Лейла Шахин против Турции

Лейла Шахин против Турции [GC] - 44774/98

Постановление от 10.11.2005

Статья 9 Статья 9-1 Свобода религии и вероисповедания

Запрет, наложенный в отношении студентки на ношение хиджаба (традиционного исламского женского головного платка) в университете: нет нарушения

Статья 2 Протокола N 1 Право на образование

Запрет, наложенный в отношении студентки на ношение хиджаба (традиционного исламского женского головного платка) в университете: нет нарушения

1) Факты: 23 февраля 1998 года ректор Стамбульского университета издал директиву, согласно которой студентки, носящие хиджаб, не допускались на лекции, занятия и семинары. На тот момент заявительница была студенткой медицинского факультета университета. В марте 1998 ее не допустили до письменного экзамена по одному из изучаемых ею предметов из-за того, что она была в хиджабе. Впоследствии, на тех же основаниях, университетская администрация отказала ей в записи на курс обучения, а также не допустила к различным лекциям и письменным экзаменам. Кроме того, факультет вынес ей предупреждение за нарушение правил университетского дресс-кода и отстранил ее на один семестр от занятий за участие в несанкционированном митинге протеста против директивы. Все дисциплинарные взыскания в отношении заявительницы были впоследствии сняты по амнистии. Заявительница обратилась в административный суд, требуя отмены директивы, но получила отказ, обоснованный тем, что ректор университета был вправе регулировать дресс-код студентов для поддержания общественного порядка в силу законодательства и решений Конституционного и Высшего Административного Суда, а также тем, что согласно судебной практике данных судов, положения и меры, которые критиковала заявительница, не противоречили закону.

2) Право: Директива Стамбульского университета от 23 февраля 1998 года, вводящая ограничения на право студенток носить хиджаб определенным образом и в определенных местах, представляла собой вмешательство в право заявительницы на свободу религии и вероисповедания. Что касается того, было ли данное вмешательство "предписано законом", - Суд отметил, что директива имела законодательную силу, дополненную решением 1991 года, в котором Конституционный Суд следовал своей предыдущей практике. К тому же, Высший Административный Суд на протяжении нескольких лет последовательно придерживался мнения о том, что ношение хиджаба в университете было несовместимо с фундаментальными принципами Республики. Кроме того, положение о ношении хиджаба существовало в Стамбульском университете, по крайней мере, с 1994 года, то есть задолго до того, как заявительница туда поступила. Соответственно, для данного вмешательства в турецком праве существовала правовая база, положения закона были доступны, а его последствия предсказуемы, то есть с момента поступления в университет заявительница знала или могла знать, что на ношение хиджаба были наложены ограничения, и что с 23 февраля 1998 года ей могло быть отказано в доступе к лекциям и экзаменам, при условии, что она будет продолжать носить хиджаб. Данное вмешательство в право заявительницы преследовало законную цель защиты прав и свобод других лиц, а также сохранения общественного порядка. Что касается вопроса, было ли вмешательство необходимым, Суд отметил, что оно было основано, в частности, на принципе секуляризма, который не позволял государству отдавать предпочтение определенной религии или вере, защита которых могла бы означать ограничение свободы религии. Данное понятие секуляризма соответствовало ценностям, лежащим в основе Конвенции, и поддержание данного принципа могло было быть признано необходимым для защиты демократической системы в Турции. В турецком контексте, когда изучены и применяются на практике такие ценности, как плюрализм, уважение к чужим правам, и, в особенности, равенство перед законом мужчин и женщин, вполне понятно, что соответствующие органы власти должны были считать противоречащим этим ценностям позволение носить религиозные облачения в помещениях университета. Что касается действий университетской администрации, Суд отметил, что среди мусульманских студентов, обучающихся в турецких университетах, было принято свободно исповедовать свою веру, согласно распространенным формам исламских обычаев в пределах ограничений, наложенных в организационно-образовательных целях. К тому же, другие формы религиозного одеяния были также запрещены в Стамбульском университете. Далее следует отметить, что в процессе принятия решений по данному делу, университетская администрация пыталась избегать недопущения студенток, носящих хиджаб, на занятия в университет, ведя непрерывный диалог с теми, кого затрагивала эта проблема, а также следя за тем, чтобы в стенах университета был порядок. При таких обстоятельствах, и учитывая определенную степень свободы усмотрения Договаривающейся Стороны при оценке ситуации, Суд нашел, что вмешательство в право было, в принципе, оправдано и пропорционально преследуемым целям, а следовательно, могло быть признано "необходимым в демократическом обществе". Вывод: нет нарушения (шестнадцать голосов против одного).

Статья 2 Протокола N 1: Что касается применимости данного положения, Суд напомнил, что в то время, как первая фраза статьи, главным образом, устанавливает доступ к начальному и среднему образованию, сложно было бы представить, что она не распространялась бы на высшие учебные учреждения, существовавшие на тот момент. Тем не менее, в демократическом обществе право на образование, необходимое для продвижения прав человека, играет настолько основополагающую роль, что узкое толкование первой фразы статьи 2 не соответствовало бы целям и задачам данного положения. Таким образом, первая фраза статьи 2 Протокола N 1 распространялась на любые высшие учебные заведения, существовавшие на тот момент, так как право доступа в подобные учреждения являлось неотъемлемой частью права, закрепленного данным положением. В настоящем деле, по аналогии с логикой рассуждений в отношении статьи 9, Суд признает, что директива, на основании которой заявительнице было отказано в допуске на занятия и экзамены по причине ношения хиджаба, представляла собой ограничение ее права на образование. Также, как в анализе по статье 9, данное ограничение можно было предвидеть, оно служило законной цели и использованные для достижения этой цели средства были пропорциональны. В процессе принятия решений, очевидно, были приняты во внимание интересы всех сторон; процесс принятия решений сопровождался средствами защиты (наличие правила, требующего соответствия уставу и возможность рассмотрения дела в суде), пригодными для защиты интересов студентов. Более того, заявительница могла предвидеть риск отказа в допуске к занятиям и экзаменам, при условии, что она продолжит носить хиджаб. Следовательно, запрет на ношение хиджаба не нарушил самой сути права заявительницы на образование. Вывод: нет нарушения (шестнадцать голосов против одного). Статьи 8, 10 и 14 - Инструкции относительно хиджаба не были направлены против свободы вероисповедания заявительницы, а преследовали законную цель защиты общественного порядка и прав и свобод других лиц, а также были явно направлены на сохранение светского характера образовательных учреждений.

3) Можно выделить два сформировавшихся подхода. Одни исследователи подчеркивают обязательную силу только тех постановлений Суда, которые вынесены с участием соответствующего государства. Другие ученые отмечают обязательный характер всех постановлений Европейского суда, как адресованных непосредственно соответствующему государству, так и вынесенных в адрес иных государств. В романо-германской правовой системе мотивировочные позиции Европейского суда должны занимать место рядом с законом, в англосаксонской - рядом с прецедентом самой высокой силы, а там, где доктрина является основным источником права, - уподобляться доктрине. Поскольку национальные правовые системы подвержены интернационализации, постановления Европейского суда должны выдвигаться на первый план. В современных условиях преждевременно объявлять постановления Европейского суда частью национального права; предпочтительней формула "входят в правовую систему". Исходя из решения по данному делу можно сделать вывод, что значение данного решения для внутригосударственной практики имеет однозначно положительное значение в том смысле, что решение подтвердило отсутствие нарушений со стороны университета. А так как действия и директива университета основывалась на законах, то это подразумевает подтверждение практикой правильность применения данных норм государством и целесообразность их существования. И так как решения Суда обязательны для государства-стороны по делу, то можно сделать вывод о необходимости использования данного решения при дальнейшем возникновении подобных споров. То есть, государство имеет право в целях поддержания порядка и ценностей светского государства устанавливать законом определенные запреты направленные, например, как в данном деле на установление дрес-кода в учебных заведениях без нарушения прав верующих.

Кафкарис против Кипра [Kafkaris v. Cyprus] (жалоба N 21906/04)

Постановление от 12 февраля 2008 г. [Большая Палата]

Статья 3

Унижающее достоинство обращение

Бесчеловечное обращение

Обязательное пожизненное лишение свободы без перспективы освобождения за хорошее поведение после внесения изменений в законодательство. Положения Конвенции не нарушены.

Статья 7

Статья 7-1

Нет преступления без предусматривающего его закона (Nullum crimen sine lege)

Противоречащие друг другу законодательные положения, касающиеся содержания пожизненного тюремного заключения для целей установления права на досрочное освобождение. Допущено нарушение.

Изменение закона о досрочном освобождении за хорошее поведение в случае осужденного к пожизненному заключению, который был с самого начала проинформирован судом первой инстанции о том, что его наказание означает пожизненное лишение свободы. Положения Конвенции не нарушены.

1). Факты: В 1989 году заявитель был признан виновным по трем пунктам обвинения в предумышленном убийстве и был осужден к обязательному пожизненному тюремному заключению по Уголовному кодексу. В соответствующее время Тюремные (Общие) правила, с изменениями предписывали, что осужденные к пожизненному лишению свободы, имели право на снижение части их наказания до четверти назначенного срока. Для этой цели пожизненное заключение определялось как тюремное заключение сроком на двадцать лет. На заседании, посвященном назначению наказания по делу заявителя, государственный обвинитель попросил суд, рассматривавший уголовное дело, пояснить, подразумевало ли пожизненное заключение в деле заявителя лишение свободы на всю жизнь или на период двадцати лет, упомянутый в тюремных правилах, поскольку в последнем случае сторона обвинения хотела ходатайствовать о последовательном отбытии наказаний. Суд постановил, что термин означал тюремное заключение на всю оставшуюся жизнь лица, в отношении которого вынесен приговор. Однако, по его прибытии в тюрьму заявитель был уведомлен администрацией тюрьмы о том, что при хорошем поведении он получит право на освобождение в 2002 году. Впоследствии Верховный суд постановил в другом деле, что правила, регулирующие снижение наказания, были неконституционными и принятыми с превышением полномочий, и было принято новое законодательство, которое не позволяло осужденным к пожизненному заключению подавать ходатайство о снижении срока наказания за хорошее поведение. Заявителя не освободили в день, о котором он был оповещен тюремной администрацией, и он обратился в Верховный суд за постановлением о защите от произвольного ареста. Однако, как его заявление, так и последующая жалоба были отклонены. Единственная перспектива на освобождение, на которую в настоящее время могут рассчитывать осужденные к пожизненному заключению на Кипре, предоставление отсрочки, сокращению или смягчению наказания Президентом по рекомендации Генерального прокурора.

2). Вопросы права:

Статья 3. (a) Длительность заключения: В то время как перспектива освобождения для осужденных к пожизненному заключению на Кипре была ограниченной, это не означало, что пожизненные сроки заключения на Кипре не подлежали сокращению и не предполагали возможности освобождения. Несколько заключенных, отбывавших обязательные пожизненные сроки заключения, были освобождены на основании конституционных полномочий Президента и осужденные к пожизненному заключению могли воспользоваться соответствующими положениями в любое время без необходимости отбытия минимального срока тюремного заключения. Соответственно, несмотря на то, что существовавшая процедура имела недостатки, и проводилось ее реформирование, заявитель не мог утверждать, что его продолжающееся заключение, хотя оно и было длительным, представляло собой бесчеловечное или унижающее достоинство обращение.

(b) Заключение после даты, установленной тюремной администрацией. Несмотря на то, что изменение применимого законодательства и последующий крах ожиданий заявителя на освобождение должны были причинить ему беспокойство, оно не достигло степени жестокости, которая требуется для применения статьи 3. Принимая во внимание хронологию событий, заявитель не мог обоснованно питать реальные надежды на освобождение в 2002 году, поскольку суд, рассматривавший уголовное дело, дал ясное определение характеру наказания, которое он применил, и соответствующие изменения в национальном законодательстве были сделаны примерно за шесть лет до даты освобождения, указанной тюремной администрацией.

Постановление

Положения статьи 3 Конвенции не были нарушены (принято десятью голосами “за” и семью “против”).

Статья 5 § 1. Суд, рассматривавший уголовное дело, достаточно ясно указал, что заявитель был приговорен к тюремному заключению сроком на всю оставшуюся жизнь, а не на двадцать лет. Последующие уведомление тюремной администрацией о дате досрочного освобождения не могло повлиять, и не повлияло на наказание и не сделало заключение заявителя после 2002 года незаконным.

Постановление

Положения статьи 5 § 1 Конвенции не были нарушены (принято шестнадцатью голосами “за” и одним “против”).

Статья 7. (a) Качество закона: По вопросу доступности и предсказуемости Европейский Суд отмечает, что, хотя в то время, когда заявитель совершил преступление, Уголовный кодекс ясно устанавливал, что умышленное убийство влекло за собой пожизненное лишение свободы, также было очевидно, что, полагаясь на тюремные правила, исполнительные и административные органы исходили из того, что наказание равнялось двадцати годам тюремного заключения, и что все заключенные, включая осужденных к пожизненному заключению, имели право на сокращение наказания за хорошее поведение. Хотя Европейский Суд согласился с тем, что правила касались исполнения наказания – а не самого наказания – различие между содержанием пожизненного лишения свободы и способом его исполнения не было явно очевидным.

Постановление

Допущено нарушение статьи 7 Конвенции (принято пятнадцатью голосами “за” и двумя “против”).

(b) Придание обратной силы закону, устанавливающему более тяжкое наказание и утрата возможности на освобождение. Европейский Суд не согласился с тем, что к заявителю был применен закон, устанавливающий более тяжкое наказание в ретроспективном порядке, поскольку, принимая во внимание материально-правовые нормы Уголовного кодекса, нельзя было утверждать, что в соответствующее время наказание в виде пожизненного лишения свободы равнялось двадцати годам тюремного заключения. Изменение тюремного законодательства и условий освобождения могли сделать тюремное заключение заявителя фактически более суровым, но они не могли толковаться как применяющие более тяжелое “наказание” чем то, которое было применено судом первой инстанции.

Постановление

Положения статьи 7 Конвенции не были нарушены (принято шестнадцатью голосами “за” и одним “против”).

Статья 14, во взаимосвязи со статьями 3, 5 и 7. (a) Предполагаемая дискриминация заявителя по отношению к осужденным к пожизненному заключению, которые были освобождены. Соответствующие осужденные к пожизненному заключению лица были освобождены либо срок их заключения был снижен не на основании тюремных правил, а при осуществлении Президентом Республики своих дискреционных конституционных полномочий.

(b) Предполагаемая дискриминация заявителя как осужденного к пожизненному лишению свободы, по отношению к другим осужденным. Учитывая характер пожизненного лишения свободы, заявитель не мог утверждать о том, что он находился в аналогичном или существенно схожем положении по сравнению с другими заключенными, не отбывающими пожизненное лишение свободы.

Постановление

Положения статьи 14 Конвенции не были нарушены (принято шестнадцатью голосами “за” и одним “против”).

3) Нарушения, выявленные в решении по данному делу несколько туманны, на мой взгляд, и каких то определенных указаний к исправлению этих нарушений не предполагает, так можно сделать вывод что по факту хоть решение и является для государства обязательным, но решить каким образом придать четкую очевидность различию между содержанием пожизненного лишения свободы и способом его исполнения оставалось на усмотрение государства. Так же это предполагает внесение определенных (возможно) поправок в национальное законодательство, для предотвращения в будущем подобных споров.