39. После воздуха мы считаем наиболее чувствительными к теплоте тела,

которые сразу же изменяются и сжимаются холодом; таковы, например, снег и

лед, ибо они начинают таять и распускаться от любого слабого тепла. За ними,

пожалуй, следует ртуть. За ней следуют жирные тела, как растительное и

животное масла и тому подобные; затем дерево, затем вода и наконец камни и

металлы, которые нагреваются нелегко, особенно внутри. Они, однако, приняв

однажды тепло, удерживают его очень долго: раскаленный кирпич, или камень,

или железо, брошенные и погруженные в таз с холодной водой, приблизительно в

продолжение четверти часа удерживают тепло настолько, что до них нельзя

дотронуться.

40. Чем меньше размер тела, тем скорее оно нагревается от приближения

нагретого тела; это показывает, что все наше тепло некоторым образом

обращено к осязаемому телу.

41. Применительно к человеческому чувству и ощущению тепло есть

разнообразная и относительная вещь. Так, теплая вода покажется горячей, если

погрузить в нее охваченную холодом руку, и холодной, если рука будет

нагрета.

XIV

Насколько мы бедны в истории, каждый может легко видеть из приведенных

выше таблиц, где мы вместо проверенной истории и несомненных примеров

ставили иногда ходячие мнения (всегда, однако, присоединив замечание о

сомнительной верности авторитета) и часто также должны были пользоваться

следующими словами: "Надо сделать опыт" или "Необходимо дальнейшее

исследование".

XV

Задачу и цель этих трех таблиц мы называем представлением примеров

разуму. А после представления должна прийти в действие и самая индукция. Ибо

на основании представления всех и отдельных примеров следует открыть такую

природу, которая всегда вместе с данной природой и присутствует и

отсутствует, возрастает и убывает и является (как сказано выше) частным

случаем более общей природы. Если разум с самого начала попытается сделать

это в положительном смысле (как он всегда делает, будучи предоставлен самому

себе), то произойдут призрачные, сомнительные и плохо определенные понятия и

аксиомы, которые надо будет ежедневно исправлять, если только не

предпочитать (по обычаю схоластов) сражаться за ложное. Однако эти

заключения будут лучшими или худшими сообразно со способностью и силой

действующего разума. Вообще настолько Богу (подателю и творцу форм) или,

может быть, ангелам и высшим гениям свойственно немедленно познавать формы в

положительных суждениях при первом же их созерцании. Но это, конечно, выше

человека, которому только и дозволено следовать сначала через отрицательное

и в последнюю очередь достигать положительного после всякого рода

исключения^[85].

XVI

Итак, следует совершать разложение и разделение природы, конечно, не

огнем, но разумом, который есть как бы божественный огонь. Поэтому первое

дело истинной индукции (в отношении открытия форм) есть отбрасывание, или

исключение, отдельных природ, которые не встречаются в каком-либо примере,

где присутствует данная природа, или встречаются в каком-либо примере, где

отсутствует данная природа, или встречаются растущими в каком-либо примере,

где данная природа убывает, или убывают, когда данная природа растет. Тогда

после отбрасывания и исключения, сделанного должным образом (когда все

легковесные мнения обратятся в дым), на втором месте (как бы на дне)

останется положительная форма, твердая, истинная и хорошо определенная.

Сказать это просто, но путь к этому извилист и труден. Мы же постараемся не

оставить без внимания ничего, что способствует этому.

XVII

Приходится почти постоянно предостерегать и наставлять людей, чтобы

они, видя, какое значение мы придаем формам, не переносили того, что мы

говорим, на те формы, к которым до сих пор привыкло созерцание и размышление

людей.

Ибо, во-первых, мы сейчас не говорим о видовых формах, которые

представляют собой (как мы сказали) сочетания простых природ, возникшие из

общего хода вещей в мире, как, например, лев, орел, роза, золото и тому

подобное. Ибо говорить о них будет время тогда, когда мы подойдем к скрытым

процессам и скрытым схематизмам и к нахождению того, как они открываются в

так называемых субстанциях, т. е. в конкретных природах.

Опять-таки, пусть не отнесут наши слова (даже относительно простых

природ) к абстрактным формам и идеям или вовсе не определенным в материи или

плохо определенным^[86]. Ибо когда мы говорим о формах, то мы

понимаем под этим не что иное, как те законы и определения чистого действия,

которые создают какую-либо простую природу, как, например, теплоту, свет,

вес во всевозможных материях и воспринимающих их предметах. Итак, одно и то

же есть форма тепла или форма света и закон тепла или закон света. Мы

никогда не отвлекаемся и не отходим от самих вещей и от практики. Поэтому,

когда мы говорим, например, при исследовании формы тепла: "Отбрось тонкость"

или "Тонкость не относится к форме тепла", то это значит то же, как если бы

мы сказали: "Человек может ввести тепло в плотное тело" или, наоборот,

"Человек может удалить или отнять тепло из тонкого тела".

Но если кому-нибудь и наши формы покажутся несколько абстрактными по

той причине, что они смешивают и сочетают разнородные вещи (ведь кажутся

весьма разнородными и тепло небесных тел и тепло огня, красный цвет в розе и

тому подобном и красный цвет радуги или лучей опала или алмаза, смерть от

утопления, смерть от огня, от удара мечом, от апоплексии, от атрофии; и все

же они сходятся в природе теплоты, красноты, смерти), то пусть он знает, что

разум пленен и опутан привычкой, кажущейся целостностью вещей и ходячими

мнениями, Ибо совершенно очевидно, что хотя эти вещи разнородны и чужды одна

другой, однако они сходятся в той форме или законе, которые управляют

теплотой, или красным цветом, или смертью. Невозможно сделать независимым

могущество человека, освободить его от общего хода природы, расширить его и

возвысить до новых задач и способов действия, кроме как обнаружением и

открытием форм этого рода. И все же после этого соединения природы, которое

есть основное дело, в дальнейшем в свое время будет сказано о разделениях и

ответвлениях природы как обычных, так и более глубоких и более истинных.

XVIII

Теперь пора предложить пример исключения или отбрасывания природ,

которые обнаруживаются посредством таблиц представления как не принадлежащие

к форме теплоты; при этом отметим, что для исключения какой-либо природы

достаточно не только отдельных таблиц, но даже какого-либо из отдельных

примеров, содержащихся в этих таблицах. Ведь из сказанного явствует, что

каждый противоречивый пример разрушает предположение о форме. Тем не менее

мы иногда удваиваем или повторяем исключения для большей наглядности и для

того, чтобы яснее показать применимость таблиц.