Печать во франции

По своему основному характеру французская пресса резко от­личается от английской. Правда, и во Франции столичные газеты олицетворяют собой всю национальную печать — и, пожалуй, даже в большей степени, чем в Англии; тем не менее они не образуют той мощной, сплоченной, покоящейся на прочном фундаменте, организации, для которой единственным образцом служит лон­донская пресса. Французская журналистика гораздо более походит на вечно колеблющуюся поверхность моря, постоянно меняющую свой вид. Государственные порядки во Франции рушатся, законо­дательные гарантии и финансовая обеспеченность гибнут, и газе­ты целыми десятками исчезают бесследно. Немногие из них, пере­живающие катастрофы и продолжающие существовать при новом порядке вещей, принуждены бывают отступаться от своих пре­жних воззрений и приноравливаться к целям, преследуемым но­выми правителями. Под напором политических событий партий­ная группировка сбивается до неузнаваемости, руководящее влия­ние переходит к дотоле малоизвестным органам, вся физиономия парижской журналистики неожиданно и резко изменяется. Это за­ставляет нас признать за парижской прессой отсутствие постоян­ства и большую подвижность. Но она значительно превосходит английскую изяществом, остроумием, темпераментом и неподра­жаемым искусством ежедневно набрасывать пеструю, хотя и не все­гда верную картину мировой жизни в данный момент.

Благодаря этим свойствам национального гения французская печать быстрее и легче германской и английской прошла первые ступени своего развития. Уже первый французский листок шел дальше простого сообщения известий и старался возбудить в об­ществе сочувствие к определенным идеям. Притом же он мог опи­раться на чужой опыт, так как в Германии печатные газеты нача­ли выходить на тринадцать лет ранее, а в Англии Буттер основал свой еженедельник за десять лет до его появления. Основатели пер­вой французской газеты могли поэтому руководствоваться несколь­кими образцами и с самого начала располагали более богатым материалом, чем первые немецкие газеты.

Основателем первой французской газеты был врач Теофраст Ренодо^28[11], родом из Лудена, в графстве Пуату, где он заслужил всеобщие симпатии своим человеколюбием и своими трудами по общественному призрению бедных. Несмотря на свою принадлеж­ность к гугенотам, Ренодо, по приказу кардинала Ришелье, был призван в 1624 г. в Париж на пост главного начальника государ­ственных благотворительных учреждений. Гражданские войны того времени довели до крайних пределов нищету и бедствия среди низших слоев населения; Ренодо деятельно заботился об устрой­стве общественных работ и доставлении заработка голодающим через организацию особых посреднических бюро. Он был инициа­тором открытия даровой поликлиники для бедных, а также осно­вателем академии для лиц, получивших школьное образование. В этих академиях читались лекции по физике, математике, мора­ли и др. Многосторонняя деятельность навела его на мысль изда­вать газету. Он хотел таким образом способствовать поднятию уровня просвещения в обществе и развитию общественных и государствен­ных интересов. Своим первым долгом он считал защиту молодой монархии от посягательств феодальной аристократии и отстаива­ние религиозной терпимости против католического духовенства. Таким образом, с самого начала Ренодо поставил своей задачей, наряду с распространением известий, также и проведение в жизнь известной политической программы. Это позволяет нам признать изданную им газету первой политической газетой в современном смысле этого слова. Она выходила с 30 мая 1631 г. под названием «La Gazette» сначала в размере четверти листа о четырех страни­цах, потом в октавном формате. Первого января 1762 г. она полу­чила название «Gazette de France»; под этим названием она выхо­дит и по настоящее время. До Великой французской революции она появлялась еженедельно; цена за номер в розничной продаже равнялась одному су; абонемента^29[12] еще не существовало; экземп­ляры газеты продавались открыто. Во время революции она стала выходить два раза в неделю, а впоследствии была преобразована в ежедневную газету.

Уже первый номер «Gazette» был богат содержанием; боль­шинство сообщений касалось Германии и приходило из Шлезии, Штеттина, Вены, Любека, Франкфурта-на-Одере, Гамбурга, Лей­пцига, Майнца и Франкфурта-на-Майне; внутренние корреспон­денции на первых порах ограничивались придворными известия­ми. Анонсы и публикации не принимались; но несколько лет спу­стя Ренодо, идя навстречу многочисленным желаниям, а также в интересах своего осведомительного бюро, основал самостоятель­ный справочный листок, приблизительно соответствовавший отделу для публикаций в наших современных газетах.

Ренодо прекрасно сознавал трудности, с которыми ему при­дется сталкиваться при издании газеты. «Если боязнь не понра­виться современникам препятствовала многим писать историю своего столетия, — говорил он в обращении своем к читателю в первом номере, — то насколько опаснее для писателя представля­ется затея писать историю той самой недели, даже того самого дня, когда его будут читать? Вспомните при этом тот короткий срок, который ставит мне ваше нетерпение, и я сильно ошибусь, если даже самый строгий критик не найдет слова снисхождения по отношению к произведению, которое должно быть закончено в течение четырех часов, которые остаются мне для ознакомления с полученным материалом, его сводки и печатания». Далее он обе­щает быть правдивым в своих сообщениях, хотя здесь же оговари­вается, что за точность своих известий он не всегда может пору­читься. Среди многих, поспешно составленных сообщений легко могут заключаться и такие, которые потребуют поправки; поэто­му он в таких случаях просит лиц, лучше него осведомленных, взяться за перо и исправить вкравшиеся неточности.

Предприятие Ренодо имело успех. В особенности Ришелье не скупился на знаки своей милости его инициатору. Он сразу понял, какие услуги газета может оказать его политическим планам, и всеми мерами старался упрочить ее положение, снабжал редак­цию необходимыми техническими средствами, доставлял ей дея­тельных сотрудников и сам нередко помещал в газете специально для нее написанные статьи. Сверх того, он присылал Ренодо ко­пии с заключенных договоров и капитуляций, с посольских докладов и донесений об осадах и битвах, но, разумеется, лишь те из них, которые он находил нужным обнародовать. Сотрудником Ре­нодо был не только Ришелье, но и сам король Людовик XIII, много лет сряду доставлявший ему весьма обстоятельные корреспонденции. Сотрудничество короля сначала не было известно и обнаружилось лишь благодаря заметке иезуита Гриффэ в «Histoire de Louis XIII»^30[13]; черновые наброски, по которым король писал свои статьи, вслед за этим были собраны, переплетены в двух томах и отданы на хранение королевской библиотеке. Этими сведе­ниями исчерпывалось долгое время все, что было известно о дра­гоценных манускриптах, и несмотря на тщательные изыскания, их не удавалось найти, покуда, наконец, в 1894 г. редактор «Temps», при разборе старинной библиотеки, случайно не наткнулся на одну рукопись, содержавшую сообщения о походах в Лотарингию, Пи­кардию и Лангедок за 1633—1642 гг. Предполагают, что в другом томе собраны политические статьи короля. При сопоставлении ма­нускриптов с соответствующими статьями «Gazette» было сделано любопытное открытие, что корреспонденции своего царственного сотрудника Ренодо перепечатывал отнюдь не дословно, а он де­лал в них нередко значительные исправления и сокращения. Весь­ма ценным сотрудником «Gazette» был также генеолог Гоцие, пе­реписывавшийся со всей Европой и охотно делившийся с редак­цией получаемыми им известиями. Несмотря на эти благоприятные условия, положение «Gazette» было не из легких. Государи сосед­них стран препятствовали ее распространению среди подвластно­го им населения, что в 1633 г. заставило Ренодо обратиться к ним в газете с просьбой изменить свое отношение к ней и указать им на бесполезность попыток задерживать его известия, так как в них кроется нечто, напоминающее собой способность горного пото­ка, сила которого только увеличивается от возводимых на его пути препятствий. И внутри страны, в Париже, у газеты было много врагов и завистников, но козни их не причиняли ей особого вреда при жизни Ришелье и Людовика XIII. Со смертью последнего на­чались преследования Ренодо: у него было отнято право врачеб­ной практики в Париже, академия его была закрыта; та же участь постигла его осведомительное бюро; в смутное время восстания Франции он нигде не мог добиться признания своих прав. Только со своей газетой он оставался неразлучен; несмотря на все трудно­сти, он продолжал издавать ее при помощи своих сыновей Якова и Евзебия; но она давала одни убытки, и когда Ренодо 25 октября 1653 г. скончался, 70 лет от роду, один из его современников ска­зал: «Он умер нищим, как умирают великие». В посвященном его памяти некрологе, помещенном в «Gazette», отмечались крупные заслуги Ренодо перед родиной. «Потомство не забудет помянуть его имени, — читаем мы тут, — наряду с именами величайших деятелей нашего времени. Он выдавался своими огромными по­знаниями, своим врачебным искусством и многими другими сто­ронами своего гения, посвященными всеобщему благу. Его беско­рыстие позволяло ему довольствоваться своей славой». Эта уверен­ность в благодарности потомства оправдалась: на месте деятельности Ренодо, в Париже, на Rue de Latèce, напротив Palais de Justice^31[14], ему поставлен памятник, характеризующий его как журналиста и благодетеля бедных.

Дальнейший рост периодической печати во Франции совер­шался весьма медленно, что объясняется отчасти малограмотнос­тью населения в XVII и XVIII столетиях, отчасти же тем, что правдивое слово о народных бедствиях и из года в год возраставшей дезорганизации всей государственной жизни представляло боль­шую опасность. Возникавшие в провинции мелкие листки поэто­му сплошь незначительны и бесцветны. Таковы «Journal de Havie» (1757), «Petites Atiiches de la Gironde» (Бордо, 1758), «Journal de Rouen» (1762), «L'Union d'Jonne» (Сен, 1771), «Journal de Maine-et-Loire» (Анжер, 1773) и др. Наконец, в 1777 г. в лице «Journal de Paris» Франция получила первую крупную ежедневную газету. Но, по-видимому, она не имела широкого распространения. Более бла­гоприятные для журнализма времена настали при первом разливе французской революции, когда законодательное собрание в 1791 г. декретировало свободу печати. Ежедневные газеты вырастали, как грибы после ливня, многие из них сразу и исчезали. Из 73 или даже, по другим источникам, сотни газет, появившихся в эти бурные дни, большинство осталось неизвестными для потомства даже по имени. Наибольшей популярностью пользовались: «Ami du peuple», «Orateur du peuple», «Patriote français», «Publiciste parisien», «Le défenseur de la constitution», «Révolution de France», «Tribun du peuple», некоторые другие, выходившие при ближайшем участии главных деятелей ре­волюции, каковы Марат, Камиль Демулен, Робеспьер и др.

Этот разгул революционной журналистики вскоре, однако, был остановлен властной рукой Наполеона после переворота 18 брю­мера^32[15] (7 ноября 1799 г.), очутившегося у кормила правления и немедленно разгромившего всю французскую печать. Он прекра­тил около 60 изданий. Декретом 27 нивоза VIII г. (17 января 1800 г.) дальнейший выход разрешался лишь для тринадцати газет. Эти меры были вызваны ясным пониманием силы и влияния прессы и не­желанием первого консула считаться с общественным мнением и неблагожелательной критикой. Он старался отвлечь внимание масс от политики и пробудить в них интерес к роскоши и блеску пуб­личных увеселений. Для развлечения парижан он ввел в моду балы, преследуя при этом цель, чтобы, как он говорил своим прибли­женным, «газеты имели о чем писать; и покуда они будут зани­маться этим, они оставят политику в покое, а этого-то мне и надо.

Пуская парижане веселятся и танцуют, только бы они не смели совать свой нос в планы правительства».

Сделавшись императором, Наполеон поставил печати еще бо­лее тесные рамки. В заседании сената 12 декабря 1809 г. он сделал следующее заявление: «Типография — это арсенал, который не должен быть доступен всякому. По моему мнению, право пользо­вания им должно быть предоставлено лишь тем лицам, которые пользуются полным доверием правительства. Тот, кто печатно об­ращается к публике, похож на оратора, выступающего перед со­бранием, и, конечно, никто не станет оспаривать у власти права препятствовать подстрекательству народа к мятежу и волнениям». Несколько месяцев спустя разгром печати был увенчан декретом 5 февраля 1810 г., введшем во всем ее объеме прежнюю цензуру. Была учреждена генеральная директория по делам печати и кни­готорговли, которой вменялось в обязанность воспрещать все, что так или иначе затрагивало вопросы об «обязанностях подданных к верховной власти и государственным интересам». В личный состав директории, помимо директора, входил целый ряд цензоров, среди которых распределялись функции инспирирования, контроля и пресечения. Но и эти меры показались Наполеону недостаточны­ми, и 3 августа 1810 г. появился эдикт, предписывавший в каждом департаменте французской империи разрешать к печатанию лишь одну газету по указанию местного префекта. Число политических газет в Париже было сокращено до четырех. Это были «Gazette de France», «Journal de Paris», «Journal de l'Empire» (до 1805 г. назы­вавшаяся «Journal des Débats et des Décrets») и «Moniteur universel». Некоторым влиянием пользовался, однако, лишь один «Moniteur», основанный в 1789 г. книгопродавцем Жозефом Панкуком. Это был официальный орган; с 1810 г. он выходил в издании цензурного ведомства. Его текст заключал в себе директивы для всей француз­ской печати, а с 24 мая 1811 г. и для газет тех германских стран, которые находились в союзных отношениях с Наполеоном. Соот­ветственный декрет коротко и ясно постановляет: «Издание каж­дой газеты, печатающей неопубликованные в «Монитере» сооб­щения, немедленно будет прекращено». После падения Наполеона «Moniteur» целые десятилетия с трудом влачил свое существова­ние, но при Наполеоне III снова занял блестящее положение и в литературном отношении далеко ушел против прежнего. Сент-Бев напечатал в нем свои «Lundis»^33[16], Теофиль Готье, Александр Дюма, Арзен Гуссэ, Абу и многие другие были его сотрудниками. В эпоху третьей республики «Moniteur» окончательно лишился своего влияния; он, правда, еще старался вернуть себе его, примкнув к реак­ционной оппозиции, но в 1901 г., за недостатком читателей, должен был прекратиться навсегда.

В эпоху реставрации, при Бурбонах, пресса сначала снова по­лучила некоторые льготы. Людовик XVIII заискивал перед обще­ством своими либеральными мероприятиями, «октроировал»^34[17] — на самом деле был вынужден октроировать — конституционную хартию, разрешавшую печати ограниченную свободу, но уже с 1818 г. он вступил на другой путь. Новый закон о печати 1819 г. требовал внесения залога в 10 000 франков за право издания ежед­невной газеты и 5000 франков за издание еженедельников; сверх того, постановлял заключение в тюрьму за нарушение цензурных правил. Эти распоряжения вызвали всеобщее негодование и при­вели к учреждению «Общества друзей свободы печати», вскоре упраздненного полицией. Дальнейшее ухудшение положения газет связано с убийством герцога Беррийского. «В интересах обществен­ной безопасности» в 1820 г. временно была введена предваритель­ная цензура, а несколько времени спустя министр юстиции Пейроннэ внес на рассмотрение палаты законопроект о полицейском надзоре за периодической печатью, принятый ею, несмотря на энергичное противодействие либералов, 19 января 1822 г. Нако­нец, королевским ордонансом^35[18] 16 августа 1824 г. была учреждена постоянная цензура, подлежавшая ведению особой комиссии при департаменте внутренних дел; все газеты и периодические изда­ния должны были поступать на предварительное рассмотрение комиссии; ни одна статья не могла печататься без ее разрешения. Ордонанс 16 августа, впрочем, не долго оставался в силе. После смерти Людовика XVIII 16 сентября 1824 г. и коронации Карла X снова наступили либеральные веяния, и ордонанс 29 сентября 1824 г. упразднил цензуру. Но и новый король, по примеру своего пред­шественника, скоро заменил тактику либеральных уступок открытой борьбой с обществом, обнаружив при этом полную полити­ческую близорукость и такие реакционные вожделения, на кото­рые не решался даже его брат. В июле 1830 г. были опубликованы знаменитые шесть ордонансов, из которых первый должен был совершенно уничтожить свободу печати. Но, как известно, эти ордонансы послужили сигналом к взрыву революции, в результа­те которой не стало ни Карла X, ни его династии.

Правительство июльской монархии в первое время всеми си­лами старалось доказать свою верность либеральному режиму; по­кушение Фиески на жизнь короля в 1835 г. дало ему повод провес­ти в палате законопроекты, предоставлявшие исполнительной вла­сти весьма широкие прерогативы. Один из новых законов постановлял, что для законности обвинительного вердикта по де­лам печати достаточно простого большинства голосов присяжных взамен прежнего большинства двух третей голосов; другой увели­чивал денежные взыскания за преступления в печати с 10 000 до 50 000 франков. Выступления против особы короля и существую­щего образа правления почитались за государственную измену и, как таковые, подлежали юрисдикции палаты пэров. Кроме издате­лей газет, за отдельные статьи привлекались к ответственности и авторы их и, при особенно важных обвинениях, виновные кара­лись ссылкой. Наконец, и залог за издание крупных политических газет с 48 000 был повышен до 100 000 и даже за политическими карикатурами установлен строгий надзор.

Эти «драконовские законы», как называет их один современ­ник, наложили на печать тягчайшие оковы: но политическая жизнь к тому времени достигла уже той степени интенсивности, при которой насильственное стеснение прессы не могло задержать ее развития.

Начало новой эпохи французской журналистики совпало со вступ­лением на престол Людовика XVIII. Появились ультрароялистические газеты: «Drapeau blanc», «Conservateur» и «Quotidienne»; к «Moniteur'y» присоединились министерские «Publiciste» и «L'Etoile»; крупной либеральной партией были вызваны в жизнь: «Censeur Еuгорeon», «L'Indépendant», «Courrier Franzais», «Constitutionnel», «Aristarque». Руководителями этих либеральных газет были почти все выдающиеся деятели того времени: Конт, Дюное, Кератри, Бенжамен Констан, Этьен, Тиссо и др. В «Constitutionnel» в 1821 г. появи­лись первые пробы пера молодого Тьера. При Людовике-Филиппе^36[19] возникли радикальный «L'Etat», в котором сотрудничали и легити­мисты^37[20] и социалистическая «Reforme». Одновременно социалис­тический еженедельник «Phalanx» был превращен в ежедневную га­зету. Кроме того, появились либеральные «La Presse» (1833), «Siècle» (1836) и «Patrie» (1842), а в 1832 г. строго католический «Univers», долгое время редактированный Луи Вейо (умер в 1883 г.).

Но ни одна из этих газет не выходила из рамок посредственно­сти; это удалось лишь одному листку, возникшему во время рево­люции и счастливо перебравшемуся через пороги и стремнины императорской эпохи в эпоху реставрации, уже названному выше «Journal des Débats». Он появился в свет в 1789 г. в виде совершенно невзрачного листка. Адвокат Гольтье де Биоца, депутат Клермона (в Оверни), посылавший своим избирателям письменные отчеты о деятельности Национального собрания и парижских событиях, по настоянию друзей, открывавших ему весьма заманчивые перс­пективы, решился отпечатать их в Версале. 29 августа 1789 г. они вышли впервые под названием «Journal des Débats et des Décrets». Но вскоре мелкий листок утратил характер письма и быстро разросся до размеров газеты; романист Луве (известный и ныне как автор «Фоблаза») и писатель Бургейль несколько лет с большим искусством руководили им, а в 1799 г. продали ее братьям Бертенам за 20 000 франков. Главным сотрудником и ревнителем газеты сделался старший брат, Луи-Франсуа Бертен (родился в 1766 г., умер в 1841 г.). Но ее возрастающее влияние вызывало неудоволь­ствие Наполеона, и он всячески старался ее притеснять, заставил принять название «Journal de l'Empire» и, наконец, конфисковав ее декретом 18 февраля 1811 г., передал ее обществу на паях, со­стоявшему из двадцати членов-пайщиков. Восемь паев принадле­жали полиции, остальные 16 были распределены среди прибли­женных императора. Каждый пай уже тогда давал 21 000 франков ежегодной прибыли. На место главного редактора был назначен драматург Этьен. Но, как известно, господство Наполеона про­должалось уже недолго, и в 1814 г. Бертен снова вступил во владе­ние газеты и возвратил ей ее прежнее название. После этого насту­пил период наибольшего расцвета «Journal des Débats». Он занял одно из первых мест во французской журналистике и под редак­цией целой плеяды выдающихся ученых получил чисто академи­ческий характер. С особенным успехом управлял газетой талантли­вый Устацад Сильвестр де Саси, вменявший себе в особую заслугу соблюдение в самом разгаре газетной войны безупречной коррек­тности и изящества стиля. Как сторонник порядка и законности, он вступился за монархию, удачно сочетая роялистические прин­ципы с идеей всестороннего прогресса. Когда ультрароялисты скло­нили короля Карла X на сторону безудержной реакции, когда князю Полиньяку 8 августа 1829 г. был вручен портфель министра иност­ранных дел, в газете 10 августа появилась знаменитая статья «Malheureuse France, malheureux roi»^38[21], за которую Бертен сначала был осужден дисциплинарным присутствием при министерстве юстиции, но затем оправдан по приговору королевского суда («cour royale»). Этот процесс наделал много шума, сильно пошатнув по­ложение Бурбонской династии. Еще более видную роль газета сыг­рала во время июльской монархии. Ламартин справедливо заме­тил, что «она разделяла, казалось, власть монархии». И действи­тельно, вся Франция прислушивалась к ее словам.

На всех вечеринках так называемого «высшего света» оживлен­но комментировались мнения «Débats» по различным злободнев­ным вопросам, и представители умственной аристократии Фран­ции почитали за честь числиться в рядах ее сотрудников. Среди них особенно выдавались Шатобриан, Виллемэн, Сальванди, Нордье, Жюль Жанен, «le prince de la critique»^39[22], печатавший в «Débats» свои блестящие фельетоны, и др. Неслыханное дотоле новшество — включение в газетный текст беллетристических произведений, — быстро получившее права гражданства в прессе всего мира, было введено впервые на столбцах «Débats». В 1830 г. он напечатал несколько мелких рассказов, но потом перешел к крупным рома­нам: «Парижские тайны» Евгения Сю, «Три мушкетера» и «Граф Монте-Кристо» Дюма-отца и другие поочередно появлялись на его столбцах и упрочили за ним огромную популярность. Некото­рое время «Débats» пришлось выдержать серьезную конкуренцию с основанной Эмилем де Жирарденом в 1883 г. «La Presse», пони­зившей общепринятую для больших газет подписную цену на год с 80 франков до 40 и располагавшей первоклассными литератур­ными силами в лице Бальзака, Теофиля Готье, Виктора Гюго, мадам Гей и др. Но вскоре между ними и Жирарденом возникли значительные разногласия, и после некоторых существенных про­махов репутация газеты сильно пошатнулась. Редактором «Débats» во времена его блеска был сын старшего Бертена, Арманд Бертен (родился в 1801 г., умер в 1854 г.).

Февральская революция наводнила французскую печать таким же обилием газет и журналов, как и первая, Великая революция. Пользуясь полной свободой, бесчисленные листки и газеты вос­кресили предания 1891 г. и в большинстве случаев позаимствовали у тогдашних изданий их названия. Таковы: «Voix du peuple» «Tribuns du peuple», «L'ami du peuple» «Le peuple constituant», «Le représentant du peuple», «Le travailleur libre» и т.д. За 1848 г. появилось всего не менее 450 новых газет и журналов, к которым 1844 г. прибавил еще 200. Но все они существовали недолго: Вторая империя смела их с лица земли.

В отношении к повременной печати Людовик-Наполеон^40[23] дей­ствовал в полном согласии с заветами своего дяди; декрет 17 фев­раля 1852 г. упразднил свободу печати, подавил все негодные пра­вительству газеты и ограничивал политический отдел остальных до возможного минимума. Пресса в эпоху Второй империи не могла более служить выразительницей общественного мнения; положение ее прекрасно характеризуется следующими словами Риго в фельетоне «Journal des Débats» от 28 октября 1858 г. «В на­ши дни газеты представляют из себя только бюллетени и афи­ши; они не являются национальной силой, не отражают в себе настроения общества, они обезличены. Их читают для того, что­бы узнать события вчерашнего дня, название новой пьесы, курс ренты. Они скопляют вокруг себя толпу тунеядцев, зевак, безуча­стно наблюдающих, как они пробираются среди рифов, наподо­бие спутника на морском берегу, следящего в бурю за движением рыбачьих челноков». От цензурных репрессий более всего страда­ли большие, серьезные газеты, тогда как мелкие листки, посвя­щенные городским и театральным сплетням, мало-помалу высту­пали на первый план. «Мелкая пресса» (la petite presse) восторже­ствовала; ей была предоставлена неограниченная свобода в передаче скандальных историй из жизни светского общества, опи­сание закулисного мира и героинь кафешантанов, публичных ба­лов и интимных сцен из отдельных кабинетов. Большие газеты потеряли значительный контингент своих постоянных подписчи­ков: число годовых абонентов «Journal des Débats» сократилось до 9000, «Constitutionnel» с 24 000 до 13 000, «Presse» с 25 000 до 15 000, «Patrie» с 32 000 до 16 000. Благоприятнее всего обстоя­тельства сложились для «Siècle», потерявшей лишь 10 000 абонен­тов и при ежедневном выпуске в 45 000 экземпляров сделавшейся наиболее распространенной политической газетой Второй импе­рии. Эту популярность она заслужила себе своим народническим тоном и демократическими симпатиями, которые, впрочем, мы имеем право считать поверхностными и показными. Она старалась приноровить свой духовный уровень ко вкусам мелкой буржуазии и этим заслужила себе прозвище органа лавочников и винотор­говцев. Сотрудников с крупными литературными именами газета не имела, напротив, в фельетоне печатались романы любимей­ших писателей. Особое предпочтение редакция оказывала Алек­сандру Дюма.

Новые большие политические газеты возникли в эпоху Второй империи лишь в самом незначительном количестве. Среди них глав­нейшие: «Temps», «France» и «Gaulois». «Temps» был основан в 1861 г. А. Нециером (умершим в 1876 г.) в качестве органа умеренных левых; сотрудничать согласились Эдуард Шерер, Чарльз Долфус, А. Эрдау, И. Гренье, Г. Сервуа и др. С самого начала газета отличалась большой солидностью и благородством тона. В политике она придер­живалась либеральной программы; в религиозных вопросах газета приняла протестантскую точку зрения. Большую известность доста­вили ей блестящие театральные заметки Франциска Сарцея и блис­тавшие остроумием наброски Жюля Кларети. Мало-помалу «Temps» сделался одной из влиятельнейших французских газет. «France» была основана в 1862 г. де ля Геропьером и впоследствии выходила под редакцией Эмиля де Жирардена. Вначале ярко прогрессивная, она потом часто меняла свой характер, но никогда не пользовалась осо­бым успехом. Подобным же образом оперировал «Gaulois», основан­ный в 1866 г., прибегавший, сверх того, для привлечения внимания публики, к изобретению сенсационных слухов и сплетен.

Из так называемой «мелкой прессы» очень быстро выдвинулся «Figaro». Он был основан в 1854 г. Г. де Вильмесаном (родившимся в 1810 г., умершим в 1879 г.) и сумел завоевать себе значительное влияние, несмотря на отсутствие определенного политического облика. Этим он был обязан чисто галльской живости своего ха­рактера, занимательной болтовне о вопросах минутного интереса. Он является прототипом того рода газет, за которым во Франции упрочилось название «boulevardiers». Отмеченные достоинства со­здали ему большую известность и за границей, где он получил большее распространение, чем какие-либо другие французские газеты. Исключительный успех выпал на долю автора causeries^41[24] «Виста» (псевдоним Вальфрея, умершего в 1900 г.), а также Альф­реда Вольфа (умершего в 1892 г.) и Орельена Шолля (умершего в 1892 г.). Литературный успех «Figaro» обеспечил ему блестящие финансовые результаты. Ныне он принадлежит товариществу на паях, число которых весьма ограничено.

В столь же значительном выпуске выходит «Petit Journal», ос­нованный в 1863 г. типографщиком Маринони, но идейно сто­ящий много ниже «Figaro». Это листок маленьких людей, мелоч­ный, бьющий на сенсацию, иногда до невероятности банальный.

Незадолго до падения Второй империи, 1 января 1869 г., уви­дел свет «Journal Officiel», в качестве официального органа заме­нивший своего достойного предшественника «Moniteur'a».

Большое оживление внесло во французскую журналистику ус­тановление Третьей республики. Но несмотря на то что свобода печати открывала все пути к разностороннему развитию, она до сих пор не выдвинула ни одной газеты с мировым именем наподо­бие английских. Зато французская пресса имеет другую заслугу: точное изображение всех сколько-нибудь заметных политических течений, причем, однако, часто разыгравшиеся страсти наруша­ют отчетливость картины, искажая действительность. Французский народ в своей массе рассуждает гораздо спокойнее и осмотритель­нее, чем французская печать.

Старые газеты оказались неспособными приноровиться к но­вым условиям и настроить на надлежащий лад свои струны. «Journal des Débats» получил консервативно-республиканскую окраску, но остался верным своему изысканному академизму. Но учтивый про­фессорский тон не нравится нынешнему поколению: выпуск газе­ты поэтому далеко не велик, влияние ее совсем незначительно.

Умеренно-республиканский «Temps» отличается большей жи­востью речи и более глубоким знанием света. И в отношении к Германии он соблюдает полную корректность, в то же время он является одним из самых правоверных германофобов. Излюблен­ным коньком его служит эльзас-лотарингский вопрос; недаром среди его постоянных сотрудников находится целый ряд природ­ных эльзасцев. Еще правее «Siècle» и «Liberté». Первый ведет оже­сточенную войну с социалистической печатью и попутно громит протекционизм; последний — находится в руках еврейской «ди­настии» Перрьеров в Париже. «Presse», за несколько лет часто ме­нявшая своего хозяина, сильно пошатнулась; она сохранила свою республиканскую платформу, но не имеет определенной партий­ной окраски. Значительным колебаниям подвергался «Gaulois». Сна­чала яростный сторонник Гамбетты, он впоследствии примкнул к орлеанистам^42[25], но когда после смерти графа Парижского после­дние отказали ему в выдаче субсидий, он стал поддерживать республиканское правительство. Прогрессивно-республиканская «France» то и дело потрясает оружием в сторону Германии и усер­дно насаждает ультрашовинистические начала. В своих стараниях вызвать сенсацию она неразборчива в средствах; для иллюстрации достаточно вспомнить ее скандальную роль в панамской эпопее, когда она зимой 1895/96 г. опубликовала подложную таблицу вы­игрышей. Весьма ненадежную позицию заняла «Patrie», специализировавшаяся на грубейших инсинуациях против Германии и ви­дящая свое главное призвание в непрерывной травле «voleurs des pendules»^43[26].

Новые газеты, возникавшие после установления Третьей рес­публики, имеют сплошь республиканский характер. Уже 7 ноября 1871 г. появилась «République française», основанная Гамбеттой, ныне принадлежащая Мелину. При жизни первого она, конечно, имела большое влияние, которое впоследствии постепенно утратила. Наряду с чисто политическими вопросами, трактуемыми с уме­ренно-республиканской точки зрения, она отводит немало места финансово-экономической политике и энергично отстаивает сис­тему запретительных тарифов. В том же направлении работают «Evénement» (основанная в 1872 г.), «Estafette» (1878), «Paix» (1879) и «Matin» (1884), всегда прекрасно осведомленный. Левее стоят демократическо-республиканские «Lanterne» (основанная в 1877 г.), «Radical» (1881), враждебный Германии и деятельно поддерживаемый в этом отношении «Eclair'oM» (1888), и «Libre Parole», задорный листок, находящийся в оппозиции ко всему свету и от­личающийся антиправительственным, антисемитическим, антигерманским и антикапиталистическим образом мыслей, часто при­влекаемый к ответственности за свои злостные инсинуации, но именно этим обязанный своей популярности в провинции. Но ре­корд наглости «quand même»^44[27] побил «Intransiglant», основанный Генри Рошфором в 1880 г. Он стоит в оппозиции ко всему, ко всем, и всегда его низкопробные статьи, к сожалению, привле­кают многочисленных читателей, в особенности среди рабочих. Весьма сомнительной и вполне заслуженной репутацией пользу­ется «Gil Bias». Он придает себе видимость политической газеты, но в главном своем содержании характеризуется метким названи­ем «Moniteur official du demi-monde»^45[28].

Публикации, в нем помещаемые, изобличают его посредни­ческую роль в доставке «живого товара» обоего пола. Прихвостнем «Gil Blas'a» сделался «Journal». Распространяться о других листках этого типа мы не станем; это завело бы нас слишком далеко.

Осведомительную телеграфную службу для французской прессы исполняет «Agence Havas», учрежденное в 1840 г. По мысли своего учредителя, Шарля Гаваса, оно представляло собой первоначально бюро для переводов с иностранных языков, но потом Огюст Гавас, сын Шарля, расширил предприятие и преобразовал его в телеграфное агентство. В 1879 г. оно было реорганизовано на началах акцио­нерной компании с капиталом в 8,5 миллиона франков.

В заключение следует остановиться на журнальной литературе Франции. Она началась с «Journal des Scavants», служившего в свое время образцом для многочисленных подражаний не только во Франции, но и за границей. Он был основан в 1665 г. ученым Де­нисом де Салло в Париже, но имя этого главного инициатора, ревнителя и издателя долгое время оставалось неизвестным и в качестве последнего фигурировал официально некто де Гедувилль, секретарь Салло. После смерти Салло редактором долгое время состоял аббат Галуа. В журнале помещались статьи как научного, так и беллетристического содержания, но он нередко вызывал порицание со стороны своих ученых читателей, которые требова­ли от него лишь строго научных тем. Долгое время журнал пользо­вался правительственной субсидией, но в 1900 г. ему было отказа­но в ней; при изменившихся условиях издание его не могло про­должаться, и в 1901 г. оно было прекращено. Уже задолго до этого «Journal des Sçavants» оставался позади «Revue des deux Mondes», который был основан Франсуа Бюлоцом в 1831 г. и объединил вокруг себя весь литературный и ученый мир Франции. Бюлоц (ро­дившийся в 1803 г. в Вюльбене, умерший в 1877 г. в Париже) как редактор не знал себе соперников. Его глубокое знание публики и ее психологии позволяло ему безошибочно угадывать то, что в данное время и при данных условиях могло рассчитывать на ее интерес. С неподражаемой ловкостью умел он привлечь всех значи­тельных писателей своего времени; он умел держать их в ежовых рукавицах, заставляя их писать лишь то, что соответствовало при­нятому журналом направлению. В середине XIX столетия, когда такие лица, как Минье, Гизо, Вильмен, Альфред де Мюссэ, Аль­фред де Виньи, Огюстен Тьери, Сент-Бев, Мериме, Кузен, Жорж Санд, Жюль Сардо, Виктор Гюго, Александр Дюма и другие, со­стояли в числе его сотрудников, журнал «Revue des deux Mondes» был руководителем всего образованного мира. После смерти Фран­суа Бюлоца журнал выходил под редакцией его сына, Шарля, два раза в месяц до 1893 г., затем под редакцией Фердинанда Брюннетьера (родившегося в 1849 г., умершего в 1906 г.); ныне им руко­водит Франсис Шарм. При Брюннетьере журнал получил резко академический и реакционный характер. В 1845 г. издательство «Revue» было преобразовано в акционерную компанию, капитал которой, разложенный на 85 акций по 5000 франков каждая, рав­нялся 425 000 франков. Бюлоц сам получил 75 акций. Ценность этих акций со временем удвоилась, и несмотря на образование крупно­го резервного фонда, на который каждый год отчисляются большие суммы, предприятие ныне дает чистый ежегодный доход в 500 000 франков. Сотрудникам журнал платит в среднем 25—30 франков за страницу. Представителем радикального либерализма является «Revue de Paris», руководимый Г. Кассардом, при бли­жайшем участии и материальной поддержке академиков Эрнеста Лависса, Фагэ и Гервье. Большой интерес представляет «Revue des Revue», весьма искусно редактируемый Жаном Фино. Вначале он помещал лишь извлечения из других периодических изданий, от­сюда произошло его название, но в наше время он содержит лишь самостоятельные статьи, в среднем около 10 страниц, посвящен­ные разработке новейших течений в литературе и жизни. Вопросам права и законодательства посвящена «Grande Revue», издаваемая адвокатом Фердинандом Лабори. Чисто католические интересы от­стаиваются «La Quinzaine», журналом профессора Фонсегрива.

На сравнительно низкой ступени развития находятся француз­ские иллюстрированные журналы, оправдывающие в своем по­давляющем большинстве жалобы Марселя Прево на множество плохих, скопированных с фотографий рисунков, совершенно по­глощающих собою литературный текст. Издатели стараются угож­дать массе. Все иллюстрированные журналы, казалось, выбрали себе девиз: «Только бы без идеи! Тогда мы понравимся всем». Стар­шинство принадлежит среди них основанной в 1842 г. «Illustration»; наряду с ней назовем «Monde illustré» и «Magasin pittoresque». Рой иллюстрированных юмористических журналов весьма велик. Пио­нером в этой отрасли журнальной литературы является «Charivari» (основанный в 1832 г.); художественностью и изяществом отлича­ется «Journal amusant». Весьма бойки и задорны «Petit Journal pour rire», «La Vie Illustrée», «Le Sourire», «La Polichinelle», «Le Frou­frou», «Saus-Gêne», «Rire», «Le Tutu» и др. Политическая и соци­альная сатира представлена в лице «L'Assiette au Beurre», это уже явствует из его названия; выражение «L'Assiette au Beurre»^46[29] обще­употребительно во Франции для обозначения материальных выгод властей предержащих.

Общее количество выходящих в Париже политических газет колеблется между 35-40. Постоянный прилив и отлив этих изда­ний делает невозможным более точное установление их числа. В про­винции выходят 550—560 политических газет. Число выходящих в Париже еженедельных и ежемесячных изданий достигает прибли­зительно 750.