Тема №15 Познание

Но как же в таком случае может быть извлечен феноме­нологический («свободный») опыт (порядок) или пройдены пути мысли в индивидуальной конфигурации, если мы ис­ключили как линейное управление эволюцией извне или из­нутри, так и случайность? Для этого нам и нужны введенные выше постулаты, разъяснением свойств которых и можно по­пытаться ответить на возникшие вопросы. То есть оправдать допущение, что, будучи свободными, творческие события (или изменения) не случайны в каком-то смысле. Вообще, здесь напрашивается представление об ограничениях на ха­ос, налагаемых самим свободным действием, самой конеч­ной связкой изменения, сдвига Сферы сознания и обеспечи­вающих устойчивость и рост индивидуальных упорядоченностей. Напомню принципы понимания. Это – принципы:

(1) конечности («локального совершенства и полноты»), (2) понятности (или включения в континуум), (3) квази­физической локализации (или сингулярности феномена мира), (4) трансцендентальности «реальных» сущностей и на­туральной неизвлекаемости их свойств. В противовес иерар­хии знаний и последовательных преобразований указанные принципы возвращают нас к оставленным позади точкам взаимодействия элементарных сущностей и его внутренних продуктов, где, собственно, и складывается какая-то сильно структурированная (и структурирующая) «машина разви­тия» («стиль»), представляющая собой базу, на основе кото­рой и происходят формообразующие извлечения опыта (недоступные натуральным наблюдениям и их обобщениям) и которая стоит за индивидуальными событиями, появляю­щимися в эмпирической последовательности. Это своего ро­да топос (или форма законов мира); мы можем представить «развитие» (не объяснить!) только определенной топологией событий знания и понимания, в зависимости от внутреннего «знания» рассматривая то, что неизвлекаемо ни в объекте, так как феноменологическая редукция и закон появляются «после» (ибо мой мир -- лишь представление), ни в субъек­те (здесь лишь хаотическая и разнородная безличность, анонимность, имитация).

Линии эволюции и зависимости происходящего даются бытийной понимательной хронотопией сознательных явле­ний, абсолютным пониманием (мерой), получаемым в фор­мальном трансцензусе. Именно в его рамках они как бы подвешиваются в длящемся опыте, чтобы синтезировалось время и пространство, порождая феномены и артефакты, и затем уже извлекалось знание на основе привлечения генетической информации, ее кода, его описания и так далее. Что и есть движение, порождающее динамическое содержа­ние, формально закрепленное как топология, как свойства последней и налагаемых ею ограничений (в виде неподвижного «черного солнца» неподвижной, фиксированной точки в смысле иной размерности связного времени и со­стояния пространства преобразований), чтобы была возмож­на самоорганизация для наших живых мысленных образо­ваний, чтобы в «среде» ими делалось что-то «само собой», без «третьего», естественно и необходимо.

Итак:

1) ненатуральность как сильнейшее ограничение (в смысле того, которое накладывается первометафорическим стягиванием в точку всей бесконечной основы и «чистым» свободным действием, «движе­нием в сознании»; уже метафора с самого начала – и так до бесконечности. Движение сознания есть изменение топологии);

2) пространственно-временная разделенность и фраг­ментация (дробление мысли свойствами «вещей в себе»);

3) шаг «сделанного» (с итерацией уже в измерении понимания и смысла, абсолютных мер, «внутрен­него знания», «интегральной формы» развиваю­щихся или превращающихся систем).

Все остальное – простое развитие следствий из этого, связанное с приложением соображений о непрерывности ко всем дискретностям, разрывам и тому подобному. В этом смысле употребляемый здесь термин «пространство» и ему подобные не суть (кроме специально оговоренных случаев) только литературная метафора, а указание на квазифизиче­ский, независимый и первичный характер некоторой вне­логической базы, постоянно присоединяемой в познании к логике и к осознаваемым содержаниям и наблюдениям. Ее условно можно назвать «физической логикой», «логикой эмпирических систем» или еще чем-либо подобным, имея в виду, конечно, особые естественные, саморазвивающиеся (или превращающиеся, рефлексивные) системы с интегральным «внутренним знанием», онтологической абстракцией порядка.

Итак, свободное действие или свободное изменение. Смысл выражения «продукты свободного действия», я на­деюсь, ясен из предшествующего. Это нечто, что невыводи­мо и непредсказуемо возникает и, возникая, понятным обра­зом вписывается в существующее, то есть является слишком крупным и сильным образованием мысли, чтобы быть просто продуктом бессмысленной случайности, например, такие крупные архетипы, находки эволюции, как дифференци­альное представление движения в точке в механике, сфери­ческий закон Кулона в электростатике, пифагоровский характеристический треугольник или форма овального ку­польного свода в архитектуре и тому подобное. Действи­тельно, трудно представить, чтобы высказывания, которые столь жестко задают порядок в мире (и, более того, содер­жат в своей пустой окрестности как бы весь мир – в том числе неизвестный, как, например, треугольник Пифагора), сами появлялись бы в качестве продуктов слепого разброса (лишь статистически или стохастически упорядочиваемого), в полном беспорядке, хаотически. При всей невыводимости их наша способность разумения не мирится с таким пред­ставлением. И к тому же оно исключает нашу способность узнавать мысль как значимую, как индивидуально беско­нечно ценную.

Примечания:

____________________________________________________________________________________¹ Сложные исторические индивидуальные системы могут быть рассмотрены как составленные из множества таких абсолютно эле­ментарных « однажды ».

² Я хочу еще раз подчеркнуть, что, рассуждая обо всем этом, в том числе о «причинах», я имею в виду только термины историче­ского мышления и языка, только то, что может (и чего не может) осмыленно видеть и говорить историк. И прежде всего — в какой мере можно ссылаться на логику и на то, что происходит вне мыс­ли, как на причины того, что должно иметь место в мысли.

³ Мы не можем различительно локализовать знание законов. Сло­ва «историческая возможность», «историческая доступность» и тому подобные имеют здесь лишь отрицательное значение и не могут быть понятиями. Как это ни парадоксально, именно «внешним» (в словах «не знал», «не видел», «не понимал» и тому подобных) оперируют так называемые интерналисты в объяснении истории науки. Устрем­ляя знание во внешнее (бесконечное) протяжение, мы рассматриваем его как ступеньку к нам самим, но как раз самих-то себя получить из нее — без парадоксов — не можем, как я и постараюсь показать.

⁴ Уже Зенон показал, что внешнее суммирование исключает возможность построения понятий о движении: передавая и сумми­руя наблюдения, мы не можем получить из них себя, то есть на­блюдаемый результат, который есть наше состояние наблюдения (а оно как понятое должно быть обратимым и симметричным, в смысле симметрии информации и ее извлечения). Поэтому мы бу­дем бесконечно (и бессмысленно) повторять состояние «пред-вы­бора» понятия и «пред-решения», как Ахилл — промежуток, отде­ляющий его от черепахи. Асимметрия же указывает на то, что в действительности имеет место не добавление значений и наблюде­ний («еще одного», включая и «последнее»), а конечное преобразо­вание и претворение испытанного «последнего» так, чтобы его можно было получить имеете с чем-то в начале и, следовательно, не сложение многих законченных и завершенных смыслов, а один или (понятое) Одно, но множественно расположенное, и в этом смысле абсолютное и начало и конец.

⁵ Не случайно для древних реальность есть только атомы и ... пустота. Очевидно, «пустота» была одним из первых символов сво­боды сознательной жизни ума, символом всего того, что еще не ре­шилось, не сцепилось и что при этом еще и не занято ничем другим (как условие того, что вообще что-нибудь может быть как опреде­ленное, как то или это - на достаточном основании; пустота - условие и того, что есть — атома, и того, что может быть, нового).

⁶ В применении к понимающей мысли можно принять, что впе­реди нее нет ничего другого, она сама «впервые и однажды» завязы­вает историю, являясь в этом смысле абсолютным будущим, а обра­тимыми ее элементы и связи оказываются лишь в слое рефлексив­ных знаково-логических структур знания; в последовательности но­вое лишь появляется, выступает, а не возникает или существует.

⁷ Например, где была греческая мысль, когда греки исчезли, а адресат еще не появился?

⁸ Здесь не важно, передаю ли я (новое) самому себе или другому.

⁹ Известно, что любое понятие, например, «круг», «треуголь­ник», «волновая функция» и тому подобное, одно-единственно, есть единичный или однократный акт и не размножается от того, что мыслится во множестве голов (то есть понятие во многих голо­вах не счетно). Только вот для идеального мира (в смысле Поппера) такая одноактность или индивидность смысла, концепта со­вершенно мистична – без предположения некоего всеохватывающего и притом интеллектуально созерцающего существа, предпо­ложения, еще более мистического. Лишь в случае «естественного» поля несчетность понятия как многообразия понятна.

¹⁰ Само понятие вероятности имеет здесь принципиальный он­тологический, а не гносеологический лишь смысл (который озна­чал бы просто невозможность контролируемо представлять измене­ния большого числа условий повторяющихся массовых явлении, результатом каковой и является их статистика), и касается эле­ментарных процессов, индивидуальных явлений. Замечу, кстати, что применение к последним вероятностных представлений имеет смысл, как давно уже замечено физиками, если термин «явление» означает «нечто в мире + способы и средства извлечения информа­ции об этом нечто», то есть относится ко всему целому ситуации проявления свойств или признаков сущности, объективно полагае­мой в мире.

10