(например, рост учебных мест в подсистемах повышения квалификации и переподготовки кадров, общего самообразования взрослых и др.), а также в сфере семьи и быта (приравнение воспитания ребенка на протяжении трех—десяти лет его жизни к вкладу в общественное производство).

К этим вопросам нам предстоит вернуться в ряде последующих глав настоящей работы.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Социальная организация власти

I

Общая совокупность нововведений, призванных обеспечить про­ ведение политической реформы, более или менее определилась на третьем году прокламации перестройки, к 1988 г. Она включала в себя сначала четыре, затем еще несколько блоков, и каждый из них состоял из далеко идущих, сенсационных в истории нашей страны нововведений.

1. Гласность — издавна привычное российской общественности понятие, особенно в словосочетании «предать гласности». В русском языке и российской действительности это понятие, безусловно зна­ комое всем странам мира, имеет значительную специфику и поэтому с трудом поддается переводу на другие языки словами, которые в буквальном обратном переводе на русский язык звучат как «публичность», «открытость» и т. п. Собственно, это относится и к понятию «перестройка». Дело в том, что ни в одной стране мира понятие «гласность» не имеет такого актуального политического значения, как у нас. Во многих развивающихся странах Азии, Африки, Латинской Америки такого рода актуальность еще не назрела, в развитых странах — все это давно уже само собой разу­ меется. Здесь, как и в очень многих других отношениях, мы попали на мировой арене в ситуацию, прямо противоположную оптималь­ ной, наилучшей.

Словарь русского языка под редакцией С. Ожегова, продолжая традиции XIX века, определяет гласность как «доступность для общественного ознакомления и обсуждения». Для любого советского человека само собой разумеется, что антонимом (противоположным понятием) этого слова является вовсе не нечто «частное», обычно противостоящее понятию «публичное», и тем более не «закрытость», противостоящая «открытости», а специфически российское понятие «келейность», означающее, согласно тому же словарю, нечто «тай­ ное, секретное, совершаемое узким кругом лиц», с многозначитель­ ным примечанием: «неодобр.», указывающее на явную для всех предосудительность такого рода деяний, подобно мошенничеству.

Дело в том, что с древнейших времен и до наших дней правящая российская бюрократия прибегала к практике «келейности» в мас­

штабах и формах, неслыханных по своей наглости нигде в мире. Чтобы не забираться далеко в глубь истории, достаточно сослаться на катастрофическое решение конца 1979 г. об интервенции в Афганистане, принятое группой из нескольких лиц тайком не только от общественности, но и от правительства, и даже от руководства правящей партии страны в целом. Да и вообще трудно назвать любое ‘сколько-нибудь значительное политическое решение в истории нашей страны — в том числе и за последние 70 лет — на уровне ли области, района, отрасли, даже отдельного предприятия или государства в целом, которые было бы принято иным образом или, по меньшей мере, не было бы заранее предрешено с после­ дующей трагикомедией «единодушного одобрения». И хотя именно по данному блоку в прокламированной перестройке наметилось наибольшее продвижение — многие считают даже, что именно здесь и только здесь наблюдаются хоть сколько-нибудь существенные изменения — рецидивов вышеуказанного рода полным полно на всех уровнях и во всех уголках страны. Вот почему выдвижение принципа гласности на первый план в сфере социальной реорганизации власти можно и должно считать сенсационным нововведением, пока что не имеющим себе равных по степени масштабности и реализован­ ности.

Исторический опыт показывает, что «келейность» является мощ­ нейшим, хотя и не единственным, орудием правящей бюрократии, без которого ей очень трудно (хотя и не невозможно) сохранить свое всевластие. Элементарный социально-политический прогноз убедительно показывает, что если принцип гласности реализовать в полном объеме, т. е. сделать гласность полной и подлинной, — административно-командная система будет сразу же существенно скована в своих действиях, а может быть, даже и полностью парализована, вынуждена уходить с исторической арены. Ясно, что никакая бюрократия добровольно на такой шаг не пойдет. Вот почему у нас гласность, при всех наших достижениях в этой области, очень далека от полноты и подлинности. Более углубленный проб­ лемный анализ сложившейся в данном отношении ситуации не менее убедительно показывает, что для достижения полноты и подлинности гласности необходимо взять по меньшей мере три чрезвычайно труднопреодолимых барьера:

а) конструктивность гласности, т. е. хоть какой-то конкретный практический результат обсуждения преданного гласности проекта решения. Самое эффективное противодействие гласности со стороны бюрократии — допущение ее в любых масштабах и формах, но при абсолютной безрезультатности пустых словопрений. В таком случае неизбежно возникает эффект психологической усталости любой аудитории и гласность оборачивается чистейшей профанацией, так что приходится чуть ли не силком заставлять людей —да еще деморализованных всем своим предшествующим жизненным опы­ том — принимать участие в дальнейшем обсуждении. Решение проб­ лемы здесь видится только одно: выработка социального механизма конструктивизации гласности — так, чтобы любое обсуждение за­

вершалось резолюцией (не пустословной и ни к чему не обязыва­ ющей, как многие наши резолюции, а содержащей конкретные решения), причем выполнение ее строго контролировалось бы со­ ответствующей чисто управленческой процедурой. Все это у нас еще, к сожалению — далеко впереди;

б) гарантийность гласности, т. е. достаточно надежные гарантии от преследований за высказанные при обсуждении соображения и замечания, особенно критические, которые могут вызвать неудо­ вольствие лиц, принимающих решения на самых различных уровнях социального управления. Сложность тут заключается в том, что при современных условиях довольно редко встречаются (хотя, ко­ нечно же, встречаются) факты немедленного и прямого преследо­ вания за высказывания, приходящиеся не по нраву «начальству». Чаще мы сталкиваемся с тщательно завуалированной реакцией, не обязательно мгновенной и уж тем более не обязательно явной, но от того не менее убийственной для неосмотрительно предавшегося гласности. Еще большая сложность в том, что при существующем порядке вещей, при засилье авторитарно-патриархальных традиций, никакие формальные гарантии практически не дают возможности добиться фактической защищенности носителей гласности. В принципе это возможно только при переходе от произвола к за­ конности, т. е. к правовому государству, а это у нас тоже еще — далеко впереди. Тем не менее уже сегодня необходимо задуматься о конструировании пока еще несуществующего социального ме­ ханизма гарантийности гласности в условиях перехода к правовому государству;

в) антиимитационность гласности, т. е. достаточно надежные гарантии от злоупотребления ею в корыстных целях. Тут и диффа­ мация (распространение порочащих кого-то сведений) — у нас, как известно, практически совершенно безнаказанная — и особенно часто псевдокритические выступления, имеющие единственной целью по­ лучить какую-то корыстную выгоду, жалуясь на «зажим критики» и пр. Технология имитационной гласности доведена у нас до со­ вершенства, и, наверное, каждый из читателей многократно сталкивался с нею в своей жизни. А вот социальных механизмов, пресекающих подобные действия — кроме разве безобразных скан­ далов, мало задевающих имитаторов, — тоже не существует, и тоже нужда в них самая актуальная.

Уже по данному блоку нетрудно прийти к выводу, что каждый «инструмент» борьбы против бюрократизма сам по себе довольно слаб. Требуется тесное взаимодействие всех «инструментов», всех блоков. Последующий анализ целиком подтверждает этот вывод.

2. Подотчетность — тоже весьма знакомое издавна слово, про­ межуточное состояние между подчиненностью, когда требуется вы­ полнять решения высшей инстанции, и самостоятельностью, когда можно принимать любые решения, ни с кем не считаясь. Подот­ четность — это когда принимаешь собственные решения, но должен держать ответ за них перед какой-то инстанцией, не обязательно высшей, можно даже перед подчиненными, не говоря уже об

избирателях.’В данном отношении положение сложилось примерно такое же, как и с гласностью. Формально все, кому положено, регулярно отчитываются — в том числе и перед своим коллективом. Но это никак не сказывается на судьбе отчитывающихся: сколь бы неблагоприятно для них ни складывалось обсуждение после отчета, — их судьба в условиях административно-командной системы решается не в зале собраний, а в кабинетах «наверху», зачастую просто волевым решением вышестоящего «хозяина». С другой стороны, если решать судьбу каждого «подотчитывающегося» митингованием, нетрудно превратить управленца во флюгер, поворачивающийся в зависимости от того, куда ветер дует, и тогда управляемое становится неуправляемым. Не может «подотчитывающийся» и подать в отстав­ ку, если не согласен с мнением большинства: почти любая отставка связана у нас с понижением в должности (даже если формально вроде бы и «повышают»), а любое понижение рассматривается как взыскание за плохую работу. Следовательно, чтобы подотчетность, подобно гласности, сделалась наконец полной и подлинной, необ­ ходима выработка несуществующего пока еще механизма выражения вотума доверия или недоверия подотчетному руководителю, а также достойного ухода в отставку в случае вотума недоверия.

Если инновационный по существу своему в наших условиях социальный механизм подлинной подотчетности начнет работать в полную силу, он способен содействовать дебюрократизации общества не меньше, чем гласность.

3. Регламентация отношений между управляющими и управ­ ляемыми звеньями, которая должна прийти на смену авторитар­ но-патриархальному произволу вышестоящих в отношении ни­ жестоящих при административно-командной системе. Собственно, регламентация существует, и притом строжайшая: ни один подчине­ нный не может обратиться к руководителю, с чем ему вздума­ ется, — на это есть хорошо продуманная система пропусков, приемных, секретарш, референтов, напрочь отсекающая тех, кто пытается выйти за рамки установленных порядков. Само же на­ чальство, как водится, с утра до ночи занимается мелочной административной опекой. Так вот, социальное нововведение здесь состоит в том, чтобы традиционную «улицу с односторонним движением» превратить в «двустороннюю», где не только управ­ ляющие, но и управляемые имели бы строго определенные, не подлежащие нарушению права.

Разумеется, возникают ситуации, когда вмешательство управля­ ющих в дела управляемых является не только возможным, но и необходимым. Это относится, в частности, к распространению пере­ дового опыта одного из управляемых звеньев на остальные или, напротив, к аварийной либо конфликтной ситуации, к необходимости переналадки производства на какую-то качественно иную продукцию, наконец, к систематическому контролю за работой подчиненных. Но никакой контроль не может быть беспрерывным — иначе работник деморализуется полностью. А за рамками подобного рода строго фиксированных ситуаций любое вмешательство вышестоящих

инстанций в дела нижестоящих должно рассматриваться как злостное нарушение элементарной трудовой дисциплины. Возможно более пол­ ное делегирование управленченских полномочий сверху в нижние звенья! Только таким путем полностью раскрываются огромные потенции великой «Тайны ЛПР», так как любой работник — от чер­ норабочего до министра, — обретающий статус «лица, принимающего решение», как правило, резко повышает ответственность, добросове­ стность и в конечном счете производительность своего труда.

4. Смена «карьерного» принципа социального продвижения «ротационным». Это нововведение затрагивает бюрократизм, пожа­ луй, сильнее, чем три предыдущих, вместе взятые, поскольку под­ рывает самые основы существования бюрократии. Как известно, «карьерный» принцип получил развитие только в условиях абсо­ лютной монархии как орудие социальной защищенности состоящих на государственной службе от произвола феодалов. До этого фор­ мальный статус и престиж человека определялся исключительно его происхождением и положением в феодальной иерархии, так что 16-летний князь (принц) вполне мог быть начальником опытного 40-летного боярина (барона), не говоря уже о менее знатных фигу­ рах. Но постепенно служебные должности превратились в чины, и полковник или коллежский советник стали означать не просто командира полка или советника правительственного учреждения, а определенное положение в обществе, формальный статус, сопря­ женный с сословным, и соответствующий престиж, независимо от занимаемой должности и благорасположения того или иного знатного лица. Это было великое завоевание служилого дворянства, рас­ пространенное на все сферы государственной жизни, до науки и искусства включительно. Оно сделалось на многие века одним из незыблемых столпов могущества бюрократии. И вот при монтаже административно-командной системы в 30-х годах (предыстория здесь уходит в 20-е) это установление было механически перенесено на советскую почву с поистине разрушительными последствиями для общества.

В процессе своего многовекового (даже в России более чем 200-летнего) развития принцип «карьерности» был уравновешен некоторыми элементами «ротационности», периодического обнов­ ления командных кадров, что и придало ему необходимую ус­ тойчивость. Главный элемент состоял в том, что значительная часть служилого дворянства подавала в отставку сразу после нескольких лет службы, уезжая в свои поместья или переходя на частную службу, которая всюду с древнейших времен и до наших дней оплачивалась намного выше государственной. Кроме того, как мы знаем, смертность в минувшие времена была несопоставима с со­ временной. Через 10— 15 лет из каждой сотни поступивших на военную службу прапорщиков или на гражданскую коллежских регистраторов оставались считанные единицы, которые по строго определенным правилам и становились полковниками или соответ­ ственно коллежскими советниками, да и то далеко не все, потому что продвижение по службе ограничивалось наличными вакансиями.

Иными словами, происходило нечто вроде естественного отбора управленцев, и хотя в конечном итоге «отбирались» не всегда лучшие, зато выдержавшие испытание «на отсев» временем, а глав­ ное — обеспечивалась устойчивость всей системы, поскольку в нее непрерывно притекали свежие кадры взамен убывающих.

Заметим при этом, что принцип «карьерности» затрагивал лишь считанные проценты населения страны, только командные кадры состоящих на государственной службе. Ни крестьян, ни рабочих, ни даже основной массы солдат и низших служащих он никоим образом не касался, поскольку — за редким исключением — для них вообще не существовало никакой практической возможности социального продвижения. Так что минусы «карьерного» принципа, на которых нам придется ниже остановиться, касались лишь сравнительно небольшого сектора жизни общества.

Но даже при ограниченных масштабах и разного рода «компен­ саторных» социальных механизмах принцип «карьерности» несет в себе столь разрушительный для общества заряд, что все цивилизо­ ванные государства на протяжении второй половины истекающего столетия постарались до максимально возможных пределов сузить поле его действия (до конца искоренить его чрезвычайно трудно в силу устойчивых вековых традиций). И только страны, где была реализована утопия казарменного социализма — включая наше оте­ чество, — не только не предприняли никаких спасительных шагов в этом направлении, но, напротив, продолжали самоубийственно усиливать действие названного принципа как одного из бастионов сохранения могущества бюрократии, мало того, как одной из основ­ ных форм ее жизнедеятельности вообще.

Во-первых, принцип «карьерности» значительно ослабляет систе­ мы управления тем, что отсекает людей, способных к управленче­ ской деятельности, выдвигая тех, кто «дослужился» до следующего чина и, следовательно, должности по законам карьеры, неразрывно связанной (за исключением исключений) с выслугой лет. Меж тем способность к управленческой деятельности — это талант, т. е. сравнительная редкость, как и всякий талант. И вот этот талант приходится закапывать в землю только на том основании, что явная посредственность уже «засиделась» на своей должности и ее, в силу законов карьеры, пора передвигать на более высокую. Результатом неизбежно является такое засилье посредственностей, что те начина­ ют душить вообще всякий талант, и результаты этого наглядно видны в нашем госаппарате, армии, науке, даже в искусстве.

Во-вторых, этот принцип неизбежно ведет к быстрому «старению» возрастной структуры управленцев, а это тоже чревато гибельными последствиями для общества. Нам уже неоднократно приходилось ссылаться на данные специальной литературы, согласно которым расцвет творческих сил (в том числе и управленческих способностей) происходит обычно — за редкими исключениями — на третьем де­ сятке лет жизни человека. На четвертом-пятом десятке дерзновен­ ность творчества постепенно угасает, зато накапливается мудрость жизненного опыта. Поэтому для низших — образно говоря, лейте­

нантских и капитанских — звеньев управления оптимален третий десяток лет жизни, для высших — образно говоря, генеральских — четвертый, максимум пятый. Дальше нарастает ценность работника как опытного специалиста, но нарастающе падает как управленца, способного творчески, оперативно и адекватно реагировать на происходящее, вовремя схватывать новое, не держась за стереотипы, сложившиеся на третьем десятке лет его жизни. Его и надо исполь­ зовать в этом качестве, не торопясь «выпихивать» на пенсию, пока силы и здоровье позволяют приносить пользу обществу на счастье себе самому. Однако «карьерный» принцип мешает следовать здра­ вому смыслу, выдвигая на «капитанские» должности досидевшихся до них лишь на четвертом-пятом десятке лет жизни, а на «гене­ ральские» — и вовсе на шестом-седьмом, а то и на восьмом.

Вспомним горький пример царской России в последние де­ сятилетия ее агонии. Несмотря на все «компенсаторные» механизмы, у кормила гражданской и военной службы столпились не особенно почтенные старцы, которые даже не понимали толком, что происходит, и только с неописуемым ожесточением давили «белых ворон» — своих младших коллег, обладавших управленческими та­ лантами. Итоги общеизвестны.

Внашем обществе нет имений, куда можно податься при выходе

вотставку, а «в частники» рискуют идти лишь несколько процентов служащих, подавляющее же большинство их привыкло к тепличной жизни в условиях социальных гарантий при любой степени тру­

доспособности, вплоть до нулевой. Для десятков миллионов чело­ век — не только служащих, но и рабочих — социальное продвижение сделалось одной из наивысших ценностей в жизни. Образно говоря, в «генералы» рвутся все поголовно и любой ценой, на протяжении всей жизни. Понятно, «генеральских» должностей остро не хватает, и хотя мы настряпали их едва ли не вдесятеро больше, чем в иных-прочих странах мира, все равно ждать приходится годами и десятилетиями даже в самых благоприятных случаях. Результат — столпотворение сплошных пенсионеров на всех высших и даже средних этажах государственной власти. С соответствующими по­ следствиями.

В-третьих, принцип «карьерности» стольже неизбежно расслаивает общество, так сказать, по чинам и тем самым резко усиливает общую деморализацию, и без того катастрофичную. Каждому, наверное, приходилось замечать, как меняется человек после присвоения «оче­ редного звания» или «искомой степени», как растет его высокомерие й подобострастие окружающих. Вряд ли есть другая страна в мире, где столь явно и отвратно проявляется неприкрытое хамство сверху и вынужденное холуйство снизу. А «карьерность» жестко закрепляет, можно сказать, увековечивает это моральное растление общества.

Является ли принцип «карьерности» единственно возможным в государственном управлении? Нет, это только одна из возможных моделей социального продвижения, адекватная, как мы уже го­ ворили, определенному типу общества на определенной стадии его развития и абсолютно неадекватная современному положению ве­

достижении пенсионного возраста, теряя тем самым ценнейшие кадры, для которых нет альтернативных путей их использования. В академических учреждениях запрещают занимать управленческие должности с 70 лет (членам академий) и с 65 лет (прочим научным сотрудникам) — хотя в науке, ради ее эффективности, это следовало бы делать по меньшей мере на 15 — 20 лет раньше. Договорились об ограничении пребывания на выборных должностях не более чем двумя пятилетними сроками, с тем чтобы управленцы высшего эшелона отходили от кормила правления хотя бы на восьмом десятке лет жизни, переставая поражать мир дряхлостью и перманентно предсмертным состоянием наших государственных мужей.

Все это, безусловно, снижает эффективность системы управ­ ления, делает ее неконкурентоспособной в отношении стран с су­ щественным ограничением действия «карьерного» принципа, ширит общественное недовольство разом с двух сторон — со стороны мно­ гомиллионной бюрократии, теряющей свою былую защищенность, привычные пути социального продвижения, и со стороны сот­ немиллионной общественности, возмущенной медленностью демон­ тажа анахроничных, феодально-кастовых порядков. В результате искусственная консервация «карьерного» принципа неизбежно ста­ новится одним из важных источников роста социальной напряжен­ ности, и без того значительного.

Нормативный подход к той же проблеме позволяет высветить контуры идеального положения вещей, адекватного современному состоянию общества. В самых кратких чертах идеал представляется здесь в виде повышенного внимания к формированию резерва управленцев (на протяжении первых же лет участия молодых работников в общественном производстве) из лиц, способных и склонных заниматься управленческой деятельностью, точнее, отдать несколько лет своей жизни служению обществу на управ­ ленческом поприще: в виде стажировки на должностях помощников, а затем и заместителей управленцев всех рангов — от начальника цеха и директора завода до министра еще на третьем десятке лет жизни человека, наконец, в виде назначения (или избрания) на руководящие должности всех рангов самых способных из этих людей самое позднее на четвертом десятке лет жизни и не более чем на один пятилетний срок, после чего происходит обязательная ротация — замена руководителей следующим поколением руково­ дящих кадров (с продлением в исключительных случаях полно­ мочий руководителя еще на один — не более! — пятилетний срок, но с обязательным осуждением его общественным мнением за то,

Понятно, что если подобный идеал и имеет шанс когда-либо в том или ином виде сделаться реальностью, то лишь в том случае, когда формальный статус и престиж уходящего в отставку управ­ ленца не только не пострадают, но, напротив, повысятся. Теоретически такого положения можно добиться, если сменить трех­ звенный ныне путь нашей жизненной деятельности (учебный цикл

до сколь угодно высокого статуса и престижа в нем — затем абсо­ лютно сначала рабочий или служебный цикл тоже с постепенным подъемом статуса и престижа от нуля и выше — наконец, пенсионный цикл с особыми способами сохранения или даже повы­ шения статуса и престижа) на четырехзвенный: учебный, рабочий— служебный, эмеритационный (от латинского: «мерито» — «по заслу­ ге») и только потом пенсионный. Широко практикуемая во многих странах мира эмеритация (вместо нашего «вышибания» на пенсию) означает, что по достижении определенного возраста лицо, занима­ ющее управленческую должность, обязательно оставляет ее, но получает достаточно почетную неуправленческую должность с до­ статочно высоким денежным содержанием и, таким образом, воз­ можность полностью реализовать на благо обществу и себе свои деловые потенции, доколе сохраняет работоспособность, и только тоща, независимо от возраста, переходит на пенсию. Наиболее ярко это проявляется в науке, ще ординарный профессор к определенному возрасту оставляет пост ректора, декана, заведующего кафедрой, директора исследовательского центра или руководителя его отдела, даже просто штатную должность профессора, но не изгоняется из науки совсем, а получает почетное звание «профессор-эмеритус» (отдаленно созвучное нашему «заслуженный деятель науки»), воз­ можность вести научную работу и даже читать лекции — если, конечно, соберет аудиторию желающих посещать их, продолжая получать очень значительную зарплату, до трех четвертей прежней.

Сможет ли подобного рода идеал стать в обозримом будущем реальностью нашей суровой действительности? На наш взгляд, это целиком зависит от того, насколько продумано будет соответству­ ющее нововведение, насколько полно учтены его возможные по­ следствия и насколько последовательно оно будет проведено в жизнь (с учетом такого рода последствий). Не подлежит сомнению лишь высочайшая политическая актуальность подобного нововведения, поскольку оно наряду с полной и подлинной гласностью, подотчет­ ностью и регламентацией отношений между управляющими и уп­ равляемыми звеньями способно вбить осиновый кол в могилу бю­ рократизма, сделав практически невозможным всевластие бюро­ кратии в том виде, как ныне. Однако возможность разного рода рецидивов тоталитаризма все же не исключена до тех пор, пока не будет реализовано еще более далеко идущее социальное ново­ введение — полное и подлинное разделение властей.

II

На протяжении долгих веков своей мученической истории еще более двухсот лет назад мировая общественная мысль буквально выстрадала в высокой степени конструктивную, прямо-таки спасительную идею: каким бы просвещенным ни был любой правитель, какими бы благими ни были его собственные намерения, психология бесконтрольности, безответственности, кумулируемая к тому же своекорыстными устремлениями членов семьи, фаворитов, придворной клики, чиновничьего аппарата и т. д., обязательно, со

стопроцентной неизбежностью, раньше или позже приведет к во­ люнтаризму, произволу, к волевым, неоптимальным решениям, к падению эффективности управления (по всем критериям — от блага народа до объективного блага самого правителя), к неописуемым народным страданиям, к подрыву экономики, к массовым возму­ щениям вплоть до восстаний, когда власть можно удержать только нарастающим террором внутри страны и бесконечными военными авантюрами вовне, — история множества стран мира, включая но­ вейшую отечественную, дает тому тьму примеров; минимизировать подобного рода нежелательные отклонения от оптимума (в любом понимании последнего) можно только действенным контролем принимаемых решений, желательно, перестраховки ради, перекре­ стным, с нескольких независимых друг от друга сторон. Так родилась идея разделения независимых друг от друга властей — законода­ тельной, исполнительной и судебной (с подотчетностью исполните­ лей законодателям). При этом само собой разумелось наличие особой, четвертой, власти — морально-идеологической, вырабатыва­ ющей принципиальные установки для действий трех первых, одоб­ ряющей или осуждающей их и формирующей в этом отношении общественное мнение, социальную психологию людей. Роль этой четвертой власти всегда и во всех обществах до наступления века Просвещения играла церковь, а об ее эффективности свидетельствует всем хорошо известный исторический пример Каноссы — замка, в котором не имевший армии папа римский угрозой анафемы вынудил к капитуляции могущественного императора германского. В XVIII веке с той же целью был создан еще более эффективный механизм, получивший название «партийная система».

Естественно, возник вопрос, каким способом лучше всего формировать названные три власти. Методом проб и ошибок сравнительно быстро (в том же XVIII столетии) был выработан оптимальный механизм формирования властей. Наиболее активные политически группы людей образовали две или больше партий (в буквальном переводе с английского «частей», противостоящих друг другу), которые стремились своими программами набрать возможно большее число голосов избирателей. Партия, победившая на выборах и получившая большинство в законодательном органе (парламенте, муниципалитете и т. п.), имела право формировать исполнительную власть — правительство, исполнительный комитет и т. п. Если ни одна партия не набрала абсолютного большинства, — возможна правительственная коалиция двух или нескольких партий. Правительство, как уже говорилось, подотчетно законодательной власти, и может быть смещено вотумом недоверия, но в пределах своей компетенции действует независимо, обладает законодательной инициативой и даже может поставить вопрос о досрочных выборах, если полагает, что законодательное собрание больше не отражает действительного (или изменившегося) мнения большинства избирателей. В свою очередь, партия (или партии), оставшаяся в

бдительно следит за малейшими промахами правительства, не давая ему бурными парламентскими дебатами чрезмерно отклоняться от оптимальности решений под страхом отставки. Тем самым все партии, каждая по-своему, вносят свою лепту в оптимизацию социального управления. Что касается судей, то они избираются или назначаются отдельно, пожизненно или на возможно более длительный срок, чтобы как можно меньше зависеть от давления со стороны избирателей, парламентариев и чиновников. Но и у них есть свой собственный парламент, ограничивающий их произвол, — присяжные народные заседатели, предрешающие обвинительный или оправдательный приговор и оставляющие судье право только применить соответствующую статью уголовного или гражданского кодекса-.

На практике эта система пробивалась в жизнь мучительно долго,

свопиющими извращениями и злоупотреблениями, которых хватает

ипо сей день в самых демократических странах мира. Кроме того, у нее образовалось несколько модификаций — «раздвоение» законо­ дательной власти на разные палаты, «раздвоение» исполнительной власти на главу государства и главу правительства с их особыми аппаратами, «раздвоение» судебной власти на собственно суд и конституционный надзор, «президентская» форма власти, когда фор­ мально или (и) фактически усиливаются полномочия главы госу­ дарства, избираемого народом или назначаемого «сверху» (если речь идет о составной части сложного государства), а за законодательной

властью остаются лишь контрольно-сдерживающие функции, и т. д. Но, при всех извращениях, злоупотреблениях и модификациях, ясно одно: до сих пор никакой альтернативы идее разделения властей не было, нет и не предвидится. Там, где до этой концепции еще не поднялись или от нее существенно отступили, — катаст­ рофические последствия в виде произвола, неоптимальных решений и конечного падения эффективности системы государственного уп­ равления, вплоть до нарастающих экономических, социальных, политических кризисов, как говорится, налицо. И чем существеннее отступления, — тем ниже эффективность и выше вероятность кризиса. Это правило не знает исключений.

В нашей стране даже царизм в свое время додумался (или, точнее, был вынужден к этому) до признания рациональности существования многопартийной системы и хотя бы видимости раз­ деления властей. После Октябрьской революции 1917 г. концепция разделения властей была зафиксирована во всех конституциях, формально реализована в государственной практике, формально существует по сей день, и никто никогда ни разу не ставил ее под сомнение. На протяжении некоторого времени после революции существовала и многопартийность — правда, только в виде не­ скольких леворадикальных партий, поскольку все консервативные, либеральные и даже умеренно радикальные оказались в ходе граж­ данской войны по ту сторону баррикады. Но затем ожесточение внутриполитической борьбы достигло такой степени, что все партии, кроме правящей, вынуждены были сойти с исторической арены, а

правящая полностью подменила собой законодательную, исполнительную и судебную власть. Собственно, это и дало воз­ можность создать политическую систему, которая сводится к пол­ ному единовластию иерархии партийных функционеров с их аппа­ ратом, тогда как остальные три власти, вместе с профсоюзами и комсомолом, оставались сугубо декоративными «приводными рем­ нями» чисто исполнительского характера, к собственно процессу принятия политических решений никакого отношения не имевшими.

Решительный разрыв с принципом разделения властей на деле (при сохранении его на словах) привел к последствиям, слишком хорошо знакомым читателям, чтобы говорить здесь о них в тысячный раз. Напомним лишь несколько политических решений, прямо противоположных оптимальным, которые были бы невозможны, если бы существовали силы, способные сдерживать волюнтаризм в политике: «раскрестьянивание», осложнившее гражданскую войну и приведшее к крестьянской войне против советской власти; насильственная «коллективизация», приведшая к подрыву сельского хозяйства, последствия чего сказываются до сих пор; массовые нео­ боснованные репрессии, оказавшиеся равнозначными по своим по­ следствиям самому страшному геноциду в отношении своего собст­ венного народа; разрыв с международной социал-демократией, облегчивший приход к власти фашизма; «умиротворение» Гитлера, обернувшееся 1941 годом; разрыв с Югославией; вторичное «обобще­ ствление» приусадебных хозяйств колхозников, еще один удар по сельскому хозяйству, едва начавшему оправляться от первого; бес­ конечные военные авантюры и их естественные постоянные провалы, начиная с Греции, Южного Азербайджана, Западного Берлина, Кореи во второй половине 40-х — начале 50-х годов и кончая Карибским кризисом в начале 60-х, Афганистаном в 80-х; а если говорить о последних годах — «антиалкогольная кампания», «кампания против нетрудовых доходов» и т. д. К этому краткому поминальнику можно добавить сотни, тысячи «антиоптимальных решений» на общегосу­ дарственном, республиканском, отраслевом, областном, районном уровне, а также десятки, если не сотни тысяч таких же решений на уровне отдельных предприятий, учреждений, организаций.

Впрочем, продолжать конкретные примеры катастрофичности последствий отхода от принципа разделения властей едва ли стоит, поскольку такой отход официально осужден с самой высокой партийной трибуны как порочный, причем столь же официально провозглашен курс на действительное, не просто формальное раз­ деление властей. Правда, этот курс был фактически тут же свернут еще одним политическим нововведением: курсом на совмещение в одном лице партийной и законодательной власти, но последующие coi6biTHH выборов народных депутатов показали, что этот последний курс не так-то легко претворить в жизнь (слишком много провалов на выборах у представителей партаппарата), а кроме того, он, по сути, бесперспективен.

В самом деле, попробуем провести элементарную прогнозную разработку последствий предложенного нововведения.

В нем имелась определенная внутренняя логика. Оно полностью соответствовало сложившейся иерархии единовластного партийного руководства. И если при существовавшем положении вещей раз­ делить посты глав партийной и законодательной власти, то неизбеж­ но получится двоевластие со всеми его нежелательными, может быть, даже катастрофичными последствиями для действенности уп­ равления. К существующей иерархии партсекретарей — «хозяев» рес­ публики, области, района, ответственных только перед Кремлем, добавлялась иерархия «глав» республики, области, района, ответ­ ственных перед собственным Советом народных депутатов и, понят­ но, перед своими избирателями. Неизбежны конфликты между «хозяином» и «главой», неизбежны постоянное вмешательство цен­ тра и конечный паралич такой «конфронтационной» системы. Что

ипроизошло в действительности.

Вкакой-то мере такая ситуация напоминает племенную струк­ туру власти некоторых развивающихся стран. Можно избрать вождя племени председателем, назначить секретарем — он все равно оста­

нется прежде всего единовластным вождем племени с уко­ ренившимися традициями, прочной политической инфраструктурой, вассальными отношениями с более сильным вождем и т. д. Если же поставить рядом с ним избранного председателя или назначенного «сверху» секретаря, — неизбежен конфликт и кризис.

С другой стороны, однако, если совместить законодательную и партийную власть в одном лице, то даже в случае удачного исхода выборов получается резкое ухудшение предшествовавшей ситуации. Прежде «хозяин» беспрекословно подчинялся только центру, а «гла­ ва» — столь же беспрекословно ему самому. Теперь «хозяин-глава» остается один на один разом и перед центром и перед депутатами (избирателями). Он по-прежнему руководит исполнительной и су­ дебной властью (давая последней указания, кого казнить, кого миловать)), по-прежнему держит ответ за свои действия перед центром, но к этому добавляется еще и ответственность перед депутатами (избирателями). А так как ему по-прежнему приходится принимать конкретные решения экономического, социального, политического характера, то у него не остается времени и сил на свою непосредственную работу в области идеологии и морали. Ко­ нечный результат: дискредитация идеологии, подрыв авторитета, продолжающаяся неоптимальносгь (мягко говоря) решений, нара­ стание конфликтных ситуаций, самоубийственное положение между молотом (вышестоящей инстанцией) и наковальней (общественно­ стью), нарастающее падение эффективности управления. Что мы и видели воочию вплоть до августа 1991 года. Из нововведений в области социальной организации власти остановимся еще коротко на проблеме однопартийности — многопартийности.

Строго говоря, когда правящая партия остается единственной (или окруженной, как в некоторых странах, марионеточными партиями-сателлитами), то имеет место, по существу, такого рода нововведение, при котором само понятие «партия» («часть») теряет первоначальный смысл. Под старым названием возникает качест­

венно новое политическое явление, означающее определенную привилегированную прослойку общества («авангард»), опираясь на которую бесконтрольно правит госаппарат («номенклатура»). О результатах мы только что говорили.

Исторический опыт показывает, что создать и упрочить подобную систему можно только насилием, принудительной идеологией, бес­ прерывным террором против любого инакомыслия, даже просто свободомыслия. Как только насилие по каким-либо причинам осла­ бевает — немедленно появляется свободомыслие, за ним — инако­ мыслие («плюрализм»), за ним неизбежно — многопартийность. Если этот естественный путь насильственно перекрыть — например, объявив принцип однопартийности незыблемым, — то много­ партийность, наткнувшись на запертую дверь, непременно полезет в окно и приобретет весьма причудливые формы, без нужды ведущие к усилению социальной напряженности.

Яркий пример: наша страна во второй половине 80-х годов. Принцип многопартийности отвергается с порога, потому что сложившиеся стереотипы сознания подразумевают под ним соору­ жение рядом с обкомовским, райкомовским замком-дворцом еще одного или даже нескольких таких же со своими спецстоловыми, спецполиклиниками и спецкладбищами, что было бы явно чересчур даже для такой страны, как родная. Но в результате вместо аль­ тернативных партий появляются «фронты», «движения», «общества», в каждом из которых наряду с беспартийными находятся члены одной и той же партии, но вражда между которыми быстро доходит до такой степени ожесточения, по сравнению с которой партийная борьба в иных-прочих странах представляется сплошным братанием.

Каков вывод? Он видится в том нововведении, которое носит странное на первый взгляд наименование: «правовое государство».

Ill

Строго говоря, понятие «правовое государство» на первый взгляд выглядит такой же тавтологией, как скажем, «милитаризованная армия» или «религиозная церковь», ибо представить себе «неправовое государство», даже самое примитивно-варварское, так же сложно, как церковь без религии. Даже в общественном строе, предшест­ вовавшем государству, существовало обычное право, а уж о госу­ дарстве (любом) нечего и говорить: право — одна из его неотъем­ лемых, имманентных черт. Однако на деле мы сталкиваемся здесь с той же самой исконно российской спецификой, с которой сталкивались в понятиях «перестройка» или «гласность» и которая находит свое воплощение только в российской (или подобной ей) социальной действительности.

Во всяком случае, известие о том, что «правовое государство» — это не «масло масляное», а отдаленная цель, к каковой надо не­ уклонно стремиться, отнюдь не поразило воображение советских людей. Возможно, не все они читали шуточный афоризм иностран­ ного путешественника по России в минувшем столетии, который писал, что неслыханная свирепость законов Российской империи в

найти на политической карте земного шара более унитарное, более жестко централизованное государство, отдельные провинции кото­ рого, выступавшие под различными наименованиями (союзная рес­ публика, область и т. п.)» представляли собой на деле просто административные округа, управляющиеся железной рукой из цен­ тра, с директивными указаниями по малейшим деталям местной жизни. Кстати, именно поэтому никто не обращал внимания на сложности иерархии квазигосударственных образований, возникшие из-за «наложения» друг на друга двух противоположных вышеупо­ мянутых концепций: все понимали, что это была пустая формаль­ ность.

Существовало и еще одно обстоятельство, которое делало есте­ ственной в глазах людей «табель о рангах» республик и их территориальных подразделений. Советский Союз создавался в международной обстановке, когда еще живы были традиции ми­ нувших столетий, делившие все государства на великие державы (имевшие исключительное право обмениваться между собой пос­ лами), просто государства (обмен только посланниками, в том числе и с великими державами), малые страны (обмен только резидентами), зависимые страны (обмен только консулами). По­ этому и иерархия советских республик воспринималась как обычное явление.

После второй мировой войны ситуация на мировой арене пос­ тепенно в принципе изменилась. В международных отношениях восторжествовал принцип эгалитарности, согласно которому любое сколь угодно малое государство вплоть до некоторых государствкарликов, где счет населению идет на несколько десятков тысяч человек, признается равным любой бывшей великой державе и обменивается с ней только послами. Сменилось уже несколько поколений, привыкших к такому порядку, и в глазах подавляющего большинства людей на Земле (за исключением совсем уж глубоких стариков) иерархизация республик в Советском Союзе выглядела таким же чудовищным анахронизмом, как если бы вновь возродились империи с вассальными королевствами, герцогствами, графствами и т. д. Сознание этого анахронизма начало постепенно получать распространение и среди народов СССР.

К сказанному добавилось нарастающее возмущение практикой систематических реквизиций, перешедшей в наше время со времен гражданской войны. Нередки случаи, когда до двух третей и более произведенного в какой либо республике, области, городе, районе годами централизованным порядком, без какой либо компенсации, вывозилось по маршрутам, продиктованным из московских ведомств, так что в городе с маслозаводом могли годами не видеть масла, а в городе с трикотажной фабрикой — трикотажа. Пока возмущение подавлялось страхом перед репрессиями — все было спокойно (внеш­ не, разумеется). Но как только в годы перестройки пелена страха стала рассеиваться, начались разговоры, какую область «грабят», какая республика — «иждивенка» и т. п. Под территориально­ политическую напряженность оказалась заложенной напряженность

территориально-экономическая, и уже одно это делало обстановку взрывоопасной.

Но и это еще не все. В государстве бюрократического централизма карьера человека полностью зависела от степени его владения русским языком, помноженным на современную городскую культуру (хотя бы внешне). При этом у человека не было альтернативы, как в иных странах, уйти в сферу частною предпринимательства: либо карьера — либо прозябание на самом дне жесткой социальной иерархии общества. Родители многих национальных регионов в массовом порядке отреагировали на такую ситуацию переводом своих детей из национальных в русские школы. Но тогда оказалась в корне подорванной национальная культура и интенсивно пошел процесс ассимиляции, что, естественно, всколыхнуло национальное движение протеста.

Кроме того, сюда добавились депопуляция в республиках Прибалтики и необходимость массового ввоза туда «гастарбайтеров» из других регионов со всеми проистекающими отсюда пос­ ледствиями в смысле роста межнациональной напряженности, диспропорции в производственной структуре среднеазиатских рес­ публик и необходимость ввоза туда квалифицированной рабочей силы (с теми же последствиями), насильственная депортация в годы сталинского террора целых народов (с теми же последствиями) и т. д.

Но роль фитиля в этой бочке с порохом безусловно сыграла «мина замедленного действия», заложенная почти 70 лет назад иерархизацией государственных образований (наиболее яркий пример — Нагорный Kapa6aix).

Как нормализовать сложившуюся ситуацию?

Прежде .всего, сугубо прогностическим сознанием того, что сложившаяся ситуация в современных условиях абсолютно противо­ естественна, нежизнеспособна и является лишь вопросом времени, когда взорвется еще одна «мина замедленного действия», затем еще одна и т. д. (при нарастающей сложности разрешения подоб­ ного рода конфликтов, как об этом наглядно свидетельствуют соответствующие события в мире последних лет). В нормативном плане экономическая проблемная ситуация, как можно полагать, преодолевается таким нововведением, как региональный хозрасчет, коща любой регион — от района и города до области и республики — должен платить в центр на межрегиональные нужды определенный, законом установленный налог, а сверх того — торговать произве­ денной продукцией по собственному усмотрению (с оговоркой о необходимости фиксированных госзаказом поставок на переходный период, вплоть до времени, коща можно будет полностью положиться на рыночные рычаги). Точно так же социокультурная проблемная ситуация преодолевается целенаправленной програм­ мой возрождения национальной культуры (где она подорвана), начиная с национальной школы и кончая государственным языком, обязательным для каждого служащего в учреждениях управления и обслуживания (включая здравоохранение, народное образование,