13. Отикубо-моногатари

Автор «Повести о прекрасной Отикубо» тоже неизвестен. На этот счет существуют только предположения.

Не совсем также ясно, насколько дошедший до нас текст соответствует первоначальному.

«Повесть о прекрасной Отикубо» — популярный роман, своего рода занимательное чтение. Автор не ставил перед собой художественных задач большого масштаба, но он отлично владел искусством увлекательного рассказа. Роман пользовался значительным успехом и, вероятно, потому дошел до наших дней. Предшественник его, написанный на ту же тему, роман «Сумиёси-моногатари», утерян безвозвратно и заменен более поздней, мало интересной подделкой.

Отдав дань привычным сказочным формулам, автор применяет совершенно новую технику. Он развертывает фабулу при помощи диалогов, писем, стихотворений, сократив описательную часть до минимума. Это придает его рассказу большую живость. Часто автор обращается к читателю с непосредственной интонацией собеседника, стараясь привлечь его внимание или, наоборот, предупреждая его, что пропустит какую-нибудь ненужную подробность. Он заботится о том, чтобы «дать тему» художнику. Именно с этой целью так подробно описаны ширмы, украшенные картинами, и сочинено стихотворение на каждый сюжет. Готовые подписи! Художник мог в этом месте создать целую серию картин на тему «времена года».

В основу романа, как уже говорилось, положен сюжет сказки о злой мачехе и гонимой падчерице. Сказка любит число три. И хотя у Отикубо несколько сводных сестер, в романе действуют только две. Только они и наказаны за свое равнодушие к сестре.

Хотя явных чудес в повести и не происходит, но героиня как бы наделена дарами фей: чудесно играет на цитре, умеет слагать стихи. Но главное — она добра и трудолюбива, ибо сквозь оболочку хэйанской красавицы явно просвечивают сказочные черты. Именно сказка награждает ее любовью к труду и щедростью. Сестры Отикубо не обрисованы в черных красках, но они бездельницы и если не творят зла, то не умеют творить и добро. К тому же они скупы, не вознаграждают слуг — величайший грех, с точки зрения автора.

Возлюбленный Отикубо — Митиёри, подчиняясь законам сказки, жестоко мстит за нее. В сказке это вполне уместно, но, перенесенный в сферу семейного романа, сказочный герой оскорблял чувствительность читательниц. Вот почему конец романа представляет собой несколько затянувшийся апофеоз героя. Он должен был своим добрыми делами доказать, как он щедр и великодушен.

Несмотря на то что сама Отикубо играет явно «голубую роль», в характере ее немало реальных, подмеченных в жизни черт. Она недоверчива и осторожна. Отикубо долго не может поверить в свое счастье и решается потребовать свидания с отцом только тогда, когда вполне убедилась в том, что чувство мужа к ней прочно и неколебимо.

Лучше всех удался автору образ мачехи. Она словно выхвачена из гущи жизни и остается сама собой до конца. Никакие законы сюжета не могут заставить ее поступать противно своему характеру.

Слуги — вот настоящие добрые гении романа. Автор с юмором и теплым сочувствием рисует колоритные фигуры слуг и не забывает щедро наградить их в конце романа. Верная Акоги, несколько напоминающая субретку классической французской комедии, по временам даже оставляет в тени главную героиню романа.

Прислужниками знатных господ в составе их свиты бывали обыкновенно небогатые дворяне, нечуждые некоторой образованности, но положение их в господском доме было трудным и непрочным. Понятна ненависть Акоги к своей жестокой госпоже Китаноката.

Семейные отношения и брачные обычаи, показанные в «Повести о прекрасной Отикубо», могут удивить нашего читателя своей необычностью.

В хэйанскую эпоху среди богатых и знатных людей в большом ходу было многоженство. Законная (или старшая) жена носила титул Китаноката — «Госпожи из северных покоев». Называлась она так потому, что в дворцовом ансамбле, состоявшем из многих построек, покои старшей супруги помещались в северной части главного здания. Прочие жены чаще всего жили отдельно, и муж только от времени до времени посещал их. Не мудрено, что мачеха ненавидела детей от других жен еще и потому, что в ней говорили ревность и уязвленное самолюбие.

Побочные дети обычно находились при своей матери. В случае ее смерти их воспитывали дед и бабушка с материнской стороны. Отикубо попала во власть мачехи только потому, что вся семья ее матери вымерла и это сделало девушку особенно беззащитной.

Любопытно, что даже «законная» жена нередко оставалась жить в доме своих родителей. Этот своеобразный брачный обычай был пережитком родового строя, при котором жена и ее дети принадлежали материнскому роду. В хэйанскую эпоху, впрочем, жена чаще жила в доме своего мужа. В «Повести о прекрасной Отикубо» можно заметить, что раздельно живут только молодые супруги.

Своеобразен и свадебный обряд. Жених являлся к невесте под покровом темноты и наутро, вернувшись к себе домой, посылал ей любовное письмо со стихами. На третий вечер устраивалось семейное торжество. И лишь после этого молодой муж уходил от своей жены открыто, при свете дня. Такой обычай тоже восходит к родовому строю, когда муж из чужого рода навещал свою жену тайно, скрываясь от всех.

В конце повести изображено идеальное семейное счастье. Не мудрствуя лукаво, автор награждает всех положительных героев чинами и званиями. Он подробно, с большим знанием дела, перечисляет все подарки, розданные в честь этих счастливых событий слугам. Видно, и сам он принадлежал к небогатому чиновному люду.

«Повесть о прекрасной Отикубо» несколько наивна и простодушна, но в ней много юмора и тонкой наблюдательности. Перед читателем словно разворачивается длинный свиток, на котором в красочных неповторимых подробностях запечатлены картины нравов и быта давно исчезнувшей эпохи.

Краткий пересказ Отикубо:

http://www.e-reading-lib.org/chapter.php/1011423/312/Vse_shedevry_mirovoy_literatury_v_kratkom_izlozhenii.html

Эпоха Хэйан

Небывалых вершин достигла в эпоху Хэйан японская проза и поэзия. Огромное разнообразие прозаических жанров и высокое поэтическое мастерство делают литературу этого периода частью сокровищницы мировой культуры. Примерно в середине IX века в Японии появляются две слоговые азбуки хирагана и катакана. Их изобретение позволило создать первые повествовательные произведения собственно на японском языке, так называемые моногатари. Кана дала возможность перевести письменность на национальную основу и дала мощный толчок к зарождению японской литературы. Исторические хроники «Нихон сёки» и «Сёку нихонги» писались на китайском. К жанру моногатари относятся, например, «Повесть о старике Такэтори» (Такэтори-моногатари), роман «Повесть о Гэндзи» (Гэндзи-моногатари), принадлежавший кисти писательницы Мурасаки Сикибу. В X—XI веках также были созданы «Повесть о прекрасной Отикубо» (Отикубо-моногатари) и «Повесть о дупле» (Уцухо-моногатари), в XI веке — «Пробуждение в полночь» (Ёру-но нэдзамэ), «Повесть о советнике Хамамацу» (Хамамацу-тюнагон моногатари), «Повесть о Сагоромо» (Сагоромо моногатари) и др. Среди повествований эпохи Хэйан особо выделяют ута-моногатари (поэтико-повествовательный жанр), состоящие как из прозаических текстов, так и стихотворений: Исэ-моногатари, Ямато-моногатари и др.

В XI веке возникают исторические повествования (рэкиси моногатари). Из них особой известностью пользуются «Повесть о процветании» (Эйга-моногатари) и «Повесть о великом зерцале» (Окагами), в которых в центре внимания авторов — род Фудзивара и императорский дом.

Создание поэтических антологий в эпоху Хэйан считалось делом государственной важности. Императоры покровительствовали талантливым поэтам. При дворе и в кругу аристократии повсеместно устраивались поэтические турниры (утаавасэ), традиция их проведения сохранилась и в XX веке. При этом если всё большую популярность получало сочинение стихов собственно на японском, а не китайском языке. Шедевры японской поэзии дошли до нас в поэтическом сборнике «Кокин вакасю» (или «Кокинсю», «Собрание старых и новых японских песен»), составленном в начале X века по указанию императора Дайго, выдающимся поэтом и филологом Ки-но Цураюки. В начале 30-х годов X века составили (по приказу того же Дайго) новый сборник «Синсэн вакасю» («Вновь составленное собрание японских песен»). По распоряжению тэнно Мураками в середине X века была создана очередная поэтическая антология «Госэн вакасю» («Позднее составленное собрание японских песен»). Среди стихотворцев эпохи Хэйан были не только члены императорского дома, но и представители средней и низшей аристократии (таких было большинство).

Необычайного расцвета в период Хэйан достигла и дневниковая литература. Дневники вели могущественные царедворцы и низкоранговые аристократы, придворные фрейлины и т. д. Кисти Ки-но Цураюки принадлежал «Тоса никки» («Дневник путешествия из Тоса»), известен также дневник придворной дамы Митицуна-но Хаха «Кагэро-никки (англ.)» («Дневник эфемерной жизни», X век), дневник Мурасаки Сикибу и др. Многие дневники всё же писались на китайском языке, прежде всего такие записи вели могущественные сановники (Фудзивара-но Митинага и др.). С появлением «Макура-но соси» («Записки у изголовья» писательницы Сэй-сёнагон) возник новый прозаический жанр в литературе Японии — дзуйхицу («вслед за кистью»).

В IX веке были написаны пять исторических хроник, составленных после «Нихон сёки»: «Сёку Нихонги» («Продолжение Анналов Японии», 797 год), «Нихон коки» («Последующие анналы Японии», 840 год), «Сёку Нихон коки» («Продолжение последующих анналов Японии», 869 год), «Нихон Монтоку тэнно дзицуроку» («Подлинные записи о царствовании японского императора Монтоку», 879 год), «Нихон сандай дзицуроку» («Подлинные записи о трех царствованиях в Японии», 901 год).

Эпоха Нара

Первые свидетельства сколько-то широкого распространения письменности в Японии относятся ко второй четверти VII в. Это записи на деревянных табличках-моккан. Эти небольшие по размеру таблички использовались чиновниками в нескольких целях: в качестве товарных бирок, для записи распоряжений, в качестве пропуска во дворец, для упражнений в письме. Подавляющее большинство моккан имеет отношение к жизнедеятельности государства, а не к личной сфере. Традиция угасает к концу VIII в. в связи с удешевлением бумаги.

Существуют каталоги буддистских текстов, привезённых в Японию монахами Сайтё, Кукай и ещё шестью монахами в 9 в. Такие каталоги носят наименования «Сёрай мокуроку» («Каталог ввезённых буддийских сокровищ»).

Деловая документация имеет в это время огромное значение. Для функционирования государства требовались самые разные документы: указы, докладные записки, распоряжения, сообщения, уведомления, отчёты и т.д. Подробный перечень таких документов входил в законодательный кодекс «Тайхо Рицурё» (701-702гг.)

Первыми в полном обхёме дошедшими до нас памятниками японской словесности являются «Кодзики» («Записки о делах древности», 712г.) и «Нихон Сёки» («Анналы Японии», 720г.). Оба памятника содержат изложения японской мифологии, псевдоистории и ранней истории. Главной задачей составления данных текстов является доказательство легитимности правящей династии.

Другим крупным проектом VIII в. было описание земель, входивших в состав страны, - фудоки (записи о нравах и землях). Составление фудоки относится к 713-735гг. Полностью созранился текст только «Идзумо фудоки», «Хитати фудоки», «Харима фудоки», «Бунго фудоки», «Хдзэн фудоки» уцелели частично. Кроме этого, сохранились небольшие фрагменты из описаний других провинций.

В эпоху Нара велась интенсивная работа над юридической основой государственности. Кодекс «Тайхо Рицурё» («Уголовное и гражданское уложение годов Тайхо»), не сохранился полностью, но большая его часть востанавливается по более поздним текстам. Лучше сохранился кодекс «Ёро рицурё» («Уголовное и гражданское право годов Ёро»), который был обнородован в 757 г.

К VIII в. относится первый собвственно японский буддийсткий текст – храмовая хроника (энги) «Гангодзи гаран энги» («Гагондзи гаран энги нараби-ни руки сидзайтё» - «Записки об основании монастыря Гагондзи и о сокровищах, ему принаджелащих»). Этот текст рассказывает о распространении буддизма в Японии и об основании храма Гагондзи. На рубеде VIII-IX вв. создаётся и первый сборник буддистских надзирательных рассказов (сэцува) «Нихон рёики» («Записи о японских чудесах»)

К эпохе Нара относится создание первых поэтических антологий – антологии поэзии на китайском яыке «Кайфусо» («любимые ветры и морские травы поэзии») и антологии поэзии на японском языке «Манъёсю». Поэзия на китайском и японском языках в это время – совершенно разные явления. Порождение китаеязычной поэзии имеет непосредственное отношение к функционированию государства, антология японоязычной поэзии – прежде всего своеобразный итог фольклорного этапа существования песенного творчества, с одной стороны, и появление японоязычной поэзии в частной сфере – с другой (в следующий период японоязычная поэзия в значительной степени отвоюет у китаеязычной государственную сферу).

Уже в VIIIв. Появляются и тексты «второго порядка», те, которые анализируют уже существующие тексты – комментарии к законам, поэтологические трактаты.

«Тайхорё», «Кодзики», «Ёро Рицурё», «Нихон Сёки», «Манъёсю», «Тайхо Рицурё», «Кайфусо»(«Любимые ветры и порские травы поэзии»), «Гагон