сатира 20-х. Аверченко

24

Урок №______.Сатира 20х годов (обзор). А.Аверченко.

Оформление: иллюстрации учащихся к произведениям Аверченко, Ильфа и Петрова, других писателей-сатириков 20х годов, в центре доски – смешная рожица. Выставка книг, портреты писателей.

Эпиграфы: Лучше бейте смехом. А.М.Горький. Сатира и юмор со времён глубокой древности и по сей день непререкаемо свидетельствуют о душевном здоровье, бодрости и силе народа. Л.Ершов. А там, где кончается звёздочки точка, Месяц улыбается и заверчен, как Будто на небе строчка Из Аверченко. В.В.Маяковский

Знакомясь с общей характеристикой литературного процесса в 20 годы, с литературными группировками и журналами, мы увидели две литературы: официальную и неофициальную. Этот процесс коснулся и сатиры. Быть сатириком во все времена невероятно трудно. На сатирика ложится особая ответственность. Она обусловлена как огромностью социальных задач, так и самой природой комического как одного из труднейших видов искусства. «Смешное, - говорил Щедрин, - это всего страшнее». Под ударами сатириков, по крайней мере с их помощью, рушились троны, падали монархи. Достаточно вспомнить клокочущие гневом сарказмы Свифта, скорбный и негодующий смех Салтыкова-Щедрина. Становление сатирической прозы в 20-е годы началось с разведки в области самых малых жанров: фельетона, сатирического очерка и рассказа. В первые 3-4 года преобладали газетные формы сатиры. Только в 1921-1922 годах начинают появляться сатирические повести и романы. На страницах многочисленных периодических изданий раскрыли свои таланты М.Зощенко, В.Катаев, И.Ильф, Е.Петров, И.Эренбург, А.Толстой («Похождения Невзорова, или Ибикус), В. Маяковский, М.Булгаков. Судьбы многих из них оказались трагическими: А.Аверченко, не вписавшись в большевистскую действительность, эмигрирует; произведения Булгакова, Зощенко запрещались, как порочащие советскую действительность, а их авторы преследовались властью. Обозначим основные темы сатиры и объекты сатирического изображения: а) мещанство и бюрократизм; б) вопросы культурной революции; в) тема маленького человека; г) осмысление событий революции и гражданской войны, послереволюционной действительности; д.) разоблачение капитализма; е) развитие жанра сатирической антиутопии как свидетельство нарастающей тревоги за будущее. Многие произведения шли вразрез с общей мажорной тональностью послеоктябрьской действительности. Особенно острой по направленности была эмигрантская сатира. Итак, отдельные произведения крупным планом. С конца первого десятилетия нашего века в России нигде официально не утвержденный титул короля смеха принадлежал Аркадию Аверченко. Слово учащихся о писателе. Судьба и биография Аверченко (1881-1925) уже достаточно хорошо известны, и нет нужды подробно о них говорить. А лет 40 назад имя писателя в нашей стране было под запретом, ибо цензуре не нравились его рассказы, в которых он успел высмеять некоторые глупости и прегрешения советской власти. Оказавшись вскоре после революции в эмиграции, он не утратил силы таланта, а многие его рассказы сохранили свежесть и остроту по сей день. В лучших своих произведениях писатель с лёгкостью и изяществом вскрывал глубинные пласты человеческой души, привлекал внимание к общественным порокам и нравственным изъянам – зависти и лжи, угодничеству и беспринципности, стяжательству и властолюбию. 1921 год. Знаменитая книжка коротеньких рассказов «Дюжина ножей в спину революции». Не правда ли, весьма характерное название?! Известна ли вам ленинская оценка этой книги? «Это- книжка озлобленного почти до умопомрачения А.Аверченко. Интересно наблюдать, как до кипения дошедшая ненависть вызвала и замечательно сильные, и замечательно слабые места этой высокоталантливой книжки.… Есть прямо-таки превосходные вещички, например «Трава, примятая сапогами» - Обратимся и мы к анализу этого рассказа, чтобы понять, почему даже Ленин признает художественные достоинства рассказов Аверченко, направленных против революции и власти большевиков. -Поделитесь своим впечатлением. - Перед нами «тонкая мягкая вещь», один из детских рассказов, которых немало в творческом наследии писателя. И все же он включен в сборник резко сатирических рассказов. Почему? Почему этот рассказ тоже острый нож в «спину революции»? - Согласны ли вы с тем, что творчество Аверченко нельзя ограничить лишь сферой юмора? Сквозь насмешливую ткань рассказа проглядывает внутренняя серьезность, тревога и озабоченность. Почему? Революция оказалась не такой, какой ее представляли многие. Она принесла не долгожданную свободу и справедливость, а кровь, террор, гражданскую войну, плач детей. Аверченко применяет к происходящему общечеловеческие, гуманистические критерии. Его позиция слишком расходится с позицией большевистских изданий. Перед нами самобытный писатель. У него свое русло, свой тон, своя манера письма. Какие художественные достоинства рассказа вы можете отметить? а) простота и естественность формы; б) легкость и изящество; в) меткость фразы; г) нет такого литературного приема, которым бы автор не владел в совершенстве. д.) примеры эпитетов, метафор, сравнений, намеренных повторов; не смех и слезы, а улыбка и грусть. Вспомним некоторые приемы создания комического.

Найдите примеры в рассказе. - Но разве можно сказать, что автор преследует смех ради смеха? Аверченко прекрасно понимал разницу между поверхностным зубоскальством, примитивным юмором положений и юмором, связанным с проникновением в сущность явления. - Можете ли вы сказать, что в этом рассказе Аверченко поднимается до уровня Общественной сатиры? - Этот рассказ раскрывает Аверченко не только как юмориста, но и как психолога. Писатель до малейших деталей постиг психологию детей, научился говорить их языком, выразил забавные, трогательные стороны детской души, ее наивность, доверчивость, жажду человеческого тепла. Случайно ли в рассказе, что девочка без имени? - Если посмотреть на композицию рассказа, то можно выделить две части. В чем смысл заключительной части рассказа? Как меняется интонация? (убийственная ирония). - В ленинской оценке название рассказа звучит «Трава, примятая сапогами». У Аверченко – сапогом. Меняется ли от этого смысл? (Сапог как символ террора, войны). - В чем рассказ созвучен нашему времени? (звучит грамзапись песни) Элементы развития письменной речи. Две независимые группы готовили вступление к сочинению- рецензии на рассказ. Предоставим им слово. На экране – варианты вступлений: 1. Историческое. 2. Аналитическое. 3. Биографическое. 4. Сравнительное. 5. Введение- характеристика произведения. 6. Лирическое. 7. Своеобразная перекличка с современностью Оцениваем. Чей вариант лучше и почему. - А о чем бы вы писали в заключении? Не забывайте, что у рецензии свои законы жанра, следуйте им. (Раздаю учащимся памятки). У смеха множество функций: его рассматривают как оружие, как щит, как лекарство, как отдых. Произведения Аверченко с успехом выполняли все эти функции. Влияние, которое Аверченко оказал на нашу сатиру и юмористику, огромно, хотя долгие годы его как бы не было в русской литературе. Влияние это воплотилось в слове, образах, сюжетах у таких разных писателей, как Зощенко, Ильф и Петров, Горин. Дух Аверченко, образ его мысли нашли материализацию и в знаменитом романе «12 стульев». Опять дюжина, но только не ножей, а стульев. Увлекательному роману Ильфа и Петрова, любимой книге всех поколений российских читателей, исполнилось уже более 83 лет (создана в 1928 году). Но и сегодня можно сказать, что Остап Бендер и другие герои произведения – наши современники. Ильф и Петров продолжили традицию русской классической сатиры, ведущим сюжетно-композиционным принципом сделав жанр путешествия с целью углубленного анализа самых различных слоев общества, выявления контрастов социальной среды и противоречий в натуре героев. Остап Бендер – тип человека, абсолютно чуждого новому строю. Правда, авантюрист получился излишне обаятельным. По всем приметам герой положительный, только внесоветский. Значит, выбор был невелик: стать вполне советским или погибнуть. В «12 стульях» авторы не пожелали «осоветить» великого комбинатора. Жребий был брошен! Это, пожалуй. Первая наиболее удачная попытка социальной сатиры в жанре сатирического романа. До сих пор, по-моему, непревзойденная. Разговор о сатире мы на этом не заканчиваем, так как будут отдельные уроки о творчестве Зощенко и Булгакова, о сатире Маяковского.

Его сравнивали с заокеанскими юмористами Марком Твеном и О`Генри, а простая читающая публика жаловала Аркадия Тимофеевича титулом «короля смеха». Книги «Рассказы (Юмористические)», «Зайчики на стене», «Веселые устрицы», «Круги по воде», «Рассказы для выздоравливающих», сотрудничество с петербургскими театрами вознесли А. Аверченко на литературный Олимп еще в 1912 году. В следующие пять лет лучший юморист России добавлял себе славы, как вдруг буквально всю страну захватила политика. Сам писатель называл свой смех «беспартийным», но с этим не согласились пришедшие к власти большевики. В августе 1918 года они закрыли редактируемый А. Аверченко журнал «Новый Сатирикон», чем заявили о политической неблагонадежности юмориста. Писатель бежит из Петрограда. Москва, Киев, Харьков, Ростов-на-Дону, Екатеринодар (ныне Краснодар), Новороссийск, Мелитополь... В начале апреля 1919 года он приехал в Севастополь. Это был город его юности. Здесь, в семье мелкого торговца, Аркадий Тимофеевич родился 27 (15-го по ст. стилю) марта 1881 года. Отец, Тимофей Петрович, был большим выдумщиком, но никудышным купцом. «Когда мне исполнилось 15 лет, — писал А. Аверченко в «Автобиографии», — отец… однажды сказал мне: «Надо тебе служить». Отрочество кончилось, Аркадий стал конторщиком в родном городе, а год спустя судьба привела его в Донбасс. Позже, внутренне содрогаясь, писатель вспоминал: «Шестнадцати лет я расстался со своей сонной транспортной конторой и уехал из Севастополя на какие-то каменноугольные рудники... Это был самый грязный и глухой рудник в свете... Когда правление рудников было переведено в Харьков, туда забрали и меня, и я ожил душой и окреп телом». В Харькове состоялся литературный дебют Аркадия Аверченко. 31 октября 1903 года местная газета «Южный край» поместила его первый рассказ «Как мне пришлось застраховать жизнь». Для едва обученного грамоте 22-летнего служащего это было большим событием. Дело в том, что в детстве Аркадий ловко уклонялся от учебы, всячески поддерживая семейную версию о его слабом здоровье. «И я так и остался бы неграмотным,— признавался писатель в «Автобиографии», — если бы старшим сестрам не пришла в голову забавная мысль: заняться моим образованием». Сестер — а их у писателя было шесть — можно было понять. Из трех мальчиков, родившихся в семье, двое умерли в младенчестве. Для сестер Аркадий был единственным братиком — вот они и старались. Позже, вне дома, будущий «король смеха» окончил два класса городского реального училища — и все образование. Но вернемся в Севастополь, куда писатель приехал в начале апреля 1919 года и откуда, сидя на трюмных мешках с углем, вынужден был отплыть на пароходе в Константинополь. Чем же был занят А. Аверченко до 10 ноября 1920 года, когда покинул отвергнувшую его родину? Лучший ответ на этот вопрос — публикации Аверченко в севастопольской газете «Юг», с 24 марта 1920 года переименованной в «Юг России», воспоминания товарища писателя Н. Брешко-Брешковского и книга профессора Д. Левицкого, последние годы жившего в США и пользовавшегося личным архивом Аркадия Тимофеевича. В Крыму писатель творил практически без отдыха. С утра «заряжался», работая под музыку с пудовыми гирями. Днем, если удавалось, забегал на улицу Ремесленную, где жили его мать и две замужние сестры. Все остальное время он принадлежал редакции и театру, причем не одному, а нескольким. Писал и выступал как чтец, артист и конферансье, откликаясь на насущные проблемы с характерной для него остротой. Вместе с А. Каменским писатель заведовал литературной частью театра-кабаре «Дом Артиста», созданного в Севастополе в сентябре 1919 года. Одной из первых постановок стала новая пьеса А. Аверченко «Лекарство от глупости», в которой автор выступал и в качестве актера. А 2 ноября того же года Аркадий Тимофеевич вместе со знаменитой писательницей Тэффи (Надеждой Александровной Лохвицкой) дал большой концерт в театре Севастопольского городского собрания. Еще один театр Севастополя — «Ренессанс» — отметил начало 1920 года премьерой по пьесе А. Аверченко «Игра со смертью». Он же в середине января 1920 года организовал вечер юмора с участием Аркадия Тимофеевича. А в театре «Наука и жизнь» писатель выступал с моноконцертами либо вместе с популярной актрисой М. Марадудиной. В апреле 1920 года на улице Екатерининской (ныне ул. Ленина), 8, открылся еще один театр с романтическим названием «Гнездо перелетных птиц». В нем писателя-юмориста принимали всегда с радостью. Пройдет немного времени, и Аркадий Аверченко сам возглавит труппу с тем же названием: «Гнездо перелетных птиц». Уже в Константинополе (Стамбуле) этот театр, вместе с кабаре Александра Вертинского «Черная роза», станет самым известным в эмигрантской среде. А тогда, в 1920-м, Аверченко успешно гастролировал с театром по Крыму, побывав с концертами в Балаклаве, Евпатории и Симферополе. Любопытные сведения оставили современники писателя о его театральных вечерах в Севастополе: «Открывал вечер обычно сам Аверченко , и из-за него, собственно, и ходили люди в театр по вечерам». Писатель мастерски умел переходить от мягкого юмора к убийственной сатире. Вспомним его беседу с 8-летней девочкой в рассказе «Трава, примятая сапогом». Не случайно Аверченко называли то «красным солнышком» — за мягкость, то «барабанщиком литературы» — за точность характеристик. Перед отъездом из Севастополя за рубеж А. Аверченко успел издать сборник рассказов и фельетонов «Нечистая сила». Один из экземпляров книги удалось передать в США, где сборник переиздали в 1921 году. К слову, не только эта, но и три последующие книги Аркадия Тимофеевича явились антологиями его рассказов, анекдотов и фельетонов (а их набралось не менее 190), опубликованных в севастопольских газетах «Юг» и «Юг России». А уж книга «Кипящий котел» о событиях Гражданской войны в Крыму была исключительно севастопольской, хотя и появилась в 1922 году. Даже наблюдая за морем в Стамбуле, писатель представлял, как оно неповторимо и непредсказуемо переходило «из зеркально-голубого в резко-синее» не там у них, а в его родном Севастополе (рассказ «Осколки разбитого вдребезги», 1921 год). Умереть ему суждено было вдали от родного Черного моря — А. Аверченко скончался в Праге 12 марта 1925 года, не дожив нескольких дней до своего 44-летия. Прах русского «короля смеха» покоится на Ольшанском кладбище...

-В Прагу возвратился и остановился в отеле "Злата Гуса" Аркадий Аверченко, совершивший большое турнэ по Румынии и Югославии. Я застал писателя за энергичным писанием многочисленных писем.        - Уже за работой?        - Нет, это я принимаю еженедельную ванну: омываю свою грешную совесть перед корреспондентами.        - Но вы только что вернулись из большого турнэ...        - Турнэ - это верно. Но почему же из большого? Всего два государства. Прошлый раз я объехал одним взлетом пять стран. Вот это турнэ! А сейчас - только Румыния и Сербия!..        - Говорят, в Румынии у вас были недоразумения?        - Ну, уж и недоразумения. Просто хотели меня выслать из страны, как врага Румынии.        - А вы... действительно?..        - Даю вам слово, что нет! У меня столько своих дел, что еще быть чьим нибудь врагом - это хлопотливо. Правда, восемь лет тому назад я написал фельетон о румыне Туда - Сюдеско, но кто же мог предполагать, что у Румынии такая хорошая память? Да и это бы, пожалуй, не открылось, если бы не постарался русско - сербско - молдаванский шпион д-р Душтяк - сотрудник "Универсула": когда он напечатал свой донос - вся страна закричала, будто ее ножем ткнули.        - И вас... сейчас же выслали?        - Нет, по этому поводу было только постановление совета министров. Но несколько умных дальновидных румын приняли в моем деле горячее участие и сумели доказать, что меня обижать не следует. И я остался и дал еще ряд спектаклей по Бессарабии и Строму Регату.        Кстати прошу отметить в вашем журнале то исключительно горячее, благородное и безкорыстное участие, которое приняло в этом деле чех-словацкое посольство во главе с посланником г. Веверка и первым секретарем д-ром Гавелка.        - Какие города вы объехали?        - Кишинев, Бендеры, Аккерман, Измаил, Рени, Болград, Бельцы, Килию, Галац и Букарест. Впрочем, в Букаресте 2 раза назначались мои вечера и 2 раза они запрещались перед самым началом. Однако, уехал я по своей воле. И разстался с румынами по хорошему. Один румын даже целовал меня. Впрочем, это частная подробность. О ней, пожалуй, не стоит и упоминать. Из Румынии я перепорхнул в Сербию. Опять таки, благодаря исключительной любезности сербскаго посланника в Букаресте.        - Как вам понравился Белград?        - За эти 20 месяцев, что я не был в Белграде - города не узнать. Он великолепно отстроился, почистился... Еще два-три года - и в Европе будет одной культурной европейской столицей больше. Растет молодежь!..        - Что вы писали в последнее время?        - Роман "Игрушка Мецената" и несколько разсказов. Роман вышел на немецком языке и выходит на чешском, сербском и венгерском.        - А... на русском?        - На русском! Для этого нужно подождать полнаго выздоровления Берлина. Сейчас получилось курьезное положение: иностранцы знакомятся с русскими писателями раньше русских. Я, например, написал комедию "Игра со смертью" и она ставится на каких угодно языках, кроме русскаго. В России я не могу ее поставить.        - Почему?        - Потому, что советское правительство конфисковало в свою пользу все авторские писателей - эмигрантов. В таком же положении находятся Чириков, Сургучев, Арцыбашев и многие другие. Не обязаны же мы обогащать Третий Интернационал. Да вот вам пример: выпустил я книгу по-русски: "Записки Простодушного". А Госиздат сейчас же выпустил ее в России. А выпущу я книгу на венгерском или чешском языке - и спокоен. Хотя, некоторых и это не останавливает: мои рассказы в "Прагер Прессе" на немецком языке переводятся некоторыми варшавскими газетами на польский, а бессарабскими русскими газетами с польского обратно - на русский... Когда это было видно, чтобы русского писателя переводили на русский язык?!        - Ваши ближайшие планы на будущее?        - Я получил предложение от одной американской газеты сотрудничать; конечно, это опять перевод - но что же делать? Вероятно, придется ехать в Америку, но если возможно будет "говорить с места", то засяду с весны в Италии и буду в промежутках писать новый роман. Должен сознаться, что писание романа - превеселое занятие: нет никаких рамок, в которых поневоле заковывается небольшой рассказ. Ощущение воли и могущества - будто плаваешь в небольшой лодочке по необозримому океану, где миллионы путей, - поворачиваешь свою ладью куда хочешь, никто тебе не указ. А как подумаешь, что впереди еще возвращение в Россию, то... хорошо жить!..    

Петр Пильский - Аркадий Аверченко

Наиболее популярным жанром в зарубежье вместе с историческими романами и мемуарами был короткий юмористический рассказ. В ранние годы эмиграции самым известным писателем-юмористом, более даже, чем Тэффи, был Аркадий Аверченко. С молодости он сотрудничал в сатирических журналах. Широкая известность пришла к нему в годы работы в "Сатириконе ". О его первой книге -- "Рассказы. (Юмористические)" -- критика писала как о произведении "чистого сатирического дарования". Стало почти общим местом сравнение таланта Аверченко с ранним Чеховым. С выходом в 1912 г. сборников "Круги по воде" и "Рассказы для выздоравливающих" за Аверченко закрепилась репутация "короля смеха". В эмиграции его книги выходили по-русски в Праге, Берлине, Париже, Константинополе, Шанхае, Варшаве, Загребе, Софии, Вашингтоне.                Аверченко приехал к нам три года тому назад. Это было в феврале 1923 года1. Вместе с актером Искольдовым и его женой, актрисой Раич, он совершал театральное турне: ставил свои пьесы, сам в них играл, со сцены читались его рассказы. Вечера проходили с успехом. Почти тотчас же по приезде он пришел в редакцию. Мы встретились после многих лет разлуки, не видав друг друга более пяти лет. Аверченко был все тот же.        Ах, конечно, я говорю не о человеке, не о друге, не о писателе. Тут не могло быть никаких неожиданностей, никаких превращений и утрат. Но и внешне он оставался таким же, каким я знал его семнадцать длинных лет.        Между прочим, за весь этот период судьбе было угодно сводить нас в самых неожиданных местах. В 1909 году я попал в Харьков, туда приехал Аверченко. Потом, через несколько лет, мне пришлось пожить в Киеве, и тут опять произошла наша встреча. Через некоторое время мы снова сидели в его номере в одесской "Лондонской" гостинице. Затем я жил в Москве, но судьба занесла Аверченко ко мне и сюда.        Теперь последнее свидание произошло уже в Ревеле, и опять все дни его пребывания здесь мы провели, не разлучаясь, вместе.        Ни выражение лица, ни общий тон речи и отношение к жизни, ни доверчивая искренность, ни веселый, чуть-чуть лукавый смех, ни его льющееся остроумие ничего не утратили в своем прежнем облике и своей светлой красоте.        Эта неделя мне особенно памятна. Ему Ревель понравился. Его прельщала старина, эти узкие улицы, древние здания, ратуша, люди. Но и ревельцы сумели окружить его лаской, теплом и любовью. Аверченко приглашали наперерыв.        Потом, когда он уехал, о нем долго и много вспоминали, и я часто получал поручения посылать ему поклоны и приветы в письмах, и однажды две милые дамы приказали мне передать ему "поцелуй в лоб". Я ему об этом написал. В своем юмористическом ответе (все его письма ко мне носят юмористический характер) он выражал недоумение:        -- Ты пишешь: "Н. и Н. целуют тебя в лоб" (?!)... Милые старомодные чудачки! Не могли найти другого места. О, как они выгодно выделяются на нашем разнузданном фоне" и т. д.        Мой глаз приятно подмечал в Аверченке ту мягкую естественную, природную воспитанность, которая дается только чутким и умным людям. Его очарование в обществе было несравнимо. Он умел держать себя в новой и незнакомой среде легко, в меру свободно, неизменно находчивый, внимательный, ясный, равный и ровный со всеми и для всех. Это большое искусство, им может владеть только талантливая душа, и Аверченке был дан дар пленительного шарма. Он покорял. Но рядом с этой веселостью, внешней жизнерадостностью теперь в его отношение к людям вплелась еще одна заметная нить: он был внимателен и заботлив к другим. Правда, отзывчивость всегда была одной из его прелестных черт. Теперь она стала углубленной, преобразившись из готовности откликнуться в искание возможности понять, помочь и услужить. Прежде он не мог отказывать, сейчас он не мог отказать себе в удовольствии быть полезным.        Из его писем я знаю, какие хорошие воспоминания он сохранил о Ревеле. Через год я его звал сюда для общей работы в газете. Между прочим, я прибавлял, что крупного аванса ему не вышлют. Он ответил мне все в том же юмористическом тоне:        ...Письмо твое я получил, но что я мог ответить, если в главном месте своего письма ты тихо и плавно сошел с ума. Будь еще около тебя ну... пощупал бы лоб, компресс приложил, что ли. А что можно сделать на расстоянии? Ты, конечно, с захватывающим интересом ждешь: что же это за место письма такое? А место это вот какое (ах, ты ли это писал?): "Разумеется, о том, чтобы выслать тебе большой аванс, не может быть и речи". Скажи: друг ты мне или нет? Как же у тебя повернулась рука написать такое? Да где же это видано, чтобы человека с моим роскошным положением и телосложением приглашали, как полубелую кухарку?        И заканчивал тоже юмористически:        "Эх, брат, горько мне! А получи я гарантию -- да я бы к тебе на бровях дополз..."        Тогда он уже был очень недурно устроен в Праге, и все-таки это согласие перебраться в Эстонию у него было не простым словом вежливости, а действительно выражением самого искреннего желания.        И в смысле художественном, и в смысле материальном выступления Аверченко проходили с отличным успехом и завидными результатами. Он сделал несколько прекрасных сборов и в Ревеле и в Юрьеве, отовсюду унося с собой самые отрадные впечатления2. Слегка, чуть-чуть его огорчила только Нарва. Ему показалось, что с его спектакля взяли слишком большой налог. И с своей обычной беззаботностью, добродушно посмеиваясь, он написал об этом фельетон, а в нем говорил:        "Все знают, что я известен своей скромностью по всему побережью. Но вместе с тем не могу удержаться, чтобы не похвастать: есть такой город, который я содержу на свой счет! Этот город -- Нарва. Я приезжаю в город, привожу свою труппу, выпускаю афишу, снимаю театр, в день своего вечера играю пьесы, читаю рассказы, получаю за это деньги и потом... все деньги аккуратно вношу нарвским отцам города. На мои деньги эти отцы благоустраивают мостовые, проводят электричество, исправляют водопровод и... ах, да мало ли у города Нарвы насущных нужд! И обо всем я должен позаботиться, все оплатить. Хлопотливая штука!"        Конечно, и тут не было никакой гневности. Аверченко шутил. Нарвцы это так и поняли. Кто-то прислал оттуда ответную полемическую статью, но и она тоже была не злобной, а веселой. Редакция не поместила ее, не желая длить полемику между нашим гостем и городом, взыскавшим все же совершенно законный налог.        Во всяком случае, турне по Эстонии для него не было утомительным. Для него эта неделя прошла незаметно. Его не беспокоили, к нему не стучались, ему не надоедали. Но вообще эта новая профессия, временная профессия актера, для него была тяжела.        Всю свою жизнь Аверченко провел независимо, оставаясь вольной птицей, издатель и редактор собственного журнала3, широко расходившегося, приносившего большие и легкие деньги. Как страстно ни любил Аверченко театр, -- крепко связанный с ним многоразличными узами автора, зрителя, друга, -- доля кочующего актера была не по нем и не для него.        Перед началом первого спектакля я зашел к нему в уборную. Он был почти готов к выходу и стоял перед зеркалом. На нем был чудесно сшитый фрак. Когда я ему об этом сказал, он с улыбкой, поправив свое неизменное пенсне, ответил:        -- Да, все воспоминания прошлого хороши. Теперь уж такого не сшить.        И вот тут, в эти короткие минуты, оставшиеся до поднятия занавеса, он пожаловался мне на свою актерскую тяготу. Ему были неприятны эти однообразные повторения одних и тех же пьес, эти переезды, упаковки и распаковки чемоданов, номера гостиниц, афиши, хождения за визами. Особенно надоедало играть свои собственные вещи.        Последний раз мы пообедали в "Золотом льве", там же, где он остановился. Все было уже уложено. Чемоданы стояли внизу, в передней. Поезд отходил в шесть вечера.        Мы поехали на вокзал и там простились.        Смеясь, он, между прочим, сказал мне:        -- Лучший некролог о тебе напишу я.        И шутливо прибавил:        -- Вот увидишь.        -- Подожди меня хоронить, -- ответил я. -- Мы еще увидимся.        Но увидеться было не суждено, и некролог пришлось писать не ему обо мне, а мне о нем.        Сейчас я смотрю на его карточку. Сильная кисть правой руки, чуть-чуть собранная в полукулак, уперлась в подбородок. Сквозь пенсне без шнурка смотрят задумчивые, добрые глаза; милая голова милого человека чуть-чуть склонилась вниз. На другой стороне карточки смелая и правдивая надпись, продиктованная верным сердцем.            Комментарии             Петр Пильский     АРКАДИЙ АВЕРЧЕНКО                Печатается по кн.: Пильский П. Затуманившийся мир. Рига: Грамату Драугс, 1929. С. 133--138.        Пильский Петр Моисеевич (1876--1942) -- журналист, критик, беллетрист. Учился одновременно с В. Я. Брюсовым в Креймановской гимназии (в книгу "Затуманившийся мир" вошли воспоминания и о Брюсове). В "Дневниках" Брюсов упоминает его как "знакомца своей юности". Писал для "Биржевых ведомостей". Опубликовал книги "Проблема пола, половые авторы и половой герой" (1909) и "Критические статьи о Л. Андрееве, В. Брюсове, Н. Минском и др." (1910). Эмигрировал в августе 1920 г. В зарубежных газетах печатался под своей фамилией и под псевдонимами П. Стогов, Петроний, Р. Вельский. Под псевдонимом А. Хрущев издал в 1927 г. в Риге роман "Тайна и кровь", предисловие к которому написал А. Куприн.        1 Речь идет о приезде Аркадия Тимофеевича Аверченко в Ригу; в эмитрации он жил с ноября 1920 г.        2 Живя в эмиграции, Аверченко много гастролировал, устраивая свои выступления в разных городах Европы. Часть его репертуара вошла в книгу "Чудаки на подмостках".        3 Имеется в виду журнал "Сатирикон" (с 1913 г. -- "Новый Сатирикон").