютно” чувствовал себя за границей. Он признавался Степановой, что только однажды, увидев в метро группу рабочих поющих “Интернационал”, ощутил себя “среди своих”: “Вот тогда я в первый раз понял, что я не один в Париже”. Однако именно парижская выставка стала своеобразными “смотринами” нового советского искусства, где впервые было признано его мировое значение.

В это же время Степанова активно занимается разработками рисунков для тканей и моделированием нового типа одежды  – для граждан социалистического государства. В 1923-24 годах она, вместе с Л. Поповой работает на Первой Московской ситцевой фабрике, где неоднократно выходили в производство ее модели тканей, однако и в дальнейшем она часто возвращается к работе с текстильной продукцией, пишет теоретические статьи о будущем социалистического костюма и моды. В 1929 году ее работы получают премию на выставке “Бытовой советский текстиль” проходившей в Третьяковской галерее.

Степанова мечтала о создании тканей с новыми физическими свойствами – исходя из закономерностей переплетения нитей, органично совмещая их с графическим орнаментом. Однако больше всего она стремилась к тому, чтобы, иметь возможность разрабатывать каждый момент изготовления тканей, вплоть до их материалов, – именно как художник-дизайнер: “Работа художника в текстильной промышленности еще до сих пор идет по линии украшательства и прикладывания к готовой ткани декоративного рисунка. Художник работает в ней, как придаток, он не участвует ни при применении новых возможностей раскраски, ни при изобретении новых материалов для тканей. Он сохраняет на индустриализированной фабрике все черты кустарного ремесленника. Он стал декоративным выполнителем созревающего без его участия так называемого “спроса” и “требования” рынка. Поэтому значение художника в текстильной промышленности ничтожно сравнительно хотя бы с художником-конструктором автомобильного завода – последние дали в течение нескольких лет необычайные по силе и выразительности формы современности”, – писала она в статье “Задачи художника в текстильной промышленности. От костюма к рисунку и ткани”, опубликованной в 1928 году в газете “Вечерняя Москва”. Степанова так же изучала вопросы потребительского спроса на ткани и одежду, считая, что “мода при плановом социалистическом хозяйстве... будет зависеть не от конкуренции рынка, а от улучшения и рационализации нашей текстильной и швейной промышленности”. Она подчеркивала то, что в СССР, впервые в мировой истории были устранены социальные различия в костюме, и считала, что современность настоятельно требует новой концепции одежды для рабочих – массовой, но вместе с тем, разнообразной.

Однако основной и постоянной работой обеих художников, пожалуй можно назвать дизайнерское оформление различных видов печатной продукции: книг, афиш, плакатов, транспарантов. Родченко, совместно со Степановой, оформил практически все книги Маяковского, большинство номеров “Нового ЛЕФа”, “Советского Кино”, “За рубежом”, прочих, самых разнообразных журналов[фото], издания Луначарского, Эренбурга, Асеева, Кирсанова, Третьякова и многих других авторов. Многие из этих его работ стали действительно классическими, – такие, как оформление сборников стихов Маяковского: “Про Это”, “Сергею Есенину”[фото], “Маяковский улыбается, Маяковский смеется, Маяковский издевается”, “Разговор с фининспектором о поэзии”. Практически везде в оформлении используется коллаж с фотографиями Родченко в основе. Для каждого макета производилось “графическое конструирование печатной плоскости” с основной задачей – усилить текст “в местах наибольшей смысловой напряженности”, искать композиционное решение, полностью отражающее суть информации, статьи, заголовка.[фото]

Помимо фотоколлажа Родченко и Степанова активно работают с графикой в оформлении. С 1932 г. – именно как художники-графики, они становятся членами Московского Союза художников.

Известно, что Родченко и Маяковского интересовала даже технология организации праздничных демонстраций, механизм их проведения. Собиравшиеся на квартире у Родченко-Степановой “лефовцы” пытались “теоретически” сконструировать митинг, так, чтобы с помощью специального “сценария”, “постановки” и оформления добиться от мероприятия максимального эффекта.

Работа шла и в театре. В 1929 году Родченко создает сценическое оформление пьесы А. Глебова “Инга”, поставленной в Театре Революции. Пользуясь современной тематикой этого спектакля, рассказывавшего о жизни молодой женщины – директора швейной фабрики, Родченко и Степанова детально разрабатывают прекрасные образцы домашней, конторской, клубной мебели и одежды.

Еще одной его крупной работой, связанной с театром, является постановка “Клопа”, написанного Маяковским по заказу Мейерхольда[фото]. Первую часть пьесы, сатирически высмеивавшей современную обывательщину оформляли Кукрыниксы. Родченко работает над второй сценой, изображающей будущее общество. За два месяца он буквально на ходу, в театре, “под артистов” создает эскизы 60 костюмов. Пораженный его работой Мейерхольд обычно только подписывал чертежи, и они сразу же направлялись на изготовление в технический цех театра. “Будущее в “Клопе” я сделал в плане иронии социальных утопий, плюс гигиена, здоровье, спорт, свет и молодость”, – писал Родченко.

Везде – эта невероятная творческая универсальность, которая много позже, в 90-е годы позволит директору московского Государственного художественного музея им. Пушкина И. Антоновой сравнить их деятельность с творческой разносторонностью мастеров Возрождения.

А упоминание об “иронии социальных утопий” было неслучайным. К концу 20-х годов, по мере увеличения фотоискусством, он все больше отходил от “ортодоксального” конструктивизма, постепенно приходившего в упадок, считая, что это течение во многом выполнило свою роль, а значит, его затухание вполне закономерно. Теория “производственного искусства” умирала, так и не слившись с производственной практикой и трудовыми коллективами. Рабочие чаще всего встречали ее с непониманием, близким к враждебности. Фактически же, идея ее реализации не соответствовала по-прежнему слабому состоянию производства только-только встающей на ноги страны. Ее, во многом иное, понимание придет позднее – уже без красочных лозунгов и деклараций, когда советские республики начнут ощущать результаты первых шагов индустриализации.

Хотя, в принципе, ни Родченко, ни Степанова никогда не доводили свой интерес к конструктивизму до популярных в то время крайностей в виде полного отрицания значения произведений прошлого, “старого” искусства. Более того, будучи еще с 1917 года и по середину 20-х годов, хранителем Музея живописной культуры он активно пропагандировал глубокое, тщательное изучение лучшего из произведений живописи различных эпох, считая его необходимым для развития современного искусства, высоко ценил многие образцы иконописи, восточной живописи, передвижников и вообще всех крупных западных и русских художников. За это время музей приобрел распределил по музеям СССР свыше 1200 картин и скульптур. Родченко, – обычно молчаливый, замкнутый в общении человек, – вообще отрицал искусствоведческую декларативность, заявляя, что утверждать и доказывать новое искусство необходимо собственными произведениями. Он считал развитие своего творчества закономерным и воспринимал свой переход к “эпическому реализму фотографии” как его естественный результат. Ведь главной, единственной целью Родченко и Степановой было и оставалось социалистическое будущее.

“Будущее меня очень интересует... сейчас я мог бы сделать будущее невероятно интересно”, – писал он в 1934 году. А пока искал это будущее в реальности настоящего.