XIX в. Крупнейшие русские поэты - Херасков, Радищев, Карамзин, Капнист -

экспериментировали, стремясь воспроизвести в своем творчестве размеры

народной поэзии. Со временем такие эксперименты захватили и стихотворные

переложения поэм Оссиана. И первый опыт в этой области принадлежал В. В.

Капнисту.

Обладая сравнительно скромным поэтическим дарованием, Капнист был,

однако, поэтом ищущим. На его попытки использовать в поэзии "простонародные"

стихотворные размеры влиял близкий ему литератор, художник и ученый Н. А.

Львов, деятельный пропагандист сближения родной литературы с народным

творчеством. Львов подал ему пример, когда извлек из датской истории Малле

"Песнь норвежского витязя Гаральда Храброго" и переложил ее "на российский

язык образом древнего стихотворения с примеру "Не звезда блестит далече во

чистом поле..." {Поэты XVIII века, т. II. Л., 1972, с. 211.} Капнист сам

признавался: "- Пользуясь советами его (Львова, - Ю. Л.), перевел я

небольшую поэму Оссиянову "Картон", поместя в оной для сравнения как

простонародными песенными, так и общеупотребительными ныне размерами

сочиненные стихи". {Капнист В. В. Собр. соч. в 2-х т., т. II. М.-Л., 1960,

с. 210.- См.: Левин Ю. Д.  Поэма  Оссиана "Картон" в переложении В. В.

Капниста. - Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз., 1980, т. XXXIX, Э 5, с. 410-422.}

Однако Капнист так и не решился опубликовать своего "Картона" целиком, и его

опыт, весьма интересный для того времени, не оказал влияния на русских

перелагателей Оссиана.

Среди сентименталистских исканий конца XVIII в., направленных на

сближение русской литературы с фольклором, важное место занимает "Илья

Муромец" Карамзина (1795) - первая сказочно-богатырская поэма, оставшаяся,

однако, незавершенной. Написана она была нерифмованным 4-стопным хореем с

постоянной дактилической клаузулой, причем автор утверждал, что "мера" эта

"совершенно русская" и что "почти все наши старинные песни сочинены такими

стихами". {Карамзин Н. М. Полн. собр. стихотворений. М.-Л., 1966, с. 149.}

Утверждение это, хотя и не вполне справедливое, отвечало потребностям

времени. В пору, когда было широко распространено стремление реформировать

литературу на фольклорной основе, был установлен размер, признанный

национальным, народным. Его называли "русским стихом", "русским размером",

"русским складом", вскоре он получил широкое распространение и применялся не

только в сказочных поэмах ("Бахарияна" М. М. Хераскова, 1803; "Бова"

Пушкина-лицеиста, 1814), но и в эпических произведениях (например, древняя

повесть А. X. Востокова "Певислад и Зора", 1804) и даже лирических,

преимущественно тех, которые ориентировались на народные жанры: песни,

плачи, причитания. За "русским складом" утвердилась репутация героического;

позднее им пользовались при написании патриотических поэм, связанных с

Отечественной войной.

Поэзия Оссиана воспринималась как героическая, народная и северная.

Поэтому было естественно использовать "русский склад" при передаче ее

по-русски. Первый шаг в этом направлении сделал Н. И. Гнедич. Увлеченный

идеей народности в литературе, молодой поэт, который вскоре обратился к

"Илиаде", предпринимает попытку сроднить шотландского барда с отечественным

фольклором. В 1804 г. он опубликовал "Последнюю песнь Оссиана" (переложение

начала и конца "Бератона"), утверждая при этом, что для Оссиана больше всего

подходит "гармония стихов русских" (см. ниже, с. 561). Тем же размером

Гнедич переложил и "Песни в Сельме".

Перелагал он весьма вольно: распространял одни места поэм, сокращал или

исключал другие. Но главное состояло в сближении Оссиана с русским народным

творчеством. Воссоздание фольклорных параллелизмов встречается и в поэмах

Оссиана-Макферсона, но у Гнедича число их множится. Передавая жалобы

оссиановских героев, он стилизовал их в духе русских плачей и причитаний.

Приведем пример того, как в поэме "Красоты Оссиана, или Песни в Сельме"

Гнедич преобразовывал текст Кострова, на который, видимо, опирался. Кольма

обращается к брату и возлюбленному, сразившим друг друга.

У Кострова: "О друзья мои! беседуйте со мною, услышьте голос мой. Но

увы! они безмолвны, они безмолвны навсегда; сердца их уже охладели и не

бьются под моею рукою". {Оссиан, сын Фингалов..., ч. I, с. 284-285.}

У Гнедича:

Вы молчите! Побеседуйте,

Хоть полслова вы скажите мне,

Хоть полслова - на стенания;

Но увы! они безмолвствуют!

Навсегда они безмолвствуют!

Уж не бьются и сердца у них -

Не забьются никогда они! {*}

{* Сев. вестн., 1804, ч. II, Э 4, с. 104.}

"Песнями в Сельме" закончились переложения Гнедича из Оссиана. Но опыт

его не прошел даром. После него то один, то другой поэт принимались сближать

Оссиана с отечественным фольклором, применяя для этого "русский склад". Так,

Ф. Ф. Иванов переложил "Плач Минваны" (1807), Д. П. Глебов - "Крому" (1809),

некий П. Медведев - тоже плач Минваны, {Новости рус. лит., 1805, ч. XIV, с.

141-143.} Н. М. Кугушев - "Сулиму" (из оссиановских поэм Гарольда) {Друг

юношества, 1810, кн. VIII, с. 66-73.} и т. д.

В 1810-е годы, хотя число стихотворных переложений Оссиана возрастало,

"русский склад" при этом применялся реже, и такие опыты носили обычно

подражательный, ученический характер. С одной стороны, размер понемногу

выходил из моды, с другой - углубляющееся понимание национального

своеобразия литератур побуждает передовых литераторов признать

несоответствие духовного мира древних обитателей Шотландии и России и как

следствие - непригодность "русского склада", проникнутого иным национальным

духом, для передачи поэзии шотландского барда. Сам Гнедич, который раньше

считал возможным переводить "Илладу" александрийским стихом, а затем перешел

к воссозданию на родном языке древнегреческого гекзаметра, теперь уже

осуждает свои юношеские оссиановские опыты, ибо, утверждает он, "размер

стиха есть душа его; и чем более поэзия народа оригинальна, тем более формы

размеров отличаются особенностию, определяющею свойства стихов и их

приличие". {Чтения в О-ве ист. и древностей российских при Моск. ун-те,