Семиотика.Лекции

а

Всем этим принципам удовлетворяет такая единица анализа человеческой психики как смысл. Психика, включая сознание, имеет смысловое содержание.

Неразложимая целостность смысла задается его неделимостью. Смысл принадлежит к континуальному пространству сознания – он представляет собой предельную степень аналитического деления психики. Смысл подчиняется закону единства сознания и потому он может актуализоваться «лишь соприкоснувшись с другим (чужим) смыслом, хотя бы с вопросом во внутренней речи понимающего… Актуальный смысл принадлежит не одному (одинокому) смыслу, а только двум встретившимся и соприкоснувшимся смыслам. Не может быть «смысла в себе» - он существует только для другого смысла, то есть существует только вместе с ним. Не может быть единого (одного) смысла. Поэтому не может быть ни первого, ни последнего смысла, он всегда между смыслами, звено в смысловой цепи, которая только одна в своем целом может быть реальной» (Бахтин,350).

Смысл, в отличие от значения, складывается не последовательно, линейно из различных уровней языка, в котором описана, задана ситуация, а схватывается нами комплексно, симультанно. В каждый момент психического настоящего в сознании может строиться только один текст, который, однако, может быть представлен в разных познавательных контурах, отсюда, возможность перевода или перекодировки единого смысла на разные языки сознания.

а

Первичность психического материала смысла определяется его включенностью в понимание. Смыслы – продукт деятельности понимания. Поэтому единственный способ овладеть смыслами – их понять. Понять же можно только «продукты» деятельности человека, то, во что он вложил свои мысли, чувства, цели, желания и т.п., все то, что и называется смыслом. Понимание как осмысление есть такая деятельность сознания, которая связана с нормативно-ценностными системами общественной практики. Определяющим моментом понимания является осмысление на уровне социальных значений. Именно этот момент составляет специфику человеческого осмысления действительности, выявляющего в смысловой структуре социальный, надиндивидуальный слой, опосредствующий отношение человека к миру. Иначе говоря, смысл в сознании формируется актом его понимания. Понимание же – родовая функция сознания.

Принцип гетерогенности смысла получает свое воплощение через характеристику амодальности смысла. Поскольку сознание не является потенциальным, а всегда работает в актуальном режиме («здесь и теперь»), то содержанием сознания будет только то, что составляет наличный (буквально: текущий, сенсорный, перцептивный) опыт представления, мышления, эмоционального переживания. Работу сознания в актуальном режиме невозможно представить без априорного пред-понимания. «Познавательные контуры сознания: сенсорноперцептивный, контур представления, мыслительный и рефлексивный – есть формы, содержащие смыслы. Сами процессы формирования интегральных продуктов познавательной деятельности, например, перцептогенез или мыслительный процесс следует рассматривать как различные виды смыслогенеза, как процессы понимания» (Агафонов, с.99). Смысл выражается в продуктах сознательной активности. Напротив, в памяти=бессознательной психике, смысл хранится без означающих его носителей, иначе, в виде значений. Ни ощущения, ни образы, ни мысли, ни эмоции, ни действия не сохраняются в памяти. Память записывает и сохраняет только смыслы, порождаемые в тот или иной момент времени в сознании, а не сами продукты психической активности, поскольку последние обнаруживаются и существуют только в момент переживания их в сознании. Память же, хотя и существует как актуальное бессознательное содержание психики, хранит информацию о прошлом. В силу этого семантическая модель мира или картина мира является амодальной по своей природе. Амодален и смысл как психический субстрат памяти. «Амодальность смысла есть тривиальное следствие анализа того факта, что мир является узнаваемым для эмпирического субъекта, хотя в каждый момент времени психические продукты уникальны. Вместе с тем их единственность в актуальный момент времени не делает невозможным обнаружение, различение, опознание, другими словами, процессы познания» (Агафонов, с.102).

Инструментом кодировки смыслов выступают схемы.

а

Схемы остаются скрытым инструментом сознания, во-первых, потому что они своего рода шлак; во-вторых, они являются средствами, и это позволяет их не замечать; и, в-третьих, они, по крайней мере, сначала, не социализируемы. Многие схемы изначально асоциальны, некоммуникабельны и потому скрыты даже от индивидуального сознания. Именно схемы перерабатывают воспринятое, именно благодаря им создаются продукты сознания, но «сами трудолюбивые рабы остаются в небрежении; индивидуальное сознание знает цену продукту, но не знает цены производителям. Мы замечаем и оцениваем наши собственные душевные состояния и наши скрытые содержания только в той мере, в какой они известны и оценены окружающими» (Рево д’Аллон, с.177).

Вещь пребывает нерасшифрованной, если у нас нет одной или несколько схем, которые можно наложить на нее. С помощью динамических схем («ожидания образа, особой интеллектуальной установки» по Бергсону) мы вызываем мимолетное воспоминание, узнаем объект, понимаем книгу, речь. Габриэль Рево д’Аллон (французский психиатр и психолог) предложил классификацию схем внимания по восьми уровням – от ощущения до разума. Это уровень сенсорных образов, перцептивных образов, упорядочивающие схемы пространства и времени (изученные Кантом под названием «трансцендентальных схем»), а также движения, числа, силы, интенсивности, аспективные (родовая схема) и физиогномические схемы, голосовые эмоциональные схемы, идеологические неименованные схемы – это идеи без закрепленного за ними слова, схематизированные именованные понятия, номинальные понятия. Дальше начинается схематизм мыслительный, включающий, в свою очередь, ряд уровней: суждения, рассуждения и их многочисленные разновидности. «Современная психологическая терминология, - пишет далее Рево д’ Аллон,- страдает явным злоупотреблением негативными понятиями, такими, как бессознательность и невнимание. Часто они неясны, не имеют четких границ, поскольку все факты, которые ими объемлются, представляют собой разновидности сознания и внимания. Пытаясь сгладить недостатки этих негативных терминов, прибегают к термину «подсознание», а также принимают существование ряда степеней внимания, к которым подошел бы термин «подвнимание». Когда и это оказывается недостаточным, пытаются скрыть отсутствие реального определения, вместо того чтобы его дополнить. Говорится о соподчинении уровней, однако сами уровни при этом не определяются. Вводится понятие минимальной интенсивности, которое само остается загадочным и поверхностным, поскольку уровни не получили должного описания и позитивного разграничения. Анализируя схематическое апперцептивное внимание, являющееся промежуточной формой между сенсорным и понятийным вниманием, анализируя понятийное и атрибутивное внимание, которые занимают промежуточное положение между вниманием апперцептивным и мыслительным, мы и пытаемся дать именно такое позитивное описание и реальное определение уровней

а

внимания, а вслед за этим и сознания» (Рево д’ Аллон, с.181-182). Функцией внимания является «прояснение» воспринимаемого за счет различных схемных вставок. Интуитивное или дискурсивное прояснение посредством образных схем является перцепцией, посредством собирательных или родовых схем - апперцепцией, посредством понятийных, атрибутивных, простых или сложных силлогистических схем – мышлением. Схемы формируют познавательные контуры сознания, но отвечают только за синтаксис текста сознания, а не за его семантику.

Принцип необходимости развития входит в само определение смысла. Последний нельзя обнаружить как вещь, свойство или функцию какого-либо объекта действительности. Только восприятие, представление или размышление о чем-либо может быть наполнено смыслом. Смысл заполняет сознание субъекта, выступая «эфиром» всех его форм познания. «Только в человеческой психике, которая является моделью действительного мира, последний обладает смыслом, в силу чего и присутствие человека в мире становится осмысленным. Само неустанное стремление человека искать в своей жизни смысл – есть лучшее свидетельство его объективного существования в субъективном мире человека» (Агафонов, с.89-90). Человеческое же сознание отражает не только события настоящего и прошлого, но и ситуацию предстоящего должного или «потребного будущего», причем последнюю в двух различных формах – вероятностного прогноза и программирования потребного будущего (желательного или должного). Сознание не только отражает, объясняет мир, но и изменяет, творит его. Именно поэтому смысл есть основание взаимонеобходимости человека и мира. Он есть то, что фундирует бытие в мире. Сознание может быть рассмотрено как механизм смыслопорождения, конструирования смысла в целях понимания своего понимания. Последнее, в свою очередь, с необходимостью подводит, к последнему принципу анализа психического,

принципу психологической гомогенности, в соответствии с которым запрещается выбирать какое бы то ни было образование, не относящееся к сфере психического. Детерминанты психического находятся не вне, а внутри психики, поэтому объяснение феноменологии необходимо производить на языке сознания, не прибегая (редуцируя) к языку физиологии, биологии, социологии и другим возможным языкам описания феноменов сознания. Если последовать за Андреем Агафоновым и признать, что сознание есть синоним самосознания: «сознание, которое понимает, и сознание, которое понимается как актуальное смысловое содержание «текста» познавательного контура, - это одно и то же сознание, само себя понимающее сознание» (с.99), то редукция сознания возможна только в само сознание, в его прошлое и будущее. Прошлое сознания – это память, так как кроме памяти за феноменом сознания ничего не стоит. Будущее же сознания – это понимание сознанием самого себя, интерпретация сознания в контурах Другого сознания, в диалоге с другим сознанием. Как писал М.М.Бахтин: «Возможно не только понимание единственной и неповторимой индивидуальности, но возможна и индивидуальная каузальность» (с.350), то есть логика смысла.

а

Сознание открывает для себя такой способ существования, который может быть от начала и до конца интерпретированным бытием. Континуальность смысла позволяет проводить такого рода редукции. Результатом любых преобразований смысла всегда является смысл. Любые психические операции выполняются со смыслом с точностью до смысла. Конструируя смысл актом понимания, аппарат сознания, порождающий смысл, становится внешней реальностью относительно содержания сознания. Но сам этот механизм также является сознанием. И самое важное в рассуждениях о нередуцируемости сознания состоит в том, что понимание в принципе возможно и неизбежно. Человек, обладающий сознанием, не может не понимать. Поскольку существует сознание, неминуемо и понимание. Верно также и обратное утверждение: где есть понимание, там можно констатировать присутствие сознания.

3 . Основа сознания – память. Благодаря памяти возможно мышление, чувства, воля. Без памяти мы были бы существами мгновения. Наше прошлое было бы мертво для будущего. Настоящее, по мере его протекания, безвозвратно исчезало бы в прошлом. Не было бы психической жизни, смыкающейся в единстве личного сознания, и невозможен был бы факт по существу непрерывного учения, проходящий через всю нашу жизнь и делающий нас людьми. Именно память организует весь психический опыт. Память записывает и хранит смыслы. Пьер Жане – французский психиатр, психолог и невропатолог (1859-1947) описал память как своеобразное действие, изобретенное людьми в ходе их исторического развития. Взгляды П. Жане оказали значительное влияние на развитие современной психологии, на формирование культурно-исторической концепции сознания. Поэтому представляется уместным привести здесь наименее традиционные и необходимые для понимания сознания рассуждения П. Жане о памяти.

П. Жане разводит два вида мнемических способностей: реминисценцию и собственно память. Реминисценция длится очень долго – это воспроизведение событий в их полноте, как будто они снова происходят. Воспоминания длятся быстро, иногда за секунды можно прожить всю свою жизнь. «Прошла еще секунда – секунда, в которую целый мир чувств, мыслей, надежд, воспоминаний промелькнул в его воображении <…> Тут он вспомнил про двенадцать рублей, которые был должен Михайлову, вспомнил еще про один долг в Петербурге, который давно надо было заплатить; цыганский мотив, который он пел вечером, пришел ему в голову; женщина, которую он любил, явилась ему в воображении, в чепце с лиловыми лентами; человек, которым он был оскорблен пять лет тому назад и которому он не отплатил за оскорбление, вспомнился ему, хотя вместе, нераздельно с этими и тысячами других воспоминаний, чувство настоящего – ожидания смерти и ужаса – ни на мгновение не покидала его <…> Он был убит на месте осколком в середину груди» (Толстой Л.Н. Собр. соч.: В 22 т. М.,1979. Т.2 С.133-134). Воспоминание – это факт нашей сегодняшней жизни, и оно не должно тревожить нас. Оно не должно угрожать ей и подвергать нас всевозможным опасностям. Воспоминание должно быть частью нашей

а

жизни, оно не должно мешать действиям, которые нужно совершить в связи с сегодняшними обстоятельствами.

Реминисценция неизменна – события в ней повторяются с точностью до детали. Напротив, в последующем пересказе событий – акте памяти – возможны изменения, то есть, рассказ приспособлен к обстоятельствам (кому, когда, где и зачем мы пересказываем происшедшее). Рассказ

адаптирован к наличной ситуации.

Память - это социальное поведение, имеющее место в присутствии другого, который задает вопросы и слушает. Другой выступает «провоцирующим» элементом воспоминаний. Память отвечает на вопрос. Это и не стимуляция, и не просто какое-либо слово – это специфическое слово – вопрос, вызывающее специфическую реакцию: акт памяти. Реминисценция, напротив, не является социальным поведением. Она ни к кому не обращена, это привычка, форма автоматического повторения действий.

Воспоминание полезно, а полезность – с психологической точки зрения – фундаментальная черта поведения. Мы не делаем ничего бесполезного или же мы больны. Вспомнить следует, чтобы кому-то помочь. Например, фамилию доктора, который хорошо лечит зубы, как в «Лошадиной фамилии» у А. П. Чехова. Реминисценция же – бесполезна, если не происходит при определенных обстоятельствах, повторяющих автоматически условия, при которых событие впервые произошло. Например, утренний туалет, приготовление завтрака, одевание, поездка до работы и т. д. и т. п. Здесь мы выступаем как автоматы для повторения. Реминисценция происходит под воздействием механизма, названного Жане как restitutio ad integrum («восстановление до целого»). Это действие, которое полностью восстанавливается при наличии одного из сопровождавших его обстоятельств. Множество анекдотов посвящено рассеянным людям. Эти истории могут служить иллюстрацией наличия реминисценций в нашей психики. Вот одна из них. Однажды у известного математика Гильберта был званый вечер. После прихода одного из гостей мадам Гильберт отвела мужа в сторону и сказала ему: «Давид, пойди и смени галстук». Гильберт ушел. Прошел час, а он все не появлялся. Встревоженная хозяйка дома отправилась на поиски супруга и, заглянув в спальню, обнаружила его в постели. Тот крепко спал. Проснувшись, он вспомнил, что, сняв галстук, автоматически стал раздеваться дальше и, надев пижаму, лег в кровать.

Известна и такая история. Приходит Н.Е. Жуковский к себе домой, звонит, из-за двери спрашивают: «Вам кого?». Он в ответ: «Скажите, дома ли хозяин?». – «Нет». – «А хозяйка?». – «Нет и хозяйки. А что передать?». – «Скажите, что приходил Жуковский». Однако рассеянность ученых часто является оборотной стороной максимальной собранности и сосредоточенности на основном предмете интересов. Выработав бытовые стереотипы, ученые пользовались каждым случаем, чтобы вывести из сознания контроль за их исполнением или своевременным переключением на другую программу и тем самым освободить поле внимания для решения основной научной задачи.

а

Начало памяти лежит именно в социальном действии.

«Чтобы представить себе происхождение самого простого акта памяти, вообразим племя дикарей, этих первобытных людей, описанных Леви-Брюлем, которые все же уже являются людьми. Это племя воюет с другими племенами, и, располагаясь лагерем, оно выработало привычку ставить часовых для защиты от врага. Тот факт, что они ставят часовых, не так уж нас удивляет: этот акт встречается уже у животных. Он существует у обезьян, сурков, серн и у многих других животных...

...Когда серны или сурки ставят часового, они ставят его внутри лагеря, так, чтобы он присутствовал в лагере. Это значит.., что члены группы видят часового и могут его слышать...

Но наши дикари поступили необычно: они поставили часового на расстоянии по крайней мере пятисот метров от лагеря — то, что называется «часовой на изолированном посту». Пустяк, скажете вы? Напротив, это важно, это чрезвычайно важно, так как люди племени теперь уже не видят часового и он уже не видит своих товарищей. Они не только не видят часового, но они и не услышали бы его, даже если бы позвал на помощь.

Что же происходит при таких обстоятельствах?

Часовой, находящийся за пятьсот метров от лагеря, видит в нескольких шагах от себя неприятельские группы. При появлении первых врагов у часового наблюдается серия знакомых нам реакций, которые я называю реакциями восприятия: он защищается от этих первых врагов нападением и бегством... Но эта реакция восприятия длится очень недолго, так как сразу же в сознании часового возникает другой акт, другая мощная тенденция: позвать на помощь... Но он этого не делает, потому, что, во-первых, это было бы бессмысленно, так как его товарищи находятся очень далеко и не могут его услышать; далее, это было бы опасно так как шум привлек бы только врагов, а не друзей.

Итак, часовому хочется позвать на помощь, но он останавливает это желание в самой начальной фазе... Он бежит по направлению к лагерю... сохраняя в течение всей дороги это желание в начальной фазе. Он думает только об этом, идя к лагерю. И как только он подходит к вождю, он зовет на помощь, указывая в определенном направлении и говоря: «Враги там. Идти нужно туда».

Странное поведение!.. Он находится среди друзей, врагов больше нет. Почему он говорит о них? Это бессмысленно. Это уже не реакция_восприятия, это действие, не связанное ни с какой стимуляцией, вернее, связанное с необычной стимуляцией, вопросительным поведением и вопросом вождя, который говорит в конечном счете разными знаками — неважно, язык чего он использует: «Почему ты вернулся? Что происходит?». Теперь часовой отвечает на вопрос, а не на обычную стимуляцию.

Но действие тут же усложняется. Выслушав часового, вождь сразу же зовет остальных; он хочет собрать свои войска и направить их против врага. Вождь замечает, что часть войск не отвечает ему и все по той же причине: эта часть отсутствует, она находится на другом конце лагеря. Тогда он поворачивается к тому же часовому и говорит ему: «Иди на другой конец лагеря и расскажи такому-то все, что ты только что рассказал мне, и скажи ему, чтобы он подошел ко мне». Вождь дает ему поручение.

Поручение — это обычно приказ, но приказ особого рода: это приказ совершить акт памяти...

Вот элементарное поведение, которое я называю памятью» (Жане П.//Хрестоматия по общей психологии. Психология памяти. С. 90-91).

Такое поведение характеризуется некоторыми особенностями. Во-первых, память – это акт социальный. Один человек не обладает памятью и в ней не нуждается. Для изолированного человека воспоминание бесполезно, и Робинзону совсем ни к чему вести дневник на своем острове, если только он не надеется вернуться к людям. Во-вторых – это такое социальное поведение, которое адресовано особым соучастникам – отсутствующим в той ситуации, которую необходимо воспроизвести, припомнить. «Память – это социальная реакция в условиях отсутствия. В сущности, память – это изобретение человечества, как и многие другие акты, которые рассматриваются обычно как банальные и составляющие существо нашей жизни, в то время как они были созданы постепенно человеческим гением.

а

Борьба с отсутствием является целью и основной характеристикой памяти» (Жане, с.91). Но как можно бороться с отсутствием? Ожиданием,- отвечает П. Жане. Смысл простого ожидания состоит в том, что оно объединяет две части социального действия: внешнего - физического и внутреннего - социального. Люди испытывают потребность работать вместе, сотрудничать, звать друг друга на помощь. Это значит, что они хотят, чтобы действие, заданное обстоятельствами, совершалось совместно, и по мере возможности призывают вас действовать вместе с ними. Соединить все вместе: обстоятельства и других людей можно при помощи рассказа. Рассказ, говорит Жане, - это действие с определенной целью заставить отсутствующих сделать то, что бы они сделали, если бы были присутствующими. «Память – это усложнение приказа; при помощи памяти пытаются объединить людей, несмотря на трудности и несмотря на отсутствие; это хитрость, для того, чтобы заставить работать отсутствующих» (Там же, с.92). Поэтому третьей особенностью памяти является ее речевая форма.

У ребенка память появляется только в возрасте от трех до четырех лет, совпадая по времени с началом активного пользования речью (языком). Феномен детской амнезии, когда многие люди практически не помнят, что происходило с ними до трех лет, получил свое объяснение в гипотезе когнитивного психолога Э. Шахтеля (Schachtel, 1959). Последний привел по этому поводу два основных замечания: 1) у ребенка нет схем, нет внутренней системы для сохранения своих самых ранних впечатлений; 2) те схемы, которыми он позже в детстве овладевает через языковые формы, не годятся для интерпретации или перекодирования его ранних впечатлений. Наши воспоминания о впечатлениях раннего детства, возможно, не столько сознательно подавляются, сколько недоступны для воспроизведения, хотя и хранятся в памяти.

Как в начале нашей жизни, так и в конце ее есть периоды, когда мы больше не обладаем памятью. Это не ее потеря - амнезия, но ее отсутствие – амнемозия, связанное с нарушением социальной адаптации сознания. Неоспоримое существование феноменов амнемозии доказывает, что память – это сложный акт, акт речи, который называют рассказом, и для построения которого требуется развитое сознание.

4.Большое распространение в последние десятилетия получила точка зрения, согласно которой сознания нет. Не акцентируя это специально, исследователи просто не выделяют соответствующую главу в учебнике или монографии. Мы, однако, будем исходить из того, что сознание существует, и как понятие не одно столетие используется в науке, в частности, в медицине. Человек может находиться в ясном или помраченном сознании, суженом сознании, в одном из измененных состояний сознания или без сознания. Сознание существует, по крайней мере, как клинический факт. Именно на основании клинических наблюдений В.М. Бехтерев выделял шесть форм сознания.

а

1.«…Состояние, когда еще не выработано ни одного более или менее ясного представления, когда лишь существует неясное безотносительное чувствование собственного существования…», т.е. сознание исчерпывается неясным ощущением существования Я.

2.«…Когда в нем присутствуют уже те или другие представления». Причем здесь выделяются элементарная и более сложная формы. Первая – та, при которой «…в сознании присутствует главным образом одна группа представлений о «Я», как субъекте в отличие от «не-Я» или объекта…», т.е. психическое содержание усложняется.

3.«…Когда человек может уже создавать пространственные представления об окружающем его мире», т.е., когда появляется ориентировка в пространстве, а это происходит, когда появляются психические конструкции, моделирующие для субъекта пространственные отношения.

4.«…Когда человек улавливает уже последовательность внешних явлений…», т.е. появляется психическая модель времени, которая структурирует его психическое содержание.

5.«…Когда в его (сознания) сферу могут быть введены те ряды представлений, которые составляют так сказать интимное ядро личности, как-то: представления нравственные, религиозные, правовые и пр. С этой формой сознания связаны также и нервные проявления воли субъекта», т.е. появляются психические структуры, которые можно отнести к другим специальным психическим конструкциям. Начинает проявляться в виде воли произвольная активность Я (или мышления).

6.«…Когда человек, с одной стороны, обладает способностью по произволу вводить в сферу сознания те или другие из бывших прежде в его сознании представлений, с другой – может давать отчет о происходящих в его сознании явлениях…иначе говоря, может анализировать происходящие в нем самом психические процессы», т.е.

Я становится реальным «хозяином» психического содержания, и появляются модели его самого (с.206-208).

В.М. Бехтерев описывал и обратную динамику изменения сознания у психически больных в случае распада психики: «…первоначально утрачивается способность самопознавания, затем растрачиваются те ряды представлений, совокупность которых служит характеристикой нравственной личности данного лица: с течением же времени у такого рода больных утрачивается уже и сознание времени, а затем и сознание места, тогда как самосознание и сознание о «Я» как субъекте остаются большей частью не нарушенными даже при значительной степени слабоумия… В некоторых случаях крайнего упадка умственных способностей утрачиваются и эти элементарные и в то же время более стойкие формы сознания, причем от всего умственного богатства человеку остается лишь одно неясное чувствование собственного существования» (Там же, с.208).

а

Другими словами, в самом начальном состоянии при появлении сознания и в конечном состоянии, перед его исчезновением, в психике присутствует только Я, но лишь в виде ощущения существования – чувственной модели Я. На следующем этапе повышения активности Я (психики), кроме чувственной модели Я в психике появляется психическое содержание в виде отдельных моделей окружающего мира: образы восприятия и представления, неясные ощущения и эмоции. Возможности Я становятся заметнее. Далее происходит обогащение психического содержания, появляются психические конструкции: «время», «мораль», «убеждения», «Я-концепция» и пр. При этом Я окончательно обретает все присущие ему возможности влияния на психическое содержание и тело.

Ориентировка Я в собственной личности, в месте или более широко – в пространстве и во времени используется в практике психиатрии как важнейшие критерии оценки состояния сознания или другими словами – состояния Я. Фактически она позволяет оценить степень сохранности трех важнейших для человека психических конструкций, одна из которых моделирует его собственную психику в целом, другая – его положение в окружающем мире, а третья представляет собой осевую, структурирующую все его психическое содержание конструкцию – «время». Можно выделить не шесть форм сознания, а гораздо больше, но суть не в их количестве, а в том, что они отражают процесс усложнения и дифференциации структуры психического содержания и качеств Я по мере его перехода с одного уровня функционирования психики на другой.

Большинство исследователей, пишущих о сознании, признают главным его элементом наличие активной, доминирующей и все определяющей в психической жизни человека сущности, которая владеет психическим содержанием – знанием о внешней и внутренней реальности, воспринимает это психическое содержание, отдает себе отчет в своем существовании и собственных действиях. Иными словами, давая определение сознанию, исследователи последнего косвенно признают факт существования Я. «Сознание – это понятие, обозначающее ПК (психическую конструкцию. – Авт.), моделирующую факт наличия Я в психике с тем или иным сосуществующим с Я и доступным для него в данный момент психическим содержанием. В зависимости от психического состояния, а, возможно, и функционального состояния Я, человек, находясь в сознании, по-разному понимает свое психическое содержание и с разной степенью эффективности функционирует» (Поляков С.Э., с. 269-270).

Сознание характеризуется разной степенью «ясности», влияющей на эффективность мышления и адекватность создаваемых им психических моделей окружающей реальности. Ясность сознания может уменьшаться, в

континуальностью, т.е. постоянством своего наличия в состоянии бодрствования или частичного бодрствования.