Странники

Странники

• Разместил(а) Раздел о Виталии Богдановиче, Февраль 10, 2009 в 5:05pm

• Просмотр блога

Орден странников и сами странники. Одним из самых замечательных свойств культуры является ее способность рождать явления, которые не вписываются в ее принципы и несут в себе зерно нового, разрушающего её изнутри. Именно это качество позволяет ей сохранять динамичность и пластичность, качества, характерные для любых живых и развивающихся структур. Феномен странничества - яркий пример. Странник - человек «не на выделенном ему обществом месте», без прописки, без ярлычка. Он ускользает от норм и правил социума, не вписывается в него и вызывает настороженное отношение, вызывает интерес к себе и некоторое уважение. Это состояние, которое позволяет увидеть внутреннюю суть культуры и общества. Славянское слово «странствовати» - употребляется в значении страдать, болеть, немочь, а еще «странничать» - чудить, отличаться от людей странностями. Слово «страница» означает сторонний, посторонний, нездешний. Странник всегда выделялся, тем, что всегда чем-то отличались от большинства - болезнью, «бьющей в глаза» уникальности или был чужим, приезжим, что всегда замечается, и по поведению, и по Картине Мира, по мироощущению. С архаических времен, любое отличие/выделение вызывает у большинства настороженно-подозрительное отношение. Человек, нашедший в себе силы и решимость быть в чем-то отличным от массы, ставит себя «вне» устойчивого порядка масс. Хочет он или нет, но он противопоставляет себя ему, вынуждая его сравнивать с собой, обращать внимание на себя, поворачиваться к себе, уясняя для себя то, что бы общество хотело оставить скрытым даже для себя. Встреча большинства и странника, это всегда встреча с зеркалом, с «Я» и «Я – чужой, как отражение», при которой каждая сторона ощущает разность друг друга, что может привести и к агрессии, и к уважению. Человек, выбравший стилем жизни путь Странника, принципиально отличается своим отношением к главному, к Картине Мира, к времени и пространству, что и делает странника всегда и везде иным, гостем, прохожим. К «гостю» на Руси было благожелательное отношение, в том числе, как к человеку, который не входит в постоянный установившийся круг с его четким порядком и устоями, кто временно, при этом сохраняя автономию, соприкоснулся с ним. Именно эту отдаленность, понимаемую народным сознанием как «подвиг», трудность которого возвышает значимость содеянного, люди почитали и помогали чем могли. Это же странник, вечный гость, приход которого в каком-то смысле освящал дом, который его принимал. Так относились к безумцам и юродивым, над которыми могли смеяться, одновременно сохраняя попечение, уважение и некий страх. Проявить гостеприимство и угостить заезжих гостей «чем Бог послал» считалось естественным проявлением христолюбия. Христианство сформировало установку видеть в каждом страннике или в утомленном путем госте Христа. Именно в этом проявляется, типичная для нашей культуры традиция странноприимства, реализовывающаяся и конкретным человеком, дающего приют страннику, и в виде строительства богатыми людьми «странноприимных домов», гостиниц для странников XIX в. Такое отношение было заповедано Христом: «И вы будьте подобны людям, ожидающим возвращения господина своего с брака, дабы, когда придет и постучит, тотчас отворить ему. Блаженны рабы те. Которых господин, пришед, найдет бодровствующими; истинно говорю вам, он препояшется и посадит их, и подходя станет служить им», Лк., 12, 36-37). Эти оттенки и нюансы смысла странничества, присутствовавшие в языке XIX века, в веке XX странник стал связан только с религиозным подвижничеством, как паломник-богомолец. «Человек, странствующий пешком, обычно на богомолье» (Ожегов). На Руси ходили апокрифы о посещении людей Христом-странником, а само странничество как форма освобождения от мира весьма почиталось в России. К примеру - легенда об императоре Александре 1, ушедшего в скит под именем Федора Кузьмича, уход Льва Толстого. Надругательство над гостем, отказ ему в крове и пище, нежелание предоставить ему место для отдыха воспринимались как тяжкий грех. Странствующий нищий или калека не были изгоями ни в представлении русского народа, ни в структуре общества. Напротив, они имели свой социальный статус, осуществляя даже определенную функцию равновесия: в отношении к ним все были равны, от последнего крестьянина до царя. Своим присутствием странники создавали особую атмосферу, которой проникнуто наше общество, способствовали становлению особой «культуры сердца». Иной взгляд имеет Западная Европа, где в языке нет полного аналога русского термина «странничество». Наиболее близкий аналог, в латыни - errare (скитаться, блуждать, заблуждаться), сходный французский термин errer (бродить, заблудиться). Интересен английский аналог errant (странствующий, в смысле заблудший, сбившийся с пути; блуждающий в мыслях), корень err (ошибаться, заблуждаться), отсюда и errantry (приключения странствующего рыцаря), и erratic (странный, беспорядочный, неустойчивый, рассеянный). В современном английском появился аналог для обозначения странствовать, странствие и странника - это wander, wandering, wanderer, смысловой контекст которых, увязан с блужданием и заблуждениями. В немецком языке связь присутствует в словах, образованных от wander-wanderer (странник, путник), wandern (странствовать, скитаться), wanderschaft (странствование). В культуре Европы смысловая основа смещена в сторону скитаний и блужданий, а странствование понимается как поиск чего-то/за чем-то, того, чего нет в распоряжении «сегодня и сейчас» и неясно, где оно есть и как найти, поэтому есть вероятность блуждания впотьмах, возможность заблудиться, затеряться при поиске, пойти по ошибочному пути. Артуровский вариант «Пойди туда – не знаю куда…». В смыслах нашего языка странствование означает выбор своего пути, самоценного, вызывающего уважение и почтение, даже если ты не можешь себе позволить на него встать, В Европе, оно понимается как утрата устойчивости, отсутствия четкой ориентации, приводящее к заблуждению или уже явившееся его результатом, но могущее быть реализовано во имя высокой цели. Вот две оценки, два отношения к принятию странником риска встать на Путь, у которого нет однозначный цели, который не подстрахован, маршрута тоже нет, ничто не гарантирует успех, а ошибка ведет в опасную неизвестность. Так все-таки, это заблуждение или «подвиг»? В античности были свои представления о странниках, которые стали базой для развития мира. Само географическое расположение Греции стимулировало мореходство и декларировало тягу к путешествиям, всёж-таки культура Средиземноморья, с возможностью и торговать, и воевать. Эта тяга признавалась Аристотелем истоком, побуждающей причиной познания. Образец - Одиссей. Гомер описывает его скитания не в ритме «экшен», а в ясном и светлом ритме описания событий, которые касаются не столько движения во времени и изменения сознания Одиссея и его спутников, сколько, как передвижения в пространстве, что составляет резкий контраст с текстами того же Ветхого Завета. Для Одиссея странствие способ проживания жизни, требующей ума, хитрости, сообразительности и выносливости, качеств, которые тогда отличали эллина. Большая часть скитаний Одиссея интерпретируется, как путь домой, замыкание некоего круга, возврат в исходную точку, с которой все началось, к завершению цикла. Возвращение, как подведение итога жизни героя, у которого большая часть жизни была проведена в странствии-путешествии. Со временем в греческом сознании более значимым и ценимым становится четкая определенность в пространстве, отождествление себя с конкретным полисом. Именно он, как своеобразное «место силы» эллина, понимался как его формообразующее начало, аналог Космоса, вне которого, вне своего места, он ощущал себя изгоем и чужаком. Остракизм, изгнание, был страшным наказанием. В период расцвета эллинистической культуры крайне актуальной была проблема организации и управления пространством. Ксенофонт, опирается в «Домострое» на понятия «кров» и «дом» и представляет экономику как науку управления и организации повседневного жизненного пространства одной из важнейших для человека потому как ему, в отличии от животного необходим дом, его жизнь не может проходить под открытым небом, а значит пространство, в котором только и может осуществляться полноценная жизнь человека, определяет ее в зависимости от того, как оно организовано. Истоки иеротопии налицо. Яркий контраст представляет иудейская культура, в которой уже Авраам получает приказ от Бога покинуть обжитое место: «Пойди из земли своей, от родства твоего и из дома отца твоего, в землю, которую я укажу тебе» (Быт.,12, 1). Послушание перед Богом пересиливает опасность и риск, отказавшись от всего, броситься в неизвестность - помогает вера в то, что Бог не оставит «свой» народ и позаботиться о нем так, так, как он сам о себе никогда позаботится не сможет. Потомки Авраама смогли успешно обосноваться в новой земле, Египте, обжиться, разбогатеть и обрести могущество, что ознаменовались их удалением от Яхве и обращением к идолам. «Избранный народ» может быть близок к Богу только оставаясь безосновным, не отвлекаясь всерьез на быт, не укореняясь, не вживаясь в то место, в котором они вынуждены жить. Не означает ли это то, что только оставаясь странниками они могут быть свободны от мира и могут полноценно служить Ему? Моисею Бог поручает вывести народ иудейский из Египта и направиться в пустыню. Пустыня это место, Природой не предназначенное для жизни, обжиться там практически невозможно для тех, особенно для тех, для кого она неестественная среда и внятных причин, чтобы остаться там и завести хозяйство, нет вообще. Зато там невозможно жить на одном месте, она естественная родина кочевников, чья собственность и все жизненно необходимое всегда с собой. Пустыня в данном случае - символ освобожденной жизни, не связанной мирскими узами, направляющей целиком и полностью человека к Богу. Такой образ жизни активней всего преодолевает стремление к привязанностям человеческим, в любой форме и проявлении, которая так быстро и незаметно отвлекает и порабощает человека тем, что отвлекает его от Бога, о чем учил Будда, когда говорил о Четырех Благородных Истинах, кстати сказать. Человек должен во всем вручать себя Богу, и в этом его долг. Прежде о Боге, а потом уже будет о тебе заботиться Он, о чем так страстно проповедуют Пророки. Они первые полно и ярко представили установку, в которой человек есть постоянный странник и гость на земле, будучи обращен непрестанно к Богу как к Источнику всякого устроения и обретения. Поэтому так важно в иудаизме соблюдение Субботы - дня, когда человек должен жить так, как будто он ничего не имеет, ни с чем не связан, ничего не должен делать - кроме обращения себя к Богу, восстановления своего единства с Ним. Скитание, в данном случае не что иное, как неистовое стремление к Нему, делающей для скитальца мир временным местом обитанием, но в котором он свободен и непривязан ко всему. Такая отрешенность для непосвященного или слабого - наказание. Так наказывает Бог Каина, первого убийцу. Наказание скитанием означает разрыв гармонии в отношений между Ним и Каином. Даже Земля отвергает, не принимает его. В случае с Агасфером, Ботадеусом, что означает «ударивший Бога», Он тоже запретил убивать, и заставил его вечно нести на себе груз своей вины. Каин думал, что, становясь скитальцем, всякий сможет убить его как чужака, за которого не будут мстить, но наказание было усугублено и Агасфер не принимается землей, он не может умереть, осужден на вечные скитания, тоже до второго пришествия. Согласно апокрифа, он приходит каждые пятьдесят лет к Храму Гроба Господня и молит о прощении. Еще в начале ХХ века, туристам и паломникам показывали его граффити. В этой легенде можно найти отношение в Средневековье к евреям как к людям, не имевшим своей родины, находящихся в постоянном движении, везде живущих сохраняя своё лицо, самобытность и представления о том, что некоторые люди, дожидаются на земле конца Света, являясь живым мостиком между первым и вторым пришествием. Легенда об Агасфере пересекается с мифами о Диком охотнике, Летучем Голландце, Пресвитере Иоанне, польском пане, который продал душу, но в последний момент сладко запел хвалу Господу, что ангелы не отдали его душу темным силам и он так и находится в вечном кружении между Небом и землей до Второго пришествия… Христианство принесло с собой новое представление о мире. Его основой стало противопоставление статике духа – его динамике. Пока нет Страшного Суда, то ничего еще не закончено и человек на перепутье. Он свободен принимать решения за себя и свою жизнь и нести полноту ответственности. Спор мира горнего с миром дольним не завершен, и каждый волен сделать выбор, как и за кем ему идти или не идти. Христианство, открыв ценность уникальной личности, предоставляет человеку возможность обретения внутренней свободы, в рамках общего Пути. Основу смысла странствий христианство переняло из иудаизма, что в первую очередь касается отношений «человек-мир-Бог» построенных на преодолении привязанности к миру дольнему в пользу мира горнего. Развитие странничества связано не с узким кругом монахов, пустынников, отшельников, а с культурным феноменом. Да, отказаться «мира» и привязанности к нему могли немногие, но ценность и значимость такого подхода и отношения к себе-в-мире была признаваемой и почитаемой. Тогда был выработан компромисс, когда обыкновенный человек, не отказываясь от привычного образа жизни, удовлетворяет свою потребность в выполнении христианских заповедей в отношении странничества тем, что сам время от времени становится странником, совершающим паломничества к «святым местам». Паломничество исходило из признания, что в мире есть места, особо выделенные благодатью Бога благодаря подвигам святых, в них живших, а поэтому, вставая на путь к этим местам и непосредственно приобщаясь им, человек совершает некое очищение, преображение, просветление себя. Фиваида, Афон, Иерусалим, библейские места, места мученичества святых…. Люди шли поклониться памятному собору, мощам святого, в особо значимые для верующих праздники. Традиция идет из Ветхого Завета, в котором описываются дни, когда иудеи идут в Храм в Иерусалим. Паломничества совершали люди время от времени, жестких требований, как в исламе не было, зато были люди, которые жизнь свою посвящали этому, в Руси сложился отдельный социальный институт, имеющий свои права – «калики перехожие», профессиональные паломники, всю жизнь проводившие в скитаниях, за что почитались. Тогда стали отличать странничество как отдельный самостоятельный подвиг, принимаемый человеком, и черты страннического образа жизни и отношения к миру. Средневековый европеец в полной мере ощущал себя странником на этой земле. Ориентир дан, но нельзя было быть уверенным в своем спасении. Земная жизнь не более как подготовка к жизни грядущей, вечной, налицо ощущение неустойчивости, непрочности, характерное для Средневековой культуры. Сознание бренности окружающего мира звало следовать течению потока, а чувство собственности и родины как материальной и психологической реальности были неизвестны человеку того времени. Жизнь рассматривалась в категориях, утверждающих вечный поиск Бога. Дух странничества пропитал сознание человека, воплотившись не только в трактатах схоластов, но и в разных формах повседневной жизни, возникающих на пространстве дороги. В IX-XII вв. странничество оказалось самой действенной формой для осуществления проповеднической деятельности. Истина Христова спустилась с епископской кафедры к народу, св. Франциск Азисский, к примеру. Олицетворением стал не епископ, погрязший в светски делах, а странствующий проповедник, утверждающий учение Христа не богословскими выкладками, а рубищем, едой, жизнью. Такой образ был близок и понятен простому народу и имел большее влияние, чем абстрактные наставления клира…. До появления нищенствующих орденов существовали «странные монахи», которые не имели своих постоянных приходов или покидали монастыри и проводили жизнь в переходах от одной кельи к другой. Это давало ряд преимуществ: неподсудность светскому суду, избежание необходимости платить налоги или призываться на службу, возможность иметь пропитание и приют в многочисленных монастырях, охотно принимающих «собратьев». Таких монахов было довольно много. Выделялся особый род лжемонахов, который назывался «циркумцеллионы» - бродящие вокруг келий. К настоящим клирикам, покинувшим свой монастырь, часто примешивались просто бродяги. В XI-XII вв. даже возник новый вид странствующих, это были ваганты (vaganles - бродячие клирики). У нас тоже были люди, которые добровольно удалялись из этого общества, решив обменять «осознанную необходимость» на «волю вольную». Разбойники, ушкуйники, тати, маргиналы Ермака и Разина. Ими мог стать кто угодно - и крестьянин, и дворянин, лишь бы внутри отсутствовал механизм оседлости, как реальность привязанности к укладу. Странниками становились и миряне, поскольку над всеми висела угроза Страшного Суда, а греховность «мира сего» и отдельно каждого человека была для всех очевидна, то вопрос спасения души стоял на всем протяжении жизни. Он решался по-разному. Наиболее богоугодным и достойным путем считался уход в монастырь. Не все выбирали этот путь, но существовал целый ряд компромиссов, в том числе и паломничество. Желая смыть свои грехи, многие добровольно принимали на себя обет паломничества по святым местам. Чтобы понять, насколько серьезно было такое решение, нужно оценить всю трудность и опасность передвижения по средневековым дорогам…. в Средневековье существовал особый класс рыцарей, не имеющих земли и вынужденных странствовать от двора к двору, предлагая свои услуги в качестве военной силы. Паломничество в форме военных походов могли себе позволить только обеспеченные люди: доспехи и лошадь стоили дорого; а спастись хотели все. Поэтому более распространенными были паломничества от монастыря к монастырю, где бедных людей могли приютить, накормить, помочь с лечением или с одеждой. Были паломничества, совершаемые в качестве епитимьи. Такого рода наказания не были чистой формальностью, а воспринимались как необходимый акт искупления…. К XII в. уже твердо сформировался новый класс средневекового общества, для которого странничество было не формой удовлетворения духовной потребностью, но профессией. Это - купцы. Долго купцы не укладывались в схему общества, которое делилось на тех, кто молится, тех, кто воюет, и тех, кто занимается физическим трудом, а ремесло купца не богоугодно: в его основе лежит купля-продажа, прибыль составляет их разница, произвольно устанавливаемая купцом, обкрадывающим людей. То есть труд не труд! Его доход сводился к спекуляции, что грех, поэтому купцов отождествляли с ростовщиками, одиозными фигурами христианского средневековья, им в вину вменялось то, что они продавали то, что им не принадлежало – время, которое принадлежало Богу. В сознании купец был связан с иудеем в том, что оба свободны от привязанности к месту, передвижениями, но не из христианской ценности странствия, а из корыстного стремления к наживе. Труд купца был утомителен, но и видимая польза от него была зрима. Жизнь купца заставляет его быть смелым и самостоятельным. Постепенно фигура купца делается все более значимой и отношение к нему начинает меняться. Становятся востребовано своё богатство, не унаследованное, а нажитое трудом, путем, странствием. Так образ купца стал привлекательным. Странники всегда приносили с собой что-то новое, хотя со временем традиция стала вырождаться в ритуал. Так случилось со странствующими нищенствующими орденами, они перестали отличаться от всех прочих. Странничество полезно для культуры, когда оно находится в оппозиции к ней, являясь импульсом для развития. Такова судьба странничества в процессе, который начался в XIV в. и продолжается до сих пор. Странники остаются, но свою важнейшую роль в культуре они утратили. На одиночество и непонимание в современном мире обречены все странствующие герои. То, что они несут в себе и с собой обществом принимается с подозрением, отчужденно, а сами странники как традиция и сила – почти отсутствуют. В современном мире практически нет условий для их появления, они пока не востребованы. Но культуре необходимо порождать оппонентов - тогда она развивается. Оппонентами нашей культуры должны стать не невежество, а силы внутри ее, создающие своим противодействием Диалог, который толкает ее вперед. Странникам в этом отношении и повезло и нет. Они могут быть весьма социализированы, а могут быть внешне заурядными обывателями, но свою задачу они худо-бедно, выполняют. Таким образом, странник, по своей сути, явление именно нашей культуры, как некоего смысла проявления в себе Его образа и подобия, решившегося в скитаниях обрести иную форму жизни, при помощи вечного поиска Его на дорогах мира. Отрешенность от мира и связанность с ним дополняют друг друга, открывает для себя ценность человеческой природы, раскрывающей через себя Божью благодать. Отказываясь от связанности с местом, устоем, стилем жизни, зависимости от устаревших установок, странник приобретает способность иначе, более свободно и непредвзято, принимать мир и создавать качественно новый «духовный продукт», благодаря которому социум может найти новую дорожку выводящую из болота. Механизмы, формирующие любой социум, от нации до семьи, управляются принципом разделения всех как система ПВО, на «свой» - «чужой». Именно эта связка, отработанная веками позволяет создать систему безопасности себя и «своих» от непредсказуемости потока жизни. Так выстраиваются структуры - рамки, формат, образование, постоянная работа, круг знакомств, свой дом, дающих ощущение предсказуемого порядка, стабильности, в которой мы нуждаемся все. Мы, в повседневности, нуждаемся в этом, а не в переменах, хотя без них нельзя. Возможность размеренно жить не всегда и не во всем зависит от наших усилий и от условий окружающего нас мира. Не удастся спокойно и размеренно жить в кипящей лапше. Ощущая гарантированное будущее, пространство, человек в процессе организации растворяется в нем, превращается в его придаток. И тут Странник, как тут, со своим девизом: «Что-то тут у вас слишком спокойно!» Странник не стремится к надежности своего существования, ему не от кого защищаться и нечего прятать. Чужого пространства для него в принципе не существует, он не отождествляет себя ни с каким местом. Его жизнь проходит в непрерывном движении, правда, это требует от него мужества и решимости вырваться из плотной «сетки» социума, которые, подавляют и предоставляют ряд гарантий, которые не нужны страннику, если его ведет по жизни порыв, страсть, до конца необъяснимая, но безостановочно влекущая за собой? Поток, движение и есть форма, цель и смысл его жизни. Пространство не препятствие, которое нужно преодолеть, подчинить, а окно, в котором сияют новые горизонты. Адепт Парменида найдет такую жизнь бессмысленной, поклонник Гераклита одобрит ее. У него в жизни есть одиночество, ведь он, в полной мере суверенный, не зависит ни от кого и ни от чего, и те силы, что мы тратим на выстраивание связей друг с другом, он отдает дороге, если ему не повезет и он не найдет себе Попутчика. Его одиночество состоит в том, что он всегда наедине с миром. Он живет в пути, но не потому, что у него нет возможности иметь семью или дом, семьей ему служат все люди, а домом - вся земля. О том, что кроме понятия «дом» есть еще понятие «домашний очаг» он не задумывается. Жизнь, обновляющая его каждый день, ему кажется естественной и жизнь удовлетворяет его потребность в движении, ради этого странник готов пожертвовать всем. Странник, у которого не всегда есть пища и питье, одежда и обувь, кров и очаг, испытывает лишь мимолетное огорченье, когда все эти блага оказываются ему недоступны. Не повезло в одном, повезет в другом. Надо подпирать Судьбу плечом, вернее - подставлять ей спину. От этого ноют мышцы и кости, раньше срока седина, но странник благодарит Бога за такую жизнь. Ведь, когда сутками молчит телефон – это не ещё одиночество. У тебя могут быть плохие друзья. Когда ты слышишь, как тикают часы – это не одиночество. Это – знак того, что у тебя много свободного времени. Когда некого ждать – это не одиночество, это пессимизм. Странник – состояние души. Далеко не каждый может вести жизнь Странника. Дело не в профессии, а в складе духа. Тогда возможно стать им занимая солидную должность в корпорации. Основное отличие в возможности добровольно и органично принять в себя особые формы взаимодействия с временем и пространством, которые прорастают в процессе страннической жизни, определяют и структурируют ее. Для странника единственной формой переживания пространства является участие в бесконечном движении, в потоке которого он существует. Движении и внешнем, что проще, и во внутреннем, что сложнее. Жизнь в таком ритме предполагает определенную отстраненность от заданного нам не нами, а социумом, пространства и времени. Для большинства, обживаемое пространство является продолжением собственного «Я», которое устанавливает границы, правила, межи и блюдет их. Их наличие определяет временную Картину Мира каждого из нас. Внутренняя организация пространства определяет собой правила пребывания внутри него, что вырабатывает у человека структурированное восприятие времени. Отношение же странника ко времени и пространству строится иначе. У него нет замкнутых и обжитых пространств. Он проходит сквозь них, замечая их, пересекая и мало связывая свое существование с ними. Странствующий человек пребывает в потоке времени, оно у него течет и не задерживается, выступая не как граница, а как состояние. Время не ограничивает странника, навязывая ему им же установленный режим жизни, так как нет необходимости гнаться и догонять время, оно в тебе. У странника иное отношение и ощущение времени. Для него Вечность понятие внутреннее. Мироощущение странника, отточенное в странствиях, направлено не на внешние, а на внутренние стороны времени и пространства - Вечность и Бесконечность. Это лишает его стремительности и напора, но дарует умение быть всегда и везде адекватным переменам. Странник открыт времени, пространству, изменениям, которые и время, и пространство несут с собой для него. Ощутить их единство можно лишь погрузившись в них, что невероятно тяжело. Есть закрытые сообщества. Пример – «цирковые». Или еще одна уникальная форма - цыгане. Их культура - невероятное сочетание странничества и оседлости, движения и размеренности, открытости и замкнутости, безземельности и приспособляемости, самобытности и всеядности. Положение цыган в мире, разбросанность и подобие некоего национального единства, напоминает евреев, с отличием, цыганам просто некуда возвращаться и они идут без конца и без видимого смысла. Что и вдохновляло в XVIII-XIX веке людей, которые в цыганском таборе, видели, совершенно бессознательно, традиции того, чего не было в патриархальном обществе - статику и динамику, свободу и жесткий внутренний порядок. Цыгане - странники, имеющие семью, собственность, ответственность перед родом, они не обособляются в странствованиях, живут активной и подвижной как внешней, так и внутренней жизнью. При этом у них нигде нет «дома». У всего мира существует, и небезосновательно, подозрительное, настороженное, брезгливое отношение к ним. Поэтому единственно возможное для них пространство - пространство дороги, по которой движется табор со своей жизнью. Теперь о несколько необычном. Состояние истинного Странника у некоторых из нас в крови. В зрелой карме. Если это отследить, то нашей очевидной задачей проживания в этом мире прибавляется дополнительно еще одна. Задача, часто неосознаваемая. Он заключается в том, что Странник, знает он о своей функции или нет, но всегда переносит в себе какую-то информацию и наделяет ей в нужный момент какие-то эгрегориальные структуры. Не больше и не меньше. Выглядит это так. Появляется какой-то зов, порыв куда-то идти, ехать, что-то найти. Не зов, амок, а как зуд. Пока не выполнишь, будет внутренний дискомфорт. Потом начинаются странности. Приходишь на место, к примеру, к зданию, где до революции был банк. Стоишь, как дурак. Чего-то ждешь, потому как зуд не унимается. Потом какие-то ощущения. Кто-то слышит голоса, кто-то видит структуры. Идет разговор, типа, иначе сказать не могу: - Ну вот, кто тут стучится? Иди-иди, не подаем, мы тут сурьезными делами занимаемся. На подачки времени нет… Ну вот, опять Странник! Как и тогда. Ну, привет-привет, Странник…. С чем сейчас? Ну ни минуты покоя. И ведь замаскировался… впрочем, что с вас взять. Вы всегда такие…, странные… Ой-хо-хо, опять перемены. Ста лет не дадут спокойно денежки посчитать, уложить, упаковать… Они, знаешь, счета требуют, они…. И далее что-то вроде этого. Пустопорожняя болтовня мелкого клерка. Тебе это надоедает и уже ты, в какой-то ипостаси, которую с удивлением ощущаешь в себе, рыкаешь: - Хорош болтать. Кто тут у вас заправляет тем, зачем я пришел? Я знаю для этого три волшебные слова: «Быстро!!!», «Мигом!!!!» и «А ну пошел!!!!!!!!». Зачем ты тут, ты по-прежнему не в курсе. Является тот, за кем ты послал эту мелкую банковскую сошку. Потом начинается какой-то непонятный энергоинформационный обмен. А ты по прежнему, как письмо, как курьер с вложенной внутрь начинкой. Обмен заканчивается и ты, под удивлено-настороженные взгляды охраны, уходишь. Зуда, как ни бывало никогда, на душе умиротворение, как от какого-то сделанного важного и нужного дела. Потом в новостях, не проходит и пары недель, как в этих банках или в банковской группе, если ты и там «отметился», начинаются видимые подвижки. Изменения какие-то…. которых, аналитики не предсказывали. Дело сделано. Ждешь, что будет дальше. Иногда, встречаешь каких-то людей, которые что-то тебе с радостью рассказывают, что-то важное, но не для тебя. Ты слушаешь. Потом, носишь и носишь это в себе и вдруг встречаешь того, кому она жизненно необходима: «Вот ты какой… не ждал уже». Возникает чувство освобождения и ты опять идешь. Идешь дальше. Ищешь информацию о странниках, а она очень закрыта. Ищешь себе подобных, входящих в Орден Странников. И вдруг получаешь какие-то весточки, письма по этой тематике от тех, кого ты никогда не знал, а при встрече охватывает ощущение того, что они тебе родные. Мистика, да и только!