|
«Либеральная
экономика» - это словосочетание
стало расхожим политическим штампом
с неопределенным содержательным
наполнением. Думаю, столь аморфное
понятие можно рассматривать в двух
аспектах. Во-первых, как своеобразный
PR-продукт, предназначенный к реализации
иностранным инвесторам, пока не
проявляющим к нашей стране щедрой
благосклонности, в отличие, скажем,
от Китая и некоторых других экономик
Дальнего Востока и Юго-Восточной
Азии. Во-вторых, как политическая
идиома, призванная объяснить
разочарованному «реформами»
российскому населению, что «рынок»
- это более эффективная экономическая
система, чем «план», с использованием
при этом своеобразного истолкования
«классического», т.е. западного,
опыта модернизации общества. Ко
второй ипостаси «либеральной
экономики» стоит присмотреться
повнимательнее. В
начале 1970–х годов Нобелевский
лауреат (1993 г.) Дуглас С. Норт
концептуализировал опыт экономического
возвышения Запада. Ученый пришел к
следующим основным заключениям. 1.
Главным «источником» экономического
роста «западного мира» стали
непрерывные технологические
изменения,
которые, в свою очередь, проистекали
из постоянно увеличивающихся
инвестиций в «человеческий капитал»
(через системы образования и –
несколько позже – здравоохранения
и социального обеспечения – А.В.). 2.
Важным фактором поступательных
изменений в обществе было становление
современных экономических, финансовых
и иных институтов. Развитие этих
институтов, имевшее продолжительную
временную
инерцию (примерно с середины XI века),
планомерно устраняло «несовершенство
рынков» в их традиционной,
т.е. до- и раннеиндустриальной, форме. 3.
Начиная с XIII века, времени «подлинного
экономического пробуждения» Западной
Европы, началась интеграция местных
рынков в национальные экономические
пространства, в ходе которой
технологические инновации
распространялись по всей их
значительной площади. 4.
Наконец, возникновение национальных
государств как основной формы
политической организации
территориального пространства в
Западной Европе способствовало
выведению этого региона на траекторию
самоподдерживающегося роста, уже
после первой промышленной революции
(1770-е – 1830-е гг.). Успех становления
капитализма немало зависел и от
эффективных действий властей, в
частности от сознательного поощрения
«современных», т.е. индустриальных,
форм хозяйственной деятельности и
стимулирования соответствовавших
ей институтов. Таким
образом, система западноевропейского
капитализма изначально развивалась
как сложносоставное
целое,
внутри которого
государственная интервенция ограничивала
тенденции катомизации общества
(через утверждение частных интересов),
тогда как индивидуальная активность
народа сковывала авторитарные
устремления «начальства». Иначе
говоря, творческое борение «плана»
и «рынка» заложило механизм
непрерывного самосовершенствования
западноевропейского социума. Эта
система «сдержек и противовесов»,
успешно пройдя через многочисленные
серьезные испытания, трансформировалась
в государство
всеобщего благосостояния –
один из трех, согласно Самиру Амину,
«мировых проектов», взаимодействие
которых всецело определило эволюцию
послевоенного человечества. Распад
в конце 1980-х – начале 1990-х гг. двух
других «проектов» («бандунгского»
- развивающиеся страны и «капитализма
без капиталистов» - мир социализма)
фактически лишил капиталистический
«проект» необходимых внешних стимулов
к его саморазвитию. Мы
мало задумывались над тем, что «борьба
двух систем» была эффективным
инструментом модернизации экономик
и обществ в обоих враждовавших
лагерях; значительная роль в этом
процессе принадлежала политическому
началу –
государству, определившему стратегию
выживания народа и его поступательного
развития. Отданный во власть сил
«спроса и предложения» западный
«проект» начал давать сбои,
становившиеся все более заметными
на фоне энергичного развития региона
АТР. Сами эти общества, исторически
ведомые Японией, нередко называются
странами «неортодоксального
капитализма», а в основу стратегий
их модернизации положены не отвлеченные
«либеральные» идеи и ценности, а
исключительно практическая
необходимость, как говорили у нас в
былые времена, «производить больше,
лучшего качества и с меньшими
затратами». (Яркий пример подобного
экономического утилитаризма –
современная Южная Корея, небольшая
страна, чей экспорт до начала нынешнего
кризиса превышал 330 млрд. долл.).
Институтом – движущей силой
форсированного роста в дальневосточных
обществах является «государство
развития», создающее максимально
благоприятные предпосылки для
технологического прогресса на основе
согласия основных социально-политических
сил, действенной политики «рациональной
бюрократии», жесткого противодействия
альянсу предпринимателей и
профессиональных политиков. В
настоящее время все более влиятельной
становится точка зрения, согласно
которой главной движущей силой
выхода мировой экономики из системного
кризиса станет рост среднего класса
в развивающихся странах, включая
Китай, Индию, Бразилию, Южную Африку
и т.д. Так, согласно прогнозам МВФ, в
2008 – 2010 гг. почти весь рост мировой
экономики придется на «развивающиеся
рынки». Более того, если корректными
окажутся предположения о возобновлении
экономического роста в США и Западной
Европе в 2011 году, то и тогда 70%
экономического роста в мире в 2011 –
2015 гг. придется на развивающиеся
страны. К тому же многие из этих
стран, в частности Бразилия и Южная
Африка, всерьез рассчитывают на
превращение Китая («нелиберальной
рыночной экономики») в основного
мирового потребителя сырьевых
товаров; для этих и других государств
экономика КНР становится основным
стимулятором их внутреннего роста. Во
время кризиса механизм
взаимоотношения интервенции инициативы приобретает
особо сложный характер. Так,
потенциальной (и долгосрочной)
угрозой для мировой экономики может
стать «асимметрия» между хозяйственными
системами с избыточным
потреблением (США,
Великобритания, периферия еврозоны),
с одной стороны, и избыточным
производством и накоплением (Китай,
Германия, Япония) – с другой.
Рециклирование доходов производителей
в экономики потребляющих стран,
опасаются некоторые экономисты,
может вызвать серьезный финансовый
кризис, в частности, в еврозоне,
признаки которого мы уже наблюдали
в «режиме реального времени». Что
касается России, то мировой кризис
обострил противоречия «нового
русского капитализма», выявил
недееспособность существующей в
нашей стране экономической системы,
поставил в повестку дня необходимость
смены алгоритма поведения отечественного
народного хозяйства. Неолиберализм
(или «псевдолиберализм», как называет
данный способ построения экономических
моделей Е.Примаков) – это одна из
крайностей экономического образа
мышления,
усиленная склонностью национального
характера к простым решениям и
быстрым результатам. (Показательно
в этом смысле признание одного из
современных «столпов» неолиберализма
Милтона
Фридмена
об ошибочности его известного совета
«приватизировать, приватизировать,
приватизировать»: «Я был неправ.
Выходит, что власть закона более
значима, чем приватизация».) Многие
наши беды проистекают из недостаточного
знакомства с мировым
экономическим
опытом. Для начала надо признать,
что выбор стратегии развития оказался
ложным: разом обмануть историю и
экономику еще никому не удавалось. Выход
нашей страны из кризиса будет трудным,
поскольку придется синхронно решать
сразу три задачи:
1) собственно макроэкономической
стабилизации экономики, в развитии
которой явно нарушена
инновационно-технологическая
преемственность; 2) форсированной
модернизации деиндустриализованного (в
результате «либеральных реформ»)
хозяйства; 3) «погони» за только-только
зарождающимися направлениями
мирового научно-технического
прогресса. Следует помнить, что
высокотехнологичные продукты – это
товары не только с высокой долей
добавленной стоимости: новая
информация, т.е. инновации, наполняют
в странах – лидерах мировой экономики
их стоимость на 60-65%. Далее,наноэкономика (о
которой нынче во властных кругах не
рассуждает только ленивый) – это
естественная, стадиальная «надстройка»
над индустриальным способом
производства. Поэтому призывы
к «наномодернизации» России в
условиях деиндустриализованной
экономики выглядят и политическим,
и интеллектуальным авантюризмом. Идеи
«времен Очаковских и покоренья
Крыма», владеющие умами «либеральных»
экономистов, имели
следствием «рост без технологий»
(согласно мнению экспертов Высшей
школы экономики) и породили сомнения
в достижимости даже более ограниченных,
чем модернизация российского
общества, целей, в частности в
успехе импортозамещения,
пусть и при благоприятном соотношении
курса рубля и валют развитых стран.
Последнее есть, как известно, фактор
развития внутреннего рынка, повышающий
устойчивость национальной экономики
к периодическим «штормам» в мировом
хозяйстве. Наше
безоглядно-провинциальное имитаторство
экономических моделей проистекает
из элементарной профессиональной
безграмотности,
из отсутствия системного видения
общества в единстве его экономической,
научно-образовательной и
инновационно-технологической
ипостасей. Деградация общественных
наук в нашей стране лишила Россию
возможности реагировать на вызовы
третьего тысячелетия. Напротив, у
наших партнеров по виртуальному
объединению БРИК, Бразилии и Индии,
жизнь науки никогда не замирала;
более того, общественные науки в
этих странах выступают эффективным
инструментом самосознания
и самовыражения гражданского
общества, корректирующего
интеллектуальную неадекватность
власти. Поэтому общества Индии и
Бразилии по существу застрахованы
от «неожиданных» общественных
потрясений. «Либеральная
экономика» в классическом, западном
понимании – это хозяйственная
политика, свободная от директивного
планирования.
Однако западный исторический опыт
убедительно продемонстрировал
необходимость
планирования индикативно-стратегического характера,
ставшего неотъемлемой частью
жизнедеятельности сложноорганизованного
общества. Что касается России, то
трудности нашего нынешнего положения
усугубляются глубоким интеллектуальным
и духовным кризисом общества,
требующим оперативной смены
идеологической «лоции» и действующих
«элитариев», не способных обеспечить
выход нашей страны на траекторию
«постлиберального» развития. |
