фомина

1)Османская империя к началу XVIII в. представляла собой отсталую феодальную страну. Крестьяне - ее главная производительная сила - находились в крайне тяжелых условиях из-за чрезмерного налогового гнета. Основной налог с мусульманского населения - ашар (десятина) 1 - часто составлял практически половину всех натуральных доходов налогоплательщиков. Неизменно агрессивная политика правителей империи влекла за собой применение властями так называемых "чрезвычайных" налогов на военные нужды, что вело к еще большему повышению нормы феодальной эксплуатации. До конца XVI в. чрезвычайные налоги (текалиф-и орфие) 2 в отличие от ашара и джизьи, которые назывались текалиф-и шерие (шариатскими), взимались по строго установленному порядку - раз в пять лет, причем величина их точно фиксировалась и раскладывалась на податные единицы (авариз-ханеси). Серьезный социально-экономический кризис Османской империи на рубеже XVI-XVII вв. привел к резкому повышению чрезвычайного налогообложения3, к переводу этих налогов в денежное выражение (бедель) 4 и к их ежегодным сборам. Кроме уже введенных налогов текалиф-и орфие в XVII в. появились новые - текалиф-и шакка 5, представлявшие собой произвольно вводимые поборы провинциальных правителей6. Центральные власти, хотя и мирились с ними, долгое время рассматривали эти поборы как незаконные7. В начале же XVIII в. правительство узаконило текалиф-и шакка; они стали именоваться имдад-и хазарие8 и рассматривались как некая помощь наместникам в мирное время. Несмотря на эту меру, налоги текалиф-и шакка не исчезли. Более того, по примеру провинциальных властей органы местного управленйя и суда, т. e. аяны, кадии, воеводы, тоже вводили особые налоги в свою пользу. Они назывались аяние, аянлык джаизеси, хардж-и имза, дефтер акчеси 9 и т. д. Эти налоги, вошедшие в практику в XV111 в., формально утверждены не были, но просуществовали вплоть до Танзимата 10.

Усилению эксплуатации крестьян способствовала и введенная в конце XVII в. система пожизненных откупов налогов - маликяне ("поместье"). Ранее в Османской империи повсеместно была распространена система откупов ильтизам ("аренда", "откуп") -так называлась отдача права сбора налогов на один или два года. При системе ильтизам откупщик сразу вносил определенную сумму в казну за право сбора одного или нескольких налогов, что помогало обратить натуральные поступления в деньги еще до начала сбора урожая. После этого он всеми правдами и неправдами выжимал из податного населения гораздо большую сумму для личного обогащения. Откупщиками обычно были крупные феодалы, губернаторы провинций, все чаще ими становились придворные, назначавшие в откупленные ими владения своих представителей11. В 1694/95 г. (1106г.х.) правительство, желая поправить бедственное состояние казны и в какой-то степени уменьшить произвол откупщиков, применило в восточных вилайетах империи - Дамаск, Халеб, Диярбекир, Мардин, Айнтаб, Малатья, Адана и Токат - систему маликяне12. В этих вилайетах казна заключала с откупщиками пожизненный контракт, по которому те обязывались ежегодно вносить налоги в казну, что должно было побуждать их в какой-то мере заботиться о налогоплательщиках (крестьянах прежде всего) и не доводить их до бедственного положения, поскольку в таком случае сам откупщик терял источник дохода.

Однако уже в 1715 г. при великом везире Дамаде Али-паше 13 имела место "серьезная попытка навести порядок в финансах государства" 14, связанная с отменой маликяне. По приказанию Али-паши главный деф-тердар составил для него доклад о состоянии финансов страны. Доклад показал многие злоупотребления, происходившие при системе маликяне: откупщики начинали распоряжаться источниками доходов как своей частной собственностью, часто происходила перепродажа откупа одним владельцем другому, а тем - третьему и т. д. Система маликяне имела еще один серьезнейший с точки зрения правительства недостаток: откупщики при ней приобретали большое влияние среди крестьян, что приводило к ослаблению центральной власти, усилению центробежных сил в империи 15. Откупщики зачастую поручали сбор налогов своим доверенным лицам, а сами оставались в Стамбуле, превратившись в своего рода рантье. Со временем подобные откупщики, к которым принадлежали многие придворные, сблизились с аянами 16. Эксплуатация крестьян при системе маликяне не только не уменьшилась, а, напротив, усилилась (перепродажа откупа маликяне увеличивала налоговый гнет, поскольку новый откупщик старался нажиться на своем приобретении), причем не в пользу центрального правительства: размер ежегодных поступлений в казну был заранее определен, а курс денег постоянно падал. Местами откупщики присваивали права цехов (эснафов)-лодочников, носильщиков (разрешение на перевоз и различные таможенные пошлины, с которыми имели дело эти цехи, тоже начали отдаваться на откуп).

После рассмотрения доклада вышел султанский фирман о запрещении системы маликяне по всей империи, за исключением отдаленных вилайетов - Дамаска, Халеба и Диярбекира. Велено было вернуться к традиционной системе передачи права на сбор налогов откупщикам (мюльтезимам) на небольшой срок - один-три года. Однако, несмотря на запрет, к концу правления Ахмеда III система маликяне вновь распространилась в империи 17.

Стремясь не допустить народного возмущения, правительство рассылало по стране "указы справедливости" - адалет-наме. Так, адалет-наме 1704 г. призывал губернаторов провинций и кадиев "бдить, дабы народ не терпел какой-либо обиды"18 Ряд указов был направлен против чрезвычайных налогов (например, адалет ферманы в марте 1713 г., прибывавший прекратить сбор незаконных налогов - хиляф-и шер-и шериф) 19 поскольку правительство отдавало себе отчет в том, что сельское хозяйство страны находится в расстроенном состоянии. В целом адалет-наме были малоэффективны; они в какой-то мере снимали моральную ответственность с центральных властей за их бессилие, но не вносили действительного облегчения в положение крестьян.

Высокие налоги и отсутствие государственного кредита вынуждали крестьян обращаться к ростовщику. Кабальные условия ростовщических займов и произвол феодалов и сборщиков налогов вели к обезземеливанию крестьян. Им приходилось или обрабатывать ту же землю в качестве батраков, или уходить в города. Покинутые крестьянами наделы становились добычей различных спекулянтов из правящих классов, которые таким путем приобретали поместья. Например, большая часть крестьянских земель Македонии еще до начала XVIII в. была экспроприирована20. Часть разоренных крестьян становились на путь вооруженной борьбы, которая официально именовалась "разбоем". Размах этих выступлений был широк, но в то время "классовый антагонизм еще не достиг той стадии, на которой крестьяне уже выступали бы за уничтожение феодальной эксплуатации"21.

Положение городских масс в Османской империи тоже было нелегким: чрезвычайные налоги выплачивали и они. Города оставались зависимыми от феодальной экономики и сохраняли характер "хозяйственных дополнений военно-административной ставки местного паши или, в столице, ставки султана"22. Производство осуществлялось ремесленниками, объединенными в замкнутые производственные корпорации-цехи (эснафы). Эс-наф был "наиболее всеобъемлющей хозяйственной и общественной организацией в османской феодальной системе" 23. Государство поддерживало эснафы из фискальных соображений, а ремесленники использовали их как свою профессиональную и социальную опору. Эснафы работали на ограниченный рынок, их деятельность строго регламентировалась правительством (определялись не только цена их товаров, место продажи, количество и качество, но и дороги, по которым ремесленники должны были везти свои товары на продажу). Право на открытие мастерской или лавки (гедик) могли давать старейшины цехов лишь с разрешения кадия. Такой строгий порядок был выгоден цехам 24, поскольку позволял избежать конкуренции со стороны ремесленников, работавших вне цехов. В то же время жесткая государственная регламентация производства и поддержка государством цеха как феодального института препятствовала развитию производительных сил и капиталистических отношений в городах Османской империи.

В конце XVII - начале XVIII в. в социальной жизни городов исследователи отмечают ряд новых явлений. Происходит усиление имущественной дифференциации среди ремесленников (хотя их социальное расслоение в условиях господства уравнительной регламентации не получило должного развития), а также между цехами. Эснафы утрачивают свои функции по организации производства, все в большей степени превращаясь в административно-податные единицы25.

В начале XVIII в. в Османской империи имелись такие отрасли промышленности, как текстильная (ткани из хлопка вырабатывались во всех крупных городах Ирака, Сирии и Египта, шерстяные и шелковые - в Анкаре и Брусе), кожевенная, металлообрабатывающая; в Изнике и Кютахье было развито фаянсовое производство26. Горнодобывающая промышленность существовала в различных областях империи. "Есть в государстве Турецком места, где руду серебряную берут, также медную и железную, как в Европе, так и в Ассии", - сообщал П. А. Толстой27. Однако эта промышленность постепенно приходила в состояние стагнации: например, на известном железном руднике Сидрекапса (Македония) в XVII в. было 500-600 печей для плавки руды и 6 тыс. рудокопов, а в XVIII в. число печей сократилось до 20-30, а рудокопов - до 25028. Причиной такого застоя и даже упадка была узость внутреннего рынка в результате господства феодальных отношений в империи. Преобладание натурального хозяйства и нищета крестьянства определяли низкую покупательную способность населения. Недостаток путей сообщения и их небезопасность сказывались как на торговле, так и на промышленности.

Скопление больших масс населения в городах из-за сильного притока разоренных крестьян осложняло условия труда ремесленников; правительству было трудно снабжать жителей городов продовольствием. В городах часто вспыхивали волнения из-за попыток правительства ввести принудительный курс фальсифицированной монеты (в 1651 и 1689-1690 гг. в Стамбуле, в 1669- 1670 гг. в Брусе, Анкаре и Эдирне, в 1697 г. в Каире), "голодные бунты" из-за повышения цен на продовольствие (в 1682 г. в Сараево, в 1695 г. в Каире, в 1720 г. в Салониках, в 1730 г. в Триполи и Халебе), по причине усиления налогового гнета и произвола властей (в 1703 г. в Иерусалиме и Дамиетте, в 1705 г. в Манисе, в 1721 г. в Басре) 29. Крупные восстания произошли в Стамбуле в 1703 г. и особенно в 1730 г. 30.

Упадок военного и экономического могущества Османской империи был непосредственно связан с деградацией системы феодальных отношений, получившей название военно-ленной (тимариотской). Классическая тимариотская османская система уже в последние десятилетия XVI в. начинает утрачивать свои типичные черты: временный и условный характер, полную зависимость от центральной власти31. В течение XVII в. условные пожалования все чаще становятся объектами купли-продажи, ленники зачастую не являлись на военную службу; имели место передача ленов по наследству и их дробление.

Правительство принимало меры для поддержания военно-ленной системы. Почти при каждом султане принимались законы о тимарах и зеаметах, проводились так называемые "йоклама" (проверки) при мобилизации держателей военных ленов-сипахи: накануне, во время и после окончания какого-либо похода, когда обнаруживался разрыв между реальным и списочным составом ленников. Проверки проводились и при восшествии нового султана на престол. Они имели целью закрепить тимары и зеаметы за теми, кто действительно выполнял военную службу, и лишить условных владений лиц, которые уклонялись от службы или вообще незаконно получили бераты - грамоты на владение ленами32. Из таких проверок особую известность получила йоклама 1596 г., по которой около 30 тыс. человек были лишены тимаров и зеаметов, а многие из них были казнены33.

Однако даже такими жестокими мерами не удавалось задержать распад военно-ленной системы, тем более что йоклама имели и другую сторону: правительство использовало их как повод, чтобы отобрать земли и сдать их в аренду с целью ликвидации дефицита в бюджете. Численность тимариотского ополчения к началу XVIII в. резко снизилась. Так, если при султане Сулей-мане Кануни (1520-1566) тимары и зеаметы давали армии 200 тыс. воинов 34, то в начале XVIII в.- всего 20 тыс. 35. В XVIII в. лены занимали еще значительную часть земель, однако сипахи, способных нести воинскую службу, становилось все меньше. Некоторые из них откупались за взятку от несения все менее прибыльной военной службы. Алайбеи, ответственные за сбор сипахий-ского ополчения, такие взятки принимали открыто, так как им нужно было "компенсировать" свои потери при получении этой должности, стоившей немалых подношений бейлербею.

Взяточничество в провинциях процветало и на уровне бейлербеев, и для его пресечения еще в 1530 г. при Сулеймане Кануни (Законодателе) правительство решило перенести распределение ленного фонда в центр. Однако коррупция при султанском дворе лишила действенности эту меру. Лены еще чаще стали попадать в руки придворных чиновников, а иногда доставались даже некоторым городским жителям, крестьянам и т. п. Несмотря на централизацию распределения ленов и периодические проверки, участились случаи, когда на один и тот же надел выдавалось два или даже больше документов, что порождало огромное число спорных ленов и приводило к тому, что ленники не являлись к месту сбора, опасаясь захвата в их отсутствие своих владений другими претендентами. Деградация тимариотского (сипахийского) ополчения приводила к использованию его на таких "непрестижных" занятиях, как рытье окопов или перевозка пушек, что раньше поручали юрюкам - кочевникам. По мнению некоторых исследователей, тима-риотское ополчение в конце XVII - начале XVIII в. утратило всякое военное значение36.

Кроме войска, составленного из держателей тимаров и зеаметов, в Османской империи имелось и войско на жалованье (капыкулу), основную часть которого составляли янычарыл37. Янычарский пехотный корпус на протяжении долгого времени был мощным воинским формированием империи, прообразом регулярной армии. В мирное время янычары охраняли султанский дворец, поддерживали порядок в городах. Рассредоточение янычар по всей империи (особенно после "джелялийской смуты"38, когда их использовали для подавления крестьянских выступлений) ускорило уже наметившийся процесс постепенного превращения их в своеобразную социальную прослойку, тесно связанную с улемами (духовенством), ремесленниками и торговцами. Янычары начинают заниматься торговлей и ремеслом, обзаводиться семьями, что прежде им строго запрещалось. Нарушилась и система комплектования янычарского корпуса "девширмэ", по которой янычарами могли становиться лишь дети христиан39, отбираемые у родителей и направляемые в специальные школы. В 1574 г. янычары добились права записывать в корпус своих детей40, а в 1582 г., во время войны с Ираном, в янычарское войско, как сообщал Кочибей Гёмюрджинский, стали записывать взрослых мусульман41. Следующим этапом изменения состава корпуса был 1651 год, когда янычары добились от правительства обещания, что в будущем в Корпус будут допускаться только дети янычар42. Этим фактически узаконивалось право янычар иметь семью, а многие желавшие вступить в корпус стали за взятки объявляться "янычарскими детьми". Последний случай применения системы набора "девширмэ" имел место в 1637 г. (официально система "девширме" просуществовала до 1750г.) 43.

В течение XVIII в. янычарский корпус стал все более походить на преторианскую гвардию. "Войско, которое при султанской особе и которое называется капикулы, определенное уставами прежних султанов и его собственными, может султана посадить в тюрьму, умертвить его и учинить вместо его преемником или кого из его братьев, или из детей", - писал Л. Марсильи44. Вмешательство янычар в дела двора и государства шло параллельно с ослаблением их военного значения: янычары, явившиеся к месту сражения (а являлись далеко не все), были недисциплинированной массой, склонной к грабежам, часто обращавшейся в бегство при первой неудаче. Число янычар, а значит, и расходы казны постоянно возрастали. При Сулеймане Кануни янычар было 16 тыс., а в 1609 г.-уже 37 тыс. 45. К 1680 г., по данным Л. Марсильи, янычар насчитывалось 54 222 при общей численности войск капыкулу 74 148 человек46. Согласно записям дефтердара Сары Мехмед-паши, на рубеже XVII-XVIII вв. в списках янычар было 53200 человек, а всего казна выплачивала жалованье 96 727 военнослужащим 47. Здесь, однако, надо учитывать, что в списке конца XVII в. входят пенсионеры янычарского корпуса (отураки) и большое число "мертвых душ" - погибших или умерших янычар, жалованье которых продолжали присваивать командиры, а также множество людей, привлеченных в корпус привилегиями, которыми обладали янычары: свободой от налогообложения и безопасностью от произвола чиновников. Всякими путями эти люди записывались в янычары. "Некоторые, суть имянуемы (янычарами), только и защищаемы тем именем, а войны не знают", - сообщал П. А, Толстой 48.

Янычары, как часть османской государственной системы, были кровно заинтересованы в неприкосновенности существующего порядка. Эти их устремления полностью отвечали и интересам реакционного мусульманского духовенства, как бы заключившего с ними долговременный союз. И улемы, и янычары выступали против любых нововведений в стране49.

Участие янычар в городских восстаниях позволяет предположить, что янычары в некоторой степени выражали интересы городского населения - тем более что они сами занимались ремеслом и торговлей. Однако, связанные с улемами и дворцовой кликой, они являлись, как правило, орудием внутренних (а порой и внешних) интриг. В начале XVIII в. султанское правительство, нуждаясь в янычарах как в боеспособном войске и средстве для поддержания целостности империи (поскольку янычары пока еще служили определенной защитой против сепаратизма пашей и местных феодалов), еще было неспособно эффективно бороться с их анархией или заменить их войсками другого типа. "Турецкие императоры в нынешнее время не могут переменить уставов или уничтожить привилегии константинопольского войска", - отмечал Л. Марсильи50.

Подводя итоги, следует сказать, что поддержание боевой мощи османской армии в начале XVIII в. достигалось со все большими усилиями, в основном за счет содержания чрезвычайно многочисленного и дорогостоящего войска капыкулу. Кроме того, правительство вынуждено было прибегать к созданию народного ополчения нефир-и ам51 (например, во время войны со Священной лигой), отрывая крестьян от земли и тем самым еще больше подрывая экономическую основу государства.

Значительная часть земель и других источников дохода в Османской империи принадлежала мечетям, медресе, текке (дервишеским обителям) и другим мусульманским учреждениям, что являлось одной из главных причин огромного влияния духовенства на все сферы жизни в стране. По мусульманским законам имущество, отказанное религиозным и благотворительным учреждениям (вакфам), не могло быть пущено в продажу, а доход от него шел на содержание мечетей, приютов (имаретов), медресе, школ (мектебов), библиотек. Примерно треть всех доходов империи приходилась на вакфы. "О доходах же и расходах их краткословием можно сказать еще, одна треть приходит в казну народную (государственную.- А. В.), другая расходится в Духовный их чин... третья расходится по министрам, которые собирают и крадут", - писал П. А. Толстой52.

Каждый султан стремился привлечь на свою сторону мусульманское духовенство и записывал в вакфы новые пожалования. Правда, великому везиру Кёпрго-лю Мехмед-паше (1656-1661) удалось добиться получения части доходов с вакфов для нужд армии и флота, но такое случалось крайне редко и было исключением из общего правила, по которому вакфы всегда были неприкосновенными53. Отказывание имущества вакфам было распространенным явлением, поскольку являлось формой превращения какого-либо источника дохода в частную собственность (так называемый "обычный" вакф в отличие от "основного", когда жертвователь терял права на свое обращенное в вакф имущество). В качестве типичного примера можно привести вилайет Халеб, где между 1718 и 1800 гг. было зарегистрировано 485 новых вакфов; из них только 32 состояли исключительно из земельных владений, 30 включали помимо земель и другое недвижимое имущество, " а остальные были постройками (лавки, мастерские, мельницы, бани и т.д.) 54.

При описании общего положения в империи в начале XVIII в. нельзя не отметить такие пороки османской системы, как взяточничество, распространенное среди губернаторов провинций и судей55, а также хищения при сборе налогов: "Империя Турецкая не добро правима суть, а ежели бы в собрании доходов министры были радетельные, а не грабители, могло бы быть всего со 100 000 мешков левков, но то не может быть недобрых ради строителей"56. Коррупция разъедала и армию..

Упадок центральной власти Османской империи сопровождался усилением местного управления. Так, в конце XVII в. произошло возвышение аянов - выборных лиц из числа богатых горожан: крупных землевладельцев, проживавших в городах, купцов, старейшин цехов, янычарской верхушки, имамов, хатибов (мулл) и др. Введение системы маликяне укрепило позиции аянов: многие из них стали приобретать эти откупы. Обязанности аянов и эшрафов58 были очень разнообразны. Из них выбирался городской управляющий, они наблюдали за сбором налогов, осуществляли попечительство над вакфами, контролировали базарные цены, следили за соблюдением законов (т.е. выполняли функций кадия) и т. д. 59. Аяны были посредниками между центральным правительством и населением. В первые десятилетия XVIII в. Порта фактически легализовала деятельность аянов (об этом говорят адресованные им ада-лет-наме), поскольку рассчитывала опираться на них как на лиц, имевших реальную власть и авторитет на местах. С течением времени, однако, аяны приобретали все большую самостоятельность, что вело к усилению децентрализации империи. Одновременно усиливалась эксплуатация аянами податного населения.

По мере ослабления Османской империи постепенно превращались в самостоятельных правителей местные феодалы. Наиболее интенсивно этот процесс протекал на окраинах. В странах Магриба, т. е. в Алжире, Тунисе и Триполи, правили наследственные правители, и "все оные имеют вид дипенденции (зависимости. - А. В.) или протекции от Порты, а в самом существе только алианц (союз.- А. В.) между оными и Порты на таковых кондициях, что они при наступательной и оборонительной войне принуждены Порте в помочь корабли давать", - писал И. И. Неплюев60. Тунисская династия Хусейнидов (с 1705 г.) проводила самостоятельную внешнюю политику и заключала договоры с иностранными государствами (1710, 1728 гг. - с Францией, 1716 г. - с Англией), но признавала сюзеренитет султана. Более сильный алжирский дей в начале XVIII в. выслал из страны последнего турецкого пашу и стал фактически независимым. "От них (этих государств) салтану и иного ничего не подлежит, кроме единого титла", - замечал П. А. Толстой61. Корабли Алжира и Туниса нападали на купеческие суда, нанося большой ущерб средиземноморской торговле. Европейские страны старались использовать магрибских пиратов для ослабления своих торговых конкурентов.

Египет - пашалык Османской империи - находился под властью мамлюкских беев. Порта назначала в Каир пашу, который следил за ежегодным сбором и отправкой дани и за поставкой продовольствия и "подарков" в Мекку и Медину, а в остальном беи действовали самостоятельно.

Вопреки стремлению Порты централизовать управление государством начинают складываться наследственные династии и в других местах: в горном Ливане правила династия Шихаби, власть в Курдистане перехода от одной группы феодалов к другой62. Авторитет центральной власти был непрочен и в таких крупных центрах, как Дамаск, Халеб, Мосул.

В Багдаде сложилась династия, основателем которой был Ахмед-паша. И. И. Неплюев сообщал, что этот правитель "в своем владении самовластен и наследствен"63. Самовластие Ахмед-паши особенно тревожило Порту во время войны с Ираном, когда он стремился не допустить в "турское али, лучше сказать, в свое владение"64 как войска афганского завоевателя Ашрафа, так и турецкие. Великому везиру Ибрагим-паше пришлось вести очень осторожную политику по отношению к Ахмед-паше, чтобы не допустить отделения Багдада от империи.

Фактически независимыми были и бедуинские племена. Они постоянно беспокоили Порту: на пути от Дамаска к Мекке и Медине часто грабили караваны паломников (например, в 1700 и 1703 гг.) sup>65.

Существование в Анатолии обширных владений с привилегированным статусом (маликяне-и дивани и арпалык66), санджаков наследственных принцев способствовало развитию центробежных тенденций в этих районах. Сепаратизм феодалов постепенно усиливался и в европейской части империи.

В Османской империи наследником всех крупных сановников империи кроме улемов до 1826 г. было государство, государственная казна. Не могли эти сановники передавать по наследству и свои посты или титулы: института дворянства в Османской империи не существовало. Преобладание государства над обществом выражалось в том, что правящий класс осуществлял свое господство преимущественно через государственную власть. Непременным критерием для причисления к этому классу было служебное положение, которое являлось, "возможно, не просто признаком социальной стратификации, но и классообразующим фактором, ибо служба вела к богатству" 67.

Не находившиеся на государственной службе владельцы крупной земельной собственности, недвижимости в городах, крупные торговцы и ростовщики, высшие слои немусульманского духовенства и др. принадлежали к правящему, господствующему классу по социально-экономическим признакам, но по своему социальному статусу оставались простой реайей (немусульманским податным населением) 68.

Внутри господствующего класса империи происходили сложные изменения, связанные с процессами развития османского феодализма, вытеснением одних феодальных укладов другими, изменением форм феодальной зависимости крестьян, нарастанием внутренних противоречий в османском обществе69.

Принадлежащие к правящему классу по мусульманской традиции продолжали именоваться "людьми меча и пера", однако это деление все менее соответствовало реальному положению. Ухудшение имущественного положения ленников-сипахи происходило еще с конца XVI в., и отдельные его слои подверглись известной "дефеодализации"70. В связи с развитием товарно-денежных отношений и практически иссякнувшим источником военной добычи усилилось значение групп, занимающихся торговой, ростовщической и предпринимательской деятельностью: мусульманские традиции не содержали никаких запретов на подобные занятия. Кризис тимари-отской системы усилил значение местной знати, в том числе и аянов, которые образовали отличную от прежних слоев правящего класса группу. Усиление аянов произошло благодаря их земельной собственности, богатству и связям, а не по причине принадлежности к сословию тимариотов или капыкулу71. Между представителями старой военно-бюрократической знати, которая видела единственный источник дохода в службе, и слоями, искавшими иные способы обогащения, существовал антагонизм, который, однако, был еще не настолько силен, чтобы привести к глубокому размежеванию72.

В Османской империи существовали три основных вида службы: военная (сейфие), бюрократическая (калемие) и духовная (ильмие). Это разделение, конечно, условное, поскольку не существовало четкого разграничения военных, административных и религиозных функций государства - они тесно переплетались и дополняли друг друга. Следует подчеркнуть, что в этом - коренное отличие османского государства, к примеру, от европейского. Однако "люди пера", как можно назвать профессиональных бюрократов, до XVIII в. редко занимали пост губернатора провинции или садразама - это была "монополия" военных. Тем не менее с конца XVII в. большое число профессиональных бюрократов появляется в избранном кругу пашей73. По-видимому, это было отражением соперничества между бюрократией и военными, а также растущей профессионализации государственного аппарата.