Воронина - Феминизм и гендерное равенство

104

Hernes H.M. Welfare State and Woman Power: Essays in State Feminism. – Oslo: Universitetsforlagen, 1987.

MacKinnon C. Toward a Feminist Theory of the State. – Cambridge, MA: Harvard Univ. Press, 1990.

Marshall T. H. Class, Citizenship and Social Development. – Garden City/New York: Doubleday, 1964.

McIntosh M. The State and the Oppression of Women.// Feminism and Materialism: Women and the Modes of Production. Eds. A. Kuhn and A. Wolpe. – London: Routledge and Kegan Paul, 1978.

One Hundred Words for Equality: a Glossary of Terms on Equality between Women and Men. – European Commission, 1998.

Parsons T., Bales R. Family, Socialization and Interaction Process. – L.: Routledge, 1956.

Peters B.C. The Development of Social Policy in France, Sweden and the UK: 1850-1965 // Politics in Europe. Ed. M. Heisler. – London: McKay, 1974.

Promoting Equality: a Common Issue for Men and Women// International Seminar. – Council of Europe, 1997.

Ritter G.A. Social Welfare in Germany and Britain. – London: Berg, 1986.

Scott J. W. Deconstructing Equality-Versus-Difference: or the Uses of Poststructuralist Theory for Feminism (1988) // Feminist Social Thought: a Reader. – New York-London: Routledge, 1997.

The Family. Its Function and Destiny. Ed. by T.Parsons. – London: Routledge and Kegan Paul, 1959.

The Nairobi Forward-Looking Strategies for the Advancement of Women. – UN, 1985.

The Steering Committee for Equality between Women and Men (CDEG): Information document// Directorate of Human Rights. – Strasbourg: Council of Europe, EG (99), 1999.

Wilensky H. The Welfare State and Equality: Structure and Ideological Roots of Public Expenditure. – Berkeley: Univ. Press, 1975.

105

ГЛАВА 5 ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА ГЕНДЕРНОГО РАВЕНСТВА В РОССИИ

Гендерные системы в России (как советская, так и постсоветская) значительно отличаются от тех, которые были представлены в предыдущих главах книги. Их специфичность связана с особенностями развития нашего общества, его политических и экономических систем, несколько раз менявшихся на протяжении последнего века. Современную ситуацию в России трудно оценить, не учитывая предыдущей государственной политики, или, как тогда говорили, «советского опыта решения женского вопроса». Необходимость такого анализа определяется тем, что сегодняшняя политика в отношении женщин противоречивым образом связана с предыдущей – какие-то положения заимствуются из социалистического опыта, а какие-то политические идеи и практики развиваются прямо противоположным образом. И поскольку идеология и политика в отношении женщин в СССР детерминировалась марксистской концепцией эмансипации женщин, необходимо коротко рассмотреть и этот вопрос. Также не менее важным представляется хотя бы вкратце остановиться на дореволюционном опыте развития феминизма в России.

ДИСКУССИИ СЕРЕДИНЫ ХIX – НАЧАЛА XX веков

Впервые эмансипация женщин стала активно обсуждаться в России с середины XIX века. В великосветских литературных салонах и интеллектуальных кружках Москвы и Санкт-Петербурга обсуждались книги Жорж Санд, работы Сен-Симона и его учеников, Джона Стюарта Милля и Хэрриэт Тэйлор. Эмансипация понималась в то время в духе французского просвещения – как необходимость личностного развития и самореализации женщин в обществе. Чуть позже, вместе с развитием демократического движения шестидесятников и «хождением в народ» более актуальными стали вопросы о праве женщин на получение университетского и профессионального образования, о предоставлении женщинам гражданского равенства с мужчинами (Павлюченко, 1988). Дискуссии на эти темы протекали в печати (Stites, 1969: 178-199), разворачивались на страницах литературных произведений Л.Н.Толстого, И.С.Тургенева, Н.Г.Чернышевского (Айвазова, 1998: 39-65; Lapidus, 1978: 26-40), находили отклик и в философских работах Н.Бердяева, В.Розанова и других российских философов, занимающихся «философией пола» (Воронина, 2001:37-39; Рябов, 1999).

В конце XIX – начале XX века появляются первые активистки эмансипации женщин: Н. В. Стасова, М. В. Трубникова, А. П. Философова, М. К. Цебрикова, А. Н. Шабанова, А. В. Тыркова-Вильямс. Первоначально их внимание было направлено на проблемы женского труда и образования. Позже с неизбежностью встает и вопрос о гражданском равноправии, для решения которого возникают «Союз раноправности женщин» и «Лига равноправия женщин». А.Н.Шабанова, одна из лидеров «движения равноправок», выразила эту идею словами о том, что «нормы права должны быть одинаковы для всех» (Труды, 1908: 10). Иными словами, она представляла позицию либерального эгалитаризма с его акцентом на сходстве женщин и мужчин. Однако другие активистки российского женского движения того времени – О.Клирикова, М.Янчевская, С.Исполатова и др. – видели во всеобщем равенстве проявление неравенства и настаивали на превосходстве «женского» (то есть женской личности) над «мужским». Сторонницы этой точки зрения, считая женщин и мужчин различными, тем не менее подчеркивали их обоюдную ценность. Более того, С.Исполатова высказала мысль о социальном характере половых различий, а О.Шапир

106

говорила о том, что только «равенство при различии» может удовлетворить чувство справедливости и «дать полноту и гармонию в проявлении двуликой человеческой души» (Айвазова, 1998: 62-64). Дискуссия о равенстве и различии была одной из тем, обсуждавшихся на Первом Всероссийском женском съезде (Санкт-Петербург, 1908), в работе которого приняли участие женщины противоположных взглядов - «буржуазки» и «пролетарки», эгалитаристки и сторонницы различий. К сожалению, они не смогли найти общего языка и объединиться для совместной деятельности. Вскоре активное воздействие на женщин стала оказывать партия большевиков, боровшаяся за расширение своего влияния на рабочие массы и поставившая целью противодействие феминизму.

МАРКСИСТСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ ЭМАНСИПАЦИИ

К. Маркс в целом поддерживал идею эмансипации женщин1, хотя никогда не придавал ей большого значения. Дело в том, что дискриминация женщин в обществе рассматривается в классическом марксизме как частное проявление глобального классового неравенства. Гораздо больше внимания этой теме уделял Ф.Энгельс. В известной работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства» он подробно рассматривает историю и социально-экономические основы дискриминации женщин с позиций классового анализа. Энгельс объясняет происхождение и существование дискриминации женщин тем, что в руках мужчин сконцентрировалась собственность. Однако собственность, с его точки зрения, выступает основой подавления не только женщин, но и не имеющих ее мужчин. Иными словами, дискриминация женщин представляется в марксизме как частный случай подавления человека в антагонистическом классовом обществе, а способом ее преодоления может быть только революция и установление социализма.

Идея гендерной стратификации общества, эксплицитно содержащаяся в энгельсовском исследовании происхождения семьи, так и осталась в тени. Ссылаясь на работы этнографов Моргана и Бахофена, Энгельс пишет, что в первобытном обществе существовало социальное равенство полов и происхождение велось по материнской линии. Постепенно стала появляться частная собственность в виде новых орудий труда (рабов) и новых источников пищи (одомашненного скота). Поскольку именно мужчины добывали эту собственность как воины и охотники, она стала накапливаться в их руках. Появление частной собственности повлекло за собой, как считает Энгельс, радикальные изменения: формирование системы разделения труда между мужчинами и женщинами; становление патриархатной моногамной семьи с главенством мужчины, что, по мнению Энгельса, обусловлено необходимостью передачи мужчинами своей собственности в руки кровным, законным сыновьям); и, наконец, к развитию экономической зависимости женщин от мужчин. Эти изменения привели к "всемирно историческому поражению женского пола"; "...единобрачие, - продолжает он, - появляется в истории ... как порабощение одного пола другим, как провозглашение неведомого до тех пор ...противоречия между полами. ...первое классовое угнетение совпадает с порабощением женского пола мужским" (Энгельс, «Происхождение семьи…»: 68). Однако остается неясным, почему именно в этот момент разделение труда по половому признаку приобрело столь решающее значение? Ведь ранее в той же работе было написано, что «разделение труда между мужчиной и женщиной для производства детей» — это исторически первый акт в формировании системы разделения труда и становления общества (там же). И если до возникновения частной

1 «Общественный прогресс может быть точно измерен по общественному положению прекрасного пола», писал Маркс в письме Л. Кугельману (Маркс, т. 32: 486).

107

собственности общество было матриархатным и матрилинейным, то почему бы этой собственности не концентрироваться в руках женщин? А может быть, ее концентрация в руках мужчин — это попытка (кстати, вполне удавшаяся) отобрать у женщин центральный статус в ранее существовавшем матриархатном обществе, который определялись ее способностью рожать новых членов этого общества? Представляется, что здесь много неясного, что игра власти вокруг категории пола — вещь очень любопытная и не стоило бы даже ради чистоты классового анализа так легко отбрасывать ее. Однако классики марксизма именно так и поступали. И Ф. Энгельс в другой своей работе («Положение рабочего класса в Англии»), и А. Бебель (Бебель, 1879, русский перевод 1904), и А. Коллонтай (Коллонтай, 1909) подчас вплотную подходят к проблеме гендерной иерархии и стратификации общества и тотчас отступают от нее 2. Объяснение дискриминации женщин со стороны мужчин только тем фактом, что в руках последних находится собственность, придает, конечно, некоторую схоластическую цельность и законченность марксистской социальной теории (под массу социальных феноменов и процессов подведено единое основание, устранение которого якобы и даст прекрасный социальный эффект). Однако неясным остается не только вопрос о влиянии частной собственности на изменение типа отношений между мужчинами и женщинами в первобытном обществе (кстати, различные этнографические исследования демонстрируют отсутствие линейной зависимости между собственностью и социальным статусом женщин и мужчин (Mead, 1949). Возникают и другие вопросы. Действительно ли так важно было первобытному человеку передать собственность своему сыну? И что важнее в этом акте — передача собственности? убежденность в кровном родстве с наследником? пол ребенка? Кстати сказать, ряд исторических и этнографических исследований говорит о том, что кровное родство с ребенком не имело в древности столь сильного значения, как полагал Энгельс (Лихт,

1995: 29).

Более важным представляется другой аспект, мельком отмеченный К. Марксом: «Вместе с разделением труда... дано и неравное распределение труда и его продуктов; следовательно, дана и собственность, зародыш и первоначальная форма которой уже имеется в семье, где жена и дети—рабы мужчины. Рабство в семье — правда, еще очень примитивное и скрытое — есть первая собственность, которая... есть распоряжение чужой рабочей силой. Впрочем, разделение труда и частная собственность — тождественные выражения: в одном месте говорится по отношению к деятельности то же самое, что в другом — по отношению к продукту деятельности» (Маркс, Немецкая идеология: 31). Иными словами, рабство в семье, где женщина и дети — рабы мужчины, есть первая форма собственности, означающая, в частности, право распоряжаться чужой рабочей силой. Не было ли, вопреки утверждению Энгельса, именно формирование моногамной семьи условием накопления частной собственности в руках мужчин, сумевших вывести детей из-под опеки матери и превратить их (да и женщин) в своих рабов, в свою собственность?! Мне кажется, что такое агрессивное поведение (если мы рассуждаем о первобытном человеке) гораздо ближе к исторической правде, чем альтруистическое желание первобытного мужчины передать собственность именно своему кровному сыну.

2 Одно из любопытных объяснений этого дала в устной беседе к.ф.н. Елена Александровна Баллаева. Она отметила, что Маркс и Энгельс не отрицали роли внеэкономического насилия в процессе формирования частной собственности. Однако они считали это насилие частью более широкого понятия

– отчуждения труда и средств производства (см. «Нищету философии»). По Марксу и Энгельсу, отчуждение труда (и его разделение) есть «первый исторический факт» и именно он создает социальное и экономическое неравенство и иерархию а также и «собственность», которая в классическом марксизме трактуется как общественные отношения по поводу средств производства. Е.А.Баллаева полагает, что для Маркса и Энгельса гендерные отношения и отношения собственности фактически означали одно и то же, поскольку в обеих формах отношений речь идет о «производстве материальных условий жизни», в круг которых входит и производство, и воспроизводство рода.

108

Впрочем, сегодня не так уж и важно, накопление собственности в руках мужчин стало причиной закабаления женщин и детей в семье или, наоборот, первоначальный акт агрессии способствовал накоплению собственности, которое способствовало утверждению власти мужчин не только в семье, но и в со циуме. Гораздо важнее осознать, что формирование такой семьи, в которой женщины, дети и рабы стали собственностью мужчины, было только началом становления патриархатных социальных структур. Причем если рабство как способ организации общественного производства со временем отошло в прошлое, то рабство женщин в семье существовало веками. Любой самый бедный мужчина так или иначе присваивал и продолжает присваивать в семье и через семью значительную часть труда, времени, сил женщин (матери, жены, сестер, дочерей), обслуживающих мужчин и мальчиков. Отношения власти и собственности имеют, таким образом, не только вертикальный (классовый, по марксистской терминологии), но и горизонтальный (то есть гендерный) характер: в каждом социальном слое, страте, классе вектор власти в принципе направлен от мужчины как субъекта власти к женщине (женщинам) как ее объекту. С помощью сложившихся социальных структур и культурных норм происходит мультиплицирование этой ситуации, и каждый человек «включается» в данную систему в соответствии с полом и почти независимо от личностных предпочтений.

Гендерная стратификация общества порождает социальный антагонизм между мужчинами и женщинами, устранение которого возможно не просто с отмиранием вертикальных отношений по поводу собственности между различными классами (о чем говорили марксисты), но и с отмиранием горизонтальных отношений собственности мужчин на рабочую силу женщин, с преодолением маскулинистской идеологии и патриархатного принципа социальной организации.

Классовый подход как основной метод анализ дискриминации женщин в марксизме обусловил подчинение женского рабочего движения пролетарскому движению за социальную революцию, которая якобы и решит все проблемы. В XIX в. исторически сложились два направления в женском движении. Рабочее женское движение выступало за повышение заработной платы женщинам (а нередко - и за право на труд). Феминистки (женщины из среднего класса) требовали доступа женщин к высшему образованию и предоставления им избирательных прав, которые считались гарантом доступа женщин к политической власти и, следовательно, средством установления равноправия. Работницы же нередко полагали, что борьба за избирательные права и высшее образование для женщин – это блажь богатых «буржуазок», на которую не стоит тратить время и силы. Так возникла некоторая оппозиция рабочего женского движения к феминистскому, которая в немалой степени поддерживалась марксистскими теоретиками. Развитие самостоятельного женского движения в конце XIX - начале XX века и борьба женщин за свои права (а не за социалистическое преобразование всего общества) считались Ф. Энгельсом, А. Бебелем, В. И. Лениным и даже А. Коллонтай «чисто буржуазной затеей», служащей отвлечению женских масс от революционной борьбы. А. Коллонтай и И. Арманд уверяли женщин-работниц, что они имеют больше общих социальных интересов с мужчиной-работником, чем с «буржуазной феминисткой» (Коллонтай, 1909), что работницы не имеют никаких социальных интересов, отличных от интересов пролетариата в целом. А Ф. Энгельс в письме Лауре Лафарг обозвал поборниц женских прав «полубуржуазными ослицами» (Энгельс, т.38: 145). Такая позиция привела к тому, что надолго — почти на столетие — был вбит клин между так на зываемым буржуазным феминизмом и рабочим женским движением. Однако сегодня очевидно, что рабочее и феминистское движения были скорее соратниками, чем противниками. Ведь получение женщинами реального, а не просто юридического равноправия с мужчинами в труде невозможно без роста образования и расширения сферы их гражданских свобод, без демократизации общества в целом. С другой стороны, расширение сферы социальной

109

свободы женщин основывается на ломке традиционного патриархального мировоззрения («бабья дорога - от печи до порога»), которая невозможна без массового вовлечения женщин в процесс общественного производства. Несомненно, что демократическим было не только рабочее женское движение, но и борьба представительниц среднего класса, которую лидеры коммунистического движения нередко слишком поспешно определяли как «буржуазную» (а стало быть, по представлениям того времени, как негодную). Феминистская попытка вычленить специфические женские интересы и понять особенность положения женщин в традиционном патриархатном обществе — путь безусловно плодотворный. Отрицание же объективного развития специфических женских социальных интересов (которые, собственно говоря, и сформированы патриархатным характером самого общества, сделавшего женщин социально маргинальной группой), лишает женское движение его сущности.

Более того, если внимательнее отнестись к возможности применения классового анализа к дискриминации женщин, то окажется, что это трудно сделать. Вспомним каноническое марксистское определение классов, данное в свое время В. И. Лениным: "Классы –- это большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определенной системе общественного производства, по их отношению (большей частью закрепленному и оформленному в законах) к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а, следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают. Классы - это такие группы людей, из которых одна может присваивать себе труд другой, благодаря различию их места в определенном укладе общественного хозяйства" (Ленин, Великий почин: 15). Если сопоставить это определение с реальным социально-экономическим положением женщин в различные исторические эпохи, то станет ясно, что социальный класс - это понятие, описывающее статус тех или иных групп мужчин внутри "мужского" общества. Ведь женщины почти во все эпохи были вытеснены из системы "мужского" общественного производства в "женскую" домашнюю сферу и не участвовали в отношениях собственности, распределения и присвоения общественного продукта. Поэтому можно сказать, что социальный класс - это маскулинистское понятие, которое вполне подходит для описания андроцентристской структуры общества, но совершенно не проясняет той ситуации, в которую этим обществом помещены женщины. Это определение может быть использовано для анализа положения женщин, только если иметь в виду как классовую, так и гендерную стратификацию, существующую внутри любого социального класса, и их взаимное переплетение и влияние. Отказ теоретиков классической марксистской теории в должной мере принять во внимание гендерные аспекты развития общества не только обеднил их собственные позиции, но и привел к противоречиям в реализации политики равноправия женщин и мужчин в обществе "реального социализма". Несмотря на формально провозглашенное равенство, советская политика базировалась на убеждении в естественности и незыблемости гендерной стратификации общества. В результате в СССР, на мой взгляд, возник специфический тип традиционной гендерной системы – советский неопатриархат.

СОВЕТСКАЯ ПОЛИТИКА РАВЕНСТВА Эмансипационная политика 20-х годов

С одной стороны, уже в декабре 1917 г. ряд Декретов Совнаркома предоставил женщинам гражданские права и свободы, формально-юридически уравняв их с мужчинами. В 1918 году принцип равенства женщин и мужчин был закреплен в

110

первой Конституции РФ. С другой стороны, необходимо иметь в виду, как справедливо отмечает Л.Н.Завадская, что сама Конституция 1918 г. была антифеодальной, антикрепостнической и равенство было провозглашено как социалистический принцип в следующей формулировке: «равны в свободе от эксплуатации граждане обоего пола» (Гендерная экспертиза российского законодательства, 2001: 19). Конституция СССР

1924 г. вообще не касается взаимоотношений государства и граждан, это просто политический документ, закрепляющий образование СССР (там же). Вместе с тем, в послереволюционные годы многое было сделано для улучшения реального положения женщин в сфере труда, образования, семьи. Так, среди первых законодательных актов Советской власти был провозглашен принцип равной платы за равную работу женщин и мужчин (правда, часто оплата была чисто символической). Была проведена реформа законодательства о браке и семье: отменен церковный и легализован гражданский брак, облегчены процедуры его заключения и расторжения3, легализованы абортов (1920 г.), дети, рожденные вне брака, были уравнены в правах с детьми, рожденными в официальном браке. Замужние женщины получили прежде отсутствовавшее у них право на свободу передвижения и не обязаны были жить со своими мужьями и всюду следовать за ними. Одна из английских исследовательниц оценивает раннее советское законодательство как поистине революционное для своего времени” (Buckley, 1985: 34).

Видимая прогрессивность ранней советской эмансипаторной практики не меняет, однако, истинного смысла этих преобразований, целиком и полностью вытекающих из марксистской концепции. В течение всего периода существования советской власти не эмансипация женщин была истинной целью гендерной политики, а построение нового типа гендерной системы, при которой женщины подчинены не мужчинам, а непосредственно государству. Разрушение жесткой экономической и правовой зависимости женщин от власти мужчин (отцов и мужей) со стороны государства способствовало переподчинению женщин непосредственно самому государству. Именно этой цели служили и партийный контроль над женским движением 20-х годов4, и реформа брачно-семейного законодательства, и «выравнивание женщин … как трудовой силы с трудовой силой мужчины» (Щепкина, 1921: 3). Одним из факторов, препятствовавших массовому вовлечению женщин в общественное производство, по марксистской теории, было закабаление женщин в сфере семьи. Еще Энгельс описывал коммунистическую систему обобществления быта, то есть перенесение всех хозяйственно-бытовых (и даже воспитательных) функций семьи в общественные институты. В 20-е годы ХХ в. идеи о «коллективизации быта» стали воплощаться в жизнь. Проведенные реформы должны были привести к тому, что «трудовой коллектив постепенно поглотит и растворит в себе прежнюю буржуазную семью» (Коллонтай, 1923: 191). Как писала А. Коллонтай, “женщина в коммунистическом обществе зависит больше не от своего мужа, а от своей работы. Она

3Например, в соответствии с брачным законодательством 1926 года было возможным расторжение брака в одностороннем порядке посредством почтового уведомления.

4С самого начала партия большевиков берет женское рабочее движение под свой контроль. В 1918 году при партийных комитетах и Советах народных депутатов создаются женотделы. Их основной задачей было распространение партийного влияния на женщин через различные формы политиковоспитательной работы, а также более активное вовлечение женщин в строительство социализма на основе так называемой «трудовой повинности». Параллельно созданию женотделов и женсоветов запрещаются все ранее существовавшие независимые женские организации и свободная феминистская пресса. Задача партийной работы с женщинами сформулирована В.И. Лениным: «партия должна иметь органы, специальная задача которых — будить массы женщин, связывать их с партией и удерживать под влиянием. Мы должны вооружать женщин для пролетарской классовой борьбы под руководством коммунистической партии» (Цит. по: Цеткин, т.5: 48). Смысл политической деятельности женщин-работниц Ленин видел в том, «чтобы своим организаторским умением женщина помогала мужчине» (Ленин, «Великий почин»: 204). В 1929 г. распоряжением Сталина даже эти подконтрольные женотделы были упразднены.

111

может обеспечивать себя не за счет мужа, а за счет своих способностей. Ей больше не надо беспокоиться о своих детях. За них отвечает государство рабочих” (Коллонтай, 1972: 45). Иными словами, противоречие между общественной и частной сферой решалось посредством поглощения семьи производством. Соответственно этому решалась проблема неравенства женщин – их фактически стали приравнивать к мужчине-работнику. Причем нормой в данной ситуации выступает вовсе не мужчина, также лишенный своей традиционной гендерной специфичности, а работник, то есть производственная единица.

«Женский вопрос решен полностью и окончательно»

Эта особенность советской идеологии эмансипации становится особенно очевидной в 30-е годы. Формально Конституция СССР 1936 г. провозгласила, что «женщине предоставляются равные права с мужчиной во всех областях хозяйственной, государственной, культурной и общественно-политической жизни» (ст.122), что «женщины пользуются правом избирать и быть избранными наравне с мужчиной» (ст.137). Однако «права человека» носили в то время в России весьма условный характер, их содержание и соблюдение жестко определялось государством. Реально равенство женщин определялись в то время только как их активное участие наравне с мужчинами в индустриализации, коллективизации и других видах социалистического строительства 5. Превращение женщин с начала 30-х годов в «великую армию труда», в «колоссальный резерв трудовых сил», как их называл Сталин, сама возможность «стоять плечом к плечу со своим мужем, отцом или братом в борьбе за новую жизнь» (Правда, 1936) были объявлены доказательством подлинной эмансипации. Безусловно, право на труд—одно из неотъемлемых прав человека. Оплачиваемый труд женщин в общественном производстве является одним из важнейших условий эмансипации, поскольку дает женщине экономическую независимость и возможность самореализации в профессиональной сфере. Но труд женщины вне дома может превратиться из важнейшего средства раскрепощения в мощное орудие закабаления. Это происходит тогда, когда человек отчуждается от результатов своего труда, когда труд перестает быть свободным: Конституция СССР 1936 г. гарантировала право на получение гарантированной работы (ст.118) и одновременно объявляла труд обязанностью в государстве трудящихся (ст.12). Индустриализация, осуществляемая экстенсивными методами в разрушенной и в целом все еще крестьянской стране, требовала массы дешевых рабочих рук. Коллективизация и массовое раскулачивание, основанные на искоренении индивидуального крестьянского хозяйства, подорвали экономические основы патриархальной сельской семьи и тем самым вынудили крестьянок идти на заработки в город. Вклиниваться в традиционно сложившуюся мужскую профессиональную структуру женщинам приходилось на любых условиях - и чаще всего это была физически тяжелая и мало оплачиваемая работа, которой избегали мужчины. Государство использовало как экономические, так и силовые методы принуждения к труду: «закрепляло» работающих за предприятиями, смена рабочего места по желанию работающего была практически невозможна, КЗОТом определялись строжайшие наказания за обычные проступки (за 15-минутное опоздание на работу можно было получить 5 лет лагерей строгого режима6), заработная плата была минимальной и не всегда обеспечивала прожиточный минимум. В 20-е и 30-е годы (с небольшим перерывом в период НЭПа), а потом с началом войны до 1948 г. продукты

5В 1927 г. женщины составляли 27% работающих в промышленности, а в 1939 их численность среди промышленных рабочих равнялась 41,6%; и в основном женщины выполняли физическую работу. В 30-е годы сталинская индустриализация ежегодно мобилизовала миллионы женщин, они составляли более 80% тех, кто приходил в общественное производство впервые (Толкунова, 1967: 71-72).

6Обратный адрес - ГУЛАГ // Родина. 1990. № 4. С.42.

112

и промышленные товары практически было невозможно купить на деньги. Продукты и товары в основном распределялись по карточкам в соответствии с определенной государством мерой потребления, которая к тому же была ранжирована по «классовому» признаку (по карточке рабочего можно было получить продуктов в полтора раза больше, чем по карточке служащего, и в два раза больше, чем по карточке «иждивенца», к которым относились женщины-домохозяйки, в том числе и многодетные матери). В таком виде дарованное женщине «право на труд» явилось не средством обретения экономической независимости и эмансипации, а дополнительным механизмом эксплуатации, добавившим к традиционным семейным обязанностям женщины еще и трудовые. Фактически женщины вовлекались в сферу оплачиваемой занятости на заведомо худших по сравнению с мужчинами условиях.

Постепенно начался и отход от революционной идеологии свободной семьи, а контроль над семьей, материнством и пронаталистская политика становятся важными политическими задачами. Идеи «социализации быта» не были реализованы до конца из-за экономических сложностей, однако не потеряли своего идеологического смысла (некоторые из них были даже провозглашены в Конституции 1936 г.). Если созданию общественных столовых и прачечных придавалось все меньше значения, то развитие учреждений общественного воспитания детей стало одной из центральных задач. В середине 30-х годов все сильнее критикуется идея семейного воспитания детей, поскольку «дети воспитываются родителями не для себя и не для них самих, а для страны» (Issoupova, 2000: 30-54). Материнство стало считаться не частным делом, а «государственной системой” (там же), началась пропаганда общественного воспитания детей с грудничкового возраста. Была даже провозглашена «Пятилетка Охматмлада» (этот новояз расшифровывается как охрана материнства и младенчества). В 1936 г. запрещаются аборты, для врачей и самих женщин вводится уголовная ответственность за их производство. Материнство объявляется величайшей службой «своему народу и государству” (Issoupova, 2000: 33). Государство принимает постановления об усилении помощи многодетной «биологической матери»: “матерью-героиней”, имеющей право на медаль и денежное вознаграждение, считалась женщина, имеющая 10 и более рожденных ею самой живых детей. Удивительно, но усыновление и воспитание приемных детей не давало права на такое звание. Отсутствие звания “отец-герой” и соответствующих государственных почестей для мужчин придает политический смысл репродуктивной роли женщины и одновременно символически исключает из этой сферы мужчину-отца.

В1944 г. выходит указ Президиума СССР, в соответствии с которым только зарегистрированный брак считался законным, а свободные фактические браки оказывались незаконными, как и рожденные в них дети. Была усложнена процедура развода, и он стал оцениваться как признак моральной неустойчивости (появилась практика исключения из партии «за развод» – вне зависимости от его причин). Иными словами, государство взяло частную жизнь людей под жесткий контроль, одновременно изменив акценты в структуре женских ролей. Если ранее женщина была прежде всего работница, то с конца 30-годов официальная идеология определяет ее как работающую мать.

Вконце 70-х годов ХХ в. позиция государства в отношении женщин несколько меняется. С одной стороны, Конституция СССР 1977 г. вновь провозгласила, что

возможности в получении образования, в труде, вознаграждении за него и продвижении по работе, в общественно-политической и культурной деятельности. Помимо этого, равенство женщин и мужчин обеспечивается «специальными мерами по охране труда и здоровья женщин; созданием условий, позволяющих женщинам сочетать труд с материнством; правовой защитой, материальной и моральной

113

поддержкой материнства и детства…» (ст.35). Эти формулировки отражают сложность социально-экономической ситуации в стране в те годы: сокращение рождаемости и сокращение рабочих рук. Государство вынуждено акцентировать роль матери для женщины, но не может и обойтись без ее участия в производстве. Женщине предлагается гендерный конструкт работающей матери (Здравомыслова, Темкина, 1998), а семья определяется как «основная ячейка» общества с естественным разделением ролей по признаку пола. Основные моменты такой политики заключались в развитии массовой государственной сети детских дошкольных и внешкольных учреждений, расширении системы общественного сервиса, содействии росту уровня образования женщин и в создании протекционистского по отношению к женщинамработницам законодательства (Баскакова, 1998; Ржаницына, 2002). Новое законодательство имело целью «помочь» женщинам сочетать свои семейные и производственные функции, как тогда говорили советские социологи (Харчев, 1986; Янкова 1978). Иными словами, речь шла о развитии специальной политики в отношении женщин или, как это назвала Лапидус, о «позитивных акциях в советском стиле» (Lapidus, 1978: 123). Эта политика апеллировала к фундаментальным биологическим отличиям женщин, которые нуждались в специальном законодательстве для того, чтобы рабочие условия учитывали «специальные женские потребности»

(Lapidus, 1978: 124; Attwood, 1990: 85).

Развитие протекционистского законодательства, регулирующего условия участия женщин в общественном производстве, основывалось на утверждении, что равное отношение к женщинам не означает идентичного отношения к обоим полам (Толкунова, 1967 и 1973; Данилова, 1968). Обоснование специального обращения (специальной политики) в отношении женщин базировалось на биологических и социальных причинах. В первом случае имелось в виду, что физиологические и психические признаки женского организма оправдывают ограничение женской занятости. К социальным причинам ограничения женской занятости относились аргументы о том, что женщины несут первичную ответственность за детей и дом. Таким образом, в теории (но отнюдь не на практике) получалось, что труд женщин в общественном производстве должен приспосабливаться к этим специальным материнским потребностям. Так называемые защитные меры в области трудового законодательства распадались на два типа – защита женщины как женщины (то есть ограничение воздействия вредных условий труда, подъема тяжести, работа в ночных сменах и проч.) и защита женщины как матери (то есть запрет или ограничение работы беременных женщин, кормящих матерей, предоставление отпуска по беременности и уходу за новорожденными или больными детьми и проч.). При этом право женщин на труд и его равную оплату гарантировалось законодательством.

В целом можно сказать, что советское законодательство тех лет пыталось сочетать равные права работниц с их специальными правами матерей. Проблема дополнительной нагрузки на работодателей в связи с этой ситуацией решалась благодаря тому, что фактически единственным и универсальным работодателем в

СССР было государство. Однако создание специального протекционистского законодательства только в отношении работающих женщин без распространения его действия на мужчин (там, где это возможно – например, в отношении вредных условий производства или при уходе за детьми) провоцировало профессиональную сегрегацию по признаку пола и скорее препятствовало гендерному равенству, чем способствовало его достижению. Следствием профессиональной сегрегации (а иногда и прямой дискриминации в сфере занятости) стала значительная разница в оплате труда женщин и мужчин. Так, в 60 -е – 80-е годы ХХ века для занятых в промышленности зарплата женщин составляла в среднем 70% от зарплаты мужчин, а в сельском хозяйстве – 75% соответственно (Сонин, 1977; Женщины в СССР,1985; Воронина, 1988). Существовавшее неравенство в быту было определено как «двойная нагрузка