Глава 13. Знаковость городского двора

В иерархии элементов градостроительной структуры дворы занима­ют особое место. Двор — это первичный элемент городской среды. Если парадные столичные площади отражали грандиозность города и проходивших в нем событий, то укромные уголки внутри кварталов от­ражали прозаичную повседневность и служили средоточием низовых форм социальной жизни. Особенно это заметно в Петербурге. Закулис­ное нутро — вместилище его души — не менее концентрированно и рельефно, чем центральные архитектурные ансамбли воплощает спец­ифичность облика и образа города. В советское время попытка уничто­жить индивидуальный мир человека привела к уничтожению дворов. Была развернута кампания по сносу заборов, ограждавших дворы. Стро­ились дома без дворов. Однако даже там, где возводили отдельные баш­ни или коробки, располагали дома в линию или параллельно друг другу, когда пространство между ними было миниатюрной улицей, дворы по­являлись в виде кустиков у подъезда, песочницы или клумбы.

Становление коммунального городского двора произошло не сразу. Отдельные его составляющие на протяжении длительного времени со­существовали порознь, лишь частично приближаясь или накладываясь друг на друга. Вплоть до середины XVIII века в России основной фор­мой городского поселения оставались слободы. Они обладали большей или меньшей автономией от города и имели свои местные управления, которые помещались в особых избах на «братских», как их называли, дворах. Эти дворы использовались на паритетных началах всеми сло­божанами, носили локальный характер в отношении к городу в целом, являлись информационным центром.

Несколько по-иному складывалось функционирование гостиных и монастырских дворов. Гостиный двор обносился каменными стенами с башнями по углам и имел несколько проездных ворот. Внутри, в ниж­нем ярусе располагались лавки, а наверху — типовые жилые ячейки, входившие на галерею. Основная часть декоративной программы гости­ного двора помещалась на внутренних фасадах, что придавало подчер­кнуто праздничный вид двору. Сходным образом был устроен и мона­стырский двор, где однообразные крепостные стены скрывали богатое убранство внутри его. Многоквартальность жилого образования (от­носительная изолированность проживания, здесь сочеталась с коллек­тивным пользованием дворовой территории. В боярских и купеческих усадьбах возникли новые тенденции под влиянием европейского барок­ко. Во второй половине XVII века тенденция к делению крупного го­родского владения на парадную и хозяйственную зоны, сформировала два основных планировочных типа. В одном случае хоромы устанавли­вались по линии улицы, обращаясь к ней задним фасадом, практически лишенным всякого декора. А вот внутренний двор был украшен и со­единялся с улицей арочным или боковым проездом. Здесь находилось красное крыльцо — место встречи гостей. Здесь находился вход в па­радные покои. А вот хозяйственные постройки выносились на скрытый от посторонних взглядов «задний двор». Во втором случае жилые хо­ромы ставились в глубине владения, тем самым отделяя «задний двор» с прилегающим к нему садом от «переднего», замощенного. От улицы этот двор отделялся забором с парадными воротами.

Первооснова феномена «петербургский двор» опирается на регла­ментированность и регулярность. При Петре I участки нарезались пря­моугольниками. Застройка шла по периметру участка. Вдоль главной улицы по ширине участка строился лицевой флигель. Ширина участка для именитых составляла 10 саженей (около 21 метра), для подлых — 5 саженей. Глубина двора и у тех и у других составляла 30 саженей. Во дворе размещались служебные постройки, прижимавшиеся к грани­цам двора. Двор скрывался за фасадом, проход ко двору был с тыльной стороны участка. Описание такого двора есть в сказке А. Погорельско­го «Черная курица»: к дому этому принадлежал довольно пространный двор, отделенный от переулка деревянным забором из барочных досок. Ворота и калитка, кои вели в переулок, всегда были заперты, и потому Алеше никогда не удавалось побывать в этом переулке, который сильно возбуждал его любопытство. Всякий раз, когда позволяли ему в часы отдыха играть на дворе, первое движение его было — подбегать к за­бору. Тут он становился на цыпочки и пристально смотрел в круглые дырочки, которыми был усеян забор. Алеша не знал, что дырочки эти происходили от деревянных гвоздей, которыми прежде сколочены были барки, и ему казалось, что какая-нибудь добрая волшебница нарочно

провертела эти дырочки. Он все ожидал, что когда-нибудь эта волшеб­ница явится в переулке и сквозь дырочку подаст ему игрушку, или та­лисман, или письмецо от папеньки или маменьки». Вероятно, переулок, о котором упоминает писатель — Соловьевский (ул. Репина) на Васи­льевском острове. Правда, в советское время развернулась кампания по сносу заборов и сейчас многие дворы открыты.

В первые годы Петербург занимал небольшую территорию. Южной границей была р. Мойка (тогда ее называли Мья). Между ней и Адми­ралтейством возникла слобода служилого и мастерового люда, а вдоль реки появились многочисленные усадьбы петербургской знати. К сере­дине XVIII века городские кварталы появились и южнее Мойки. Грани­ца города была перенесена на Фонтанку. Вдоль нее по обоим берегам от невского проспекта до устья построено множество барских усадеб. Жилые здания здесь располагались в глубине участка. С одной стороны к ним примыкал парадный двор, с другой — обширный сад. Это тради­ционный тип феодальной усадьбы, который получил распространение в Европе задолго до основания Петербурга и во Франции носил название *дом между двором и садом».

Курдонеры появляются в 30-х годах XVIII века, украшая город и яв­ляясь его эстетическим феноменом. Они — результат окончательно оформившейся концепции парадного общегородского ансамбля. Но они еще очень далеки от коммунального двора, так как принадлежат одно­му владельцу и закрыты для посторонних. Однако в сравнении с преж­ними боярскими дворами они приобретают новую общественную функ­цию. Они ограничены красной линией вдоль улицы сквозной чугунной оградой.

Во второй половине XVIII века начинается строительство доходных домов. С 60-х годов XVIII века жилищное строительство превращается в верный источник дохода. Солидную часть петербургских домовладельцев составляли купцы, игравшие первостепенную роль в экономической жиз­ни города. В первой половине XIX века доходные дома были с пестрым составом жильцов и разными по размерам и назначению квартирами.

Первые доходные дома еще совмещали в себе функции современно­го жилого дома с функциями гостиного двора. Они образовывали пря­моугольные дворы, застроенные по периметру участка. В нижнем эта­же располагались лавки, выходившие не во двор, а на улицу. Сдавались они наравне с комнатами. Выше находилось жилье домовладельца, в последних этажах — комнаты служащих и помещения для сдачи вна­ем. В дом попадали со двора через подворотню. Во дворе располага­лись различные службы — сараи для дров, конюшни, кухни и т. п. По социальному и демографическому признаку эти дворы отличаются от всех прежде существовавших. К концу первой трети XIX века доходное строительство стало определять новое лицо города. Типизация и упро­

щение фасадов, исчезновение курдонера из градостроительной прак­тики середины XIX века приводит к тому, что дома теперь уже не яв­лялся индивидуальной эстет!гческой ценностью, а становятся деталью улицы. Во второй половине XIX века внутриквартальное пространство, занимающее уже теперь немалую часть города, отгорожено сплошной архитектурной кулисой. Это пространство принимает на себя функции «задних» дворов, являясь по существу придатком дома. Парадные зоны принимает на себя общегородская территория. Такая система сохрани­лась до конца XIX — начала XX века, когда появляется новый стиль модерн. Опять появляются курдонеры. Возвращается чувство ансамбля. Идеальное жилище по новым представлениям предполагает обилие све­та и воздуха, удобную и экономичную планировку, наличие коммуналь­ных удобств, мест отдыха, палисадников, фонтанов, детских площадок и т. д. Теперь уже двор наделяется социальной значимостью и становится объектом проектирования наравне с домом. Таким образом, двор ста­новится либо художественной средой бытования жилого дома, либо ак­тивно включается в структуру города. В первом случае двор представ­ляет собой тщательно продуманный парадный ансамбль — аккуратно разбитые газоны, заасфальтированные проезды, тротуары гармонируют с декоративно оформленными фасадами. Во втором случае в нижних этажах дворовых фасадов располагаются магазины, конторские поме­щения. Открытый для всех, такой двор превращался в часть оживлен­ной улицы, отрицая идею двора как интимного пространства. Эстетика конструктивизма оба эти решения — двор-парадиз и двор-улица ниве­лируются. Кризис городского двора усугубляется в конце 20-х — нача­ле 30-х годов, когда типовые здания поворачиваются торцами к улице, отступая в глубину квартала. Квазидворовая структура возникла еще раз в середине 1930-х годов. Возродившаяся классицистическая пери­метральная система планировки квартала вновь приводит к возникно­вению парадных и непарадных городских территорий. Но пространство новообразованных дворов-кварталов не было подчинено единому ком­позиционному замыслу. Они включали наряду с элементами дворового быта островки старой застройки. Многочисленные улочки и переулки были отгорожены от крупных городских артерий многоэтажными дома­ми, превратившись во внутриквартальные проезды и став задворками. Массовое жилищное строительство конца 50-60-х годов разделило го­род на старый и новый. В новом городе организация микрорайона долж­на был принять на себя традиционные функции городского двора. На практике этого не произошло и микрорайон не стал естественным ми­кромиром для его жителей.

Коммунальному двору предшествовали долгие века существования двора как частного владения. Но в коммунальном дворе воплощены вза­

имодеиствие архитектурно-планировочной структуры и системы соци­альных связей: коммунальный двор всегда относится ко всем жителям дома одинаково, в то же время являясь его социальным и психологиче­ским центром. Двор усиливает присущую дому функцию ограничения и изоляции человеческого сознания, вызывая чувство защищенности, но проявляясь в ином качестве. Если жилище — место изоляции каждого в его индивидуальной комнате или квартире, то коммунальный двор — зона совместной изоляции всех жильцов дома от прямого воздействия городской среды. Сенсорно-психологическое освоение городского дво­ра происходит со шкалой «свое — другое (чужое)». Отправной точкой служит собственное жилище (максимально свое), конечной — город как таковой (максимально чужое). Тем самым двор приобретает много­функциональность, с одной стороны защищая жилище, с другой — про­тивостоя городу в целом. Урбанизация усиливает эту напряженность между двумя полюсами. Отсюда значительную нагрузку принимает на себя двор. Каждому знакомо чувство свободы в городской толпе. Но тем острее ощущение «своего» пространства: от станции метро — к авто­бусной остановке — в свой город, к «привычным улицам» и своей под­воротне. При этом традиционная замкнутость двора приобретает допол­нительный сакральный смысл границы, психологической компактности. Но в этом есть некая двойственность: с одной стороны двор — буфер между городом и домом, с другой — естественное образование объема вокруг дома, обособленного от внешней от него городской среды. Дом окружен двором и двор окружен двором. Эта инверсность присутствует и в психологическом осмыслении дома. Он одновременно и дом-двор, и дом-город. Двор же вторичен в сравнении с домом, его утилитарность обуславливают принципиальную непарадность городского двора.

Пространство двора неоднозначно. Разные его территории осваива­ются по-разному: как правило, у дома располагаются цветники, в цен­тре — развешенное по веревкам белье, песочница, на краю — сараи. Однако постепенно хозяйственно-бытовая деятельность переместилась внутрь жилища. Поэтому дворы больших городов остаются почти не освоенными предметно.

Старые дворы многолики. Среди них выделяются ленинградские, а точнее, петербургские дворы. Как правило, они изолированы от внеш­него мира, заключены плотной периметральной застройкой, становясь как бы интерьерами под открытым небом. Они «архитектурные, т. к. сформированы различными сооружениями, иногда разных стилей. Они оторваны от природы, хотя в 70-е годы опыт капитального ремонта дал возможность разрядить дома-колодцы и построить большие дворы с зе­леными зонами. И они глубоко социальны, так как принадлежат много­квартирным домам.

Художественно-выразительная программа здания традиционно обра­щена вовне — на улицу. Двор же воплощает функциональные узлы, социально-бытовые аспекты. При этом происходит переоценка иерар­хии архитектурных форм в их эстетическом значении: черный ход ста­новится главным, территория двора превращается в сценическую пло­щадку беспрерывно длящегося действия. Здесь, как правило, проявляют себя общекультурные архетипы — «герой», «балагур», «склочник», «чу­дак», «умник» и т. д. Двор становится моделью мира, а дворовой соци­ум — моделью общества. Но проявляются в этом процессе стереотипы восприятия проигрываемой социальной ситуации в целом. Эти стерео­типы экспортируют двор во внешнюю городскую среду в качестве соб­ственного индивидуального опыта, проявляя неотчужденное общение в крупном современном городе. Для детей двор — единственный источ­ник социального опыта общения в неформальном коллективе. В совре­менном же городе, где нет дворового механизма, нет и возможности перерабатывать и индивидуализировать городские клише. Поэтому их воспринимают стандартными. В этом причина появившихся стандарт­ных интерьеров в новых жилых районах, в осмыслении жилого про­странства в СССР в последний период его существования в новых одно­образных жилых районах.

Возникновение специфики дворов в нашей стране связано со многи­ми причинами. После революции в города переселялось много крестьян. В центральные районы города переселились жители рабочих окраин. Оба эти контингента привнесли с собой традиции соседского общежи­тия. Появился новый тип — стереотип открытого и контактного чело­века как новой поведенческой нормы. Этому способствовали неустро­енность и неустойчивость быта, повышенная социальная мобильность, ликвидация сословных перегородок и в первую очередь — пафос ста­новления нового мира и чувство обшей судьбы. Особенно активно вклю­чались в дворовую жизнь дети, не связанные опытом прежнего мироу­стройства — как во двор ах-колодцах прежних доходных домов, так и в новейших жилых комплексах. От 5 до 15—17 лет двор оставался одной из основных составляющих существования ребенка. До конца 30-х го­дов через двор прошли две генерации, укрепившие новые традиции в городе. Война во многом нарушила жизнь двора, хотя и не уничтожи­ла его полностью. Послевоенный период вызвал к жизни многочислен­ные тяготы быта, которые не способствовали невынужденным сосед­ским контактам. В это время главной доминирующей фигурой во дво­ре становится подросток, так как почти отсутствовали люди 20—25 лет (выбитые войной), да и ряды более старших поколений поредели. Не­избежный в условиях послевоенной разрухи подъем преступности при­дали словам «двор», «улица» негативную окраску. Так продолжалось до конца 40-х годов. Затем двор постепенно вытесняется из места основно­

го общения людей. Повышались благосостояние, образовательный уро­вень, материальные и духовные потребности, что не способствовало соседскому общению, а формировало тяготение к рассредоточенному общению (визитам, приемзм гостей и т. п. людей, связанных общими интересами). Эта тенденция усиливается в 50-е годы. Двор остается де­тям и пенсионерам. Развитие массового жилищного строительства, со­пряженное с переездами на новое место жительства и разрывом сосед­ских отношений не способствовали привязанности к городскому двору, которого, к тому, же, во многих новостройках и не стало. Но главный удар городскому двору нанесло расселение населения по огромным пло­щадям города. Основные пункты пребывания человека в современном городе: квартира — работа — предприятия бытового обслуживания — магазины — места проведения досуга — квартиры друзей. Как прави­ло, современные жильцы дома знают своих соседей в лицо — 5—10 че­ловек, 3—5 по фамилии и совсем мало знают, где они работают и какой у них характер. С другой стороны, появились новые соседские общно­сти — пенсионеры, дети, владельцы собак, автомобилисты, самодея­тельные озеленители. Это уже знак проявления ностальгии по психоло­гической потребности в экологической нише в городе.¹